Лидия Степ
Упавшие облака
– Вечером идем на открытие выставки картин. У меня приглашение.
– Не пойду на выставку, слишком несолидно мазню разглядывать.
– Солидно-не солидно, нам нужен личный контакт, знакомства – это важно. На такие мероприятия ходят наши потенциальные заказчики.
– Покажи им свои чертежи, зачем им с нами знакомиться?
– Знакомиться будем мы с ними, а не они с нами. Иначе не выйдет.
– Хорошо, но уйдем сразу, если почувствуем себя не в своей тарелке.
Последнее Сергея могло никак не беспокоить. За всю историю знакомства с Владом не было почти ни одной такой «чужой» тарелки. Во всех обстоятельствах вся посуда всегда была хозяйская или становилась такой при надобности. Но за осуществление плана совместной работы ответственность чувствовал Сергей. Здесь дело касалось исключительно головы: вычислить потенциальных платежеспособных клиентов, найти подход через ловкое словцо, договориться о встрече и выполнить обязательства в срок. Предстоящее держало Сергея слегка на взводе. Владу же оставалось просто со всеми поздороваться, изобразить уверенную физиономию и продержаться достойно до конца мероприятия.
До вечера Сергей успел выполнить некоторые скучные обязанности: разложил вещи по полочкам, вычистил приевшийся Владу хлам, протер большие поверхности и собрал костюм на вечер «не сильно парадный, не слишком будничный».
Ожидания Сергея не оправдались – на выставке было слишком утомительно. Влад практически сразу был занят распылением своего обаяния в новых кругах, безусловно, женских. Но стоило признать, что пиджак, действительно, добавлял ему привлекательности в интеллектуальном отношении. А Сергей в это время прогуливался по залам, размышляя о всякой всячине.
В частности, он вспоминал детали утреннего разговора с Таней: «Скука – это нормально, а страсти – это тортик к чаю». Все это, конечно, так похоже на правду, но разве не существует в мире чего-то кроме обыденности? Вечерами искусственные мечты Сергея улетучивались, и на смену им приходило чувство дикого томления. Все надежды, учеба и желания казались бессмысленным самообманом. Нет ничего ближе к самому себе, как ночь, поэтому так острее воспринимаются насущные мысли, которые не особо заметны днем.
Раньше в такие моменты Таня просто брала его за руку и вела в скучный и однообразный завтрашний день. В день, в котором не будет бурлеска. Но все спасала уверенность в том, что этот завтрашний день обязательно настанет, а эпитет к нему – дело второстепенного плана. Но в голове не могло никак уложиться: разве теплые руки любимого человека не могут вызывать истинный интерес и волнующую дрожь? Или в мире вообще нет ничего истинного, кроме скуки?
В этот момент в зал вошла грациозная девушка в платье телесного цвета, на ее плечи был аккуратно накинут мужской пиджак. Она привлекла внимание Сергея тем, что отличалась от остальных женщин своим скромным, и от этого очень выразительным, внешним видом. Ни колец, ни сережек, ни колье, ни одного браслета – даже глазу не за что зацепиться. Она слегка касалась взглядом висевших на стене полотен, и как-то своеобразно переминала пальцы. Передвигалась она импозантно, выгибая колени почти что дугой, и все так же спокойно продолжала идти с балетно-прямой спиной.
В голове Сергея возникло несколько вопросов: почему эта девушка приехала на выставку, не вызывающую в ней никакого интереса? Во-вторых, совершенно-белый – это натуральный цвет ее волос? И, наконец, с кем она сюда приехала? Бывают такие люди, с которыми с первого взгляда хочется заговорить, чаще этими людьми становятся совершенные незнакомцы. И эта дама была одним из таких случаев.
