Лилит Бегларян
Сердце трона

Я стараюсь казаться человеком сдержанным, но в редкие минуты слабости я не прочь выругаться, хотя не могу сказать, что верю в сказки про загробную жизнь. Наверное, потому что не хочу уготованной мне участи, боюсь стать тем, к кому время от времени взываю.

***

Председатель встречает меня хмурыми бровями и красным лицом и резко вскакивает с места, как тогда я переступаю порог. Он машет руками так, что мне кажется, что вот-вот придется обороняться.

– Какого черта?! Вместо того, чтобы исполнить мой приказ, ты бежишь жаловаться? Ах ты…

– Я должен был объяснить госпоже, почему должен отлучиться.

– Долго еще ты будешь думать, что тебе все позволено? Раньше ты стоял за спиной сильного короля, а теперь прячешься за шестнадцатилетней девчонкой. Какой же ты… – Еще одна его привычка – не договаривать, когда гнев хлещет через край.

Он объясняет свою неприкосновенность именем династии, а сам говорит так пренебрежительно про королеву – и за ее спиной. Интересно, однако, но я решаю не вступать в войну. Сейчас это бессмысленно. Лайсэн не в духе, я тем более.

– Вы только затем меня позвали? – спрашиваю, собрав в кулак все спокойствие.

– Проваливай добровольно, если не хочешь, чтобы она узнала правду. – Лайсэн наконец приостывает и садится на кресло.

– Какую правду?

– Напомни, как называется та заразная болезнь, которая скосила моего брата.

– Неизвестно.

– Какая-то непонятная болячка взялась из ниоткуда и поразила именно его и его любимого наследника? Какое интересное совпадение, а?

– Они как раз вернулись из долгого похода. Подцепили в дороге, все бывает.

– Есть теория поинтереснее. И поверь, она совсем не понравится госпоже. Слушай, твое положение довольно шаткое… Я уже молчу, что в смерти господина Дэмьена я тоже могу обвинить тебя.

– Разве у Вас есть основания, свидетели?

– И ты ведь понимаешь, с какими слухами можешь столкнуться, раз уж собрался сторожить сон молоденькой королевы? – Уголки его рта изображают ухмылку. – Дам тебе добрый совет: не рой себе яму. Не то я сделаю все, чтобы тебя в ней закопать живьем.

Он не выслушивает возражений – выставляет за дверь. Врага нельзя недооценивать, но все же я знаю Лайсэна не первый день и могу ручаться, что он слишком труслив, чтобы воплотить в жизнь свои самые грандиозные планы. Он не станет обвинять безосновательно – клевета преступление не менее серьезное, а доброе имя ему дороже всего на свете.

Все-таки каким же нужно быть недалеким, чтобы угрожать вот так открыто! Я ведь теперь буду еще осторожнее.

***

Прошел день. Я всерьез подумал над предложением Ларрэт и решил ничего не менять в своей жизни по трем основным причинам. Во-первых, я несу ответственность за смерть ее отца и брата, и, если я могу ей помочь в непростое время, это мой долг. Во-вторых, сделав ноги, я тем самым признаюсь Лайсэну, а прежде самому себе, в слабости. В-третьих, мне все равно некуда идти. Я сообщил госпоже о решении еще вечером.

Я сплю крепко, но моментально просыпаюсь от стука: привык слышать каждый шорох. Одеваюсь, выхожу в коридор.

Это Ларрэт. Она обеспокоена.

– Она ушла! – говорит.

– Кто? Тэта?

– Да!

– И не сказала, куда?

– Мы разговаривали утром. Я сообщила, что моей правой рукой теперь будешь ты. Тэта приняла это как оскорбление. Я предложила ей другую хорошую должность на выбор, готова была уступить даже место в Совете.

– Но она не оценила Вашу доброту.

– Хуже. Она пошла к Председателю и вызвалась пойти в Адас вместо тебя.

Чего-чего, а этого я не ожидал.

– Ну, я так полагаю, она объявила Вам войну.

– Но Тэта моя подруга! – Ее щеки пылают. – Она не может стать врагом.

– Если она встанет на сторону Эмаймона, Вам придется это признать.

