Лидия Давыдова
Семь почти счастливых женщин
7
Анита
Яркое утреннее солнце щекотало большие пальцы ног. Анита пошевелила обоими, подтянулась и завернулась в кокон простыни. За все восемь лет жизни с Бруно она так и не уговорила мужа спать под отдельными одеялами, хотя это исключительно удобно: Анита обожала заворачиваться в кокон, а Бруно постоянно перетягивал одеяло на себя.
– Сегодня ты будешь спать под отдельным одеялом, а завтра пойдёшь с другим мужиком, – говорил он.
Какой бред. Анита перевернулась на живот и медленно сползла с кровати. Она подошла к окну, открыла ставни и улыбнулась ещё шире. Господи, до чего же хороша эта Тоскана, чистая услада для глаз.
Пошёл десятый год, как Анита живёт в Италии, и всё так же, как в первое время, она продолжает восхищаться красотой каждого её уголка.
Солнце позолотило пинии, тосканские сосны с круглыми шапками, похожие на брокколи. Сад наполняли звуки радостного птичьего оркестра, праздновавшего новый день. Кипарисы обрамляли дорожку с мелким гравием на территории виллы и продолжали тянуться стройным рядом после кованых ворот, упираясь в просторные поля, за которыми мелькал хозяйственный домик цвета охры и красный трактор.
Анита чувствовала, как в груди разливается счастье. Как же здорово, что она позволила себе это путешествие.
За всё время жизни с Бруно они путешествовали исключительно на Сицилию, откуда Бруно был родом. Каждое лето они отдыхали в окрестностях вулкана Этна, и Аните приходилось терпеть всех его многочисленных родственников. За восемь лет Анита ни разу не была ни в родном Минске, ни в каком-либо другом городе. В Минске жила её тетя Маша, мамина сестра, которая взяла на воспитание их с братом, когда умерла мама, а позже и отец. Самое первое, что сделала Анита после того, как разъехалась с Бруно и получила решение суда о том, что дети остаются с ней, – поехала в родной Минск.
Теперь, после развода с Бруно, тётя Маша гостила у Аниты раз в год, а то и два. Вот и сейчас, пока Анита здесь, Маша нянчится с детьми.
Анита взяла со стола листик, которой раздали всем на вечерней медитации.
ПРАВИЛА ЖИЗНИ В ХРАМЕ
1. Самое лучшее время для пробуждения – восход солнца.
2. До завтрака рекомендуется участие в сессии йоги на открытом воздухе.
3. После йоги обязательно примите душ, выбрав один из гелей для душа в ваших ванных комнатах. Открывайте каждый из них, чувствуйте аромат, ощущайте, как этот запах заполняет пространство вокруг вас, как он проникает внутрь каждой вашей клеточки, ощущайте, как отзывается ваше тело, и только потом делайте выбор.
4. Во время завтрака смакуйте каждый кусочек, ешьте медленно, ощутите аромат и вкус.
5. Взаимодействуйте друг с другом из состояния открытости. Помните о мудрости женского круга, он – место вашей трансформации.
6. Наша главная цель – вернуться в тело. Каждые десять минут выполняйте следующую практику: закройте глаза и обратите внимание на каждую часть вашего тела, от стоп до макушки. Не забывайте про свою йони. Спросите себя, что вы чувствуете на физическом уровне, а заодно: «Чего хочет моё тело прямо сейчас? Что хотела бы съесть? Что хотела бы выпить?»
7. Дышите глубоко и свободно, не задерживайте дыхание. Мы задерживаем дыхание, когда хотим оградить себя от чувств. Вдох, наоборот, помогает нам ощутить эмоции[2].
8. Обязательно участвуйте в каждой медитации и каждой практике, выполняйте все индивидуальные задания.
9. Когда вы одни в комнатах, оставайтесь как можно чаще без одежды. Изучайте своё тело, исследуйте его, не осуждайте, а благодарите за всё то, что вы испытали в жизни, благодарите за опыт каждую вашу морщинку, каждый шрам и след на теле.
Анита вздохнула. Она прошляпила начало йоги, но зато можно прогуляться перед завтраком.
