Вторая Нина – Лидия Чарская

У меня с детства была такая особенность – смотреть опасности прямо в глаза.

Четвертая книга из эпопеи «Джаваховское гнездо», вновь возвращающая читателей на Кавказ, а потом – в Петербург. Новая героиня – юная Нина, родственница семьи Джаваха, удочерённая князем после трагической гибели её молодых родителей. Нина растёт под крылышком Люды Влассовской, для которой Грузия давно уже стала второй родиной. Но девочка ничем не напоминает свою наставницу: «волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень…». Люда добра, кротка, терпелива, трудолюбива и полна заботой о других, Нина – вспыльчива, резка, диковата, эмоциональна, урокам предпочитает скачки по горам на горячем коне, мечтает жить на воле:

Я считаю себя несчастнейшим существом в мире хотя бы потому, что родилась не в лезгинском ауле, а под кровлей аристократического европейского дома.

Смелость и безрассудство Нины порой вовлекают её в довольно рискованные приключения. А тут вдруг и судьба начинает наносить удар за ударом… Чтобы спасти девушку от грозящего ей ненавистного замужества, Люда убеждает её согласиться провести год все в том же Павловском институте. И снова – серое петербургское небо, уроки, дортуары, преподаватели, классные дамы… Нелегко всё это вынести горячей и свободолюбивой юной горянке, порой вскипает её лезгинская кровь, хорошо хоть, что Люда по-прежнему рядом и не даст упасть духом:

Нельзя быть малодушной, бесхарактерной, слабой! Надо уметь терпеть, Нина! Только слабые люди не выносят страданий.

Если до этого читали с удовольствием – вам обязательно понравится и эта книга. Романтика, приключения, любовь, гроза в горах, абреки, башни, подземные ходы – всё это найдется в первой части, как и новые описания институтских будней – во второй.

Сколько их ещё у меня, этих старых рецензий… Мне нравится «Кавказский сериал», как назвали серию книг о роде Джаваха, издатели. Он, в отличие от чисто институтских историй, полных надлома и трагизма, натянутости и временами откровенной скуки, живой! Живой и яркий, полный красок, описаний Востока; живых героев, бытовых сценок, нравов, традиций и обычаев. Вот и княжна Нина бек-Израэл такая: живая, озорная, 15-летняя девочка-подросток (как сказали бы мы, а для народа Востока – почти совсем взрослая; есть в повести момент, когда Нина смотрит на княгиню Тамару Соврадзе: … и не без злорадства отмечаю признаки увядания…А княгине Тамаре всего 30 лет…).

Скачет по горам на верном Смелом (а позднее и на Алмазе; ах, какие клички у лошадей), танцует лезгинку, изучает французские глаголы.

И вместе с тем – это глубоко серьёзный, думающий человек. Думающий о судьбах своих родителей, принявших христианство и оставивших позади себя родные семьи; думающий о своих дедушках, и их судьбах; размышляющей о том, почему она, Нина, такая («… Я не умею выражать свою любовь, признательность, благодарность… И ласкаться я тоже не умею… В этом я не виновата, Бог свидетель тому. Кровь моего племени – племени моих родителей и предков сделала меня такой…»).Так тонко понимающая мир, умеющая наблюдать… Необыкновенная эта маленькая горянка-княжна! Смелая, отважная, храбрая, добрая, верная, любящая, внимательная, сострадательная.

Во мне течет кипучая кровь моих предков – лезгинов аула Бестуди и, странно сказать, мне, приемной дочери князя Джаваха, мне, нареченной и удочеренной им княжне, более заманчивым кажется житье в сакле, в диком ауле, над самой пропастью зияющей бездны, там, где родилась и выросла моя черноокая мать, нежели счастливая, беззаботная жизнь в богатом, городском доме моего названого отца!..

…Этот орлёнок, горлинка, ласточка Востока вырвана волею рока и помещена в клетку. В иные условия, чем она, Нина бек-Израэл, привыкла. Клонится дерево, сгибается под напором ветра, но стоит, не ломается. Так и Нина – какие бы удары ни преподносила ей судьбы, куда бы ни забрасывал рок, – она не сдаётся, не сгибается, только наклоняется в разные стороны от ветра.

