Лидия Чарская
Заслуженное счастье
Дети боготворили мать, несмотря на то, что молодая женщина была далеко не щедра на ласки. Но и Надя и Жура не могли не чувствовать всей силы любви к себе, заполнявшей душу этой суровой, и замкнутой по виду женщины. Что же касается до самих детей, то и Надя и Жура чувствовали себя теперь прекрасно в родной обстановке, под крылышком y любящей, заботливой матери, убаюканные заботами няни Даши, без обычных грубых с ними выходок Нетти, без её придирок, пинков и постоянного страха наказания. Мать занималась с ними по будням, Ия по праздникам. Тишина, спокойствие и какой-то душевный уют царили в маленьком семействе, где Ия отдыхала всем сердцем после перенесенных ею невзгод в доме молодых Баслановых.
Глава III
– Ия Аркадьевна! Вас какой-то военный спрашивает. Меня послал сказать. За дверью магазина дожидается.
И Яша, говоря это, таращил на кассиршу удивленные глаза.
Что Ию спрашивал кто-то, да еще то, что спрашивающий был мужчина, да еще военный мужчина, для всех являлось большой новостью, неслыханным до сих пор происшествием. К молодой девушке никто не заходил на службу, никто не вызывал ее в служебные часы из её клетки-кассы и не мудрено поэтому, если все барышни продавщицы смотрели теперь на Ию во все глаза с плохо скрытым удивлением.
Не успела сама Ия опомниться от неожиданности, как, звеня шпорами, в магазин влетел князь Валериан Вадберский.
– Ия Аркадьевна, сколько лет! Сколько зим! – запел он со сладкой улыбочкой, – тысячелетие, целое тысячелетие я не видел вас! Как вы посвежели, похорошели за это время. Parole d'honneur! Не ожидал вас видеть такой отдохнувшей, поздоровевшей! Очевидно, жизнь вне общества моей любезной сестрички приносит вам пользу. Я вижу грозы на ваших щечках! Прелестно! Charmant! Charmant!
Он сыпал целым фейерверком слов и тряс изо всей силы руку Ии. Барышни продавщицы, занятые с покупательницами, поглядывали на молодого, франтоватого юнкера, хихикали и шептались:
– Пальто с иголочки… фуражка по моде… A усики-то как закручены! Воображает о себе, должно быть, ужасно!
Между тем, лицо Ии хранило строгое, суровое выражение. Она холодно протянула руку Валерьяну. Девушка не могла еще забыть поступка молодого Вадберского с Катей. Не могла простить молодому человеку его возмутительной небрежности по отношению к её сестре. И сейчас с ледяной холодностью она ожидала от него пояснения причины его визита.
Со дня отъезда её из дома брата, князь Валерьян не виделся с ней. Больше того, молодой Вадберский как будто умышленно, избегал свиданий с ней и с Катей после неудачной поездки в ночь бала. И вот, теперь, этот неожиданный визит!.. Что он мог означать? Ия, положительно, терялась в догадках.
– Чем я обязана видеть вас, князь? – ледяным тоном спросила она молодого человека.
Юнкер смутился. Глаза его забегали, как пойманные мыши в клетке. Губы сложились в виноватую улыбку.
– Собственно говоря, собственно говоря… – начал было он и, окинув смущенным взглядом наблюдавшие за ними издали посторонние лица, понизил голос до шепота и уже чуть внятно произнес: – Вот видите, Ия Аркадьевна… Я… Я… Собственно говоря, хотел бы поговорить с вами без свидетелей и высказать вам мое горе…
– Горе? – Ия удивленно подняла темные брови. – Какое же может быть однако, y вас горе, Валерьян Юрьевич?
– Mille diables, как говорит мой товарищ Дима Николаев. Не могу же я говорить о моем горе публично! – вспыхнув до корней волос, произнес с досадой молодой человек. – Вот если вы разрешите мне встретить вас нынче после закрытия магазина и проводить до дома, я поделился бы им с вами.
Ия нахмурилась. Она терпеть не могла Валерьяна и перспектива провести в его обществе хотя бы самый короткий срок совсем не улыбалась молодой девушке.