Анита вышла на просёлочную дорогу. Она обожала ходить, во время долгой истории с разводом прогулки вдоль и поперёк склонов Брианцы (пригород, где они с Бруно жили) помогали Аните упорядочивать мысли.
Сейчас в голове порядок напрочь отсутствовал, там копошился ворох самых разных мыслей. Как сказали бы англичане: «I am so confused».
Анита окончила лингвистический, первым её языком был английский. Она обожала то, как по-разному звучало описание одних и тех же состояний или феноменов, явлений или предметов на разных языках. Прямо сейчас она была именно confused. Фраза «была в смятении» не передала бы на сто процентов то, как она чувствовала себя сейчас.
Анита не совсем понимала, как именно они будут «обретать глубокий смысл», но эта фраза из описания ретрита запала ей в душу больше всего. Не «сексуальность», не «женские мистерии», не даже «чувственность повседневности».
После перекрёстка можно было идти вдоль поля или свернуть направо, там, через пару метров, начиналась буковая роща. Высокие белёсые стволы деревьев чем-то напоминали Аните родные берёзы. На стволах не было обычного для берёзы узора, но то, на каком расстоянии стояли деревья, и то спокойствие, которое обычно дарили такие берёзовые рощи, напоминали Аните о родных сердцу местах.
Анита шла по роще и думала о том, что вчера в женском кругу ей так хотелось открыться, хотелось рассказать о том, что волновало по-настоящему. Возможно, ещё не время, к тому же она не представляет, с чего именно ей стоит начать рассказ о себе? С того момента, когда Бруно впервые двинул в неё стол? Или с момента детства, когда умерла мама; а может быть, стоит начать с того случая, когда бывший поставил камеры и заснял, как она бросилась на него с ножом, чтобы все подумали, что агрессор она, а не он, чтобы попытаться забрать у неё самое дорогое – детей? Или, может быть, ей стоит сразу же сказать, что она всё ещё скучает по их с Бруно сексу и это её по-настоящему пугает. И, скорее всего, поэтому она здесь, чтобы навсегда избавиться от этой нездоровой зависимости.
Дорога шла вверх, Анита остановилась, переводя дыхание, посмотрела на часы. Можно возвращаться, она достаточно голодная, чтобы хорошенько позавтракать. Она шла ещё минут десять, пока дорога не прервалась. Анита остановилась и ахнула. Перед ней открывался живописный вид, мохнатые горы с каменными выступами и острыми верхушками, внизу виднелась деревенька. Через сизую дымку выглядывали церквушка и плотно стоявшие друг к другу черепичные крыши домов. Анита подошла к краю утёса и отпрянула, гора резко обрывалась, камень из-под ног сорвался вниз, и только через несколько минут Анита услышала, как он приземлился. Обычно такие места в Италии огораживались оранжевой лентой или обязательно ставили предупреждение, что есть опасность. Надо будет сказать об этом месте персоналу, хотя кто сюда пойдёт.
Вернувшись в дом, Анита торопливо вошла в столовую, втягивая аромат свежих круассанов и кофе – запахи утренней Италии. Она подошла к сервированному шведскому столу. В свете утреннего солнца бархатные персики, оранжевые абрикосы, грозди винограда и ломти молочного цвета дыни казались праздником на холстах флорентийских мастеров. Лучи солнца играли в хрустале кувшинов, наполненных разными соками, молоком и водой, ряды пышных булок и круассанов манили своей сдобой и ароматом, вазочки с джемами и маслом только и ждали, чтобы их намазали на румяные тосты, выпрыгнувшие из металлической тостницы.
Первым делом Анита положила в тарелку кукурузные хлопья. Привычно шмякнула их в пиалку, налила молока и уже хотела идти за свой столик, как вспомнила пункт: «Чего я хочу прямо сейчас.?Что хочу есть? Что хочу пить?»
Анита поставила обратно пиалу с хлопьями. А чего она и правда хочет? Она забыла, когда в последний раз по-настоящему чувствовала желание что-то съесть, и вот сейчас она стоит перед изобильным столом и может выбрать всё что угодно.