– Вен, что делать?.. Ты думаешь, она… Я не могу допустить мятеж!

– Сперва я хотел бы понять мотивы Лайсэна. Почему он согласился ее отправить.

– Может, он сотрудничает с Эмаймоном?

– Нет, ему это невыгодно, как и всем нам. Если мы потеряем Адас, то потеряем топливо и плодородную землю. А переметнуться к Эмаймону Лайсэну не может просто потому, что здесь, во Дворце, у него есть чем кичиться – кровью. Там он никто и звать его никак.

– А Тэта?

– Возможно, это часть какого-то ее плана.

– Она хочет женить на себе Эмаймона?

– Вы и сами понимаете, как адасцы относятся к межплеменным союзам. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тэта ради этого изрядно постарается, но ей понадобится на это время, много времени, и я бы не спешил паниковать.

– Еще вчера она поддерживала меня, а сегодня вот так предает? Чем я такое заслужила…

– Ничем. Скажите лучше, не знает ли она ничего такого, что может навредить Вам?

– Ну…

– Про тайный выход из Алтаря?

– Не знает.

– Что-нибудь еще не менее важное? – спрашиваю.

– Один мой секрет.

– Если она наболтает о нем Эмаймону, что-то случится?

– Не знаю. Это личное. Но… Тэта многое обо мне знает, я все не вспомню.

– Ладно. Разберемся.

– Вен. – Она смотрит мне в глаза. – Я так устала. Мне очень нужна передышка.

– Вы можете спать спокойно. Поручите все мне, я с ней поговорю, когда вернется.

– Нет. Мне тяжело оставаться здесь, в замке.

– Но сейчас не самое время выходить в люди.

– Хочу прогуляться за горами. Если мы выйдем через тайный ход, никто не узнает, что мы не в замке. Скажем всем, что я легла отдохнуть на полдня. Имею же право? Как тебе идея?

– Если честно, это риск.

Я думаю об угрозе Лайсэна. Если я ему пригожусь, и он обнаружит, что я куда-то исчез вместе с королевой, я по уши погрязну в проблемах. Ларрэт тоже.

– Мне это просто необходимо, – молит она, медленно проговаривая последнее слово.

– Но мы должны вернуться как можно раньше.

– Да.

Плох замок, если в нем нет тайных ходов. В Алтаре таковых два, и они сливаются воедино в середине: из левого и из правого крыла. Я предлагаю Ларрэт войти в подземелье из ее комнаты в левой половине.

Ларрэт отдергивает рычаг в виде светильника, чтобы разблокировать тайник. Затем я открываю шкаф, отодвигаю заднюю выдвижную стенку и помогаю королеве проникнуть внутрь лабиринта.

– Мы взяли достаточно масла? Лампада не погаснет?

– Должно хватить. Я взял с запасом.

Какую-то часть пути мы идем молча. Я понятия не имею, что обсуждать с ней в неформальной обстановке.

– Почему мы не исследуем другие территории? – спрашивает она вдруг. – Может, где-то далеко еще льют дожди и текут реки?

Водный вопрос в наш век стоит особо остро. Вода с поверхности давно испарилась, и источники находятся глубоко под землей. Колодцы высыхают, и нам приходится спускаться в шахты, искать в поте лица, чтобы не умереть от жажды. На сегодняшний день мы добываем литр в день на душу, и это гораздо больше, чем сотни лет назад, в годы Великой засухи. Тяжелое было время: власть тогда ослабела и не могла удержать в узде голодный народ, и люди пошли друг против друга в надежде избежать смерти.

– На данный момент у нас два источника, – отвечаю. – Верма и Цейдан. Первый прямо под нами, истощен и малопригоден. Второй перспективнее.

– Вен, я знаю больше, чем тебе кажется. Мне это и так известно, не настолько же я далекая. Еще я уверена, что нам необходимо искать новые источники. Цейдан тоже не вечен.

– Согласен, но есть трудности. Лучше это обсудить с Цвэном или Айроном, они в этом разбираются лучше меня.

От упоминания жениха госпожа вздыхает.

– Я же просила не вспоминать его.

