Лина Андреевна Славянова
Зови меня Волком
16
В княжьем саду покоилась безмятежная тишина. Когда княгиня выходила на прогулку, оттуда доносились звуки музыки и нежные напевы гусляров, девичий смех или пение княжьих девок, в остальное время только ветер шуршал листвой.
То ли дело Чёрный двор. Здесь кипела жизнь.
На Чёрном дворе жизнь неслась, что горный ключ: ещё до рассвета бабы выходили к колодцу. Дети бежали кормить птицу, кто постарше торопились к хлевам, чтоб вывести скотину. Чуть позже, отзавтракав, разбредались по мастерским мужики. Молоты и топоры заполняли звоном утро, босоногие дети суетливо носились через весь двор, на посылках у старших. Чёрные девки то и дело бегали за водой, дровами, хворостом, посудой или в погреба.
У колодца стояла небольшая скамья и стол, под которым прорыли сточную канаву. Здесь мыли посуду и тут же, на столе застирывали детскую одежду. С кухни над двором стелился ароматный сизый дым.
Иногда через двор проходили и городские дружинники. В отличие от постоянной теремной дружины, они не носили красные кафтаны, но одеты все были справно, не оборванцы. Одни важно задирали носы, другие весело приветствовали детишек, останавливались, чтоб перекинуться с ними парой слов, были и такие, что по пути умудрялись позаигрывать с какой-нибудь молодичкой. Дружинников при дворе уважали и любили. Девки предлагали им свои нехитрые угощения, а дети радостно бежали встречать их у ворот и провожали к оружейному двору.
Всё смолкло неожиданно. Волк даже не сообразил, отчего все притаились. Двор точно замер: дети быстро загнали птицу прямо в избы и попрятались сами. Затихали песни, брань и смех. На Чёрное крыльцо вышел Брониимир и застыл, облокотившись на высокие деревянные перила. Он не сводил взгляда с Чёрных ворот. Волк прекратил мести и приник к стене.
Ворота шумно отворились, и трое мужиков завели молодую ухоженную кобылку, запряжённую в небольшую телегу. Брониимир оживился, когда лошадушка замерла возле крыльца. Мужики ворочили в телеге мокрый свёрток.
Князь удовлетворённо кивнул и, бегло глянув на двор, рукой подозвал Волка:
– Псарь, поди сюда.
Волк отставил метлу и подошёл к крыльцу.
– Да, князь, – отвесил сердечный поклон.
– Видел ли ты, псарь, что бывает, если ослушаться князя? – тихо спросил Брониимир.
– Да, государь.
– Надеюсь, ты оправдаешь оказанную честь, – кивнул Брониимир. – Однако я хочу, чтоб ты лучше усвоил, что ждёт тебя, если вздумаешь перечить. Видишь вон ту рогатину?
Князь указал на крупный раздвоенный столб, который мужики заваливали на телегу.
– Да.
– Сейчас мои люди воткнут её на площади, и ты привяжешь к ней псаря, что не смог найти моего сына. Пусть повисит там, пока не найдётся княжич! Заодно и другим наука, что я сделаю с каждым, кого заподозрю в заговоре.
– Ступай же, – велел Брониимир.
Волк забрался в телегу. Слуги, уже на ходу, запрыгнули следом и, точно бревно, отталкивали от себя ногами замотанного в тряпьё покойника.
Звонко стуча подковами, кобылка потрусила к площади. Покойник лежал у самых ног, под ним уже натекла смрадная лужа. Видать, много воды набрал в себя утопленник. Волк отпихнул мертвеца босой ногой и сел ближе к краю.
– Что, псарь, не любо тебе с покойным предшественником в телеге кататься?
– Да кому охота-то будет? – проворчал один из слуг, тот, что моложе, примерно ровесник Волку, рыжий, как солома, и рябой. Второй, старый с белой бородой и плешью на макушке.
Молодой добродушно улыбался, глядя на Волка:
– Ничего! Сейчас управимся и в баньку.
– Ага. Прямо быстро так и управимся, – проворчал старик. – Коль духи благоволят, к закату воротимся.
– Ты главное споро делай, быстрее и ко двору поедем, – улыбнулся Рыжий. – Тебя как звать-то, псарь? Я Тишка, а это – батя мой, Гером.
– Зовите Волком.