Этот буфет казался ей метафорой, подарком судьбы. С того момента, когда Анита развелась с Бруно, жизнь, словно поощряя её смелость, подкидывала ей различные подарки.
– Кому яйца, дамы? – спросила Виола, кучерявая девушка в полосатом фартуке, помощница Марии.
Виола идеально вписывалась в общую картинку, и всё в этой картинке было настолько на своём месте – и цвета, и фактуры, и то, как салфетки оттеняли цвет персиков, и розы в хрустальном графине цвета скатерти, что казалось, они репетировали и создавал эту атмосферу последние несколько месяцев.
Анита, услышав слово «яйца», встрепенулась. Точно, она очень хотела бы яйцо всмятку, как делала тётя Маша в детстве, только обязательно полужидкое, чтобы можно было макать в него черный хлеб.
– Можете сделать всмятку? – спросила она с улыбкой.
Виола уверенно заявила, что сделает так, как Анита хочет.
– Как день начнёшь, так он и пойдёт, – улыбнулась она и удалилась на кухню.
Анита налила себе ячменный кофе и уселась за стол любоваться стоявшим посередине букетом свежих роз. «Как день начнёшь». Перед глазами, словно кадры на ускоренной перемотке, пронеслись её завтраки: каждое утро она носилась между кофе для Бруно, тостом или кашей для детей. Так начинался день, так и проходил. Скомканный, наполненный тем, чтобы понимать, чего хотят все вокруг, кроме её самой.
И вот она здесь. Сидит в тишине за красивым столом в нарядном зале и пьёт свой кофе. Спокойно, никуда не спеша. Сейчас она будет есть то, чего правда хочет: яйцо всмятку, а потом, пожалуй, она положит себе фруктовый салат.
Анита так погрузилась в свои воспоминания, что не заметила сидящую неподалёку Сару. Та молча жевала, уперевшись взглядом в пустоту перед собой. Так как Анита поняла, что скорее всего Сара – интроверт, а интроверты не любят разговаривать в принципе, и тем более по утрам, она не стала беспокоить Сару и продолжила потягивать свой кофе.
Скоро к завтраку спустилась Лейла, одетая в сиренево-лазурные одежды, она остановилась перед столом, сложила ладони вместе, кивнула «намастэ» и уселась во главе стола.
– Как вам спалось, дорогие? – улыбнулась она.
– Здесь исключительно удобные подушки, – произнесла Сара, слегка улыбнувшись в ответ. – И очень тихо, – добавила она.
Анита поддакнула.
– Дорогие мои, не забывайте есть не спеша… смакуя каждый кусочек… и чувствуя, как реагирует на еду ваше тело. Хочет ли ваше тело то, что вы ему даёте. Тело – ваш главный датчик, компас, с которым каждая из нас должна сверяться.
Анита перестала жевать. Она поймала себя на мысли, что выпила кофе и съела яйцо, не задумываясь о вкусе. Еда просто проникла внутрь, а Анита продолжала думать свои мысли.
– Это непросто, – произнесла она.
Лейла нежно улыбнулась.
– Понимаю, дорогая, для этого мы здесь. Чтобы вернуть вам вашу чувственность и чтобы вы стали внимательней к своему телу и ко всему тому, что с ним происходит. Это только начало, вас ждёт увлекательное путешествие.
На слове «путешествие» Анита почувствовала приятное тепло в груди, и, словив этот отклик тела, она довольно улыбнулась. Анита верит, что этот ретрит кардинально поменяет её жизнь. Обязательно к лучшему.
ИЗ КНИГИ «СЕКСУАЛЬНОСТЬ ЖЕНЩИНЫ»
Женское возбуждение, в отличие от мужского, напрямую зависит от психоэмоционального состояния. Другими словами, секс для женщины начинается задолго до непосредственного момента соития. Для женщины важен контекст предвкушения.
8
Ноэль
В животе грустно заурчало. Ноэль выдвинула ящик тумбочки, с грустью обнаружив, что все сухофрукты, которыми она перекусывала по дороге сюда и в первый день ретрита, закончились.
