Лидия Чарская
Тяжелым путем

– Нетти, да где же вы, наконец! – уже с явным отчаянием, поняв вскоре свою ошибку, трепещущим голосом еще раз крикнула Катя. И опять ни единого звука не получилось в ответ. Прежняя тишина и молчание царили на кладбище и в огибавшей его пустынной уличке. Так прошло с добрых пять минут времени. Вдруг Катя вздрогнула. Ей ясно послышались за оградой людские голоса.

Луч надежды мелькнул в голове девочки.

– Нетти… Наконец-то! Они еще, оказывается, там! – и, не рассуждая больше, девочка стала быстро карабкаться по валу в надежде увидеть по ту сторону ограды невестку и её спутников.

Быстрыми, ловкими движениями она влезла наверх, оттуда спрыгнула вниз и очутилась в рыхлом снегу небольшого сугроба. С большими усилиями Катя выкарабкалась оттуда на дорожку, занесенную снегом, и, отряхнувшись, стала осматриваться.

Очевидно, она попала в самую отдаленную часть кладбища, туда, где хоронили бедняков. При свете ярко светлевшего в эту ночь месяца девочка могла разглядеть покосившиеся убогие кресты невысокие холмики, редкие, запушенные снегом и полуразрушенные временем скромные памятники…

Поглядывая по сторонам и увязая по щиколотку в снегу, Катя быстро зашагала в ту сторону, откуда ей слышались за минуту до этого людские голоса.

Но теперь их уже не было слышно. Кладбище по-прежнему спало мертвым сном, как подобает спать кладбищу.

Последняя надежда покинула Катю. Одна одинешенька была она сейчас в этом царстве мертвых! A в голову, как нарочно, лезли неприятные воспоминания, когда-то слышанные ею от пансионерок, рассказы о восставших из гробов мертвецах, об оказавшихся заживо погребенными в летаргическом сне несчастных… «Как они должны были стонать и биться под их каменными плитами и крестами могил, до тех пор, пока вечный покой не заменил им их невообразимую муку!» – приходило совсем некстати в голову девочки. Расстроенному воображению Кати уже казалось теперь, что кто-то скребется и словно стонет у соседней могилы. Она задрожала всем телом. Ноги подкосились, какие-то красные огни замелькали в глазах. Но вот стон перешел в довольно явственное и громкое кряхтенье… Теперь оно слышится, это кряхтенье близко, совсем близко, за спиной Кати… Холодный пот проступает на лбу девочки… Она быстро оборачивается, вытягивает руки, как бы защищая себя от опасности, и с громким пронзительным криком падает в тот же миг, теряя сознание, на снежную кладбищенскую дорожку.

* * *

Черная, мохнатая фигура, отделившаяся от одного из памятников, медленно приблизилась к бесчувственной, распростертой на снегу Кате.

– Ишь ты, как испужалась сердешная, да как же ты попала сюда? – И кладбищенский сторож Аким Акимович, как его называли все, имевшие соприкосновение с ним, нагнулся над беспомощным телом, стараясь разглядеть черты лежавшей перед ним девочки.

– Да, она померши никак, барышня-то! Так и есть, померши… Со, страху, стало быть… Бывает у них, y господ, значит, такое… Пужливы они, господа-то, не то, что наш брат, мужик сиволапый, – рассуждал сам с собой старик, разглядывая лицо Кати. – Ах ты, бедняга, бедняга. Кудыж мне теперь доставить тебя, – сокрушался Аким Акимович, в то же самое время сдергивая с себя теплую, овчинную шубу, придававшую ему сходство с огромным мохнатым зверем, и раскидывая ее на скамейке, находившейся неподалеку.

Теперь, оставшись в одном кафтане, без шубы, стеснявшей его движения, он бережно приподнял Катю с земли, отнес ее на скамейку и положил поверх шубы. Затем порылся в кармане, вынул оттуда какой-то небольшой предмет и приложил его к своим губам. В тот же миг пронзительный, резкий свисток разбудил мертвую тишину ночи. За первым свистком раздался второй, за ним третий… Откуда-то зазвучали ответные сигналы, к ним вскоре присоединились человеческие голоса, послышались торопливые шаги… Еще голоса, еще свистки, и кладбище ожило… По его дорожкам засновали человеческие фигуры… Откуда-то словно выросло из-под земли несколько человеческих фигур.