– Эх! Вот имя-то! Бать, слыхал? Вот как сына надо называть! А то Тишка…
– Ты отца-то не учи! – рявкнул Гером, отвешивая сыну звонкий подзатыльник. Тишка замолчал, и только глаза его задорно блестели, выдавая сдерживаемый смех.
На площади Тишка и Гером быстро вбили в землю рогатину и приколотили опоры.
– Твой черёд, псарь, – разматывая тряпьё, объявил старик.
Волк глянул на покойника: тело его разбухло, в волосах и бороде застряла тина, кожа стала сине-серой, и смрадный дух разложения окутал мёртвого.
Дышать стало тяжело. Влаксан закашлялся, борясь с подступающей рвотой.
– А ты думал, пышки жрать нанялся? – сострадающе протянул Гером.
– Держи верёвку, – Тишка кинул моток конопляной верёвки, – лучше не мнись, он сам-то на рогатину не заберётся.
На шее, запястьях и щиколотках покойного остались тугие верёвки, за них Волк и оттащил тело к рогатине. А вот подвесить оказалось куда сложнее. Казнённый псарь при жизни-то был не мал, а расслабленный, набравший в себя воды, стал неподъёмный. Покойник то и дело падал, приходилось брать его скользкое набухшее тело под руки и подтаскивать к рогатине. Из него постоянно сочилась мерзкая жижа, воняющая тиной и гнилью.
– Может, подмогнёте? – устав от бесконечных пустых попыток, спросил Волк мужиков, наблюдавших с телеги.
– Не велено. Князь строго указал, что делать должен ты один, – подал плечами Тишка. – Поди, глядит со стены, да радуется. Мне до плетей охоты мало.
– Мать! – выругался Волк, привязывая верёвку к покойнику.
Насилу затащив утопленника на рогатину, кое-как закрепил его, моля духов, чтоб верёвка не лопнула. Слизь и вода не давали нормально затянуть узлы, то и дело выскальзывая из рук и петель.
Наконец, Волк обессиленно сел у рогатины. Взмокший, уставший, в грязной одежде, пропитавшийся вонючей жижей и потом, он уже не замечал смрада, сидел в луже, прижавшись к столбу, и утирал грязным рукавом лоб. Солнце закатилось, а Тишка с отцом тихо дремали, сидя в телеге. Покойник, точно пугало, высился над головой.
– Эй, парень. Закончил, что ли? – проснулся возница.
– Да. Поехали ко двору, – махнул, поднимаясь Волк.
Волк завалился в телегу, на то место, где лежал по пути к площади мертвец. Тишка уже не рвался поговорить. Они с отцом сели поодаль, брезгливо поджав ноги под лавку.
Князь встречал их на том же месте. Он не обратил внимания на Волка, подозвав сопровождавших его мужиков.
Шустрая девчушка проводила его в баню, забрала одежду, натаскала воды, и даже начала приставать с вопросами, но Влаксан так и не смог понять, что она хочет. Всё ещё было тошно. Никак не удавалось смыть с себя мертвецкий дух.
17
Дни походили один на другой: спать либо в сарае, либо в псарне, пока лето позволяет. За едой в чёрную кухню, и знай себе – собак доглядывай, чтоб не хворали, да чтоб никто из детворы шутки ради не забрался в загон, особенно, когда псы на выгуле.
На сон чернь уходила рано, детвора освобождала двор ещё к закату, и в час луны можно было слышать только, как тихо бранится княжеская повариха, да лениво ходит по дворцовым стенам стража. Иной раз кто из молодцев, притаясь, бежал к девкам. Наверху же, над стеной, на третьем и четвёртом этаже, в окнах княжеского терема, долго горели свечи, иной раз не гасли до утра. С псарни было видно, как пляшет слабый оранжевый отблеск свечи.
Поди, князь обдумывает, где сыскать похитителей. А ну, как духи укажут ему?
Волк прислушался: дружинник на стене прошёл в сторону Красного двора и не возвращался, а сторож на воротах уже с полчаса тихонько храпит, прижавшись к стене.
Быстро вскочив на крышу сарая, Волк замер. Видно, стража, что дежурит на стенах, собралась где-то кучей и чешет языками. Город закрыт, кто же полезет в терем? Все, кому надо, давно уже тут.
Волк быстро забрался на лемеховую крышу, над стеной, и тихо побрёл вокруг терема. С детства отец хвалил его за тихую поступь и ловкость. «Хороший охотник – беззвучный и неприметный», – всегда повторял отец, собирая сына с собой на охоту.