– Может, он Вас чем-то обидел? Если да, то скажите, и он за это ответит.

– Ничем.

Не знаю, кому пришло в голову назвать прямой маршрут лабиринтом. Дорога под землей занимает пару часов, и вот солнечный свет уже просачивается в тоннель через небольшие щели. Еще пару шагов – и перед нами открывается вид на пустыню. Слева и позади от нас – тянущаяся дугой цепь скалистых гор. Где-то за ними, если пройтись вдоль хребта на запад, – Адасский округ. Бунтари основались только на южном горном берегу, так как горы считаются непроходимыми.

Здесь, на севере, безлюдно. Мало кто знает о существовании лабиринта, так что это место не вызывает никакого интереса. В общем, можно быть уверенным, в пустыне мы не встретим живой души. Возможно, это самое безопасное место на свете.

Желто-серый песок, бескрайнее небо и ровный горизонт, размываемый по краям горами. Абсолютно ничего лишнего. Во Дворце куда ни посмотришь – стена, а в ближайших округах, особенно в столицах, днем и ночью много шума. Я редко бываю на окраинах, где можно вдоволь надышаться в полной тишине. Проблема таких мест в том, что ты остаешься наедине с собой и слишком много думаешь.

– Мне так жаль, – говорит Ларрэт, – что я не могу толком оплакивать брата. Столько всего навалилось… – Она садится на песок и устремляет взор в небо. – Когда мне было шесть, мы с Дэмом пробрались сюда тайком от родителей, и я впервые увидела эту красоту. Он во мне тогда души не чаял, любил безмерно. Что же с ним случилось? Вырос и перестал замечать меня. А когда получил корону, совсем забыл, что у него есть сестра.

– Это печально. – Тоже сажусь. – Так бывает, что люди тонут в своих заботах и забывают про близких. И со мной такое случалось.

– Да? Расскажи.

– Наверное, Вы знаете Крэйна. Он был моим наставником в Ордене. Своих детей у него нет, и он относился ко мне как к сыну. Я редко его навещаю.

– Но так нельзя.

– Знаю. Я хотел бы исправиться, но мы слишком долго не общались, и сейчас… Боюсь, что не о чем, трудно сделать первый шаг.

– Он же не единственный, кого ты оставил. – Откуда она знает про Нору? Все-таки у Тэты слишком длинный язык. – Расскажи про нее. Ты ее любишь? Любил?

– Все сложно.

– Поссорились? Из-за чего?

Ларрэт задает вопрос со вопросом, но на все я отвечаю немногосложно. Сам не разобрался.

– Вен, кем бы ты был в другой жизни? – спрашивает она, сменив тему. – Если бы тебе не пришлось повиноваться судьбе и обстоятельствам.

– Я был бы самым обычным человеком. Ничем не примечательным.

– Дом, семья, орава ребятишек, тяжелый труд, быт… Так?

– Наверное, это наивно.

– Да, но я тебя понимаю. Иногда я тоже думаю, вот бы переродиться в другом теле. Но я была бы плохой женой – я не знаю, как вести хозяйство.

– Всему можно научиться. Это не главное.

– А что главное?

– Умение слышать друг друга, принимать, прощать.

– Ты же сам назвал любовь глупостью.

– Во-первых, именно так я не говорил. Во-вторых, я не знаю, что это такое, но знаю множество других понятий, которые трактуются как любовь. Само это слово слишком всеохватывающее, оно само себе ничего не значит. Значение имеет то, что люди подразумевают под этим. Но многие даже не задумываются, не вникают. – Я смотрю на небо, но чувствую на себе ее взгляд. – А еще я думаю, что нельзя любить человека, пока не узнаешь его полностью.

– Ты обесцениваешь слово «любовь», а сам используешь его, чтобы выразить свою мысль. Ты сказал «любить».

– Но я объяснил, что это значит для меня. С этим уточнением слово имеет смысл.

– Умение слышать друг друга, принимать и прощать. Я запомнила.

– А для Вас что оно значит?

– То, что трудно описать словами.

Разговор заходит в тупик. При всей своей замкнутости я умею быть откровенным, но мой запал быстро иссякает: мне неловко говорить с королевой о таких вещах.