– Впечатляющий, но выдержанный портрет кисти Гогена, как вам? «Девушка перед натюрмортом Сезанна», кстати, знакомьтесь, это Сергей, первый архитектор. Крайне талантливый специалист. Под его руководством выросло ни одно столичное сооружение. Иногда он заезжает к нам в гости. Если есть время, то даже берет заказы, – этими словами Таня заставила сердце Сергея учащенно биться. Он сразу обратил внимание на полную противоположность Таниного ярко-красного образа с той девушкой, что только что вошла в зал. К большому огорчению, он упустил ее из виду. Таня стояла под руку с каким-то пожилым человеком с императорскими усами и во всеуслышание расписывала образ Сергея, как красками по белому холсту. Она играла своей отработанной улыбкой и держала в руках, уже неполный, бокал шампанского.
– И надолго вы здесь, Сергей?
– От силы на час – не больше, – Таня разразилась искусственным смехом, словно прозвучал остроумный анекдот, и господин с усами ей охотно парировал.
– Сергей имеет ввиду, что выставку он видел этим летом в Севастополе, а в Санкт-Петербурге задержится до окончания архитектурных собраний. Пойдемте дальше. Мне не терпится дойти до «Дамы в голубом». Самые популярные картины всегда находятся в конце зала. – Сергей вопросительно проводил Татьяну с ее напарником и продолжил рассматривать картину непропорциональной женщины, пытаясь вспомнить потерянный ход своей мысли.
– Вам нравится? – у Сергея перехватило дух, рядом стояла та незнакомка в телесном платье.
– Я поставлен в неловкое положение. Вы ожидаете от меня правду, или отвечать как положено?
– Когда я спрашиваю, то ничего не ожидаю.
– Вот как? Эта картина похожа на первый рисунок мамы в детском саду. Но рисунок малого дитя хотя бы вызывает наивность и умиление. А в подобной работе взрослого человека я не вижу никакого смысла.
– Как раз искать смысл в картине импрессиониста совершенно бессмысленно и даже оскорбительно. Смотреть нужно на эти безобразные сочетания цветов, на презрение привычных форм, на мгновенное отражение дефектности мира. Немного уродливо, неправда ли?
– Уродливо? Не понимаю, вы на чьей стороне? Вам нравится или нет?
– Я обожаю! Я считаю, что в жизни всё уродливое существует наравне с прекрасным. И для искусства уродливое иногда даже более значимо и красиво.
– Ну вот я представляю эту женщину с трупными зелеными оттенками, как первое, что вижу утром после сна – уродливо? Безусловно. И ничего прекрасного.
– Я вам нравлюсь? – она задала этот вопрос в лоб, без единого намека на дрожь смущения.
– Ух.. Не буду снова отмечать, что вы по-прежнему ставите меня в неловкое положение, так как, похоже, это ваша привычная манера общаться. Но вы, без сомнения, в безграничное количество раз прекраснее этой зеленой женщины.
– О, но я тоже начинаю иногда совершенное естественно зеленеть, когда кто-то жует с открытым ртом или грызет ногти с громкостью отбойного молотка. Разве это делает меня уродиной? Разница лишь в том, что этого никто не изобразил на портрете.
– Скорее это делает вас мизантропом легкой степени. И зеленый цвет очень идет к цвету ваших глаз. А у дамы с холста даже глазное яблоко черное. Сейчас вы тоже расскажите, в каких ситуациях у вас становится глаз черного цвета? – девушка разразилась громким смехом так беспардонно, что на молодых людей оглянулись посетители выставки, и она в третий раз заставила Сергея чувствовать неловкость, но, как говорится, человек быстро адаптируется.
– Прошу заметить, что мы все еще незнакомы.
– Ну что же, Сергей, напрасно. О вас в этом зале не слышал, разве что глухой паук в темном углу. Девушка в красном с большим энтузиазмом рассказывает о ваших заслугах, – в этот момент она развернулась и двинулась вдоль по коридору, словно и никакого диалога не существовало. Потом легко обернулась и напомнила, как бы невзначай:
– И да.. меня зовут Таюта, – и снова плавно двинулась вперед, а Сергей все продолжал неподвижно смотреть на ее длинные невесомые белые волосы.
