Ли Тэмуль
Дерево красной птицы
Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Они забыли о пророчестве и вернулись к своим делам.
Однако Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах: «В ночь, когда Черный дракон поглотит Луну, из огня родится дитя, которое станет спасением для народа Когурё». Она вспомнила ту роковую ночь, когда едва не погибла, стоило увидеть свет, и большой уродливый шрам на левой ноге протяжно заныл, вторя ее переживаниям.
Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.
Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.
Время шло, и Кымлан уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. Позабыла, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Она томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Здесь было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в грязную, пропитанную кровью и по́том одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила. Несколько раз к ней приходил сгорбленный, худой старик, обвешанный какими-то странными амулетами, чтобы промыть и перевязать рану, бормоча что-то под нос.
Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности спасти ее. В его чувствах она не сомневалась ни капли – знала, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.
Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам, древо всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему все свои тревоги и спрашивая совета, как у доброго друга.
Когурё… Родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика, чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, как и то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё – воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, – не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает.
И вот какая досада: Избранная Небесами вдруг стала пленницей некогда завоеванных варваров…
Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала истертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее было только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо. Однако где-то в глубине души она была благодарна сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и, в общем-то, относился к ней с уважением. Конечно, он скорее просто жалел женщину, попавшую в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день приносил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и она не прекращала придумывать план побега.
Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Когда Даон заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, то рассвирепел и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он, по обыкновению, ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.
– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением руки запахивая на груди легкий ночной халат. Он совершенно не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, словно пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.
– Я не собираюсь отвечать, – отрезала она и отвернулась, сердито сопя.
Кымлан не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считал ее Избранной. Это давало какую-то надежду на то, что ее, по крайней мере, не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ценность. А с другой, она понимала, что обман раскроется сразу, как прибудет гонец из Куннэ, и Мунно узнает, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.
Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, с детства подвергаемая насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к мохэ. Наун – всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в Кымлан – сначала наотрез отказался, но в конце концов она убедила его, сказав, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, она оказалась в плену, а ее будущее было весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывали, как нарисовать линию ее судьбы: прямой и ясной или же тонкой и извилистой? А может быть, вообще оборвать ее прямо сейчас.
– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, отчего полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.
– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.
– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сперва не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча. – Мунно усмехнулся, не мигая глядя на нее исподлобья.
– Где мой меч? – Кымлан пропустила оскорбление мимо ушей, поклявшись себе отомстить за него позже.
– Он так дорог тебе? Почему? – Он шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч и внимательно осмотрел клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?
– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.
– Странно… – протянул Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит сути твоего предназначения, о котором говорится в Пророчестве.
– Потому что только войной можно добиться мира.
Кымлан стало больно оттого, что он задел чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что в течение всей жизни пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду она не могла, иначе они с Чаболем лишатся единственного шанса на спасение.
– Ты, верно, очень гордишься своей страной. – Мунно презрительно скривился. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной и огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, проливая реки крови невинных людей.
– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения. – Вскинув голову, Кымлан смело посмотрела противнику в глаза, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.
– А как же мой народ? – тихо поинтересовался Мунно. – Однажды я стану вождем и буду заботиться о своих людях так же, как твой Владыка о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?
– Победитель имеет право на награду, – отрезала Кымлан.
– По-твоему, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – В голосе Мунно зазвенели металлические нотки, однако Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.
– Так устроен мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.
– Значит, я по праву сильнейшего тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – В глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан почувствовала, как воздух между ними заколебался от его ярости.
– Я пленница. Это твое право.
Он отошел от стола и медленно направился к ней. В его обманчиво расслабленной позе таилось столько угрозы, что Кымлан даже перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но она не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край лежанки.
Мунно встал перед ней, и Кымлан увидела, как часто вздымается его грудь в такт дыханию. Он наклонился, чтобы их лица оказались вровень – настолько близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Подобное она позволяла лишь одному человеку, и от близкого присутствия чужого мужчины у нее в душе поселился необъяснимый, бесконтрольный хаос.
Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам разливался огонь. Ее сердце заколотилось так, что она чуть не задохнулась. Слегка сжав шею пленницы, Мунно опасно улыбнулся и дернул ее вверх, заставляя вскочить на ноги. Он молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться его ударить или хотя бы отцепить ладонь, но не могла пошевелиться и лишь сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не подняться. Поэтому всеми силами давила в душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.
– Мунно! Мунно! – Громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.
Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.
– Что случилось? – ровно спросил Мунно.
– Из Когурё пришел ответ.
Глава 3. Наун
Длинные коридоры дворца все не кончались, а Наун сгорал от нетерпения и волнения. Сегодня должно все решиться: сохранит ли он честь или станет негодяем, не сумевшим спасти любимую женщину. Слуги безмолвно семенили следом, пытаясь поспевать за его широким шагом.
После того рокового письма от мохэ он почти не спал, проклиная себя за свою королевскую кровь, которая сковывает его по рукам и ногам. За то, что спасся и оставил Кымлан в жестоком кровавом месиве один на один с врагами – бросил ее в лапах смерти, оправдывая себя выполнением государственного долга.
Дома его встретили как героя. Первое задание, которое поручил ему отец, наконец-то признав, что младший сын вырос, Наун выполнил, но какой ценой – не волновало никого. Сколько раз он силился вернуться, но каждый раз его останавливали королевские слуги. Никто не позволял ему быть мужчиной, который хочет спасти любимую женщину. Советник Ён установил за ним круглосуточное наблюдение, и без его ведома принц не мог сделать ни шагу. Ведь Наун был сыном Владыки, и его жизнь принадлежала не ему, а Когурё.
Верный слуга Набом, тайно отосланный обратно, не смог найти Кымлан среди множества трупов. Это оставляло надежду, что она жива, но, возможно, находилась в плену.
И письмо наглого мохэского ублюдка подтвердило его худшие предположения.
Наун не раз убеждал отца пойти на уступки и вызволить, выкупить, отбить девушку у мохэсцев, но Владыка каждый раз отвечал одно и то же:
– Это вопрос государственной важности, и решение принимать не нам с тобой. На Совете министров все обсудим и придем к общему мнению.
Когда дело касалось неудобных вопросов, отец предпочитал не брать на себя ответственность и предоставлял министрам право все решать за него. К чувствам сына он всегда относился снисходительно, не пресекая их с Кымлан тесную дружбу, но и не одобряя. Скорее всего, он считал это безобидной детской привязанностью, которая ослабнет сама собой, когда Наун станет вести себя подобающе статусу и женится на дочери какого-нибудь важного советника.
Наун ждал Совета с ужасом, хоть в глубине души и предчувствовал его исход. Сердце рвалось к Кымлан, разлеталось на ледяные осколки при мысли о том, как над ней, совсем юной девушкой, изгаляются варвары, у которых не было ни малейшего понятия ни о чести, ни о благородстве. А самое главное, что делать ему, если министры не согласятся на условия мохэ?
Полы длинного шелкового одеяния развевались от его решительных шагов. Руки сжимались в кулаки от страстного желания любой ценой защитить свою любовь. Ради Кымлан он готов был биться до конца. Но позволят ли ему хотя бы попытаться?..
В зал Совета Наун пришел одним из первых и пытался по непроницаемым лицам прибывающих определить их вердикт. Каждый из государственных мужей был здесь с уже готовым решением и теперь почтительно ждал появления Владыки.
Наун не знал, сколько прошло времени, но каждое мгновение ожидания казалось ему бесконечным. Наконец обтянутые тканью двери распахнулись, и вошел государь, поддерживаемый под руки слугами. Сердце Науна бухнуло в груди, а члены Совета поднялись со своих мест, низко кланяясь Владыке. Грузно опустившись на трон, он обвел присутствующих тяжелым взглядом.