Не зная, чем себя занять, я снимаю с пояса кинжал и разглядываю его. Это подарок Крэйна в день, когда я стал свободным – во время посвящения в Орден. Памятная вещь.

– Он из настоящего зуба? – интересуется она.

– Такое руками не сотворишь. Это наследие какого-то древнего хищника.

– Дай подержать.

В шахтах чего угодно не находят, а зубы и скелеты не редкость. Если подумать, наш мир на костях и держится. Животные давно вымерли, остался только один вид. Мы называем их быками. Они спокойны, неприхотливы в содержании и полезны в быту. Они хранят воду в жировой прослойке на спине и могут выдержать десять дней без питья. У них длинная шерсть – из нее мы получаем ткань, – крупные толстые рога, изогнутые в сторону ушей. Они не в состоянии ранить кого-либо, но зато толкают грузы или тащат на спине. Ну и, конечно же, бычки – наша пища.

***

Мы наслаждались свежим воздухом до обеда. Ларрэт расспрашивала про меня, про мою жизнь, где я бывал и что видел. Мне особо нечего о себе рассказать, но она слушала так внимательно, что я не мог заткнуться.

Мы говорили о настоящем и о прошлом, о том, что когда-то люди населяли каждый уголок планеты, и о том, что же случилось, почему мы оказались в одиноком королевстве в окружении бесконечных скал и песков. Есть ли в других краях жизнь, или мы одиноки? Мы оба верим в это, но относимся по-разному: Ларрэт была бы рада соседям, в отличие от меня. По-моему, наивно думать, что мы сделаемся друзьями. Мы обязательно найдем причину для раздора. Всегда ведь так было: два сильных центра не могут не противостоять друг другу.

Мы обсуждали, возможен ли мир без войны. Я считаю, что нет, а Ларрэт верит в противное. По ее мнению, когда-нибудь люди придут к тому, чтобы жить счастливо и в достатке и не бороться друг с другом на ресурсы для существования.

Шесть лет мы с госпожой прожили под одной крышей и не проговорили и сотую часть того, что обсудили этой ночью. Говорить с ней, кажется, можно о чем угодно. Конечно, мне приходилось иногда сдерживать себя, чтобы она не узнала обо мне ничего лишнего. Конечно, я не мог выпустить из головы все, что ждет нас по возвращению в замок, но в кои веки я смог немного отвлечься и отдохнуть.

Когда мы вернулись, я первым делом поднялся и убедился, что все в порядке. Наше отсутствие осталось незамеченным. Я выдохнул, а затем распорядился, чтобы накрыли стол к обеду.

***

В один из следующий дней мы обсуждаем судьбу прислужников. В последние годы вопрос с ними не стоит комом в горле. Прислужный кодекс – документ, в котором выписаны все проступки и наказания, – полностью переписан при Дэмьене. Новый закон не лишил палача хлеба, но сделал порку менее бесчеловечной. Такой жестокости, как раньше, уже нет: за шесть лет не умер и серьезно не пострадал ни один прислужник.

– Я думаю, – говорит она, – надо отпустить их по домам. Или дать возможность получить ранг и остаться. Это ведь возможно?

– Да. Вопрос в последствиях.

– Каких, например?

– Не всех ждут дома, и у не всех этот дом есть. Куда они вернутся?

– Можно пристроить их в школы, – предлагает она, – отдать на воспитание учителям.

– Как вариант. Еще одна проблема – мы лишимся рабочей силы.

– Она тоже решаема.

– Да. Я к тому, что ко всему нужно подготовиться. Одним приказом здесь не обойтись.

– Я собираюсь издать его в день коронации. Хороший же жест мира?

– Да.

***

Остальные дни траура прошли без особых происшествий. Лайсэн от слов к делу не перешел, а Тэта вернулась из Адаса. Госпожа поначалу злилась на нее, но разрешила остаться в замке до поры до времени, пока та не найдет себе другое место.

Во Дворце и за ее стенами спокойно, что очень радует. Госпожа иногда срывается, но не опускает руки. Она молодец. Сегодня ей было тяжелее, чем обычно, ведь днем состоялось прощание с королем Дэмьеном. Многие уже ушли по домам, а она не может отойти от гробницы брата.

