Линда Джейвин
Наикратчайшая история Китая. От древних династий к современной супердержаве
2
Чжоу
От идеального правления к периоду Сражающихся царств
После смерти первого правителя Чжоу государя У трон перешел к его молодому сыну, а регентом стал его брат, князь Чжоу. По общему мнению, правление Чжоу-гуна было временем такого мира и стабильности, что на протяжении более чем сорока лет не совершилось ни единого преступления. Потомственные знатные землевладельцы выражали свою покорность Чжоу при помощи обмена подарками и ритуальных церемоний. Это был первый золотой век в Китае, продлившийся примерно до 770 года до н. э., когда с северо-запада вторглись кочевые племена и вынудили правителей Чжоу бежать на восток, после чего сила и слава этого государства быстро пришли в упадок[16].
Первая безмятежная эпоха Чжоу стала известна как Западная Чжоу. Вторая – Восточная Чжоу, которая делится на период Вёсен и Осеней (771–476 до н. э.) и период Сражающихся царств (475–221 до н. э.), – была временем жестокости и непостоянства. Некогда преданные правителям вассальные государства вступили в конфликт и с правителями Чжоу, и друг с другом, и конфликт этот становился все более ожесточенным. Более крупные государства поглощали более мелкие, пока их не осталось всего семь, и они яростно сражались между собой за гегемонию.
Во времена расцвета сфера влияния Чжоу распространялась на территории от реки Янцзы до северных степей
Наверное, нет ничего удивительного в том, что в эту эпоху появилась одна из самых известных в мире книг о военной стратегии – «Искусство войны» Сунь-цзы. 36 описанных в ней военных хитростей главным образом направлены на то, чтобы избежать боя:
Самая лучшая война – разбить замыслы противника; на следующем месте – разбить его союзы; на следующем месте – разбить его войска. Самое худшее – осаждать крепости. Поэтому тот, кто умеет вести войну, покоряет чужую армию не сражаясь; берет чужие крепости не осаждая; сокрушает чужое государство, не держа свое войско долго[17] [1].
Эта эпоха была также весьма богата на философов, причем не только в Китае. На землях, расположенных к западу от Чжоу, молодой Сиддхартха Гаутама (ок. VI–V вв. до н. э.) обрел духовное прозрение, после которого его станут называть Буддой – Просветленным. В Малой Азии грек Фалес Милетский (ок. 624–548 до н. э.) изучал способы объяснить мир, не полагаясь на мифологию, и стал первым западным философом, за которым менее чем через столетие последовали Сократ, Платон и Аристотель. В Китае появился целый ряд мыслителей, которые влияли на образ мыслей и политику и в своей стране, и в других частях Азии, и продолжают делать это по сей день. Главным среди них был Конфуций.
Мудрый совет
Конфуций, или Кун-цзы («мастер Кун»), родился в 551 году до н. э. в Цюйфу, на территории сегодняшней провинции Шаньдун. Живя в эпоху хаоса и жестокости, он идеализировал время правления Чжоу-гуна. Он считал, что князь добился успехов благодаря вниманию к ритуалам и нравственности. Конфуций поощрял образованность и считал, что цзюнь-цзы 君子, образованный и культурный человек[18], стоит на верхней ступеньке общественного устройства, а потому его долг – использовать свои знания, чтобы направлять своего господина. В те опасные времена Конфуций бесстрашно путешествовал, странствуя из одного места в другое в поисках правителя, которому мог бы служить, и излагая свои идеи об обществе и управлении им в беседах со своими талантливыми учениками. Считается, что он предлагал свои советы 72 разным правителям. Получив на короткое время пост министра в царстве Лу, где он родился, он раздражал других придворных тем, что упорно настаивал на незыблемости моральных устоев, и в конце концов они составили заговор, чтобы от него избавиться.
Конфуций называл преданность первейшей из добродетелей. Преданность подразумевала и то, что власти нужно говорить правду: «Можно ли щадить тех, кого любишь? Может ли преданность воздержаться от увещеваний?» [2] Идеал преданного, но требовательного «ученого-чиновника» сохранится, хотя на практике правители не всегда его приветствовали. Если преданность определяла взаимоотношения в публичной сфере, то сыновья почтительность – уважение и послушание по отношению к родителям – была ее аналогом в частной жизни. Идея «поклонения предкам», которая в самой простой форме выражалась в виде поклона табличкам, на которых были написаны имена предков-мужчин, появилась еще до Конфуция, хотя связанные с ней ритуалы прочно ассоциируются с его учениями.