– Что, Акимыч, нешто опять облаву сделал на кладбищенских воришек? – обратился один из прибежавших городовых.

– Какое там облаву… Вишь, тут дело какое. Беда стряслась: барышня здесь у меня померши… – махнув рукой, отвечал старик.

– Да что ты брешешь, старина? Как так померши! – прикрикнул на него блюститель порядка.

– A то нет? Сами взгляните, коли не верите, как есть померши, и не дышит, сердешная.

– Так в участок отвезти ее, там разберемся, – распорядился подоспевший другой городовой. Потом он отдал несколько приказаний своим помощникам. Те подняли со скамьи неподвижное тело девочки и понесли к темневшему вдали выходу.

Катя по-прежнему не подавала никаких признаков жизни. На счастье, мимо кладбища проезжал извозчик. Один из городовых сел в сани. Около него в полулежачем положении поместили Катю. Извозчику был отдан приказ везти в ближайший полицейский участок.

* * *

Как только молодежь, вдоволь нашумевшись под оградой кладбища, (на само кладбище им так и не удалось проникнуть), вернулась к тому месту, где ожидал их автомобиль, тотчас же было обнаружено отсутствие Кати.

– Где же Katrine? Куда она девалась? – встревожилась Нетти, тщетно отыскивая глазами знакомую Катину фигурку.

Но, увы, последней нигде не было. Спросили шофера. Но тот, успевший довольно основательно подкрепиться по соседству в трактире, мычал только что-то маловразумительное в ответ.

– Вероятно, пошла прогуляться, пользуясь нашим отсутствием, – сделала предположение одна из барышень Завьяловых.

– Не очень-то любезно это с её стороны заставлять себя ждать и волноваться, – надувая губки, процедила сквозь зубы её сестра.

– Катя – трусиха, насколько я ее успела узнать. Она никогда не рискнет гулять одна в ночную пору, да еще на такой отдаленной окраине города, – произнесла не совсем спокойным голосом Нетти.

– Стало быть ее похитили! – сострил Дима, – mille diables, не завидую её похитителю, характер, по-видимому, y этой молодой особы не из легких.

– Ох, и насолила же она тебе видно, Димушка! – засмеялся Пестольский.

– На этот раз ты ошибся, не Диме, a мне пожелала испортить вечер своими капризами это невозможная юная особа, – с не совсем искренним смехом заявил Валерьян, – действительно, я рассердил ее немножко, хотел пошутить, но ведь вы знаете, mesdames et messieurs, что эти провинциалочки совсем не умеют различать шуток и обидчивы, как какие-то femmes de chambre (горничные). Словом, мы окончательно повздорили с прелестной Катенькой, она вырвала у меня руку и пожелала, очевидно, уехать на извозчике домой одна.

– Да неужели? Но почему же вы нам этого не сказали раньше, когда мы спрашивали вас, где Катя? – накинулись на Валерьяна обе сестрички Завьялювы.

– А, Боже мой, да разве я знал!.. Я был уверен, что она ждет нас в моторе, a оказывается эта маленькая капризница умчалась уже одна.

– Несносная девчонка! Я ей покажу, как пугать нас даром… Я ее выбраню хорошенько, будет знать, как беспокоить людей… – ворчала себе под нос Нетти, первой вскакивая в автомобиль. За ней разместилась и остальная компания.

– И хорошо сделала, что уехала, по крайней мере, места больше… – высказал кто-то свое мнение.

– Однако, господа, надо торопиться, чтобы успеть приехать много раньше Кати. A то, воображаю, какой поднимется гвалт, когда мы явимся без неё. Однако, уже её дражайшая сестричка совсем нас сживет со света, – бросала, волнуясь, Нетти.

– Прекрасно. Я ничего не имею против быстрой езды, – и, наклонившись к шоферу, Пестольский отдал ему приказание ехать, как можно лучше.