Когда Таюта вышла из зала, он тут же вспомнил, что не взял даже ее домашнего номера, и хотел поспешно догнать, как одно, третье, пятое рукопожатие, Танина приклеенная улыбка, что-то оживленно рассказывающий Влад, еще рукопожатия.. И все происходило в нечетких динамичных отрывках, пока Сергей не вышел на маленький балкон, чтобы освежиться. Внизу стояла Таюта. Он почти был готов крикнуть ей с высоты второго этажа, но его внимание уловило фигуру мужчины в том пиджаке, который был накинут на плечи Таюты. Он слегка коснулся ее талии и открыл дверь в длинный черный автомобиль. Когда она села в машину, Сергей заметил, что она увидела его и улыбчиво помахала рукой, затем машина так же плавно, как и походка девушки, скрылась из вида.
Это была единственная пара минут со всего вечера, которую Сергей запомнил всю до самых мелочей: мужчина в пиджаке – кто он? Его рука на ее талии.. Улыбка девушки по имени Таюта– это полное имя? И снова переплетающиеся изящные пальцы.. Все-таки, что может быть прекрасного в уродливости? И будь проткнуты колеса этой черной представительской машины, которая так рано ее увезла, не дав шанса узнать ответы на все эти вопросы!
Глава III
Следующие недели, две, три или четыре, Сергей ни разу не задумался о том, где ему достать деньги. Каждый день превратился в один большой проект: начертить, успеть, угодить, сдать в срок. Сергей выполнял эскизы днями на пролет, Влад тоже работал над чертежами и кипой бумаг, а Таня продолжала раздавать его контакты знакомым, знакомым знакомых – и так по кругу. И вся эта простая система приносила постоянно увеличивающийся поток клиентов. И все получалось, причем даже идеально. Едва сдав один заказ, сразу же приходил новый, и как-то незаметно заказы начали поступать по несколько штук, тогда новоиспеченным архитекторам пришлось работать даже по ночам.
Мысли занимала только работа, только чертежи, что Сергей даже не заметил, как Лиза стала все чаще появляться у них дома. Все это происходило где-то на фоне и не могло занимать внимание более трех секунд. Она никогда ничего не требовала от Влада, приходила и уходила по воле случая. Влад, кажется, тоже к ней привык, но ничего более серьезного к ней не испытывал. Сергей же замечал ее только тогда, когда она проявляла инициативу помочь с чертежами. У нее отлично получалась линия штриховки, и Лиза с интересом помогала доводить работы до конца. Сначала ее помощь была посредственной, пока количество заказов не превратило ее больше в хорошую халтуру для нее и в необходимую помощь для молодых людей.
Так оно все и складывалось, будто само собой, но и не сказать, что без усердного труда. Сергей всегда благодарил Таню по телефону, он отчетливо понимал, что без ее связей ничего бы не получилось. Но Таня, в отличие от Лизы, не брала деньги, и от этого щемило в груди, словно она хотела чего-то большего, но каждый раз он оставался у нее в долгу.
– Зачем ты помогаешь мне?
– За тем, что земля круглая, а твоя голова квадратная. Всегда говорила тебе, что ты талантливый архитектор, а ты все мимо ушей.
– Ничего в мире не делается за просто так, и мы оба знаем об этом.
– Конечно, что за глупости. Я считаю, что нет ничего лучше, чем презумпция убеждений. Проще говоря, я хочу увидеть твой успех, чтобы сказать, сладкое на вкус: «Я же говорила тебе!». Мне звонят, Сережа, перезвоню! – по образованию Таня – юрист, один из самых опасных видов женщин. Она была Фемидой, которая может судить с закрытыми глазами и быть полностью уверенной в собственной правоте. Ее слова о намерениях ее помощи были недостаточно убедительны для того, чтобы поверить в них. Бескорыстную помощь делают, желая прикрыть свои мелкие преступления. Самым честным человеком истинно можно считать прямолинейным, которого чаще принято обозначать грубияном и дерзословом, так как правда иногда – не то, что люди хотят слышать, а из желания соблюдать тактичность и приходится дирижировать определениями. Пока Сергей пытался составить цепочку Таниных скрытых намерений, она, вероятно, закончила свой неотложный звонок, в тот момент, когда Сергей потянулся к звонящей телефонной трубке.