До обеда ещё два часа, надо поискать, чем можно поживиться.
Спустившись вниз, Ноэль миновала уютное пространство с книжными стеллажами, бордовыми креслами, кофейным низким столиком и нырнула под каменный свод обеденного зала. Её внутренний дизайнер ликовал. Каждая мелочь интерьера, рамки для картин, абажуры, салфетки, даже свечи, которые зажигались на вечерних медитациях, прошли её строгий отбор на предмет качества и оригинальности. Любая деталь дома находилась в идеальном месте по отношению к остальным. Невозможно было представить варианта безупречней, чем существующий. В том, как фисташковые стены сочетались с тёплой охрой комода и паркетом оттенка лесного мха, а песочная поверхность длинного обеденного стола – с янтарной лампой и соломенными подносами, было столько гармонии и красоты, что хотелось бесконечно всматриваться, фотографировать и делать зарисовки для будущих проектов, которые, Ноэль на это очень сильно надеялась, случатся в её жизни совсем скоро. Да что проектов, у неё чесались руки создать красоту в своём доме. Однако это было сложно, дом купили родители мужа и слишком сильно переделывать супруг отказывался. Ах, сколько бы уюта и эстетики смогла привнести Ноэль, если бы ей позволили это сделать.
В глубине зала стояла Мария и большущими своими кулаками разминала тесто. В животе Ноэль заурчало радостней. Где Мария, там еда.
Каждый раз, когда Ноэль смотрела на эту пышную, с аккуратными седыми волосами, уложенными крупными буклями, синьору, на то, как сидело на ней платье и фартук, ей хотелось улыбаться. Если бы можно было загадать, нарисовать или попросить у Санта-Клауса на Рождество бабушку, которой у Ноэль никогда в жизни не было, то бабушка Ноэль была бы именно такой. Обязательно широкой в бёдрах, с большими руками, идеальными для того, чтобы раскатывать пасту, большой грудью, чтобы можно было к ней прижаться, согреться или пожаловаться на судьбу.
Ноэль подошла ближе, и на неё хлынули запахи – мыла «Марсилья» вперемешку с ароматом еды.
– Чао, Мария, – произнесла она робко, словно боялась помешать паста-ритуалу, и осторожно подошла ближе.
Мария подняла раскрасневшееся лицо, вытерла руки о фартук, сдула волосы и улыбнулась.
– Буонджорно, моя хорошая, а ну давай заходи, покажу тебе, как делать тальятелле!
Ноэль смущённо пялилась на засыпанный мукой деревянный стол с раскатанным пластом теста, металлической машинкой и несколькими шарами теста, которые, видимо, ещё предстояло раскатать.
– Тальятелле – моя любимая паста, я же родом из Эмильи-Романьи, мы мастера пасты, – сказала Мария, просовывая слой теста через специальную машинку, из пасти которой выходили порезанные ленточки, их Мария ловко присыпала мукой и переложила на отдельный поднос. – Сама я из города Болонья, слышала о таком?
Слово «Болонья» отдалось в груди грустным эхом, Ноэль хотела поехать учиться в здешний университет. Думала выиграть грант, чтобы получить мастера в архитектуре, но мечту пришлось отложить до лучших времён, Ноэль неожиданно забеременела. Всё это она рассказала Марии, конечно, опустив подробности о том, как она рыдала, узнав о беременности, и даже, грешным делом, жалела о своём решении выйти замуж за Луиджи, который так быстро её оплодотворил. Это Марии знать незачем.
– Как хорошо ты на итальянском говоришь! – похвалила Мария, продолжая ловко доставать тонкий пласт теста из машинки и так же ловко пропускать его обратно, чтобы на этот раз выудить тонкие полоски теста.
Ноэль расплылась в благодарной улыбке. Итальянский она выучила, когда приехала жить к Луиджи, по сравнению с немецким, который она тоже пыталась выучить, изучение итальянского оказалось более приятным. Иногда Ноэль думала, а повлияло ли звучание итальянского на то, что она в итоге согласилась выйти замуж за Луиджи. Всё тогда ей казалось романтичным, включая то, как он произносил «лампоне», «аморе», «джелато» и даже «пасташутта».