Как мало походила эта обратная дорога на ту недавнюю, когда расшалившаяся молодежь мчалась на окраину города, среди смеха, шуток и искреннего веселья. Теперь всем было как-то не до шуток. Даже барышни Завьяловы и неугомонный Дима притихли. Нетти сидела надутая и недовольная, не переставая бранить Катю за её бестактное, по её мнению, исчезновение.

Чем ближе подъезжали к дому, тем ниже, подавленнее делалось всеобщее настроение. Вот показался вдали ярко освещенный особняк. В окнах мелькали танцующие пары.

– Кажется, все слава Богу, – нашего отсутствия никто и не заметил, – с облегченным вздохом вырвалось у Нетти, тревожно взглянувшей на освещенные окна.

– Ого, да мы, кажется трусим, очаровательная княжна – пошутил Пестольский.

– Волков бояться – в лес не ходить – с глупым апломбом выпалил Дима.

– Ах, вы не знаете Ию, эту кисло-сладкую добродетель, – оправдывалась Нетти, – ведь, от одних её нотаций на край света можно сбежать!

Мотор остановился. Кавалеры предупредительно высадили дам.

– Что, Екатерина Аркадьевна вернулась, Луша? – спросила горничную Нетти, пробираясь тем же ходом через кухню и буфетную, вместе с остальной молодежью.

– Никак нет, барыня, – отвечала Луша, с удивлением глядя на свою молодую хозяйку.

Нетти заметно изменилась в лице при этом известии и растерянными глазами взглянула на своих спутников. Но тут Пестольский подскочил к молодой женщине и, не дав ей опомниться, увлек ее в вихре бешеной мазурки.

Дима и Валерьян подхватили барышень Завьяловых и, как ни в чем не бывало, вернувшаяся компания окунулась с головой в самое бесшабашное веселье.

За мазуркой следовал ужин. Провозглашались тосты, произносились речи. Дима, Валерьян и их старший товарищ Пестольский вместе с Нетти, Ниной и Ольгой Завьяловыми заняли дальний конец стола. Здесь у них царило неподдельное веселье. Даже тяжеловесные остроты Димы и пустенькие анекдоты и рассказы о скачках и лошадях Валерьяна возбуждали самый заразительный смех. О Кате они, как будто, все забыли. Да и могли ли они помнить в эти минуты о какой-то чужой им всем девочке, когда от выпитого шампанского уже кружились и шумели головы, самые речи звучали все бессвязнее, беспричиннее и глупее с каждой минутой.

Андрей Аркадьевич и княгиня Констанция Ивановна уже беспокойно поглядывали на чересчур развеселившуюся на дальнем конце столовой компанию. Молодой художник приподнялся со своего места, чтобы вмешаться в это чрезмерно оживленное веселье и хотя бы несколько сдержать его, и в ту же минуту замер на месте, как и все находившиеся в столовой, и хозяева, и гости.

На пороге комнаты стояла Ия.

Её лицо было бело, как скатерть, постланная на столе. Глаза блуждали по комнате, разыскивая кого-то… Вот они остановились на лице брата. С тем же выражением смертельного испуга, написанного на её бледном лице, Ия шагнула к Андрею Аркадьевичу.

– Где Катя? – едва двигая побелевшими губами, глухо произнесла молодая девушка, – я посылала за ней сюда Лушу… Горничная ответила, что здесь её нет… В Неттином будуаре и y князя Юрия Львовича тоже нет Кати… Где она? Твоя жена была с ней все время… Спроси ее… Куда она девала нашу сестру?

Если б потолок обрушился в эту минуту на голову Андрея Аркадьевича, молодой человек ошеломлен был бы не более того, нежели сейчас.

– Где Катя? Да, где же Катя? – машинально повторил он, меняясь сразу в лице и быстро направляясь в ту сторону, где сидела в кругу своих друзей Нетти.

Яркая краска залила лицо последней при виде приближающегося к ней мужа. Заметно смутились и её друзья. Особенно растерялся Валерьян, который, несмотря на выпитое в изрядном количестве вино, не мог не сознавать своей вины в исчезновении Кати. Теперь же, пред лицом встревоженного и испуганного Андрея Аркадьевича, он совсем уже струсил. Боязливый по натуре, он предпочел свалить свою вину на другого…

– Нетти… Они ищут Катю… Ответь же им, где она, – едва ворочая языком, обратился он к молодой женщине.