– Да?
– Я могу услышать Сергея?
– Это я, а с кем, собственно, имею честь вести беседу?
– Это Таюта, – мелодичный тонкий голос слишком медленно пробирался сквозь ушные перепонки Сергея, иначе никак нельзя было объяснить излишне затянувшуюся паузу. – Алло?
– Я слегка не ожидал вас услышать.
– А я, напротив, именно вашего голоса и ожидала. Целых три гудка, – в этот момент он представлял, как она перебирает гибкими пальцами мягкий спиралевидный провод телефонного аппарата. – Мне нужна ваша консультация. Мне дали ваш номер мои знакомые.
– Чем могу вам помочь?
– Помогите материально, – ее смех заглушил все телефонные шумы.
– Вам нужны деньги?
– Что вы! Это фраза из фильма «Москва слезам не верит», не смотрели что ли? «Не учите меня жить, лучше помогите материально!», Ирина Стефашина сказала.
– А вот и нет.
– Нет? Абсолютно точно – да.
– Эту фразу произносила Эллочка Людоедка в «Двенадцати стульях». А, если быть точнее, то первую ее часть.
– Ну парниша! Блеск!2 – теперь смех поступал с обеих сторон провода. Сергей отметил, что, кажется, никогда не смеялся столько, как с этой девушкой, причем за самый короткий промежуток времени.
– Во сколько я могу у вас быть?
– Будьте, как вам удобно. Можете приехать в пределах случайного часа.
– Да, в пределах случайного часа буду. Только я приеду с товарищем.. мы вместе работаем.
– Буду ждать, до скорого, – Таюта положила трубку, и Сергею пришлось набрать полную грудь воздуха, чтобы снова получить доступ к неисчерпаемому источнику жизни. Дыхание перехватило так несвойственно, что Сергей даже подумал бросить курить. Но когда вспомнил, что курит, мысль о том, чтобы бросить легко испарилась вместе с дымом.
Этот незамысловатый процесс помогает запустить работу интеллектуальных способностей гораздо быстрее. В белой пелене и воображение лучше работает. А если перестать искать оправданий и придерживаться теории скуки, которая в свободные минуты никак не покидала голову Сергея, то и курение побуждается скукой. В какой-то момент становится просто скучно дышать, а с сигаретой даже дыхание становится увлекательным процессом.
Мозг вечно капризно требует каких-то новых строений, словно в архитектуре – именно так представлял всю эту систему в своей голове Сергей. Построив одно здание, мы сразу же беремся за второе, не оставляем места даже небу над головой. Но смотришь на Питер из окна: такой низкий, такой укромный, и понимаешь, как люди раньше счастливее были – на небо смотрели.
Весь конфликт любви к окружающему миру и создании собственного комфорта заключается в уничтожении основы. Живопись появилась, потому что планета полна разнообразием цветов, появились скульптуры, потому что есть камень, появились первые самолеты, потому что человек видел птиц. А что будет, когда ни птиц, ни камней, ни цветов не останется? Только искусственно созданный мир, по которому ученые будут пытаться найти прекрасный первозданный источник. Сергей почувствовал резкое отвращение ко всем своим проектам, так как в душе он понимал, что ни один самый гениальный замысел человека не переплюнет удивительные творения природы, и вся его деятельность была в его сознании глубоко противоестественна. В голове всплыло воспоминание тополя из детства, с которым он чувствовал всегда особую связь. А его же все-таки тогда срубили.. Сейчас на его месте поставили металлическую детскую площадку из колец и радугообразных сваренных труб. Как жаль, что он тогда его не сфотографировал вместо смазанных птиц.