– Болонья – мой родной город, вся моя семья оттуда, ты приезжай как-нибудь, попрошу дочку погулять с тобой, вы с ней примерно одного возраста, тебе же тридцати нет?
Ноэль засмеялась.
– Мне тридцать пять. И я уже мама. Дочке два года.
В груди Ноэль заныл материнский инстинкт. Как там малышка, как справляется Луиджи, а мама? Мама Ноэль специально приехала на две недели, чтобы дать ей отдохнуть.
Узнав, что Ноэль всё ещё кормит грудью в два года, мама не только подсуетилась насчёт своей поездки к ним, но и подарила ретрит Ноэль, чем шокировала Луиджи. Впрочем, сама Ноэль тоже порядком удивилась. Позже Ноэль узнала, что мама особо не вчитывалась в программу и единственная фраза, которая зацепила внимание мамы, была – «новое женское лидерство». Ноэль до сих не понимает, как мама не увидела других строк, вроде «сексуальная магия».
– Что значит не отпустит? Ты что, овечка, которая не имеет право покинуть пастбище? – возмутилась мама, когда Ноэль высказала свои сомнения по поводу её идеи.
Нет, конечно же, она не овечка, просто вот так резко взять и уехать на десять дней было для неё немного странно.
Один из самых действенных аргументов, которые убедили Луиджи, всё-таки мама была мастером манипуляций, было то, что пора малышку отучать от груди. Десять дней без мамы окончательно дочку отучат. Этому Луиджи не сопротивлялся, он сам давно устал от того, что дочка не даёт им ни спать, ни делать то, что они привыкли делать до рождения ребёнка. Луиджи она не стала объяснять, какой именно это ретрит, но это было совершенно не важно. Он бы всё равно вряд ли понял.
С одной стороны, Ноэль испытывала чувство вины, она представила, как та будет заливаться слезами и страдать, с другой стороны, она радовалась тому, что начала возвращать себе своё тело как отдельную от ребёнка сущность.
Мама присылала фотографии, как дочка ест, спит, играет, а ещё слала ироничные замечания по поводу того, что Луиджи не умеет ни подмывать ребёнка, ни играть, ни кормить, ни укладывать спать.
– Как ты это терпишь? – возмущалась мама.
И что Ноэль могла на это сказать. Она же не проводила, прежде чем выйти замуж, тест-драйв, после которого стало бы очевидно, каким отцом будет твой избранник.
Или заранее выяснить, что будущий муж живёт по соседству с родителями.
Ноэль наивно полагала, что это такая итальянская традиция, что все итальянцы живут именно так. И только позже, уже будучи замужем, она, попав в гости к новой знакомой, у которой росла дочка такого же возраста, что и её, убедилась в том, что не все итальянцы как Луиджи. Итальянский муж подруги приготовил им ужин и, пока они спокойно потягивали просекко, отправился укладывать ребёнка спать.
– Моей дочурке двадцать шесть, вот-вот закончит университет. Будет адвокатом, сказала, что хочет защищать женщин, как делал дед; ты садись, садись, кофеёк будешь? – предложила Мария.
Ноэль присела на край стула. Она робко отломила кусок утреннего хлеба, лежавшего в корзинке рядом.
– Ваш отец адвокат?
Мария засмеялась.
– Да нет, отец у меня плотник, а мама всю жизнь держала гастрономию, знаешь, rosticceria.
– Просто вы сказали «защищать», – объяснила Ноэль, взяв в руки чашечку с кофе и плеснув туда пару капель молока.
– Защищать, потому что он всегда нас берёг, относился к нам как к богиням, что к маме, что ко мне. Не давал носить тяжёлые сумки, готовил ужин, чтобы мама не уставала, приносил кофе в постель, ходил гулять с собакой по утрам, потому что маме было сложно вставать рано, возился с нами, у меня ещё сестра есть, мама спокойно оставляла нас с ним, а сама уходила гулять. Отец уважал «мамины моменты», когда ей надо было побыть в тишине. Отец всё время говорил, что женщин надо беречь.