Страшное это место – кладбище. Здесь запечатлена история нашей недолгой эры. За две сотни лет сменилось немало правителей, однако династия никогда не прерывалась.

Кладбище находится глубоко под землей под территорией Дворца и состоит из двух могильных рядов, расположенных друг напротив друга: с одной стороны покоятся короли, с другой – их супруги и некоронованные наследники. Над гробницами их портреты, высеченные на камне, а в стене над ними – короны, замурованные в стекло.

Корона каждого правителя уникальна и изготавливается с учетом его личных пожеланий. У Дэмьена она пестрила черным золотом и рубинами и была почти точной копией короны его отца – только выше и ярче. Ларрэт заказала маленькую и белую, самую скромную. Я предложил украсить ее хотя бы изумрудами, в цвет ее глаз, но она отказалась…

Когда мы остаемся одни, Ларрэт падает на колени перед семьей и рыдает. Она льет слезы долго, громко и безутешно, а я стою рядом и стараюсь в лишний раз не напоминать о себе.

Глава 3. Коронация

Завтрашний день войдет в историю. На площади перед балконом соберутся все жители Дворца, чтобы поприветствовать королеву и услышать ее первое слово. Придут и наместники из всех округов, а там, за стеной, столпятся люди от мала до велика, чтобы хотя бы одним глазом взглянуть на госпожу во время праздничного обхода столиц.

Я сижу на кровати и вспоминаю текст клятвы, которую должен произнести завтра на церемонии. Меня переполняют смешанные чувства. С одной стороны, я вспоминаю себя, двенадцатилетнего, и чувствую то же, что и тогда – тревогу. Помню, как у меня тряслись руки, я так волновался, что не мог запомнить ни слова. С другой стороны, мне давно не двенадцать. Жизнь дает мне еще один шанс.

Моя Госпожа… В этот час пред Вами и на глазах Вашего народа… я клянусь Вам в верности… именем, жизнью и благополучием близких моему сердцу людей и памятью о них…

Ларрэт уже переселилась на правую половину – она рядом, в соседней комнате. Стены здесь тонкие для большей безопасности, и я слышу, как она ворочается в постели. Тем временем на столе медленно угасает лампа. Я закрываю глаза и думаю о том, что нас ждет завтра.

***

День расписан от рассвета до заката. Сперва мы должны встретить наместников. Затем Ларрэт выступит с речью и наденет корону, а после торжественной части и обхода столиц нас ожидают несколько ужинов во Дворце в разных ведомствах.

Госпожа выходит из гардеробной. На ней платье с длинным полупрозрачным плащом – темно-зеленое, легкое, но не вызывающее. Длинные волосы аккуратно собраны в низкий пучок, уголки глаз обведены черной краской, а на щеках свисают пару слегка завитых локонов и красуется заметный румянец. Ей идет зеленый, цвет неувядающей жизни.

– Как я выгляжу? – ее вопрос обращен ко мне.

– Отлично. – Я стараюсь, чтобы это прозвучало как нейтральная оценка, а не как комплимент.

– Тэта знает мой вкус. Мне нравится, очень.

– Надеюсь, она в замке ненадолго.

– Ты знаешь, я не могу обвинить ее в предательстве. У меня нет никаких фактов. И все-таки я считаю ее своей подругой, даже сейчас…

– Нам нужно идти.

– Вен, нет, подожди! Точно все хорошо? Оно не слишком открытое?

– Все нормально.

– Но ты даже не смотришь. А я волнуюсь, и дело не в платье. Я же могу на тебя рассчитывать, да? Ты скажешь за меня, если я не смогу?

– Конечно, я для этого и нужен. Но с Эмаймоном Вам лучше поговорить лично.

– Его я боюсь больше всего.

– Относитесь к нему, как к одному из Ваших подданных, ни больше ни меньше. Мы не должны выделять его среди наместников. Он не должен чувствовать себя особенным.

– Да, ты прав.

Мы следуем в королевскую приемную. Это просторный зал вытянутой прямоугольной формы на первом этаже замка. Стены, потолок – все здесь светло-серое, только трон и дорожка, ведущая к нему, сделаны из черного камня.