Несмотря на волнение, внутри у Науна что-то болезненно сжалось: некогда высокий, статный правитель сейчас выглядел больным и уставшим. Потухшие глаза безучастно смотрели на подданных, и, казалось, ему было все равно, о чем они будут говорить. Время никого не щадило. Даже самых могущественных и сильных духом людей превращало в призрачную тень прошлого, жалкое подобие себя самих.
– Мы не можем жертвовать данью, которая нужна нашему народу, ради нескольких солдат, – громко и категорично заявил Первый советник.
Присутствующие согласно закивали.
Наун сжал челюсти. Втайне он всегда ненавидел этого властного, непоколебимого мужчину, за плечами которого было бессчетное количество выигранных битв. Слава великого полководца тянулась за ним длинным, гордым шлейфом. И хотя сейчас он был стар, все равно никто не смел перечить уважаемому в прошлом генералу, который до сих пор контролировал армию Когурё и имел огромное влияние на министров. Его Наун опасался больше всех.
– Хочу напомнить, что среди этих солдат Избранная. Или вы забыли о Пророчестве? – Наун знал, что это слабый аргумент, но он должен был хотя бы попытаться воззвать к совести сановников.
– Избранная? – фыркнул в седую бороду советник. – Ваше Высочество, вы уже слишком взрослый, чтобы верить в сказки.
– Это не сказки, а предсказание придворной жрицы! Разве вы не боитесь гнева Небес? – вскричал Наун, понимая, что с каждым сказанным словом надежда спасти Кымлан утекает, как песок сквозь пальцы.
– Даже жрецы могут неправильно истолковать знаки Неба. Неужели кто-то из здесь присутствующих действительно считает, что дочь начальника дворцовой стражи – Избранная? – Советник обвел грозным взглядом молчаливых чиновников и, не услышав возражений, удовлетворенно ухмыльнулся. – Владыка, я считаю, что возвращать мохэсцам собранную таким трудом дань ради нескольких человек – бессмысленно и нелепо. Это огромные убытки!
– И вы считаете справедливым обречь на бессмысленную смерть воинов, которые преданно служили Когурё? Они наши люди, они когурёсцы! – вскипел Наун, стукнув кулаком по столу, и вскочил на ноги.
Члены Совета возмущенно зароптали, косо поглядывая на разбушевавшегося принца.
– Они присягнули государю. Их долг – отдать жизнь ради благополучия страны, – отрезал Первый советник.
– Но… но Кымлан – женщина! Неужели мы бросим ее и даже не попытаемся спасти? Это бесчеловечно! Мы должны защищать слабых! – Наун задыхался, осознавая, что проиграл, даже не успев вступить в битву. Он должен был придумать что-нибудь еще, заранее выстроить тактику и аргументы, и в первую очередь спрятать эмоции подальше. Но сейчас он был в панике и не мог себя контролировать. Именно поэтому отец никогда не принимал его всерьез, считая лишь взбалмошным мальчишкой.
– Женщина? – По тонким губам Первого советника скользнула мерзкая ухмылка. – Место женщины дома, рядом с мужем и детьми. Никто не вынуждал ее идти в поход. И именно вы, Ваше Высочество, приняли ее клятву и собственноручно вложили меч в руки. Так чего же вы сейчас хотите от Совета? Кымлан знала, на что шла.
– Твой дед, великий завоеватель Квангэтхо, много лет назад подчинил мохэ, – подал голос отец. – Наши земли истощены, люди голодают. Без экономической поддержки покоренных племен мы не выживем. Ты, как принц, должен это понимать и не давать волю чувствам!
– Владыка, уверен, Его Высочество все это хорошо понимает. – Министр Ён встал и низко поклонился. Это был единственный человек в Совете, к которому Наун испытывал симпатию. Ён Чанмун, молодой, хитрый и смекалистый мужчина, по какой-то неведомой причине всегда поддерживал его и всячески помогал. – Давайте успокоимся и проголосуем. Нет смысла обсуждать это дальше.