Ta покраснела еще гуще, но всячески старалась овладеть собой и с деланным спокойствием бросила через плечо по адресу Ии, незаметно следом за Андреем приближавшейся к ним:

– Ах, ты, Господи Боже мой, что за странные вопросы, право! Почем же я знаю, где она! Разве я обязана быть нянькой вашей сестры, Ия? Ведь она не маленькая, скоро, слава Богу, пятнадцать лет стукнет… Выехали мы все вместе, это правда. Но потом она…

– Куда выехали?

Теперь глаза Ии уже не блуждали, как за минуту до этого, растерянным, испуганным взглядом. С ненавистью и нескрываемым презрением смотрели они в красивое лицо Нетти.

Да, она предчувствовала эту минуту инстинктом любящего сердца сестры, предчувствовала то, что рано или поздно должно было произойти какое-то несчастье от этой ненормальной дружбы Нетти с Катей. И вот, свершилось, она была права!..

– Где моя сестра? Куда вы ее девали? – сурово глядя в ненавистные ей теперь черные глаза, глухим от волнения голосом спрашивала Ия невестку, и, сама того не замечая, крепко сжала руку Нетти, пониже локтя.

– Пустите же… Оставьте меня… На нас смотрят!.. Не делайте себя посмешищем, – шипела Нетти, стараясь бесполезным движением освободить свою руку из холодных пальцев невестки. Но они по-прежнему сжимали ее, как тиски. Весь стол обратил внимание на эту сцену.

– Mille diables, – вдруг вырвалось изо рта Димы, – о чем тут толковать; m-lle Katrine сейчас должна приехать. Мы прокатились с ней немного за город, потом она поссорилась из-за чего-то с Валерьяном и пожелала уехать одна.

– Одна?

Глаза Ии сверкнули гневом. Теперь их негодующий взгляд перешел с лица Димы на лицо Валерьяна.

– Где Катя? – глухим голосом спросила она последнего.

Но тот только улыбнулся в ответ бессмысленной улыбкой.

Тогда Андрей Аркадьевич с лицом, не поддающимся описанию, – так оно было гневно в эту минуту, быстрыми шагами подошел к Валерьяну и, взяв его под руку, вывел в соседнюю гостиную.

– Если ты мне сейчас же не скажешь, где Катя, бездельник, – начал он, отчеканивая каждое слово, – то я… то я…

Гнев Басланова, очевидно, не предвещал ничего хорошего, потому что Валерьян отрезвел сразу и дрожащим голосом поведал обо всем случившемся шурину.

Ия с тем же бледным без кровинки лицом, выслушала его рассказ до конца.

– Надо ехать искать ее сию же минуту по городу, – взволнованно проронил Андрей Аркадьевич.

– Да, да! И я с тобой… И я… – сорвалось с трепещущих губ его сестры.

– A по-моему, из всего этого получится только одна ерунда, – услышали они оба за собой знакомый, грубоватый голос.

Все обернулись.

Старший князек, Леонид, в своем костюме русского мужичка стоял перед Ией.

– Положительно бессмысленно, повторяю, так метаться по городу, – подтвердил он. – Необходимо прежде всего связаться по телефону со всеми участками столицы, узнать, не находится ли там девочка, похожая приметами на Катю; если же ее не найдется ни в одном из них, можно будет обратиться в сыскное.

Голос молодого человека звучал так авторитетно и спокойно, что не послушать его не было никакой возможности.

– Так идите же, ради Бога, справьтесь по телефону, Леонид Юрьевич, – вырвалось у Ии. И сама она следом за студентом бросилась к аппарату.

Обстоятельно и толково, всячески стараясь быть спокойным, отыскал Леонид нужный ему номер. Затем второй, третий… В каждое отделение обращался он с одним и тем же вопросом, детально описывая внешность Кати, её костюм и приметы. Но нигде не находилось такой девочки, черненькой, смуглой, в маскарадном костюме Мотылька… Ия, следившая за каждым изменением лица молодого человека, уже начинала приходить в отчаяние. По лицу присутствовавшего тут же Андрея Аркадьевича было видно, как сильно волнуется он. И брату и сестре казалось теперь, что они никогда уже не увидят больше их бедную Катю.

