Стивен Ликок
Юмор, как я его понимаю

– Джон, – прошептала она слабеющим голосом, – за моим гробом ты пойдешь рядом с Дженет. Прошу тебя об этом.

Сделав над собой усилие, шотландец ответил:

– Хорошо, Маргарет. Для тебя я готов на все. Но имей в виду, этот день будет для меня окончательно испорчен.

Если тут и есть какой-нибудь юмор, для меня он теряется: все смешное заслоняет реальная, живая картина, которую эта сцена вызывает в воображении – погруженная во мрак комната, умирающая женщина и ее предсмертный шепот…

У шотландцев, несомненно, особый взгляд на мир. Этот удивительный народ – которым я не перестаю восхищаться – испокон веков предпочитал дневному свету тьму, бестрепетно ждал дня Страшного суда и не терял своей мрачной веселости даже перед лицом смерти. Из всех наций только шотландцы не побоялись превратить дьявола – под разными прозвищами, вроде Старина Ник – в доброго знакомого, не лишенного своеобразного обаяния. Несомненно, в их юморе есть что-то от примитивного мироощущения наших диких предков. Для первобытных людей, достаточно часто видевших смерть собственными глазами, для которых загробный мир был как бы живой реальностью, ощутимой во тьме ночного леса или в реве бури, для них – наших далеких предков – не было ничего естественнее, как попытаться взять страх в полон, завязав веселое, бесшабашное знакомство с пугающими их силами неведомого. Шотландский обычай бдения и веселой церемонии у тела усопшего возвращает нас к младенческой поре человечества, когда бедный дикарь, ошеломленный свалившимся на него несчастьем, пытался делать вид, будто умерший продолжает жить. Наши похороны с их обязательным трауром и тщательно разработанным ритуалом прямо происходят от веселых пирушек прошлого, а наш гробовщик – не что иное, как потомок веселого церемониймейстера, распоряжавшегося похоронными плясками. Со временем похоронные церемонии и траурные одежды видоизменялись, и нарочитое веселье уступило место черному катафалку и мрачным плакальщикам, шагающим за гробом, которые и призваны олицетворять холодное достоинство нашей скорби.

Однако я должен принести свои извинения читателю: моя статья становится, кажется, слишком серьезной.

Перед тем как отвлечься от основной темы, я как раз собирался сказать несколько слов еще об одной форме юмора, которую я также не способен оценить. Речь пойдет об особого вида рассказах, которые par excellence ^[3] можно назвать английскими анекдотами. Они обычно повествуют о знатных особах, но, насколько могу судить, несмотря на возвышенный характер предмета, абсолютно лишены всякой соли.

Разрешите привести пример.

Его светлость четвертый герцог Марлборо славился щедрым гостеприимством, и при жизни радушного хозяина двери Бленхейма, его родового поместья, всегда были широко открыты для всех друзей и знакомых. Однажды, явившись к завтраку, герцог обнаружил в столовой тридцать гостей, тогда как на столе умещалось лишь двадцать приборов.

– Пустяки, – произнес герцог, нимало не смутившись случившимся. – Одни будут есть сидя, другие – стоя.

Раздался оглушительный взрыв смеха.

Удивительно, как это от грохота не рухнули стены. Просто взрыва смеха, по-моему, явно недостаточно, чтобы воздать должное столь замечательной шутке.

На протяжении трех поколений неизменным героем подобного рода остроумия был герцог Веллингтон.

Рассказ о герцоге Веллингтоне, со временем доведенный до голой схемы, как правило, звучит примерно так.

Однажды молодой субалтерн-офицер встретил герцога Веллингтона, когда тот выходил из Уэстминстерского аббатства.

– Какое дождливое утро, – развязно сказал молодой офицер, поздоровавшись с его светлостью.