Птах говорил, что где-то здесь можно подлезть к окнам, да узнать, что же князь удумал.
Посреди Княжьего сада раскинул косматые лапы большой родовой дуб гратских князей. Говорят, духи, благословляя княжий род, велят сажать дерево, и покуда оно будет стоять и процветать – род тот не переведётся.
Волк тихо перебрался на дуб. Он приник к грубому толстому стволу, полез вверх. Третий этаж оказался бабским. Небольшая комната, в одно окно, тускло освещалась единственной свечой. В углу дремала молодая девка, а у мерцающей свечи сидела старушка и с закрытыми глазами что-то вязала. Возле пустой люльки сидела женщина. Она была отвёрнута, так что лица не разобрать. Этажом выше расположилась княжеская опочивальня.
Огромная резная кровать под пологом. В углу, на возвышении сидел на стуле Брониимир, перед ним – стол и богатый сундук. На столе сразу три свечи.
Князь сурово хмурил брови и внимательно вслушивался в тишину.
В окне появился награйский колдун, подошёл к столу и тихо заговорил:
– Духи не слуги человеку, ни колдуну, ни князю. Тебе давно стоит с этим смириться.
– Я велю тебе узнать у своих Духов! Они точно знают! – ударил по столу Брониимир.
– Если бы они могли указать мне преступника, я бы давно его тебе привёл. Не потому, что ты так велишь, а потому что мой долг – подчиняться воле Духов, – невозмутимо ответил колдун. – Ты сам заслужил это наказание. Ты попрал Высшую Волю! Нам завещано было свыше, что князь живёт для народа, а не народ для князя. Духи злы на тебя, и проклинают твой род за злодеяния.
– Не забывай, с кем говоришь, колдун! – ударил по столу Брониимир.
– О! Это я прекрасно помню, – возразил Мудромысл, расхаживая по комнате. – Я был бы рад забыть, кто такой Брониимир Даромирович Награйский. Твой отец был прав, отослав тебя из Награя. Духи проклянут твоё княжение и княжество.
– Отец меня не отсылал, он повелел мне править славным городом Гратой! Править так, как будет угодно мне и только. Если твои духи молчат, ты – скоморох, а не колдун! Тебя стоит на праздниках выставлять, чтоб там ты свои фокусы с огнём за медяки показывал!
– Ты держишь меня пленником в твоём городе, угрожаешь мне и велишь подчинить Духов. Насколько низко ещё ты сможешь пасть? Погляди на себя, Брониимир. Ты – чудовище!
– Конечно, куда мне до излюбленного вами Любослава. Духи нарекли его наследным правителем Награя. Обласканного и изнеженного, словно баба, юнца!
– Прекрати оскорблять моего князя, – поднял руку колдун.
Брониимир открыл было рот, желая выплюнуть ещё какую-то гадость про брата и его княжество, но, вместо этого, страшно выпучил глаза и схватился за шею. Он непонимающе указывал руками на своё лицо и шею, словно невидимая рука душила его, и он пытался сказать об этом колдуну.
Мудромысл опустил руку:
– Прошу, князь, подбирай слова, когда говоришь со мной.
– Иди, – пропыхтел Брониимир.
– Что? – переспросил колдун.
– Иди! – закричал Брониимир, – Вон отсюда, колдун!
Князь ударил по столу кулаком, так что одна свеча повалилась на пол и погасла.
Мудромысл кивнул и пошёл к двери.
– Хоть бы черти забрали, ваше колдовское племя! – выругался Брониимир, поднимаясь со своего стула.
Он зло пнул свечу и зашагал к окну. Волк быстро перевернулся вокруг ветки, и тихо соскользнул на ветвь ниже.
Что ж… всё гораздо лучше, чем казалось раньше. Глядишь, и удастся отлично пережить княжий гнев в псарне.
Со стены послышались тихие шаги. Волк прижался к дереву, негоже, чтоб дружина его здесь заметила. В девичьем окне всё так же тускло горела свеча.
– Что князь? Не придёт сегодня? – не открывая глаз, спросила старуха.
Женщина, что сидела у люльки, всхлипнула, прижимая ладони к лицу.
– Не шуми, – всё так же произнесла старуха. – Неужто позабыла, что замужем?
