Лина Люче
Люблю, ненавижу, хочу

Серия книг: БДСМ-клуб «Сабспейс»

© Энканта, 2020

© Издательство «Aegitas», 2020

* * *

В спальне было очень тихо – тишину нарушал только шелест страниц. Читал мужчина, который сидел в кресле в одних шортах. Он выглядел абсолютно сосредоточенным на чтении – до тех пор, пока со стороны кровати не донесся жалобный стон.

Услышав его, он молча встал и внимательно посмотрел на распростертую на кровати девушку – полностью обнаженную, связанную по рукам и ногам в позе морской звезды. Он смотрел так, словно впервые ее увидел. И только после продолжительной паузы с созерцанием произнес первые слова:

– Ты ведь знаешь, что если я выну кляп и снова не услышу того, что хочу, ты будешь опять наказана?

Мужчина указал взглядом на красные следы от ремня на белой коже ее бедер, а затем вопросительно посмотрел в глаза.

Ответом ему был новый неопределенный стон. Такой же неопределенный, как и ее взгляд – полный то злости, то мольбы.

Он вздохнул:

– Что ж. Я дам тебе еще один шанс. Но если ты его упустишь – наказание будет жестким. Жестче, чем до этого, поняла?

Снова неопределенный взгляд. Гробовая тишина. Она явно демонстрировала, что не собирается отвечать на это.

Лицо мужчины изменилось, серые глаза заледенели:

– Кивни, сучка. Я хочу знать, что ты поняла, – яростно потребовал он, слегка понизив голос.

Но девушка на кровати не шелохнулась.

– Хорошо, подождем еще, – безжалостно ухмыльнулся он и вернулся к креслу. Но не успел он сесть, как его догнал новый стон – на этот раз более громкий и протяжный. Обернувшись, он, наконец, увидел то, что хотел: девушка кивала.

– Что ж… – мужчина снова вернулся к кровати и обошел ее по кругу, изучая взглядом обнаженное тело. А затем наклонился и освободил ее рот от кляпа:

– Говори.

– Пожалуйста… хозяин…

– Что пожалуйста, маленькая?

Его голос стал обманчиво нежным. Он знал, что это еще немного увеличит ее страх – и расчет оправдался. Беззащитные глаза стали совсем несчастными:

– Ну, пожалуйста…

– Говори, – ровным, все таким же нежным тоном посоветовал он. – Говори, что ты хочешь. И я сделаю это для тебя.

– Пожалуйста, хозяин… умоляю, не заставляйте меня.

На ее глазах появились слезы. Подделать такое отчаяние было бы трудно. Но лицо мужчины не отразило ни малейшей жалости. Его глаза сузились от гнева:

– Я сейчас выдеру тебя, как сучку. До красных следов по всему телу. Поставлю тебе кляп и оттрахаю в жопу, жестко. Буду держать за волосы и трахать, поняла?

– Ну, пожалуйста…

– И раз ты молчишь, мы будем считать, что именно этого ты и хочешь, верно? – со злой улыбкой спросил он.

– Нет!

Девушка попыталась вырваться из веревок, но это было невозможно. Она просто дернулась и замерла, наблюдая за ним тревожным взглядом:

– Пожалуйста не надо. Я так не хочу…

– Заткнись, шлюха, – сказал он и вернул кляп в ее рот быстрее, чем она успела выпалить новый протест или мольбу. А затем наклонился над ней и взял ремень, который лежал, аккуратно свернутый, между ее широко раздвинутых ног.

Наматывая его на руку, верхний ни на секунду не отпускал взглядом свою нижнюю, наслаждаясь тем, как ее глаза наполняются сомнением, а потом снова тревогой. Но сильнее всего – вожделением. Не заметить его мог бы только слепой.

Двумя неделями раньше.

Аня.

В тот вечер ей показалось, что что-то внезапно вернулось. Может, это шампанское было виновато. Костя еще в прошлом году принес бутылку коллекционного напитка, которую ему подарил кто-то из пациентов. В новогоднюю ночь так и не выпили – у него было дежурство, а Аня подхватила простуду и праздновать вообще не было сил.