Конфуций считал, что если каждый человек в обществе знает свое место, если женщины уважают и слушаются мужей, сыновья – отцов, а мужчины – своего князя, то дела в семье, обществе и государстве непременно будут идти хорошо. Тем, кто занимал более высокое положение, было нелегко: «Обращение с женщинами и мелкой сошкой представляет особую трудность: поведи себя дружелюбно – и они становятся фамильярны; отдались – и они оскорбятся» [3].
Еще одним принципом Конфуция была «золотая середина», чжун юн 中庸 – умеренность во всем. Когда ему рассказали, что один вельможа трижды думает, прежде чем действовать, Конфуций сказал, что подумать дважды было бы достаточно. Он с неодобрением относился к вульгарной демонстрации богатства, считая ее неприятной и подрывающей устои общества чертой. Он также был в некотором смысле реалистом: «Я никогда не встречал мужчину, который любил бы добродетель так же сильно, как секс» [4].
Конфуций полагал, что обряды и церемонии подкрепляют нравоучения, и ввел их в повседневную жизнь. Когда его ученик Цзыгун спросил, следует ли по некоему поводу принести в жертву овцу, Конфуций ответил: «Тебе милее овца, а мне милее церемония» [5].
Для Конфуция не было ничего слишком мелкого или незначительного – он высказывал свое мнение обо всем. Он предписывал правильную длину мужского ночного одеяния (до колена); не одобрял бесед за едой и в постели; считал, что красный и фиолетовый цвета не подходят для домашней одежды; убеждал людей расправлять циновки, прежде чем сесть на них. Музыка не должна возбуждать плотские или иные желания; она должна оказывать поддержку при поклонении богам или восхвалении хороших правителей.
Согласно одной из апокрифических историй, Конфуций и его ученики как-то разбрелись в разные стороны в незнакомом городе. Ученики стали искать его, и один из местных жителей сообщил им, что он видел мужчину, «подавленного, словно бродячий бездомный пес» [6]. Эта подсказка привела учеников к их учителю. Когда они рассказали Конфуцию, как его описал местный житель, тот согласился, что описание вышло подходящее. Эта часто пересказываемая история заставила Лю Сяобо (1955–2017) – культуролога, ставшего затем демократическим активистом (а потом и нобелевским лауреатом), цинично заметить: «Если бы он нашел правителя, пожелавшего взять его на службу, то бродячий пес превратился бы в сторожевого» [7].
После смерти Конфуция в 479 году до н. э. два поколения его учеников собирали его афоризмы в «Аналекты» (Лунь-юй), которые считаются одним из основополагающих текстов китайской цивилизации. Как пишет ученый-переводчик Пьер Рикманс (писательский псевдоним Симон Лейс), «ни одна книга за всю мировую историю не оказывала столь долгого и сильного влияния на такое большое количество людей, как этот небольшой томик» [8].
Мэн-цзы (ок. 372–289 до н. э.) был видным последователем Конфуция. Он обозначил четыре ключевые добродетели, каждая из которых связана с эмоциональным качеством: благожелательность с сочувствием, праведность с презрением, благопристойность с уважением, мудрость с порицанием. Он считал, что каждый человек рождается с этими качествами, но должен сознательно их культивировать. Он также утверждал, что в человеческой природе заложено желание алкоголя, еды и секса.
Мэн-цзы сыграл значительную роль в разработке и популяризации возникшей ранее идеи Небесного мандата, тяньмин 天命, согласно которой император, или Сын Неба, тяньцзы 天子, обладает полубожественным правом руководить государством. Мэн-цзы описывал политику как циклическую смену «порядка и хаоса». Если император терял свой мандат по причине безнравственного поведения или некомпетентности, восстания и смена династии считались оправданными: «Когда князь относится к министрам как к своим рукам и ногам, министры считают его своим животом и сердцем; когда он относится к ним как к лошадям и собакам, они считают его обычным человеком; когда же он относится к ним как к земле и траве, они считают его вором и врагом» [9]. Конфуций говорил, что для цзюнь-цзы позорно служить плохому правителю. Мэн-цзы пошел еще дальше: как наказывают грабителя или бандита, так же следует убить и заблудшего тирана [10].