– Вот, не поверишь, нянечка. Иной раз нет-нет, да и позабудется, – женщина поднялась, и Волк узнал в ней княгиню.
– Худо это. А коли ты так князю вскрикнешь?
Княгиня опустила глаза и густо покраснела. Она украдкой глянула в сторону двери.
– Ну-ну! – покачала головой старушка, – хорош тут сырость разводить! Три года замужем, пора уже привыкнуть. Поди умойся, да нарядись. Угодишь князю, будет мил к тебе. Он сейчас часто будет захаживать, покуда наследника ему не родишь.
Княгиня поднялась и поспешила в угол комнаты, уставленный сундуками.
Громко стукнула дверь.
– Ты готова, жена? – прорычал Бронимир, входя в комнату.
– Я? – растерянно обернулась княгиня, но тут же опомнилась и быстро закивала, – да-да.
Князь смотрел сурово и выжидательно:
– Раз готова, почему стоишь в углу?
– Только хотела принарядиться… Украшения… – замялась княгиня.
– Ты должна быть уже готова. Или предлагаешь мне самому тебя наряжать и, как дитя, за руку водить всё время? – рявкнул Брониимир и ушёл.
– Да, то есть, нет. Я поняла, – княгиня крупно задрожала, и обречённо побрела за мужем в княжеские покои.
Волк выглянул из-за ствола, на дворцовую стену. Сторожа не видать, но шаги его ещё гулко стучат в темноте. Волк вытянулся на ветке. Из княжих покоев был слышен шум, пара гулких ударов, и тихий крик княгини, который резко оборвался.
Брониимира вернулась скоро. Она рухнула на лавку, возле старухи, и залилась слезами. Платье на спине было разорвано от ворота до пояса, и тёмные полосы и пятна наливались на обнажённой спине.
Ветвь над головой Волка крупно задрожала, и довольный Птах свесился вниз головой:
– Ох. Поучил он её разуму. Вздумала перечить баба.
– М-м-м… – безучастно протянул Влаксан.
– Не умно это. Порой мне кажется, что бабы по жизни – дурачьё. Ведь колотил её уже не раз, и нет! Всё ей перечить надо. А теперь рыдает.
– Ты что здесь забыл? – прошептал Волк.
– А тоже, что и ты. Охота поглядеть, как князь бабу свою любит. Да, заодно и разузнать, что ему колдун сказал, как он с воеводой решает вора искать. А ты что же? Не вытерпел? Тоже по окнам глядеть пошёл.
– Что узнал? – спросил Волк.
– А ничего больше. Всё так же. Нет у князя зацепок. Так что, всё будет тихо да гладко, коли ты ещё чего не наворотишь.
– За меня не бойся, – прошипел Влаксан, тихо спускаясь на ветку ниже, и направился к стене.
Он беззвучно пробежал по крыше к псарне, подальше от Птаха. Пожалуй, сегодня лучше ночевать в сарае.
18
Колодезный ворот тихо поскрипывал, поднимая ведро. Волк крутил ручку, украдкой поглядывая через распахнутые ворота на резвящихся в Княжьем саду девок. Они заливались беззаботным смехом, играя с котятами и клубками. Княгиня понемногу отходила от горя, и тоже нежно улыбалась, глядя на пушистых малышей и своих девчонок. Она и сама казалась совсем ребёнком, напуганным и нежным.
Уже пару месяцев Волк ухаживал за княжьей сворой. Жизнь при дворе оказалась спокойнее, чем в корчме, где всё зависело от длинного языка Любомира и настроения Косого с Птахом. При дворе же главное не высовываться с псарни и не показываться лишний раз князю. Брониимир хоть и открыл город, но зло на людей затаил. Взял за правило: каждый день выезжать с обзором, как в юности.
Волк зашёл в загон, отсыпал из мешка в корыто сухих хлебных корок и залил это водой. Оглушающий лай заполнил двор.
– Заприметили кормёжку? – обратился к собакам Волк, подходя к клети.
На чёрный двор вбежали две княжьи девчонки.
– Кис-кис-кис, – наперебой звали они.
Под ногами послышался тонкий писк: рыжий облезлый комок шерсти проскользнул в загон.
Влаксан поднял котёнка. Махнул рукой, подзывая одну из девчушек:
– Следите за зверьём, – мягко сказал он, протягивая сквозь решётку котёнка, – князь на охоту собирается, псы пятый день впроголодь, для них сейчас эти мальцы – лакомство на один зубок.