Узнав о случившемся несчастье сошел сверху и старый князь Юрий Львович, поднявшийся уже было к себе в кабинет. Все трое теперь замерли, сгруппировавшись у телефона и совершенно позабыв об ужине и гостях.

Леонид звонил чуть ли не в тридцатое место, повторяя все то же, что говорил, предыдущим номерам. Вдруг лицо его неожиданно просияло. Торжествующая улыбка промелькнула на губах.

– Ну, вот, что я говорил! Что! – не отрывая уха от слухового аппарата, бросил он по адресу все так же взволнованных Баслановых, – нашлась ваша Катя… Жива и здорова. Едем за ней.

* * *

Ия смутно помнила все последующее…

И грязную лестницу полицейского участка, и спертый, удушливый воздух в просторной нечистоплотной комнате, где спало сидя и лежа несколько подозрительного вида субъектов, оборванцев и нищих. И быстро метнувшуюся к ней в темном проходе фигурку, которую откуда-то привел дежурный полицейский.

– Отдельно от всех прочих удалось поместить вашу барышню… Как увидали, что благородного происхождения она-с, сейчас это их в сторонку-с… – предупредительно пояснил Ии и следовавшему за ней её спутнику Леониду городовой, в то время как Катя отчаянно рыдала на плече старшей сестры.

– Боже мой, какой ужас! Какой ужас, Иечка! – всхлипывая, роняла бедная девочка, – там одну-одинешеньку оставили в глухом, пустынном месте у кладбища!.. A сами уехали, как ни в чем ни бывало! Как мне было страшно, если б ты знала, одной…

– Узнаю мою дражайшую сестрицу, – ввернул свое слово возмущенный Леонид.

– Какой ужас, Ия! Ты подумай: ночь… Тишина… Всюду кругом памятники… кресты… И вдруг страшная, непонятная фигура. Потом ничего не помню… И опять открываю глаза, и вижу: та же ночь… Незнакомая ужасная каморка, чадящая лампа… дверь на замке снаружи…

– Еле оттерли барышню. Едва в себя привели, – докладывал городовой.

– Я думала, с ума сойду… Думала, в тюрьме я, – продолжала, все так же волнуясь, Катя, – a за что меня посадили в тюрьму, не знала, догадаться не могла. Вдруг вызывают меня… Ты приехала! Ты!

Девочка крепче прижалась к груди Ии, точно боясь, что ее отнимут, оторвут насильно от сестры, и зарыдала еще громче, еще отчаянней.

У Ии теперь не хватало духа бранить Катю за самовольную отлучку, за все проступки последнего времени, приведшие девочку к таким печальным результатам. Из слез последней, из её отчаяния, из отрывистых признаний старшая сестра убедилась, что все происшедшее с младшей послужит на всю жизнь уроком для Кати.

Беспечность, легкомыслие и излишняя доверчивость к людям вместе с тщеславием и ложным самолюбием довели до такого плачевного случая бедную девочку.

– Что же нам делать теперь, Катя? – участливо и ласково спросила младшую сестренку Ия, в то время как они ехали на извозчике домой.

– Отвези меня завтра же в пансион, Иечка… Я не хочу возвращаться к Нетти, я терпеть не могу её – и, уткнув лицо в шубу сестры, Катя снова заплакала тихими, исполненными раскаяния слезами…

Глава X

Февральский приветливый, ласковый денек радостно заглядывает в окна студии. В лучах милого жизнерадостного солнца словно оживают многочисленные картины, развешанные по стенам мастерской, расставленные на мольбертах, a то и прямо на полу, приткнутые к стене, дивану и стульям.