Другие учения
Еще один влиятельный философ, Мо-цзы, жил примерно в то же время, что и Мэн-цзы. Мо-цзы не терпел демонстрации богатства и замысловатых ритуалов; он выступал за эгалитарное пацифистское общество, одухотворенное вселенской любовью. Мало кто из правителей проникался его идеями, хотя многие люди рассуждают о том, насколько иначе все могло бы сложиться, если бы они это сделали.
Лао-цзы, «мудрый старец», считал, что при идеальном правлении люди даже не осознают, что у них есть государь: «Когда его задачи выполнены и его работа завершена, все люди говорят: “Мы сделали это сами”» [11]. Лао-цзы приписывают авторство афористичного мистического трактата «Дао дэ Цзин» – основополагающего источника философии, а позднее и религии даосизма. Слово дао 道 означает «тропа» в прямом и переносном смысле. Его часто переводят как «путь». Оно также может означать глагол «говорить». Первая строка «Дао дэ Цзин» использует это слово в обоих смыслах: «Путь (дао), который можно выразить словами (дао), не является вечным путем (дао)». Даосизм советует плыть по курсу, заданному природой. Призыв звезды боевых искусств Брюса Ли «быть водой» отдает дань уважения Лао-цзы, который писал:
Вода мягко течет своим путем, огибая любые препятствия, она избегает высот, опускается вглубь, изгибается и поворачивает, наполняет и льется, принимает форму Круга и Квадрата, Большого и Малого, вливается в ручьи и реки, разглаживает Поверхность вещей, принимает в себя любую грязь, содержит в себе золото, гасит огонь, несет Жизнь растениям и деревьям, смягчает и увлажняет почву, приносит Благо мириадам вещей, никогда не борется, всегда опускается вниз, всегда ниже Всего под Небесами, в высшей степени мягкая и нежная [12].
«Дорога в тысячу ли[19] начинается с одного шага» – возможно, это самая знаменитая фраза из «Дао дэ Цзин».
Нам очень мало известно о жизни Лао-цзы. Мы даже не знаем, когда именно он жил. Древнейший экземпляр текста «Дао дэ Цзин» датируется приблизительно 300 годом до н. э. Текст трактата написан на бамбуковых планках, поэтому невозможно точно сказать, в каком именно порядке его следует читать. Лао-цзы во многом остается таинственной фигурой, как это шутливо описал в своем стихотворении поэт Бо Цзюйи, живший больше чем на тысячу лет позже [13]:
«Кто говорит – ничего не знает,
Знающий – тот молчит».
Эти слова – от людей я слышал —
Лао-цзы сам сказал.
Но если так, и философ Лао
Именно тот, кто знал, —
Как получилось, что он составил
Книгу в пять тысяч слов?[20]
Чжуан-цзы, самый известный после Лао-цзы даосский мыслитель, жил примерно в IV веке до н. э. Он иллюстрировал трудные для понимания идеи трактата «Дао дэ Цзин» остроумными притчами и увлекательными историями. Одна из самых известных историй Чжуан-цзы – та, где рассказывается о сне, в котором он был бабочкой. Проснувшись, он понял, что он – человек, которому приснилось, что он бабочка. Но затем он подумал: а что, если он бабочка, которой приснилось, что она человек, которому приснилось, что он бабочка? Разве можно узнать это точно?
Причудливая история о сне бабочки типична для Чжуан-цзы, который использовал притчи, чтобы разъяснить идеи даосизма о трансформации, непостоянстве, восприятии и реальности
Чжуан-цзы – источник многочисленных апокрифических историй о встречах Конфуция и Лао-цзы. В одной такой истории Конфуцию, желавшему изложить свои идеи правителям некоего царства, понадобилось каким-то образом попасть ко двору. Он обратился к Лао-цзы, который в этой истории был ушедшим на покой хранителем дворцовой библиотеки. Конфуций долго и обстоятельно излагал свои идеи, и Лао-цзы стал терять терпение.
– Расскажи мне все это в двух словах, – сказал он.
– Добродетельность и долг, – ответил Конфуций.
Лао-цзы ответил, что если человечеству присуща добродетельность, то людям нужно лишь обратиться внутрь и следовать своей природе: «Лебедю не нужно ежедневное омовение, чтобы оставаться белым; ворону не нужно каждый день купаться в чернилах, чтобы оставаться черным» [14].