Ho взглянув на смущенное, сейчас взволнованное лицо последнего, поймав его растерянную улыбку, она вдруг почувствовала, что, действительно, какое-то горе или неприятность, по крайней мере, случилась с юношей и, по свойственному её натуре великодушию, пожалев его, дала ему, скрепя сердце, разрешение подождать её выхода из магазина.
Вадберский заметно расцвел при этих словах; лицо его озарилось улыбкой. Он крепко сжал и сильно встряхнул руку Ии и, еще раз рассыпавшись в комплиментах по её адресу, выпорхнул, звеня шпорами, за порог.
– Басланова, кто это?
– С кем вы говорили, Басланова?
– Какой интересный, кто он такой? – градом посыпались вопросы на Ию, лишь только высокая фигура кавалерийского юнкера исчезла за дверью. И чуть ли не все продавщицы модного магазина окружили крошечное помещение кассы.
– Это один мой родственник, – спокойно ответила девушка.
– A правда – он князь? Мы слышали, как он говорил Яше: «Доложи m-lle Баслановой, что ее хочет видеть князь Вадберский». Неужели правда? – выходила из себя от изумления Илочка.
– Ну, да! Князь… Конечно. Что же, однако, следует из этого? – спокойно обратилась к ней в свою очередь с вопросом Ия.
– Ню, Боже мой! Князь, богатый… Знатный… Из аристократической семьи… Из высшего светского общества! Надо дорожить таким поклонником, Басланова. – подхватила Машенька.
Ия вспыхнула:
– Во-первых, он вовсе не мой поклонник, – строго взглянув на говорившую, оборвала она, – a во-вторых, я и не знала, госпожа Иванова, что надо судить о достоинствах людей по их титулу и фамилии.
– A в вас еще прочно сидит классная дама, Басланова. Вы нет-нет начинаете читать нотации, – обиженная замечанием, съязвила Машенька Ию.
– И очень сожалею, что эти нотации не приносят вам пользы, – спокойно и без тени гнева отпарировала её удар Ия.
Машенька забормотала было что-то себе под нос, но Ия занялась в эту минуту новой плательщицей и не обратила никакого внимания на её слова. Когда же в восемь вечера приказчицы веселой гурьбой снова высыпали за порог магазина и ожидавший за этим порогом её, Ию, Валерьян подошел к молодой девушке, Илочка. Машенька, Тина и другие продавщицы проводили их саркастическими улыбками и насмешливыми взглядами.
– Наша-то смиренница поклонника себе нашла! – шептали они.
– В тихом омуте, знаете…
– Это она с виду такой скромницей прикидывается только, a на самом деле эта прелестная Иечка – презлейшая кокетка.
Не смущаясь, спокойно и гордо Ия пошла рядом с Валерьяном. Она отлично сознавала, что служит мишенью насмешек своим сослуживицам, но ни мало не обращала на это внимания.
– Ну, говорите скорее, какое горе стряслось y вас, – обратилась она к своему спутнику, быстрым шагом направляясь знакомой дорогой к трамваю.
– Но куда же мы идем, однако? – изумился Валерьян.
– К трамваю, конечно, – ответила Ия.
– Ho, mon Dieu, я никогда не езжу на этой адски глупой машине, – запротестовал юноша и, вдруг остановившись перед франтоватым лихачом, y Гостиного двора, бросил по его адресу:
– Свободен, братец?
– Так точно, ваше сиятельство.
– Но… – начала было Ия.
– Садитесь, m-lle, он прокатит нас отлично; – засуетился Валерьян, – воля ваша, но в трамвае я не смогу вымолвить и двух слов. Когда все соседи и визави уставятся на нас глазами разварной рыбы и будут ловить каждое слово со вниманием, достойным лучшего применения. Да и потом таким способом передвижения, какой я выбираю, вы достигнете дома значительно быстрее.
Тут Валерьян с манерой истинного джентльмена распахнул кожаный фартук перед девушкой, помог усесться Ии и, снова застегнув фартук, вскочил в пролетку и сел подле девушки, лаконически приказав лихачу: – Трогай, братец!
Легкий экипаж быстро понесся, увлекаемый сытой и бодрой лошадкой. Ии было не по себе, неприятно было ехать рядом с несимпатичным ей человеком, не хотелось уезжать на виду y сослуживиц в таком нарядном экипаже, неприятно было чувствовать на себе их взгляды, горевшие, конечно, насмешкой и завистью.