Посреди светлой, веселой, насквозь будто пронизанной солнцем комнаты, на высоком мольберте стоит картина. Она почти закончена. Остались какие-нибудь мелкие штрихи, замалевать фон, дополнить детали костюмов и декораций. Но самые лица картины закончены вполне. Они написаны мастерски, с присущим молодому художнику сочным, далеко не израсходованным талантом. Недаром потрудился Андрей Аркадьевич Басланов над своей «Сказкой», как называл он это свое последнее и наиболее удачное произведение; недаром просиживал он над ней с утра до сумерек, забывая за работой весь мир. Он готовил свое произведение к ближайшей весенней выставке и отдал своему новому творению все эти месяцы неотступного труда, все свое время. И картина вышла на славу. Она изображала, соответственно заглавию, сказку о Спящей Красавице. Басланов взял сюжетом наиболее удачный момент сказки, тот, когда разбуженная поцелуем принца, открывает глаза прекрасная царевна и с удивлением осматривается кругом. Её гроб качается среди кудрявых веток серебряных тополей, в чаще прекрасного тенистого сада… Вдали виднеются мраморные колонны пустынного, заколдованного дворца… С боку плещет фонтан, алеют кусты ярких роз… И солнечный восход нежным заревом охватывает полнеба… Яркость колорита, сочность и обилие светлых красок, – вот что было преобладающими сторонами этой богато задуманной и с огромным талантом выполненной картины… Она должна была иметь несомненный потрясающий успех. Недаром же все знающие, испытанные, опытные художники, старшие товарищи Андрея Аркадьевича по Академии признали это. A богач Томсон уже заранее заключил условие с творцом «Сказки», решив приобрести у Басланова и эту картину, независимо от того, какой бы успех она ни имела на вернисаже. Словом, новое произведение кисти Андрея Басланова готовило её творцу и большую славу, и материальный достаток, такой необходимый для семьи небогатого труженика.

* * *

– Тише, ради Бога, тише… Жура… Не дай Бог, услышит Нетти… Ведь она нас прибьет…

– Как бы не так! Неужели ты думаешь, что я так и дам тебя в обиду!..

– Как же ты справишься с ней, ты – такой маленький!

– Это я-то маленький? Ха, ха! A Ия Аркадьевна что говорит? Что я взрослый мужчина, a так как папы у нас нет, то я должен поэтому защищать вместо него маму и тебя.

– A ты все-таки потише… A то прибежит Нетти и прогонит нас… Вот мы и не увидим картины.

– Хорошо, хорошо, – подойдем на цыпочках…

На цыпочках дети осторожно подкрадываются к мольберту. Они еще не видели «Сказки». То есть видели еще тогда, когда картина была еще далеко не закончена и на ней едва намечались лица. Тогда она стояла, завешанная каким-то легким прозрачным покрывалом. Теперь же это покрывало было снято, и «Сказка» развернулась перед глазами детей во всей своей яркой сверкающей красоте.

– Смотри, смотри, какая прелесть!.. – восторженно зашептала Надя, хватая за руку брата, – совсем как в той сказке, которую нам рассказывала няня Даша, помнишь? Жура, Жура, гляди хорошенько, чье лицо у царевны на картине? А?

– Как чье? Неттино, конечно! Или ты не знаешь, что все изображенные у дяди Андрюши лица похожи на тетю Нетти, – тоном, не допускающим возражений, произнес маленький человек.

– Ай, нет, далеко не все, – запротестовала Надя, уже несколько минут самым внимательным образом приглядывавшаяся к картине. – Взгляни, например, хотя бы на прекрасного принца, на кого он похож?

– На кого?

Голубые Журины глазки с явным любопытством устремились на изображение юноши в голубой епанче и в бархатном берете со страусовым пером, поверх светлых белокурых кудрей.

– Ну что? Кого тебе напоминает принц на картине? – допытывалась Надя, – ты посмотри поближе и повнимательнее, – возбужденно и весело шептала она. – Какой, право, смешной этот Жура! Как не узнать этих серых, немного строгих глаз, этого энергичного алого рта, этих волнующихся волос! Ах, как похоже! Как похоже изобразил милый образ дядя Андрюша!.. Недаром же они с Журой так стремились посмотреть эту картину… Она, действительно, чудо, прелесть как хороша! Как жаль, что до сегодняшнего дня им не удавалось проникнуть в студию. Дядя Андрюша запирается на ключ, когда работает, a когда уходит из дома, – то картина всегда завешивается тафтой. Сегодня же они, узнав от горничной, убиравшей ежедневно мастерскую, что картина стоит без покрывала, решили проникнуть в студию и хотя бы одним глазком взглянуть на нее, несмотря на строгий запрет тети Нетти.