– Благодарю, – улыбнулась девка, явно не торопясь уходить. Помявшись, она добавила, – А правда, что ты не позволяешь никому кормить псов?
– Верно.
– Что ж, не боязно тебе с голодными зверьми в одном загоне сидеть? – спросила девка, радостно улыбаясь.
– Меня не тронут. Они знают, что я их кормлю, и знают, что могу плетей всыпать, – пояснил Волк и нерешительно добавил, – но ежели князь ещё день помедлит с охотой, то уже и я их не удержу. Иди уже, им жрать пора.
Едва Волк открыл задвижку на клети, псы, толкаясь и возбуждённо лая, бросились к корыту. Девки, вереща, побежали обратно в Княжий сад.
Из дома, спотыкаясь, вылетел слуга:
– Псарь, княгиню видел? – спросил тот, пробегая мимо. Волк молча махнул рукой за терем, в сторону распахнутых ворот.
Следом вышел ключник и, бросив недовольный взгляд в сторону псарни, пробежал к конюшням. Видно, Брониимир куда собрался, раз все так забегали.
Двор затаился, только слышно было, как псы громко лакают из корыта, огрызаясь за каждый кусок. Только когда за дворцовой стеной прозвенели бубенцы княжьей повозки, из изб показались дети. Снова застучали инструменты, и девчата обступили колодец.
Только за полночь тихо со стороны красных ворот послышался топот копыт и приглушённые голоса. В тишине ночи было отчётливо слышно, как ключник раздаёт указы.
Волк уже прибрал загон, ещё раз проверил поводки и кнуты для охоты. Коли повезёт, Брониимир завтра соберётся на охоту и перестанет мучить свору. Он огляделся: серп луны светил так, что было видно лучше, чем при фонарях, псы тихо спали в клети. Только далекий крик совы да тихая брань разбуженных на красном дворе слуг изредка нарушали тишину.
Да уж… княжий псарь… уходя искать лучшей жизни, он и подумать не мог, что докатится до княжьего двора, и уж тем более, что будет прислуживать постылому Брониимиру.
Едва слышно скрипнула дверь терема, и тихие женские шаги зашуршали по земле. Волк поднял упавшую метлу, поставил её в угол и пошёл к сараю. Уж очень не хотелось портить ночь пустой болтовнёй с княжьими служанками.
– Что, псарь, не спится? – раздался за спиной тихий женский голос.
Влаксан редко слышал его, но не спутал бы ни с кем. Он обернулся: возле загона стояла княгиня, кутаясь в тончайшее светлое покрывало. В простой сорочке и без украшений, она казалась особенно беззащитной, маленькой. Княгиня тихо всхлипывала, словно плача.
– Псарни следует прибирать. Не станет пёс верно служить, если его в грязи держать.
– Ты сегодня отослал моих девок, – дёрнула плечом княгиня.
Она говорила сухо и безжизненно, точно ей плевать о чём и кому говорить, лишь бы не молчать.
– Просил следить за котами, только и всего. Псов к охоте велено голодом изводить.
Княгиня прижала к лицу белый платок, покрытый тёмными пятнами.
– Не жалеешь, что нанялся? – снова всхлипнула Брониимира.
Волк не ожидал такого открытого и справедливого вопроса:
– Нет, государыня. Псарня очень хороша.
– Пса-арня, – протянула княгиня, словно пробуя слово на вкус, – и это мечта? Завидую я тебе.
Княгиня вошла в загон, внимательно оглядев чисто выметенный выгул. Стало даже не по себе. Ещё никто из княжьих людей не совался в загон. Даже ключник всегда кличет со двора.
– Государыня, лучше не входить в загон. Псы голодные…
– Да-да, –отмахнулась Брониимира, – великий государь на охоту собирается. Но ты же не страшишься, чего мне бояться здесь? Самое страшное уже случилось, собаки меня не напугают. Как думаешь, что страшнее боли? – утирая нос, произнесла княгиня.
Платок, руки и рукава её сорочки покрывали тёмные пятна. Так вот почему она странно хлюпает носом – это не плач, а кровь, не останавливаясь, идёт из носа.
Прав был Косой, дурная баба. Что же ей всё не спится да неймётся?
– Я не знаю, что сказать, – признался Волк.