Стало как-то значительно легче, когда пролетка, миновав Невский, вылетела на Дворцовую набережную.
До этого мгновения молчавший все время Валерьян неожиданно схватил за руку Ию:
– Дорогая сестричка! Спасите меня! – вырвалось y него горячо и искренно и он до боли крепко стиснул пальцы Ии.
– Почему сестричка? И от чего мне надо спасти вас? – спросила удивленная девушка.
– Сестричка, потому что вы родная сестра моего милого André, моего брата, мужа моей сестры, – зашептал, торопливо бросая слова, юноша. – Да, да, вы моя милая, хорошая, добрая и великодушная сестричка. И вы должны спасти меня или… Я погиб!
– Да в чем же дело, наконец? Почему погибли? Что случилось? Объясните же толком в конце концов! – уже начинала терять терпение Ия. И мельком взглянула на своего спутника.
Самодовольное лицо Валерьяна с его тщательно закрученными усиками теперь казалось очень взволнованным и огорченным.
– Со мной случилось одно очень печальное происшествие, как пишется в дурацких романах, Ия Аркадьевна, – заговорил он несколько дрожащим голосом, – вообразите себе: вчера я, Дима и Пестольский отправились на скачки. Вы знаете, конечно, что там не только любуются скачущими лошадьми, но ставят на них деньги, то есть, mille diables, как говорит мой приятель Дима, играют в тотализаторе. Играл, конечно, один Пестольский, а мы с Димой, как не имеющие права делать этого в качестве представителей молодежи, мы действовали через него, нашего старшего приятеля. То есть присоединяли к его деньгам свои и делали втроем, сообща, наши ставки. Все шло сначала прекрасно. Пестольский ставил, мы выигрывали до тех пор, пока нас не подвела красавица Инфанта, премированная лошадь графа С… Эта-то злодейка и испортила нам дело. Все кругом кричали, что надо ставить на нее. Она всегда прежде приходила первой и вела скачки. И вдруг, на этот раз Инфанта изменила себе и нам. Ее победила в скорости другая лошадь. И мы с Димой и Пестольским потеряли в общей сложности, довольно крупную сумму. Думая, что это случайность и что Инфанта сумеет нас выручить в конце концов, мы повторили на нее ставку. И снова потеряли, тогда поставили на другого коня. Не повезло и тут. Словом, на мою долю пришлась цифра проигрыша в несколько сот рублей. Что было делать, – занял y одного знакомого. Он, знаете, богат, располагает крупными суммами. Тут же да скачках Дима и познакомил нас. Денег он мне дал сразу, как только узнал, что я князь Вадберский. Ну, разумеется, расписку взял… Векселя я, как несовершеннолетний, не могу дать, он не действителен, a расписку дал и честное слово, что заплачу самое позднее завтра. Если же не заплачу – грозит написать отцу за границу. A вы знаете papa? С ним удар может сделаться, если он узнает, что я… Играю на скачках… Беру в долг деньги и тому подобное…
Валерьян замялся. Ия взглянула на него. Лицо юноши казалось еще более растерянным и смущенным в эту минуту.
– Мне очень жаль Юрия Львовича, – произнесла ледяным тоном девушка, – но чем же могу я, помочь вам, однако? И почему вы обратились ко мне, именно, князь? Что я могу сделать теперь для вас?
– О, все, сестричка! Решительно все! – не давая ей опомниться, неожиданно вдохновился Валерьян. – Подумать только: вы служите кассиршей в богатом торговом доме…
– Что вы хотите этим сказать? – подняла на него негодующий взгляд Ия.
– Ma parole[1], нет ничего предосудительного в том, что вы возьмете три сотни рублей временно, на два, на три дня из кассы взаймы и вручите их мне, – ни мало не смущаясь этим негодующим взглядом, продолжал юнкер, – a через три дня я вам их отдам. Ma parole dhonneur, отдам, в пятницу же утром, самое позднее вечером принесу непременно.
– Что вы говорите, Валерьян Юрьевич? Разве я могу взять без спроса чужие деньги? – И строгие, честные глаза Ии впились в лицо молодого человека.