В особо сытные времена торжество в честь нового короля затягивалось на неделю. После столов во Дворце король отправлялся в путешествие по округам, где каждый наместник должен был встретить его как можно достойнее. Однако в последние полвека мы ограничиваемся празднованиями во Дворце, и сейчас мы должны встретить наместников с подарками.

Они, представители из одиннадцати округов, предстанут перед королевой вместе со своими семьями. Несмотря на то, что наместники проживают вне стен Дворца, они тоже носят ранг – второй, как и у главы Совета, то есть обладают существенной властью.

Первыми заходят представители столиц: наместница Запада и наместник Востока с их общими детьми. Они идеально олицетворяют свои округа. Восток – излюбленное место торговцев и ремесленников, кормилица народа, а его глава – мужчина средних лет с серьезным лицом и крепкими плечами. Запад – центр культуры и наук, его возглавляет молодая дама с идеальными манерами, с образованием и любовью к разговорам на высокие темы. С ней госпожа всегда ладила.

Следом заходят представители других округов, поклоняются и подносят подарки. Почти все они люди в возрасте и с большими семьями. Один Эмаймон, наместник Адаса, стал исключением. Он заходит последним, и госпожа, до этого расслабившаяся, вновь нервничает. С остальными Ларрэт общалась и раньше, а его видит впервые.

Эмаймону лет двадцать, и он, в отличие от многих своих сородичей, не так мал ростом, но в общих чертах в нем легко узнать адасца: черные большие глаза, волнистые волосы, кожа, словно обгоревшая под солнцем… Под его правым глазом красуется слеза – нательный несмываемый рисунок, отличительный знак любого адасца, достигшего зрелости – двенадцати лет. Она представляет собой черную дугу, огибающую контур нижнего века в сантиметре от него. Из ее середины вниз исходит линия с угловатым наконечником, как у стрелы.

Адасцы получают слезу после обряда инициации, который практиковался еще до Великой засухи, до объединения народов. Для них она имеет сакральный смысл, а именно принадлежность к своему роду, готовность бороться за родную землю. Острие – символ их воинственности и силы, клеймо, которые они вынуждены нести всю осознанную жизнь, даже будучи изгнанными.

Эмаймон подходит к трону и кланяется королеве.

– О госпожа, – говорит он, изучая ее любопытным взглядом, – Вы столь же прекрасны, как о Вас рассказывают.

Она кивает. Гордо, как подобает королеве.

– Разрешите я вручу Вам свой скромный подарок? – Не дожидаясь ответа, Эмаймон дает знак слугам, и они подносят к трону большой горшок с посаженным деревом. Оно крупное, размером с человека, красивое, в самом расцвете сил.

– Я бы не назвала его скромным. Удивительно, что земля еще способна породить такую прелесть.

– Вы же наверняка наслышаны о плодородии адасских почв.

– Но она засохнет без воды, которой у вас нет. Не так ли, Эмаймон?

– Что ж, Вы правы, сила в единстве.

– Рада, что ты понимаешь. На Адасе все спокойно?

– О, можете не волноваться… – Он хочет сказать что-то еще, но королева делает жест рукой, показывая, что разговор подошел к концу.

***

И вот, сквозь горловину часов ускользает последняя песчинка, наступает полдень. Слуги поворачивают сосуд, и вместе с тем начинается новая эпоха.

С каждым нашим шагом до балкона шум с площади становится все громче. Но стоит только королеве взойти на вершину и взглянуть на подданных, голоса смолкают в одно мгновение. Если обратить взор на горизонт, и за стенами Дворца можно увидеть людей. Весь мир замер в ожидании своей судьбы.

Ларрэт крепко вцепилась в ограждение балкона, смотрит вниз, на собравшихся. Если моя клятва в верности династии строго прописана и всем известна, госпожа может сказать все, что считает нужным, поклясться в чем угодно. Если народ покорится ее воле, примет ее, с этой секунды она станет королевой.

Каждое ее слово запомнят и расскажут другим, они останутся в веках. Накануне мы с ней все обсудили, и я очень надеюсь, что все пройдет гладко, как бы она ни волновалась.