Последователи конфуцианства были одержимы правильным образом действий в любой ситуации, даосизм же проповедовал у-вей 無為, «недеяние», – нужно течь, как течет вода в природе. Последователи Конфуция страстно желали служить правителю; даосы славились тем, что не интересовались участием в управлении. Приверженцы даосизма создали разнообразные ритуалы и тренировки: от медитации, алхимии и лечения энергией до поисков бессмертия через сексуальные практики (такие, как мужское воздержание от эякуляции) и употребление различных снадобий; они на протяжении тысячелетий раздражали добропорядочных конфуцианцев.
Однако два этих философских течения были едины в почитании древнего и таинственного текста, предназначенного для предсказаний, – «И Цзин», или «Книги Перемен». «И Цзин» состоит из 64 гексаграмм, представляющих собой все возможные сочетания сплошных (ян) и прерывистых (инь) линий, сгруппированных по шесть. Как и «Дао дэ Цзин», «Книга Перемен» возникла в виде сшитых в свитки бамбуковых планок. Автор ее неизвестен. Переводчик Джон Минфорд называет ее «самой странной и необъяснимой частью [китайского] религиозного канона… столпом государственной идеологии, и в то же время искусным и мощным средством распространения широкого спектра неортодоксальных идей». Он объясняет ее положение «книги высшей мудрости» в Китае тем, что «центральные понятия “И Цзин” – инь и ян, Дао, Добрая Воля и Самосовершенствование – занимали практически всех китайских мыслителей вплоть до ХХ века» [15].
Инь и ян – космическое двуединство противоположных, но дополняющих друг друга взаимозависимых сил, которые ассоциируются с понятиями мужского и женского, – занимают центральное место в мистической мысли Китая
Еще один выдающийся мыслитель эпохи Сражающихся царств, Хань Фэй (280–233 до н. э.), написал первый известный комментарий к «Дао дэ Цзин». Он также впервые упоминает палочки для еды, отмечая, что правитель династии Шан использовал палочки из слоновой кости. Хань Фэй был выдающимся легистом. Он считал, что бесполезно править, подавая пример высокой морали, за что выступал Конфуций. Добро и зло принимали ту форму, которой желал правитель. Конфуций считал, что законы лишь поощряют людей придумывать способы их обойти. Хань Фэй же полагал, что законы – это основа эффективного правления. Он предложил систему взаимного наблюдения и режим, который вознаграждал желательное поведение и наказывал нежелательное в соответствии с установленными правителем стандартами: «Цель награды – поощрение, цель наказаний – предотвращение» [16]. Современная писательница Чжа Цзяньин говорит о выдержавших проверку временем идеях Хань Фэя: «Если в искусстве управления империей в китайском стиле конфуцианство представляет собой внешнюю оболочку, то легизм – это его внутренняя суть. Выражаясь более прямо, это неизменное сердце тьмы китайского государства» [17].
Три основных философских течения – конфуцианство, даосизм и легизм – вместе с различными другими школами и их вариациями, известными под общим названием «Сто школ китайской мысли», будут на протяжении нескольких тысячелетий соревноваться и взаимодействовать между собой и вдохновлять китайское общество и власть.
Поэт и завоеватель
После того как одно из самых агрессивных царств, Цинь, расположенное на северо-западе Китая, завоевало другое царство, Чу, находившееся в центральной долине реки Янцзы, талантливый поэт из Чу Цюй Юань (343–278 до н. э.), в отчаянии из-за судьбы любимой родины, совершил самоубийство, бросившись в реку. Легенда гласит, что местные рыбаки прыгнули в лодки и помчались его спасать; потерпев неудачу, они бросили рис в реку, чтобы рыбы не съели тело поэта. И до сих пор в пятый день пятого лунного месяца люди устраивают гонки «лодок-драконов»[21] и едят клейкий рис, приготовленный на пару на бамбуковых листьях; это делается в память о Цюй Юане, чье имя стало синонимом верности и патриотического самопожертвования.
В 246 году до н. э. тринадцатилетний мальчик по имени Ин Чжэн стал правителем Цинь – той самой мощной империи, которая завоевала Чу. Ему понадобилось 25 лет на то, чтобы покорить распадающуюся Восточную Чжоу и прочие оставшиеся государства и положить конец этому тяжелому, хоть и богатому на философов историческому периоду.