Каникулы прошли в овощном состоянии: Костя много дежурил, приходил домой только спать. Пару раз они смотрели вместе какие-то новогодние фильмы. Но от романтических комедий ей только становилось грустно. Лет пять назад их жизнь была похожа на такую комедию. Они были счастливы, полны энергии, и хотели друг друга как чокнутые.

Аня накупила новых летних платьев, чтобы дразнить его, Костя обожал задирать ей юбку и трахать везде, где это приходило ему в голову: в прихожей, едва они заходили в квартиру, на кухонном столе, в его кабинете в больнице и даже в машине. Ей нравилось подчиняться ему, чувствовать себя мягкой в его требовательных руках, маленькой в его объятиях – это было совсем нетрудно с мужчиной, который был значительно выше и едва ли не вдвое тяжелее, чем она.

Тонкие чуткие пальцы опытного хирурга порхали над ее телом и ласкали бесконечно нежно, но и дразнить отлично умели. Они отлично умели все, связанное с прикосновениями: нажимать, легонько шлепать, чуть-чуть сдавливать и стимулировать клитор, заставляя ее сначала тихонько постанывать, а потом кричать. Аня в ответ отдавалась без остатка, без тени стыда.

С самой первой их ночи она разрешила ему все. Так даже вопрос не стоял, чтобы Косте хоть что-то было нельзя, чтобы с ним хоть что-то было стыдно. Он получал ее рот каждый раз, когда хотел его. Когда он в первый раз просунул палец в ее попу, у Ани даже мысли не возникло сказать «нет».

Наоборот, она ощутила такой прилив бешеного желания, что едва не бросилась на него сама. И не секунды не пожалела: каждая секунда легкой боли от его проникновения окупалась бешеной страстью, желанием принадлежать ему, пока он дразнил большим пальцем ее клитор и улыбался немного странной улыбкой, слушая ее хриплые стоны.

От этой беспомощности, которая приносила странное удовольствие, Аня иногда терялась. Иногда на пике страсти она шептала ему: «люблю», иногда «ненавижу». Косте это нравилось. «Люблю, ненавижу, хочу», – поддразнивал он ее после. Она стеснялась. Стеснялась всего, что говорила во время секса, хотя это была всего пара случайных слов. Чаще молчала.

Костя не скрывал, что наслаждается обладанием, но вместе с тем относился к этому как и она: принимая как должное, что ему все можно. Становясь сразу настолько близким человеком для нее, насколько это вообще реально между двумя живыми людьми. Еще ближе с каждой минутой. И еще немного…

Однажды, находясь глубоко в ней, он серьезно сказал прямо в лицо: «Мне кажется, будто мы были вместе всегда». И она так же серьезно ответила, глядя в его строгое напряженное лицо: «А разве нет?»

А потом все волшебство растаяло. Оглядываясь назад, Аня думала: была ли лень тому причиной? В какой момент им обоим стало влом напрягаться? Когда она перестала набрасываться на него, жадно отсасывать в машине, вылизывать четверть часа, тщательно доводя до безумия, заставляя его шептать без остановки: «Девочка моя… девочка моя хорошая…».

Когда Костя перестал уговаривать ее заехать в больницу, находить время между пациентами и совещаниями, чтобы затрахать ее там на кушетке до звездочек в глазах и отправить домой, а самому пойти как ни в чем не бывало на операцию?

У них обоих правда внезапно кончилась энергия или они просто потеряли интерес друг к другу? Когда она перестала видеть дьявольский блеск в его глазах и отвечать таким же жадным, шкодным, бесстыдным взглядом?

В тот вечер, после второго бокала шампанского перед экраном, ей показалось, что она что-то заметила. Какой-то отсвет в глубине его серых, стального цвета глаз. Накопленную жадность. Внутри нее что-то вспыхнуло. Аня медленно поставила бокал на столик возле дивана, выключила звук на телевизоре и потянулась к нему.

Костя пару секунд недоверчиво смотрел на нее – так, словно это была не она, а затем рывком притянул к себе и стал целовать, задрал футболку. Аня положила руки на его плечи, тихо непроизвольно постанывая, но уже через несколько секунд поняла, что ей показалось.

Ничего не вернулось назад – лишь небольшая иллюзия. У него теперь был другой взгляд, другие прикосновения, другая логика.