– Я чувствую огромную ответственность перед всеми вами, – начинает она уверенно громким собранным голосом, чеканя каждое слово. – Мой долг, прежде всего, обеспечить каждого из вас водой, хлебом, кровом и справедливостью. Взамен я требую от вас повиновения. Помните, что мы должны действовать сплоченно, чтобы не прервался человеческий род, чтобы наши потомки жили в мире. Это наша общая цель, и каждый, кто не согласен, будет наказан по всей строгости закона. – Она делает короткую паузу и переводит дыхание. – Я надеюсь, вы не осудите меня за ошибки, если я их совершу, и не потеряете веру в меня. – Ларрэт проводит взглядом по площади. – В знак своих мирных намерений завтра же первым же указом я освобожу всех прислужников. Они имеют право вернуться в семью или же остаться во Дворце на законных основаниях. Повторяю: с завтрашнего дня они свободны.

Пару мгновений в воздухе стоит мертвая тишина. Постепенно снизу начинают возноситься радостные возгласы. Ребята с черными платками на шее столпились в кучки и подпрыгивают от счастья, рвут свои платки и кидают их на землю. Другие, напротив, в большинстве сбиты с толку и не сказать чтобы рады. Председатель стоит со злобной миной: он знал о решении королевы, пытался ее переубедить и ничего не добился.

– Все в порядке, – шепчу я в знак поддержки. – Продолжайте.

Вдохнув побольше воздуха, Ларрэт толкает еще пару речей: про брата, про отца, про свою верность династии, про свой долг ее продолжить, клянется сделать все во благо процветания мира и все тому подобное.

Слуги подносят корону. Она невысокая и из белого металла – именно такую захотела Ларрэт. На ней нет ни единого камня, но от того под солнцем она сверкает не менее ярко.

Ларрэт слегка наклоняет голову. Я беру на руки корону и осторожным движением закрепляю украшение и символ власти на ее голове. Она смотрит на меня долго-долго и кивает.

И вот настает мое время.

Моя Госпожа, в этот час пред Вами и на глазах Вашего народа я клянусь Вам в верности именем, жизнью и благополучием близких моему сердцу людей и памятью о них.

Клянусь отныне и до конца своих дней ни при каких обстоятельствах не обманывать Вас, ничего не скрывать от Вас и не служить никому, кроме Вас одной.

Клянусь защищать Вас, Ваше имя и каждое Ваше слово до своего последнего вздоха.

Госпожа, я с честью беру на себя службу, а Вас и всех присутствующих — в свидетели.

По окончании я кладу обе руки на сердце и отдаю королеве низкий поклон, отхожу на шаг в сторону. Простившись со мной, Ларрэт идет к парапету навстречу подданным. Тем временем народ ликует, посылая в воздух пожелания долгих лет жизни своей королеве.

***

Столичный обход – давняя традиция. После того, как на новоиспеченного правителя наденут корону, он должен выйти к людям. Таково устоявшееся правило, и будет плохим жестом его вдруг нарушить. В свое время Дэмьен был в шаге от этого. Дни были неспокойные, и он боялся, что его окружат со всех сторон сторонники умершего брата. В тот день и долгое время после него он жил в постоянном страхе, и в день своего триумфа он едва решился предстать перед собственными подданными. К счастью, все обошлось. Люди были вынуждены принять нового короля.

Сейчас ситуация иная. Ларрэт хороша сама по себе, но она наследница кровавого престола, дочь Эдриана и сестра Дэмьена. Ее милосердие могут воспринять за слабость, и одного этого будет достаточно, чтобы народ, долгие годы терпевший произвол трона, взбунтовался и потребовал справедливости. Нам следует быть предельно осторожными.

Люди на площади расступаются и склоняют головы, пропуская нас к выходу, где поджидает охрана из девяти вооруженных стражников. Ворота раздвигают, и перед нами открывается длинная широкая дорога, уходящая в горизонт. По обе стороны стоят люди, жители обеих столиц: справа Востока, слева – Запада.