3
Цинь
Объединение, тирания и Поднебесная
В 221 году до н. э. Ин Чжэн объявил себя Цинь Шихуанди, первым императором Цинь, присвоив титул, который раньше предназначался для мифологических государей и полубожеств, таких как Желтый император. Никогда прежде такая огромная территория – 3,4 миллиона км2 – не объединялась под властью одного человека. Несмотря на то что Цинь лишь ненадолго переживет своего основателя, ученый-китаист Джереми Барме отмечает, что ее «имперские амбиции и жесткая манера правления до сих пор проявляются в китайской политике» [1].
Силой захватив Поднебесную, тянься 天下, Цинь Шихуанди должен был обезопасить ее от вражеских нашествий. Он приказал почти миллиону солдат и простых людей – то есть примерно каждому пятому своему подданному – трудиться над созданием сети дорог, пограничных стен из утрамбованной земли, сигнальных и сторожевых башен вдоль северной границы империи. Великие стены были задуманы главным образом для того, чтобы держать на расстоянии рыхлую конфедерацию воинственных кочевых племен, которые китайцы называли сюнну 匈奴 и которых иногда отождествляют с гуннами[22].
Цинь укрепила и связала существующие пограничные стены, добавив к ним новые и создав первые Великие стены, которые предназначались для охраны северной границы
Власть одного
В прежние времена, как и в эпоху Чжоу, в государствах было принято делить землю на феоды и награждать ими членов правящей семьи и их сторонников. Цинь Шихуанди, опасаясь подрывной мощи владеющей землей аристократии, поступил иначе: он разделил свое царство на 36 (позднее 48) административных территорий. Во главе этих территорий были поставлены гражданские и военные чиновники, напрямую подчиненные императору. Таким образом, Цинь стало первым объединенным и централизованным китайским государством. Столица располагалась в городе Чанъань (неподалеку от нынешнего Сианя, на северо-востоке). Цинь Шихуанди ввел единую валюту – круглые медные монеты с квадратным отверстием в центре; этот образец использовался до 1911 года. Он также унифицировал меры длины и объема и предпринял попытку ввести единый стандарт ширины осей в телегах – гениальное решение проблемы опасных и неудобных дорог, на которых не было твердого покрытия, из-за чего они были изрыты колеями, оставленными колесами на разной ширине.
Величайшим наследием императора стала стандартизация письменности. Даже самые распространенные иероглифы писались по-разному в разных местах, поскольку развивались независимо друг от друга. Это мешало правительству сообщать населению о своей политике и законах, поэтому Цинь Шихуанди приказал унифицировать иероглифы. Стандартизация письма заложила основы как для эффективного управления, так и для общей литературной культуры.
Цинь Шихуанди не питал симпатии к последователям Конфуция с их зацикленностью на добродетельном управлении. Он предпочитал философию легизма со строгими законами и суровыми наказаниями – во время завоевательных войн он даже, согласно этим законам, заключил в тюрьму самого Хань Фэя. Философ-законник умер в заключении в 233 году до н. э. Его вынудили совершить самоубийство; скорее всего, это сделал главный советник Цинь Шихуанди, сановник Ли Сы (ок. 280–208 до н. э.), который мог видеть в Хань Фэе соперника. Ли Сы был коварен и беспощаден. Когда в 213 году до н. э. некий образованный человек подверг критике одно из решений императора, Ли Сы посоветовал своему господину применить радикальные меры против инакомыслия, которое могло принять форму невыгодных сравнений с Западной Чжоу или другими историческими примерами:
Я смиренно предлагаю сжечь все исторические хроники, кроме тех, что относятся к эпохе Цинь. Если кто-то, не будучи придворным ученым, осмелится хранить древние песни, исторические хроники или записи Ста школ, наместнику в провинции и командующему армией следует конфисковать и сжечь эти записи. Тех, кто в разговоре осмелится цитировать старые песни и хроники, следует подвергнуть публичной казни; если кто-то использует прецеденты из прошлого, чтобы противопоставить их новому порядку, следует уничтожить их семьи; если чиновники знают о подобных случаях и не сообщают о них, их следует наказать таким же образом.
Если через тридцать дней после издания этого приказа владельцы таких книг не уничтожат их, на их лица следует нанести татуировку и приговорить их к каторге на Великой стене [2].