– В том и суть, псарь… в том и суть… – пробормотала Брониимира, – девки всегда знают, что сказать, и скажут… то, чему их выучили, а потом и мужу доложат… как каждый в этом дворе, – зло выплюнула она, – Ты когда-нибудь терял близких, псарь? Знаешь ли ты, что такое боль? А безразличие? Знаешь, каково это – потерять сына?
– Может, на княжьем дворе, сыщется кто больше разумеет в девичьей душе? – огляделся Влаксан.
Громко хлопнула дверь терема:
– Где она? Найти и привести! – на крыльцо, пошатываясь, выскочил разъярённый князь. Без парадных одежд, в сорочке и сапогах, – позвать ключника!
Страж, дремавший у ворот, подскочил и побежал в сторону княжьего сада. Брониимир осмотрелся и вытянул руку, указывая пальцем на княгиню:
– Жена! – проревел он, – что ты забыла среди черни?
Князь оступился и рухнул на перила, сбегая с крыльца. Выругавшись, он, качаясь, побрёл к псарне. Княгиня даже не подумала сойти с места, точно не слышит его. Волк отошёл к клети, надеясь, что его не заметят и разберутся сами. Псы за спиной стали огрызаться сквозь сон.
– Жена, ты слышишь меня? – ворвался в загон князь, – Так вот где ты коротаешь ночи, паскуда?
Князь был неприлично пьян. Княгиня стояла, не шевелясь, тонкая струйка крови стекала по её губам и подбородку, оставляя уродливые пятна на белой, словно лунный свет, сорочке. Брониимир замахнулся и наотмашь ударил её. Княгиня упала, и даже не пыталась встать.
– Отвечай, когда тебя спрашивают! – кричал князь, – Отвечай, тебе говорят! Что ты здесь делаешь, тварь гулящая?
Его словно нечистый дух пробрал, он не унимался, наступал, свирепея от ярости. Он с силой дёрнул её за локоть, заставив подняться на колени. Брониимира всё так же не смотрела на мужа, уставилась пустым взглядом куда-то сквозь Влаксана.
– Он! – обернулся князь, – он знает, что ты здесь делаешь! – ещё раз ударив жену по лицу, князь сильно пнул её в бок, – с отребьем спуталась, мерзавка?
Он шагнул в сторону Волка, оступился и указал на него пальцем и зло зашипел:
– А ты! Ты отправишься за тем, чьё место занял! Я тебя утром же на кол посажу, – и снова повернулся к жене, – А тебя я отправлю с ним! Заставлю лично своего хахаля на телеге отвезти! – схватив за волосы, прокричал он ей в лицо.
– Мать! – выругался Влаксан, нащупывая защёлку на клети.
Да, гори оно всё огнём!
Короткий свист вспорол ночь. Голодная свора с громким лаем вырвалась из клети, сбив с ног князя. Княгиня будто проснулась, быстро подскочила и прижалась спиной к стене. Псы набросились на князя, как на дикого зверя. Три крепких гончих приметили и княгиню. Громко хлестнув плетью по самой быстрой псине, Волк преградил дорогу к княгине. Она во все глаза смотрела, как псы терзают князя. Одежды его вмиг покрылись тёмными кровавыми пятнами.
Волк громко хлестнул по сутулым собачьим спинам. Пронзительно взвизгнув, четыре пса побежали в клеть. Остальные с яростным усердием продолжали терзать добычу. Волк громко засвистел, снова и снова разгоняя кнутом кровавый пир, пока вся свора не забилась обратно в клети.
Князь лежал ничком, его шея руки и ноги превратились в кровавые лохмотья. Сорочка в темноте казалась чёрной и блестящей.
– А-а-а! – что было сил, заорала Брониимира.
Её оглушительный крик разнёсся по всей Грате.
Волк смотрел на изуродованное тело князя, и как никогда ясно понимал, что именно он сделал. Он повернулся к княгине и упал перед ней на колени, положив возле себя кнут.
– Что здесь… – прибежал ключник, и, увидев кровавое тело в псарне, осёкся на полуслове. – Взять псаря под стражу! В темницу его! – приказал он тут же, – Доложите князю!
– А-а-а! – снова завопила княгиня, крупно затряслась, села на землю и закрыла голову руками.
Волк так и стоял на коленях, опустив голову и руки. Он не слышал и не видел, когда появилась стража. Ему выкрутили руки за спиной, туго привязали запястья к голеням и сволокли в яму, плотно затворив дверь.