Мы пройдем до конца прямой дороги, затем повернем направо в сторону Востока и обойдем его по границе с провинциальными округами. Обойдя Запад и пограничные с ним земли, мы вернемся к развилке и по той же дороге доберемся до ворот Дворца. Обход займет несколько часов, а солнце так некстати печет сильнее обычного. Даже сквозь толстую подошву походной обуви чувствуется накал земли.

На пути до поворота все спокойно, среди толпы не найдешь человека, который осмелился бы рассматривать госпожу дольше нескольких секунд. Охрана следует за нами двумя косыми рядами, образующими острый угол позади королевы. Я шагаю справа сзади от нее.

Почти в середине обходного кольца происходит вот что: девушка из задних рядов с восточной стороны пробивается через народ и падает по центру дороги прямо королеве под ноги. Моя правая рука мигом тянется к кинжалу, а левая – перегораживает дорогу Ларрэт. Нарушительница порядка стоит на коленях и пытается что-то сказать, но стражники хватают ее за локти и поднимают с земли.

– Отпустите ее, – приказывает Ларрэт, оттолкнув мою руку и сделав шаг вперед.

Охрана выполняет приказ, и девушка вновь падает на горячую поверхность.

– Госпожа, Ваше Величество, прошу, помилуйте!

Народ начинает шуметь и выкрикивает всякие непристойности в ее адрес и в адрес ее родных.

– По всей видимости, дело серьезное, – шепчу госпоже, – ее мужа обвиняют в краже воды.

– Прошу тишины! – обращается она к народу. – Ты считаешь его невиновным? – спрашивает Ларрэт ее, но та только поднимает голову и смотрит на нее во все глаза. Помедлив, девушка неуверенно кивает, и люди вновь кидаются в нее словами, словно камнями.

– Что за зверство? – возмущается королева, и народ вновь замолкает. – Даже если он провинился и заслуживает наказания, кто дал вам право топтать ее в грязь?

– Госпожа, у нас пятеро детей! – Девушка обращает к нам взгляд, полный слез.

– Я жду твоего мужа утром у себя в приемной, – продолжает Ларрэт спокойно. – Если он невиновен, я его помилую. Теперь приказываю пропустить меня. А вам, – она строго смотрит на людей, – больше не позволю нарушить церемонию.

Ларрэт все сказала правильно. Как бы они ни хотела помочь каждому обделенному, нельзя допустить, чтобы люди последовали примеру этой несчастной. Иначе нас просто раздавят.

***

Остаток маршрута, а также ужин с наместниками и Советом, можно сказать, прошли без происшествий. Гости активно обсуждали решение королевы освободить прислужников, но никто не осмелился открыто и однозначно выразить протест.

– Дать невольникам свободу, конечно, благородное дело, – говорил наместник Востока, вальяжно вытирая уголки губ. – Однако Ваше решение меня немного пугает… Боюсь, если излишнее баловать рабов, они зазнаются, а там глядишь – и совсем забудут, кто они и где их место.

Отдай невольнику свободу, и он станет хуже любого хозяина, и палач – живой тому пример. Говорят, он и сам когда-то был прислужником, и его тело до сих пор покрыто многочисленными шрамами. Он много десятков лет питался кровью беззащитных. Надеюсь, теперь, когда он узнал о решении королевы, его сразит сердечный приступ.

Настало время, и мы покинули стол, чтобы отправиться на еще один ужин. Следующий пункт шествия – отдел водоснабжения. Он занимается разведкой новых каналов в недрах планеты и руководит добычей. Вот уже двадцать пять лет отдел возглавляет отец Айрона, Цвэн. Ему под сорок, но для своих лет он невероятно бодрый. Он трудолюбив, серьезно относится к своему делу, обожает держать все под контролем и все свое время проводит в движении, следя за работой отдела или гостя у коллег в других округах. Ситуация с водой в последние годы улучшается, и во многом мы обязаны Цвэну и открытому им Цейданскому источнику.

Он с порога радостно встречает новоизбранную королеву и не жалеет слов для поздравлений.

– А где Айрон? – спрашивает Ларрэт.

– Прошу прощения… Мы не знали, что Вы зайдете ровно в эту минуту. Увы, я не успел его отыскать.