Работы по медицине и сельскому хозяйству, а также «Книга Перемен» были исключены из списка на сожжение. К счастью, уцелели несколько экземпляров «Книги Песен», «Аналектов» Конфуция и других классических произведений. По словам историка Сыма Цяня (ок. 145–86 до н. э.), Цинь Шихуанди также приказал похоронить заживо больше 460 ученых. Возможно, он допустил неточность: погребение заживо не значилось в списке казней, приведенном в книге законов Цинь, а Сыма Цянь описывал события больше века спустя. Однако никто не оспаривает тот факт, что в Цинь жестоко и повсеместно преследовались ученые, особенно последователи конфуцианства.
Империя Цинь продолжит свою жизнь в качестве символа тирании – выражение «сжечь книги и похоронить ученых» вошло в язык во время правления следующей династии, Хань, в качестве метафоры деспотичного подавления интеллектуальной свободы. Знаменитое эссе поэта-отшельника Тао Юаньмина, написанное пятью столетиями позже, описывает мифическое место под названием «Весна Персикового Цвета», где потомки людей би цинь 逃秦, «бежавших из Цинь», могли жить в мире и уединении.
В 1958 году председатель Коммунистической партии Китая Мао Цзэдун охотно согласился с тем, что он мог бы сравниться по тирании с Цинь Шихуанди: «А что такого особенного в Цинь Шихуанди? Он похоронил заживо всего 460 конфуцианцев – ну а мы похоронили 46 000… Они нападают на нас, называя очередным Цинь Шихуанди; они ошибаются. Мы в сто раз более великие, чем Цинь Шихуанди. Они говорят, что мы столь же деспотичны, – разумеется, мы никогда этого и не отрицали».
Фильм «Герой», снятый в 2002 году Чжаном Имоу, показывает то двойственное отношение, которое многие до сих пор испытывают к Цинь Шихуанди. Главный герой собирается убить Цинь Шихуанди. В последний момент он задумывается о том, что единство Поднебесной, возможно, лучше, чем раздробленность и хаос, и отказывается от своего замысла; однако Цинь Шихуанди все равно его казнит.
В 2019 году живущая в США физик Ян-Ян Чэн спросила: «Сколько библиотек нужно сжечь, сколько идей уничтожить, чтобы империя смогла изобразить мираж национального единства на пепле, обвести общей границей разные племена и языки и назвать их “Поднебесной”?» [3] Слово би цинь продолжает всплывать в работах диссидентов и в XXI веке.
Цинь Шихуанди, первый правитель, объединивший все существующие государства и объявивший себя императором, продолжает жить и как символ тирании, и как символ единства
Цинь Шихуанди приобрел врагов в лице феодальной знати, отобрав у нее привычные привилегии. Массовая трудовая повинность и высокие налоги, которые требовались для осуществления его честолюбивых планов – от Великих стен до роскошного мавзолея, – заставили простых людей презирать его. До сих пор рассказывают легенду о Мэн Цзяннюй – юной новобрачной, мужа которой солдаты насильно увели на работы по строительству Великих стен всего через несколько дней после свадьбы. Когда настала зима, она собрала для него теплую одежду и преодолела тысячи километров, чтобы его найти. К тому времени, когда она добралась до места, где он работал, он уже был мертв. Говорят, она плакала так сильно и так долго, что от ее слез рухнула часть стены, в которой были погребены его кости.
Дело «с душком»
Цинь Шихуанди умер в 210 году до н. э. во время путешествия по своей империи. Некоторые полагают, что его убили. Попытки сделать это точно предпринимались. Возможно также, что он умер от отравления даосским эликсиром бессмертия, содержавшим ртуть. Путешествовавший с ним вместе Ли Сы сообщил о смерти императора лишь его второму сыну, также входившему в императорскую свиту, и нескольким доверенным евнухам (кастрированным рабам). Ли Сы опасался, что, если слух о смерти отца дойдет до старшего брата – наследника престола, ненавидевшего Ли Сы, тот может повести на него армию, чтобы убить.
Ли Сы не доверял никому. Говорят, чтобы скрыть смерть императора от остальной свиты, он приказал везти впереди и позади императорской кареты нагруженные рыбой повозки, чтобы вонь от рыбы перекрывала запах разлагающегося тела. Он подделал тайный указ от имени императора, приказывавший наследнику совершить самоубийство, а по возвращении в Чанъань сумел сделать так, чтобы младшего сына объявили вторым императором Цинь. Однако оказалось, что новый правитель тоже не в восторге от Ли Сы, – затеяв суровую чистку императорского двора, он приказал казнить Ли Сы и всю его семью.