Какая прелесть! Нетти, в лице Спящей красавицы, глядит с полотна, как живая. И не обычная злая, всегда всем недовольная Нетти, но новая, еще невиданная детьми, милая, ласковая, хорошая… A сказочный принц…

– Журка, да неужели ты не узнаешь, кого изобразил дядя Андрюша в лице этого принца? – лукаво и весело допытывалась у брата Надя.

– Постой… сейчас… Я принесу стул и погляжу поближе.

И мальчик стремительно бросился в угол, захватил невысокий табурет, живо подтащил его к картине и взгромоздился на него, к немалому смущению сестры.

– Вижу! Вижу! Теперь узнал! Наша Ия Аркадьевна! Она, она, как живая! – закричал он, забывшись, не только на всю студию, но и на весь дом.

– Ну, ну, она, конечно! – вторила брату и Надя, – и ведь, что удивительнее всего, что дядя Андрюша наизусть нарисовал ее, она даже не позировала ему, как тетя Нетти… A между тем, как хорошо, как похоже вышла Ия Ар…

Надя не успела докончить своей фразы. Вся вытянулась… Побледнела… Ей ясно послышались чьи-то торопливые, быстрые шаги за дверью…

– Нетти! Слезай скорее! – отчаянным шепотом зашептала она брату. Скорей, скорей, прыгай на пол!

И сам Жура отлично сознавал, что медлить было нельзя… Но от смущения или от испуга, мальчик растерялся и спустил одну ногу на пол лишь в ту самую минуту, когда дверь студии уже распахнулась настежь и зеленая от гнева сюда стремительно вбежала Нетти.

При виде разъяренного лица молодой женщины, Жура уже окончательно растерялся… Он пошатнулся… Табурет выскользнул у него из-под ноги…

Инстинктивно, чтобы удержать равновесие, он схватился за края картины, и в тот же миг и табурет, и Жура, и самый мольберт с картиной тяжело грохнулись об пол…

* * *

– Ай! – пронзительно взвизгнула на весь дом Нетти, бросаясь к накрытому полотном картины мальчику.

– Ай! – словно эхо отозвалась на смерть перепуганная Надя.

В следующую же секунду, бледная от ярости Нетти, вся трясясь и скрежеща зубами, подскочила к Журе… Еще секунда… И, освободив мальчика от упавшей на него картины, она осторожно водворила последнюю на прежнее место, бросила беглый взгляд на полотно и, убедившись, что вещь ничуть не пострадала при падении, Нетти весь свой гнев, свое негодование и бешенство обрушила на затихшего от испуга Журу.

– Ага, так то вы меня слушаетесь, дряни вы этакие! – сквозь стиснутые зубы зашипела она и, сжимая кулаки, наклонилась над ошалевшим от ужаса мальчиком.

– Погоди же! Расправлюсь я с тобой, негодяй! – с перекосившимся от ярости лицом глухо роняла она, нагибаясь все ниже и ниже к бледному личику ребенка.

Но тут произошло нечто совсем непредвиденное молодой женщиной. В одну секунду между ней и Журой очутилась дрожащая, как лист, фигурка Нади и трепещущий голос девочки залепетал, едва выговаривая от волнения слова:

– Жура не виноват… Вы сами его испугали… Картина цела… Оставьте Журу… Если вы его тронете, я… я… маме…

Последнее слово вырвалось криком из перекошенного гримасой страха ротика Нади…

Мгновенная пауза… И, схватив за плечи дрожащую девочку, Нетти приподняла над подом и швырнула изо всех сил по направлению дивана. Но Надя не достигла мягкого сиденья кушетки… Глухой удар раздался в комнате. За ним послышался вопль… Протяжный, жалобный, исполненный страдания и боли…

Кулаки Нетти невольно оставили в покое Журу и разжались сами собой…

– Это еще, что за притворство, чего ты орешь? Точно с тобой, Бог весть что, делают! – закричала она, бросаясь к Наде и тормоша плечи девочки.

Но последняя молчала. Только лицо её было бледно, прозрачной нездоровой бледностью и неподвижно лежало распростертое на полу маленькое тельце.