– Как думаешь, девушка рядом с кондуктором согласится познакомиться? – и только Влада неизменно заботили одни и те же мысли.
– А как же Лиза?
– Лиза? Не уж то ты хочешь со мной о серьезных отношениях заговорить, друг?
– Да, и о таких серьезных отношениях, когда даже не улыбаются друг другу!
– А я и не улыбаюсь. У меня ж там зуб выбили. – Сергею нравился вечный юмористический подход Влада к жизни. Его прямой и прозрачный взгляд на мир не погружал его в темные размышления, чему Сергей завидовал в какой-то степени и смеялся вместе с ним, так как ему казалось, что когда-то это может закончиться. Ему казалось, что в его жизни просто не появилась еще та самая женская особа, которая перевернет все восприятие сущности человеческих взаимоотношений, проще говоря – ему еще никто по-настоящему не разбивал сердце.
Между тем, в глаза остро бросалось все своеобразие людей, которые здесь живут, чувств, которые в Питере можно испытывать, запахов, которые заражают память воспоминаниями. Шумные заведения, фонтаны, сады, блоковские фонари.. И такие запоминающиеся названия вывесок: «Грибоедов», «На Неве», «Карабас-Барабас», бар «Белые но-чи». Но Сергея не покидало чувство того, что он не является частью этой жизни. Будто он смотрел со стороны, не погружаясь в настоящий ход событий. Подумал, что появилось яркое желание сходить развеяться.
И с периодичностью мыслей он с, новым для него трепетом, думал о Таюте. Она была так похожа на Питер: такая изящная, странная и неразгаданная. Он не мог предположить, как она будет выглядеть, что на ней будет надето, что она скажет ему при встрече, и как вообще так вышло, что сейчас он окажется у нее дома. Когда приятели поднимались в квартиру, необъяснимое волнение Сергея выдавала предательская потеря ровного дыхания, поэтому говорил он с паузами, словно спешка– участь неопытных архитекторов.
– Здравствуйте, Таюта.. Это мой приятель.. и коллега.. Влад. Мы вам кое-что принесли. Знакомьтесь.. это.. «Наполеон», – Таюта стояла у окна в белом платье до пола, больше похожем на мужскую рубашку, на шее висели длинные бусы, которые она перебирала своими гибкими пальцами, а волосы, особенно рыжие этим днем, были собраны в лохматую кучку на затылке.
– Какая прелесть! Как же мне правильно с ним поступить?
– Можете выпить с ним чай.
– А я думала, что торт для того, чтобы чай пить с вами.. Но спасибо! – в ее глазах можно было заметить блеск, но сегодня в ней была какая-то легкая туманность, словно ее мысли занимали какие-то важные и серьезные проблемы.
Сергей с Владом оглядывались хаотично по сторонам, заостряя взгляды то на одном, то на другом незаурядном предмете. Чего скрывать – квартира была роскошной, что по какой-то причине огорчило Сергея. Шикарная люстра, подобие которой можно встретить разве что в театре, белое фортепиано, увесистые плотные шторы, закрывающие окна аркообразной формы от потолка до пола. Коричневый старинный сервант на кухне и пустая деревянная хлебница, которая, очевидно, стояла просто для красоты. И каждый свободный сантиметр стен был заполнен произведениями искусства. Стиль ее квартиры похож на барокко – прекрасное среди прекрасного. Только в этом не было ни капли театральности – лаконично и сдержанно. В уме не укладывалось то, что ей захотелось здесь что-то изменить. И более того, теперь ему, Сергею, нужно было придумать, как сделать это место еще лучше.
– В чем возникла потребность изменений?
– Вы знаете, Сергей. Я купила вазу, и она совершенно сюда не идет. – Влад с недоумением смотрел в глаза Сергея, желая увидеть на его лице подтверждения услышанного.
– Вазу?
– Вазу. Взгляните, вот она. Не идет, правда?
– Но, Таюта, извините за нескромный вопрос, почему бы тогда не сменить вазу?