Цинь Шихуанди велел начать строительство своей гробницы, как только стал правителем Цинь в возрасте 13 лет. Для завершения работ понадобилось 36 лет и более 700 000 строителей и ремесленников, трудившихся круглосуточно. Крыша мавзолея была украшена выложенной из жемчуга картой созвездий, а пол украшало топографическое изображение империи, реки на котором были сделаны из ртути. И только в 1974 году крестьяне, рывшие колодец, наткнулись на нечто необычное: до этого никто не знал, что в загробной жизни Цинь Шихуанди и его могилу охраняла подземная армия почти из 8000 терракотовых воинов и 500 терракотовых лошадей, изготовленных в натуральную величину.
Каждый терракотовый воин имеет уникальную внешность – можно предположить, что их создавали по образу реальных людей. В других склепах находятся терракотовые акробаты, игральные кости с 14 сторонами и отлитые из бронзы водоплавающие птицы
Сыма Цянь пишет, что, каким бы способным ни был основатель империи, как только возникает коррупция, династия обречена на гибель. Ее завоюет новый сильный род и будет править, пока не исчерпает собственную жизнеспособность. К моменту смерти Цинь Шихуанди в стране настолько распространилось недовольство инициированными властью наказаниями и тяжелыми налогами, что, по выражению одного из чиновников заменившей Цинь династии, лидеру восстания «нужно было лишь взмахнуть руками, чтобы эхом откликнулась вся империя» [4]. Воры проникли в гробницу Цинь Шихуанди[23]. Второго императора убил один из евнухов. Третий – Сыма Цянь не уверен, был ли он племянником, братом, дядей или кузеном второго, – пробыл на троне чуть больше сорока дней, после чего сдался Лю Бану, бывшему местечковому чиновнику, ставшему лидером восстания. Господство Цинь продлилось меньше двадцати лет, хотя и сильно повлияло на историю.
До переворота лидеры повстанцев договорились поделить империю между собой, но после него Лю Бан ополчился на былых союзников[24]. Через год после падения Цинь единственным его соперником остался Сян Юй, называвший себя ваном-гегемоном. Лю Бан правил на западе, назвав свои владения Хань – по имени реки на территории нынешней провинции Сычуань. Сян Юй правил областью Чу на востоке, на родине поэта Цюй Юаня.
Лю Бан был грубым, но веселым и харизматичным крестьянином; Сян Юй был образованным аристократом, высокомерным и со скверным характером. Они хорошо подходили друг другу в качестве соперников. Согласно одной истории, Сян Юй захватил в плен отца Лю Бана и пригрозил сварить его живьем, на что Лю Бан ответил: «Пришли мне суп».
Наконец армия Лю Бана, которую пополнили многочисленные перебежчики из Чу, окружила Сян Юя. Последовал один из самых известных (хоть и полувымышленный) эпизод китайской истории: Лю Бан приказал перебежчикам из Чу громко петь песни своей родины, и фраза «песни Чу со всех сторон» вошла в язык как метафора, означающая «безнадежно осажденный и изолированный».
У Сян Юя была любимая лошадь и любимая наложница госпожа Юй. По легенде, когда Сян Юй отпустил лошадь на волю, та отказалась убегать, а госпожа Юй убила себя его мечом, не желая его покинуть. Эту историю в числе прочего превратили в оперу, которая вошла в фильм режиссера Чэнь Кайгэ «Прощай, моя наложница» (1993); фильм получил Золотую пальмовую ветвь Каннского кинофестиваля.
Лю Бан, безродный мятежник, основал затем Хань – одну из величайших династий Китая. Став императором Гао-цзу (пр. 202–195 до н. э.), он сохранил многие из легалистских установлений Цинь, включая деление общества на части, занимающиеся взаимным надзором. В то же время он облегчил бремя тяжких налогов, смягчил самые суровые законы[25] и разрешил распространение прежде запретных книг. Хань, под управлением которой будет находиться больше территорий, чем у Цинь, включая часть Корейского полуострова, а также некоторые части нынешних Мьянмы и Вьетнама, и которая по времени совпадала с Римской империей, приобретет известность своими интеллектуальными достижениями, прогрессом в сфере государственного управления и технологическими нововведениями. Но прежде ей предстояло выжить в одном из самых драматических и кровавых кризисов наследования в истории Китая.