Это был не тот человек, который задирал юбку, наклонял ее над кухонным столом и жадно трахал, даже не снимая трусиков, просто нетерпеливо отводя ткань в сторону. Этот, другой Костя, не мог даже поиметь ее на диване в гостиной. Он привстал, взял ее за руку, повел в другую комнату.

Кто этот педант, который прерывает ласки, чтобы перейти в спальню? Он подвел ее к кровати, лаская так нежно, словно Аня внезапно превратилась в фарфоровую куклу, пытаясь возбудить заново, с самого начала. Но она не была фарфоровой куклой и ничто в ней не откликалось на эти невесомые ласки. Она пыталась отвечать похожей нежностью, но ее собственные руки были как чужие.

Тогда она просто легла и закрыла глаза, вспоминая, как это было раньше, на этом самом месте. Когда-то они врывались в спальню, и она толкала его на постель, а затем он рывком переворачивал ее, задирал юбку, нетерпеливо расстегивал брюки…

– Не так…, – вырвалось у нее, когда она снова ощутила новое невесомое прикосновение на груди – такое слабое, что стало щекотно. Костя ласкал ее кончиками пальцев, не спеша и не проявляя ни малейшего нетерпения, словно вообще не решил еще, хочет ее или нет. Словно лениво подразнивал в надежде, что дальше идти просто не придется – например, если она в процессе заснет или вроде того.

– А как? – растерянно шепнул он. И эта его растерянность добила в ней что-то.

– По-другому, – раздраженно отрезала она, еле сдержавшись, чтобы не выругаться.

Он замер, холодно посмотрел ей в лицо, и Аня поняла, что не ошиблась: Костя тоже ничего не чувствовал. Поэтому и ласкал ее так странно – глупо, формально, словно был актером, играющим любовную сцену с партнершей, которую ненавидит. Хуже, чем ненавидит – к которой испытывает отвращение.

Равнодушная маска на его лице на секунду исказилась от злости – в следующее мгновение он уже встал с кровати, развернулся и вышел из спальни, шарахнув дверью. Аня даже не вздрогнула, оставшись лежать на кровати. Ей не хотелось двигаться. Она внезапно ощутила такой упадок сил, что показалось – ей больше никогда не захочется шевельнуться. Она не сможет встать и выйти, даже если прямо сейчас в квартире начнется пожар.

Костя

Хлопнув дверью, он понял, что злится не на нее. Понял потому, что в прошлом это приносило облегчение – выпустить злость наружу, ответить негативом на негатив. Но в этот раз на смену злости не пришло даже минимального облегчения – он ощутил новый прилив ярости на самого себя и немного – чувства вины. Аня, по крайней мере, еще пыталась…

А когда он сам в последний раз протягивал ей руку, наклонялся, чтобы поцеловать, притягивал к себе посреди ночи, во сне, чтобы начать ласкать и трахнуть, толком не просыпаясь?

Все это было между ними давным-давно, в другой жизни. А затем они устали. Оба. Это только кажется удобным – знать, что она больше всего любит. Получать от нее именно то, что больше нравилось ему. Очень скоро из-за этого их секс превратился в механический ритуал. Он не знал, кто из них перестал экспериментировать первым, но это и неважно, ведь второй с облегчением поддержал.

Первыми исчезли всякие глупости, вроде спонтанного секса в машине. Это ведь так неудобно, и неохота потом лазить по всему салону с влажными салфетками, отчищать пятна. Затем они стали избегать неудобств: никакого секса во время месячных, никаких недосыпов, никаких спонтанных порывов в прихожей или на кухне.

У них появилось расписание и новые правила для удобства:

Душ удобнее принимать по одному – зачем толкаться и мерзнуть?

Спать удобнее каждому под своим одеялом.

Если Косте вставать в пять утра – никакого секса вечером, лучше пораньше лечь спать.

Если он простужался, Аня спала в другой комнате – она всегда слишком легко заражалась. Так что на неделю снова перерыв – никаких объятий и поцелуев.