– Мне нравится эта ваза. Ради нее я готова была бы сменить и город, если бы он ей не подходил, – Сергей подошел, чтобы поближе разглядеть уникальную вазу, но ничего особенного в ней не нашел – витражная изумрудная ваза стандартной венероподобной формы. Но в интерьер она, в самом деле, не вписывалась.
– Мы вынуждены вас огорчить, но мы занимаемся проектами помещений, где интерьерный декор совсем не наша..
Влад был обескуражен абсурдности визита, и пытался, уж было, вежливо отказать, как Сергея резко ударило то, за что не сдают сдачи, как бы иногда не хотелось, и это была идея.
– Мы рельефно отштукатурим одну стену зеленым цветом, а вдоль окна выставим экзотические растения в витражных горшках, как ваша ваза.
– Блестяще!
– А здесь можно смело разместить журнальный столик с оранжевым чайным сервизом под цвет ваших искр в глазах, – Сергей вошел во вкус, и Влад сразу понял, в чем обстояло дело, поэтому занял роль многозначительного кивальщика головой.
– Супер!
– А возле пианино поставить большое зеркало, повторяющее форму окон, чтобы зрительно увеличить пространство гостиной.
– Классно, так и сделаем. Когда начнем?
– А когда вы найдете время?
– А я его и не теряла, время не любит, когда его теряют. Поэтому в пределах случайного часа вполне будет хорошо. – Таюта улыбнулась обворожительной и кокетливой улыбкой. Бабушкина кардиограмма показала бы Сергею сейчас аритмию, и он понял, что испытывает сейчас нежелание уходить в высшей степени.
– Таюта, скажите, чем вы планируете занять сегодняшний вечер?
– Сергей, вы очень интересный человек. В вашем понимании то время где-то потерялось, то вечеру нечем заняться, и его, непременно, нужно чем-то занимать. В самом деле – удивительный! Вероятно, вашему другу Владиславу с вами не бывает скучно.
– Еще как бывает! Он у нас умный и от этого иногда бывает занудным.
– Все дело в том, что я просто знаю, куда нам будет правильно двигаться.
– И куда же вы двигаетесь, Сергей?
Таюта подошла так плотно, что на один квадратный метр воздуха для двоих стало слишком мало.
– Сегодня мы двигаемся в сторону бара «Белые ночи», не хотите к нам присоединиться? – Сергей запомнил эту вывеску из окон троллейбуса.
– Вот это по-нашему! – Влад слишком радостно ударил друга по плечу, что Сергей неловко пошатнулся в сторону.
– А я сегодня не могу. У меня дела. Я буду сушить сухари, – чем больше говорила Таюта – тем больше вызывала вопросов. Какие сухари? При чем здесь вообще сухари? Да лучше и не знать этого, чтобы в целом не случилось не знать о ней еще больше.
– Тогда мы пойдем. В мои первые питерские «Белые ночи».
– И даже не выпили чаю с тортом.
– Я уже наслышан, что чай не ценится в здешних краях.
– Тогда.. До свидания.
Сергей сам не заметил, как его что-то задело в диалоге с этой необычной девушкой. Она была определенно загадочна. Секретики всегда вызывают неподдельный интерес. И тон ее еле заметно изменился, и атмосфера повеяла холодом. Но ему как-то туповато не хотелось уходить, что он даже не мог сдвинуть ноги на выход.
– Вы что-то забыли?
– Нет. Вы забыли, – в голове сложилось дважды два.
– Я?
– Вы забыли купить хлеб, чтобы засушить сухари, – и снова Сергей услышал нескромный громкий смех Таюты, мало характерный для такой светской дамы.
– Он у нас зануда, еще и законопослушный. Извиняйте неопытность моего культурного товарища, Таюта. Мы позвоним вам, когда проект будет готов.