– Без спросу? Чужие деньги? Mille diables, как говорит мой приятель Дима, зачем эти страшные слова? Во-первых, вы не возьмете этих денег, a только сделаете небольшой оборот с ними. Во-вторых, через три дня я буду иметь большую сумму от одного моего знакомого. Он даст мне ее. Обещал под честным словом и вы положите те деньги снова на место. В-третьих, когда y вас бывает недельная поверка кассы? В субботу? Да? Великолепно! Даю вам слово, честное слово князя Вадберского, что деньги y вас будут накануне этого дня.
Голос юноши звучал с такой силой и убедительностью, так искренне смотрели его печальные в эти мгновения глаза на Ию, что усомниться в чистоте его намерений девушка никоим образом не могла.
Тем не менее, предлагаемая ей Валерьяном комбинация казалась Ии до такой степени чудовищной, что она не на минуту не задумалась над возможностью вынуть из кассы просимую им сумму.
– Ни за что в мире я не сделаю этого! – вырвалось y ней решительно. – Ни за что!
Валерьян стал темнее тучи. Болезненная гримаса страдания проползла по его лицу.
– В таком случае, за все придется ответить моему бедному отцу! – произнес он дрогнувшим голосом.
– Что вы хотите сказать этим? – удивленно подняла на него глаза Ия.
– A то, что моя расписка будет отослана papa. И Бог весть, как подействует на него вся эта история! – И говоря это, Валерьян казался совсем убитым и удрученным.
Что-то дрогнуло в сердце Ии. Огромное чувство жалости и сочувствия к возможному горю старого князя болью оцарапало её. Перед её духовным взором выплыла маститая фигура доброго старика, его открытое, благородное лицо, глубокие, печальные глаза, полные сочувствия к людям. И он всегда был так добр к ней и её брату Андрею! Особенно к Андрюше, который, благодаря исключительным заботам Юрия Львовича, мог достичь в искусстве того, чего достиг сейчас… Ведь не будь старого князя, не видеть бы Италии Андрею! A как дивно относился он к молодому художнику! Как к родному сыну…
И вот, этот чудный, прекрасный человек, этот рыцарь духа, каких немного встречается на белом свете, должен будет перенести отчаянную боль разочарования в сыне, которого он так любит! Нет, не следует заставлять страдать такого человека. Невозможно подвергать его жизнь опасности… Ставить на карту его здоровье, благополучие, все! Надо не иметь достаточно сердца для того, чтобы решиться огорчать его. A между тем, взять чужие деньги без спросу из кассы – могла ли она решиться на это – Ия?
С быстротой смены картин на ленте кинематографа проносились эти мысли в голове девушки. И между ними – одна более или менее счастливая, которую она тут же решила осуществить. Она переговорит с Ильей Ивановичем Донцовым обо всем откровенно и будет просить его помощи, просить разрешить ей на несколько дней взять триста рублей из кассы магазина.
И она тут же поделилась этой своей мыслью с молодым человеком.
Вадберский, однако же, не одобрил её:
– Ах, сестричка, вы а понятия не имеете, что за люди все эти хозяева магазинов и их управляющие, – возмутился юноша. – Они боятся за свои сотни, как скупцы за сокровища. И наверное денег не даст этот ваш Дунайцев или Донцов, как его там… И мой несчастный отец… – закончил Валерьян минорным тоном.
– Вы бы побольше думали о вашем, действительно, несчастном отце прежде, нежели играть на скачках, – холодно остановила юношу Ия.
– Mais mon Dieu…[2] Раз дело сделано… Снявши волосы, по голове не плачут… Или, наоборот, сняв голову по волосам не плачут, – так кажется, – жалобно сыронизировал юнкер. – Теперь же мне остается только молить вас о вашем великодушии, Ия Аркадьевна. Дайте мне эти несчастные три сотни завтра и вы увидите, что не в субботу даже, a в пятницу вечером я верну их вам. Я же клянусь вам всем святым и даю вам еще раз мое честное слово, что мой знакомый обещал мне дать деньги не позднее пятницы утра.
Ия взглянула еще раз на Валерьяна. Он казался искренним.
– Хорошо, – додумав с минуту, произнесла молодая девушка, – хорошо, я постараюсь достать вам эти деньги. Что y нас сегодня? Понедельник? Завтра, может быть, вы получите их, но с условием – в пятницу перед закрытием магазина вы мне принесете их, Валерьян Юрьевич, обратно!
– Но, само собой разумеется, что принесу. Как можете вы сомневаться в этом. Я же дал вам мое честное слово!