– Что вы сделали с Надей? – закричал Жура, бросаясь опрометью к сестре.

– Надя… Надюша… Очнись!.. Ответь мне что-нибудь, милая! – склоняясь над ней, молил перепуганный мальчик.

– Что здесь такое? Что за крики, Жура! Надя! – послышалось с порога комнаты и спокойная по виду, но сильно волнующаяся Ия появилась здесь.

– А! И вы здесь! – яростно накинулась на пришедшую девушку Нетти, – полюбуйтесь на наши сокровища… Они картину Андрея испортили… Лучшее произведение его погубили!.. Лишили нас куска хлеба… Разорили в конец! A теперь, извольте видеть, в обморок эта девчонка грохнулась… Напроказничала и со страху притворяется… Ну, да я ее живо розгами в чувство приведу, – и говоря это, Нетти снова ринулась к Наде.

– Не смейте трогать девочку, – спокойным властным голосом произнесла Ия, и так взглянула на невестку, что Нетти сразу пришла в себя. Все бешенство её исчезло куда-то сразу.

Быстрыми шагами Ия перебежала комнату, наклонилась над Надей, бережно подняла ее и перенесла на диван. Голова бедной девочки беспомощно свесилась… Широко раскрытые глаза смотрели, ничего не видя. Струйка крови стекала со лба вдоль щеки.

– Но она в обмороке… Что вы сделали с ней? – ледяным тоном спросила Ия невестку.

– Ха, ха, ха! – не совсем естественно расхохоталась та. – Что я сделала? Да абсолютно ничего не сделала с этой притворщицей, если не считать того, что я слегка оттолкнула девчонку, когда она лезла чуть ли не с кулаками на меня.

– Надя, с кулаками? Такой миролюбивый ребенок? – пожала плечами Ия.

– Миролюбивый ребенок, ха-ха-ха! Звереныши, a не дети, ваши воспитанники, и я не виновата в том, что девчонка от злости бросилась на пол и разбила себе лоб о ножку дивана, a теперь разыгрывает комедию…

– Неправда! Вы говорите неправду… – вдруг с рыданием вырвалось у Журы, крепившегося до сих пор, – вы Надю сильно толкнули. Вы… вы… вы! И из-за вас она разбилась, может быть, на смерть… Вы убили её – И мальчик зарыдал уже на всю комнату.

– Что-о-о-о? – бешено сверкая глазами, завопила Нетти, – как ты смеешь так говорить! Да я тебя вон вышвырну на улицу сейчас же. Убирайся вон, откуда явился! Знать тебя не хочу после таких слов!

– Я и сам уйду… можете не гнать… Сам к маме уйду… Я часа не хочу здесь оставаться больше… Так и дедушке скажу, и маме… Она сама не захочет нас здесь оставить… И Надю возьму… Если жива Надя… Если вы не до-би-ли… ее…

– Дерзкий, скверный мальчишка! Да как ты смеешь… – начала было Нетти и вдруг замолчала, растерянная и смущенная, оборвавшись на полуфразе. В дверях студии стояла Зинаида Юрьевна.

Одним быстрым взглядом она окинула комнату. Увидела бледную, бесчувственную Надю, лежащую на диване, и хлопочущую подле неё Ию, и взволнованного Журу, и как будто сразу поняла все.

– Мама, мама! – вне себя крикнул мальчик, бросаясь к матери… – Мама! Мама! Возьми нас отсюда! Мы не хотим больше оставаться здесь.

Этот крик сына дошел до слуха его бесчувственной сестренки… Надя открыла глаза и обвела ими студию.

– Мамочка! – жалобно прозвучал её ослабевший голосок.

– Надюша! – в один голос вырвалось у Зинаиды Юрьевны и Журы, и они бросились к пришедшей в чувство девочке.

До этой минуты смачивавшая Наде виски мокрым платком, Ия теперь поила водой девочку.

– Жура, милый, расскажи, что у вас тут произошло? – спросила она.

– Мне кажется, было бы тактичнее расспросить обо всем меня! – надменно начала было Нетти, но так как никто не отозвался на её слова, она резко повернулась на каблуках и вышла из студии, демонстративно хлопнув дверью.