Влад как-то излишне всполошился, подхватил Сергея под руку, и они, буквально, вылетели из этих великолепных двух сотен квадратных метров. Когда на улице стало достаточно много места, чтобы наконец высвободить давивший изнутри смех, Влад с лихвой поддался этой прекрасной возможности дыхательного аппарата, чем вызвал полное непонимание в глазах Сергея.
– «Сушить сухари» – значит условно готовиться к какому-то наказанию. Вроде оборота такого, знаешь. Ну ты, друг, дал жару! Хлеб! У нас в армии каждый второй сушил сухари после праздника военно-морского флота. Напьешься и сушишь сухари, как бы тебе наряд вне очереди не всучили за спиртное. Серый?
– Что?
– «Наряд» – это не платье красной барышни, а наказание.
Сергей очнулся из потока своих озадаченных мыслей и треснул Влада локтем за подкол, и вся ситуация наконец-то представилась ему со стороны, от чего он уже сам не мог сдеражть нахлынувший хохот. Как же надо было так выставить себя полным дураком! «Вы забыли купить хлеб» – до стыдного смешно! Но что такого происходит в ее жизни, что она готовится к чему-то неприятному? Эта мысль встала перед глазами темным пятном, какие бывают на глазах, если сильно надавить на веко.
На улице уже заметно стемнело, но воздух оставался по-летнему теплым и обнадеживающим. Сергей не мог отделаться от чувства неловкости, и ему так хотелось поскорее принять «обезболивающий» в баре на углу перекрестка. Вообще, по этой же самой причине Сергей всегда любил читать. Книги, как и алкоголь – заглушают весь внешний шум. Но бабушка говорила, что алкоголь в крови провоцирует непродуктивную работу сердца, поэтому в сложных ситуациях Сергей привык читать книги – действенно и совершенно безвредно. Вообще, «книжный запой» очень даже хорошая практика, только вся ее проблема в том, что алкоголь действует гораздо быстрее.
– Влад, я приметил, что в этом городе у всех людей есть какие-то свои странности, – Влад наполнял до краев очередную рюмку за барной стойкой.
– Во мне нет никаких странностей.
– Да и ты не исключение.
– Чем же это?
– Обычные люди закусывают фруктами после водки.
– И что же?
– А ты закусываешь фрукты водкой, – апельсины в фруктовой тарелке были для Влада слишком кислыми, поэтому он закидывал в рот дольку апельсина и запивал ее водкой, чтобы апельсины не скручивали язык в трубочку.
Алкоголь действительно быстро оказал эффект на мозг, заблокировав функцию ясного восприятия окружающего пространства, но мозг оставался по-прежнему способным к размышлениям, идейно ясным и даже дотошным. Четкость речи имела под воздействием определенные дефекты, и движения стали нелепыми. Но голова.. голова создавала в голове проекцию прошедших событий дня, и такой, совершенно прекрасный, образ Таюты. Темное пространство бара с тусклым светом только помогало воображению не замечать окружающие предметы и видеть только картинку в голове. Вероятно, это такая концепция, чтобы легче погрузиться в мир иррационального.
После нескольких закусок апельсина Влад отправился обольщать столик веселых раскрепощенных дам, а Сергей прямо в ту минуту в баре, в своей собственной голове, вел абсолютно несуществующий разговор с образом восхитительной девушки, перед которой он чувствовал жгучую неловкость. После еще пары горячительных рюмок, разговор уже звучал в воздухе.
– Да, и что же с того, что «сухари» для меня совершенно примитивный объект питания? Да, мне не приходилось ранее попадать в подобного рода ситуации, и это не дает право характеризовать меня зеленым мальчишкой! И я, собственно, не вижу ничего плохого в зеленом цвете. Да вы же, милая леди, сами выбрали вазу изумрудного оттенка, а в интерьере он оказывает крайне положительный эффект на эмонци.. хм.. эмоциональное состояние, а сами так скоропостижно меня прогнали! –
Сергей сделал легкую передышку и тоже закусил апельсин, – Да даже если и вспомнить ту картину зеленой женщины – не вы ли утверждали, что уродливое имеет иногда свои привлекательный черты? Да, во мне тоже есть изъяны, но все лишь от того, что я был взволнован обществом прекрасной блоковской незнакомки: «Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине.»!3
– In vino veritas4, Сергей! – он слегка вздрогнул, представляя, что натурально сошел с ума. И пятно из глаз обрело совершенно четкие контуры. Такие изящные и очень притягательные контуры.