– Хорошо. – Завтра приходите в двенадцать часов. Постараюсь, хотя и не наверное помочь вам. A теперь велите остановиться вот y того домика. Мы доехали. Я уже дома.
И Ия, едва пожав руку молодому князю, выпорхнула из пролетки.
– Ия Аркадьевна – вы ангел… Вы – само великодушие… Вы – героиня! – послал ей вдогонку Валерьян.
Но ода уже не слышала ничего. «Завтра же попрошу на три-четыре дня y Донцова эти несчастные деньги. И если Илья Иванович разрешит»… – думала Ия.
На этом обрывались её мысли… Надя и Жура, встретившие ее y дверей, уже повисли на её шее, лишая возможности думать о чем-либо ином, что не касалось их. Из столовой спешила Зинаида Юрьевна. Ей Ия не обмолвилась не словом о визите Валерьяна, уважая просьбу последнего сохранить строжайшую тайну об их нынешней встрече.
Теперь да короткие часы домашнего отдыха она забыла все свои заботы и тревоги.
И только ночью, когда Зинаида Юрьевна уже спала с детьми, Ия все еще ворочалась, встревоженная, в своей постели, терзаясь исходом завтрашнего разговора с управляющим и невозможностью спасти от неприятности старого князя.
И только под утро на заре, уснула она в эту ночь.
* * *
Маленький, толстенький Илья Иванович, тяжело пыхтя и посапывая носом, сидел в кассе перед Ией и глядел с заметным недоумением ей в лицо. A Ия, спокойная, уравновешенная, как всегда без малейшей тени смущения в чуть побледневшем за бессонную ночь лице, говорила своим ровным голосом;
– Я понимаю, что моя просьба дика, чересчур смела и может вам показаться даже дерзкой, но, Илья Иванович, я прошу разрешить мне взять эти деньги на четыре дня только и не ради себя, не из каприза или случайной прихоти, a ради спасения человека, достойного и благородного, которому всем обязана моя семья. Конечно, нужно иметь много доверия ко мне, чтобы позволит мне воспользоваться этой суммой яз кассы. Я это понимаю отлично. Вы же почти не знаете меня. Вы и так оказали мне большое внимание тем, что при зачислении меня на место не взяли даже залога, благодаря протекции Зинаиды Юрьевны и… Я это умею верьте, мне, ценить… Теперь прошу вас увеличить это доверие и помочь мне выручить из беды моего родственника.
Ия замолкла и подняла на управляющего свои честные прямые глаза. Эти глаза никогда не лгали. Они, как нельзя лучше, отражали её светлую и большую душу. Илья Иванович глубоко заглянул в их чистую кристальную глубину: «Вот девушка, – думал од в эту минуту, – которая могла бы, не говоря мне ни слова, взять y меня из кассы несколько сотен рублей и не сделала этого. Она чистосердечно обратилась ко мне с просьбой. Надо такую честность ценить и поощрять. Тем более, что Басланова не чета другим здешним. Она из хорошей, благородной и патриархальной семьи и деньги отдаст наверняка».
И тут же Илья Иванович решил выручить Ию, дав ей разрешение вынуть до субботы необходимую ей сумму и посоветовал при этом девушке не рассказывать никому из сослуживиц о её займе.
– Только уж потрудитесь к субботе, чтобы денежки были на лицо, – произнес он в заключение. – И расписочку мне дайте для всякого случая.
– Конечно, дам расписку, – весело отвечала девушка и стала горячо благодарить старика.
Тяжелое бремя скатилось сейчас с плеч Ии. Теперь старый князь, Юрий Львович, не узнает ни о чем и ничто не нарушит его благополучия и спокойствия.
Передавая конверт с деньгами Валерьяну, Ия взяла с него два слова. Одно – возвратить деньги не позже пятницы вечера. Другое – никогда больше не играть на скачках, ради его старика отца.
И Валерьян поклялся ей тут же исполнить все, что она от него требовала. Попутно рассыпаясь в благодарностях, благословляя Ию, он божился ей в том, что с нынешнего дня не переступит порога тотализатора скачек и так лебезил и заискивал перед девушкой, что окончательно опротивел своей приторностью Ии и та была рада-радехонька, когда непрошенный «братец» исчез из её клетушки-кассы.