Как-то раз он понял, что у них уже полтора месяца не было секса: то у нее месячные, то простуда, то у него – неудобные дежурства. А потом и просто – ноябрь, хроническая усталость и отсутствие желания. Они тщательно скрывали друг от друга главное: что дело не в сезоне, и не в простудах.

Просто они оба не любили манную кашу, в которую их секс превратился вечность назад, уже месяца через три после знакомства. Но в начале было так хорошо, что они просто оказались к этому не готовы. Очень долго они не могли даже просто признать проблему, и до сих пор ни разу об этом не поговорили.

Ее тело там, в спальне, ничем не напоминало очертания той желанной восхитительной женщины, в которую он влюбился. Он не видел ни сливочной нежной кожи, ни аппетитных бедер, ни мягких очертаний груди. Это походило на голое бесполое бесформенное тело, распластанное на хирургическом столе. Он видел такие десятками, ни одно из них ни капли не возбуждало сексуально. Это было просто тело, которое нужно было разрезать, исправить что-то внутри и зашить.

Что нуждалось в исправлении внутри нее, чтобы все стало как прежде? Или это нужно было исправить внутри него?

Манная каша приелась до такой степени, что он перестал чувствовать вкус. Он знал, что она тоже его не чувствует, но слышать об этом сегодня было удивительно неприятно, даже больно. «Не так». Раньше, когда они только познакомились, она шептала только: «Еще, еще». Его хрупкая нежная девочка в летнем платье, которая шла ему навстречу однажды весенним днем. И рыжие кудри, в которых блестело солнце, обжигали взгляд.

Едва бросив на нее взгляд, он понял, что подойдет знакомиться. Неважно, что он шел на деловую встречу. Неважно, что уже много лет не пытался подходить к девушкам на улице. Пусть только поравняется с ним…

За те несколько секунд, что они двигались друг другу навстречу, Костя успел запомнить многое: почти детский нежный овал лица, упругая грудь, подчеркнутая глубоким нескромным декольте шифонового платья. Взгляд дразнили маленькие дерзкие соски, проглядывающие сквозь тонкую ткань. Маленькая сучка даже не подумала надеть лифчик или хотя бы выбрать платье поскромнее…

Взгляд сам собой заскользил по телу ниже и все, на что падал глаз дальше, будоражило воображение: тонкая талия, аппетитные бедра, то и дело задирающаяся, летящая на ветру юбка – то ли в цветочек, то ли в горошек. Розовые коленки, стройные щиколотки. Она выглядела такой молоденькой – едва ли не старшеклассницей.

Всех, кто был рядом, он просто не видел. Как выяснилось, напрасно: велосипедист, засмотревшийся на ту же девушку, не успел затормозить. Костя краем глаза заметил выбежавшего на дорогу ребенка, но предпринять уже тоже ничего не успевал. Девушка с розовыми коленками и нежным лицом вскрикнула и среагировала первой: подбежала к сбитому велосипедом мальчику лет шести, взяла на руки, неожиданно решительным и сильным движением подняла, перенесла на тротуар с дороги.

Костя на пару секунд заколебался: велосипедист, полетевший на асфальт кувырком, казалось, пострадал серьезнее. Но через мгновение парень уже встал, ковыляя назад, а ребенок нехорошо закричал, и Костя с облегчением рванул к девушке с мальчиком.

Все дальнейшее он помнил посекундно: ее испуганные трогательные глаза, слезы мальчика. То, как он перевязывал ему ногу, как взял ребенка на руки и нес целый квартал до своей машины, как велосипедист сначала пытался помочь, а потом куда-то пропал, словно понял, что он лишний.

А затем они все вместе приехали в больницу – ту самую, где он работал, где Костя уже чувствовал себя хозяином положения и наслаждался восхищением в глазах незнакомки, которая назвалась Аней. Она говорила с ним, как с настоящим героем, и он не имел ничего против, даже понимая каким-то пятым, шестым, седьмым чувством, что просто пропал – вот так, сходу и навсегда.

Когда приехали родители мальчика, они с легкой душой отправили их домой и поехали пить кофе, и он долго рассказывал ей о детских ушибах, порезах и других травмах, и о том, как ловко с ними справляется, и о том, что это вообще-то сущая ерунда по сравнению с теми операциями, которые он обычно проводит.