– Вам пора избавляться от этой привычки, Таюта.
– Какой же?
– Ставить меня в неловкое положение.
– Я лишь хочу сказать, что я вас не прогоняла, вы сами ушли.
– Подслушивать чужие диалоги – это тоже плохая привычка.
– Вы сидите здесь один уже с получаса.
– Я был не один.
– А с кем же?
– С вами.. Но не знал, что вы действительно здесь.
– Да, наблюдала за вашей плохой привычкой.
– Желаете дополнить свою коллекцию еще одной плохой привычкой?
– С удовольствием!
– Что будете? Вино, коньяк или шампанское? Будь я котом Бегемотом – предложил бы вам чистый спирт, – как же он уже любил слышать ее смех. Каждый раз такой чистый, исходящий из самых глубин ее напрягающегося живота.
– Я буду водку.
– Водку?
– Да, водку. Пять рюмок, – в этот момент Таюта абсолютно естественно выдвинула бармену два пальца.
– Но вы показываете два, Таюта.
– Это римская пять. Я в школе сначала выучила римские цифры. Так и привыкла. Приношу извинения, мне пять рюмок водки, – Сергей вспыхнул от смеха, наклонив голову почти до столешницы.
– А если, скажем, вам нужно будет показать шесть?
– Нет, шесть это уже много. Поэтому хватает до пяти.
– А что после пяти?
– А после пяти я не пью.
– Шестая рюмка – ваш предел?
– Я имела ввиду после пяти утра – ее своеобразие кружит голову.
Сергей внимательно изучал Таюту: каждое ее движение, слово, жест, мимику, замечал моменты, когда начинают проявляться впадинки на ее щечках, смотрел, как она характерно перебирает пальцы на руках, как вздымаются ее упругие светлые кудри.
Она была той женщиной, которая уже перешагнула грань наивного и неуклюжего детства, но сохранила в себе его очарование и непосредственный взгляд на мир. Она непринужденно выражала свое нестандартное мнение на все, что окружало ее, но уже определенно приобрела тайную уверенность в своей женской красоте.
За один вечер Сергей узнал, что она любила чистить мандарин так, чтобы отрывались именно большие кусочки кожуры, не любила пальцы, когда они морщинятся от воды, любила угадывать, на что похожа форма неровного блинчика на сковороде, обожала загадки на фантиках конфет, не любила, когда сахар сыплется мимо кружки и прилипает к ступням, не любила, когда ноги ночью путаются в одеяле, любила звук трескающейся морозной лужицы и просто не переносила сильный запах чужих духов. А еще она считала до трех и принимала решение. Разве можно принимать решения так быстро? Но она вся была сущной спонтанностью.
Вдруг посередине разговора Таюта соскочила и начала танцевать – так плавно, с закрытыми глазами, сказала лишь: «Это моя любимая песня!». Она так чувствовала музыку, ее ритмичное звучание и создавала такие же, попадающие в такт, движения. Казалось, она чувствует весь мир. Когда ее песня закончилась, Таюта захотела выйти на улицу освежиться. Подошла к барной стойке, опустила руку в маленькую черную сумочку и достала блок сигарет. Была уже глубокая ночь, и, слегка заметный, белый оттенок неба.
– Это те самые питерские белые ночи?
– Нет, понимаете, Сергей, – сказала, Таюта, закурив сигарету, – настоящие питерские белые ночи – это когда на ночь приглашает не мужчина, а женщина.
– Этот город нравится мне все больше. А что такое тогда упавшие питерские облака?
– А это я расскажу после белой ночи.