Слишком, на мой взгляд, свободолюбива Нина. Да, понимает и видит, что мир – не только чёрное и белое, но и в то же время…

Взбалмошная и своевольная, но очень искренняя… —да нет же! Всё эти издатели ошибаются, не такая она, Нина. Искренняя – да, но не взбалмошная. Не такая, как видит девочку наречённая бабушка: «– … Как ты думаешь… приятно мне было убедиться в том, чт в мой тихий замок, вместо ожидаемой почтительной и благонравной барышни, ворвался дикий, непослушный, отчаянный мальчишка-джигит, на которого не действует ни доброе слово, ни наказание!..» И ещё: «– … дикой, невоспитанной провинциалке…» Искренняя, глубоко чувствующая. И кажущаяся (да так и есть) старше своих лет! Птица вольная, расправившая свои крылья в горах родного аула, под музыку лезгинки, певучий язык, так богатый на яркие образы… Птица свободы – вот она, Нина.

Но пришло время и поймали птицу, и посадили в клетку: сначала в мрачной, гнетущей атмосфере дома наречённой бабушки, а позднее, – в серых, казённых стенах одного из институтов Петербурга. «Кавказский сериал» так богат на описания природы Кавказских гор («Была ночь, чудно-прекрасная, дивно-таинственная кавказская ночь. Облака, принимая причудливые формы гигантов-людей, странных волшебных предметов и животных, медленно проплывали по небу. Глухой рев Терека казался еще воинственнее среди спящей природы. Как заворожённая, вслушивалась я в голос воды, в котором то сливаясь воедино, то перебивая друг друга, звучали ропот и клич, смех и скорбное рыдание…»);шумящих, звенящих рек Грузии, чьи названия звучат для нашего слуха как странная, непривычная музыка; быт и нравы разных народов, живущих бок о бок – русских, с неторопливостью, размеренностью, плавностью, и горцев – с их дикими, подчас, нравами (похищение невесты и др.).

Жизнь русских – другая культура, вера, светские приёмы и балы, другая речь. И рядом жизнь горцев, с их яркими красками, бурными танцами.

Сравнивать эти два мира можно бесконечно; бесконечно искать в книге Лидии Чарской различия между Востоком и Западом. Но здесь, в этой небольшой повести, различий не так много, да и показаны они только намёками, как фон. Сильнее же, глубже вся эта разница показана в повести «Газават»: шире противоречия, шире пропасть между русскими и горцами. Да, в «Газавате» всё сильнее, сильнее чувства, глубже переживания (кто читал эту книгу, вспомнит конфликт между Джемалэддином, заложником у русских, и его отцом, великим Шамилем, – о христианстве), ярче и глубже переданы характеры героев.

А здесь, во «Второй Нине», если и есть эта глубина, то она почти незаметна. Может, оттого, что главная героиня – девочка? Хотя нет, глупо. Глупо думать, что переживаний меньше потому что главная героиня женщина. Причина в чём-то другом. Но вот в чём? Может, эти две повести написаны в разные моменты жизни Лидии Чарской, и она по-разному думала об истории Кавказа? Кто знает теперь?.. …Перед нами не только судьба Нины, девочки-сироты, но и, как мне кажется сейчас, – многих, в чём-то похожих, а в чём-то и других, девочек, чьи судьбы связаны с институтскими серыми стенами. Стенами, за которыми царило обожание кого-нибудь, суровый быт, учёба… Так было, когда-то… давно…

Живой и яркий, полный красок, описаний Востока; живых героев, бытовых сценок, нравов, традиций и обычаев.Вот и княжна Нина бек-Израэл такая: живая, озорная, 15-летняя девочка-подросток (как сказали бы мы, а для народа Востока – почти совсем взрослая; есть в повести момент, когда Нина смотрит на княгиню Тамару Соврадзе:… и не без злорадства отмечаю признаки увядания…А княгине Тамаре всего 30 лет…Книга читается просто на одном дыхании, а хочется ещё и ещё! А вот события второй части, где действие происходит уже в Петербурге, в институтских стенах, немного портят впечатления, потому что постоянно возникает ощущение, что все это уже было, но с другими героями, с другой Ниной. Буквально теми же словами Нина, да и Люда тоже, описывали первое свое знакомство с одноклассницами, также эта Нина, как и та, ходила охотиться на привидение, хорошо хоть привидения были разными. Все повторяется, как в не самом лучшем сериале. Но на самом деле книгу это нисколько не портит, и все равно очень грустно, что она заканчивается.Кому-то эта история может показаться до боли наивной, но надо помнить о том, что книга эта детская, поэтому в ней должен быть такой кавказский Робин Гуд Керим, своей храбростью, ловкостью и отвагой, придающий этой истории новых красок, в самый неожиданный момент, когда кажется, что спасения уже нет, должна появиться, как добрая фея, Гуль-Гуль, и, конечно, должна быть злая и противная бабушка, как же без отрицательных персонажей, ведь в любой доброй детской сказке добро должно всегда побеждать зло.