Наун в смятении сел обратно и уставился перед собой, чувствуя себя так, словно смертный приговор сейчас будет вынесен именно ему.
По залу Совета пронесся тихий гул голосов; присутствующие зашуршали широкими рукавами и одновременно подняли деревянные таблички.
Сколько красных?.. Одна, две, три… все, кроме министра Ёна.
Плечи Науна опустились вместе с глухим стуком табличек о стол.
Последнее слово оставалось за отцом, но нечего было и надеяться на положительное решение.
– Ресурсы государства важнее, чем несколько человек.
Наун в отчаянии сжал руки в кулаки. И на что он рассчитывал? Что для этих стариков из Совета, застывших в далеком прошлом, будет важна его Кымлан и их любовь? Смешно и нелепо. Ярость и отчаяние стучали у него в висках, рождая в голове безумные идеи. Рассудок потерял свою силу, уступая место оголенным, горячим эмоциям. Желанию вопреки всему спасти любимую.
Он вихрем вылетел из зала Совета и ринулся к своим покоям, но при виде высокой фигуры остановился. Его обдало холодом от потухшего взгляда карих глаз – так похожих на глаза Кымлан, но совершенно лишенных жизни.
Ему навстречу медленно шел генерал Чильсук, отец Кымлан.
– Ваше Высочество. – Он склонился в почтительном поклоне. Несмотря на возраст, начальник дворцовой стражи, когда-то воевавший в армии самого Квангэтхо, не потерял горделивой осанки и величественности, которая всегда отличала воинов старой закалки. Воинов прежней Великой эпохи завоеваний.
Наун не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Он знал, как Чильсук любил дочь, и ему страшно было даже представить, что тот сейчас переживает.
– Простите меня, генерал, – прошептал принц, опустив голову.
Отец Кымлан пришел сюда узнать решение Совета, и Наун был в ужасе оттого, что именно ему придется озвучить страшный вердикт. Под взглядом начальника стражи он будто заживо сгорал от стыда и вины за то, что не уберег Кымлан. Ни тогда, ни сейчас.
Чильсук покачнулся, но устоял на ногах. Его лицо исказила мука. Он все понял.
– Я спасу ее, обязательно спасу! – горячо прошептал Наун, но генерал резко оборвал его:
– Нет! Не делайте этого! Не клеймите позором имя моей дочери. Она бы не простила себе, если бы навлекла неприятности на королевскую семью и тем более на вас. – В его потухших глазах вспыхнул огонь.
– Но она же ваша дочь, как вы… – Наун опешил, даже не предполагая, что честь воина окажется для Чильсука важнее жизни единственной дочери.
– Если бы Владыка отдал приказ вызволить Кымлан из плена, я бы первый бросился ее спасать. Но мы – солдаты, и присягнули государю. Если нарушим приказ, то вся наша жизнь потеряет смысл. Я хорошо знаю свою дочь, и она была готова к этому, иначе бы отказалась от похода. Позвольте ей умереть как воину.
Генерал склонил седую голову, и у Науна опустились руки. Единственный человек, на поддержку которого он рассчитывал, только что отвернулся от него. Принц видел, с каким трудом Чильсук держит лицо, и его сердце разрывалось от жалости. Доблестный генерал не мог запятнать свою честь, даже когда на карту была поставлена его семья. Вот почему народ Когурё не проигрывал: верность, самоотверженность и горячая любовь к родной стране всегда были для когурёсцев на первом месте.
Но Наун был молод и пока не научился ставить интересы государства выше собственных. И, несмотря на решение отца и предупреждения Чильсука, решил рискнуть всем.
Едва дождавшись темноты, Наун коротко кивнул верному, молчаливому Набому и тихо выскользнул в двери. Он огляделся по сторонам, уже приготовившись к сражению с охранявшими его стражниками, но с удивлением обнаружил, что возле покоев никого нет. Возможно, отец подумал, что после решения Совета вопрос о пленных закрыт. Но он ошибся. У Науна не было никакого плана – только решимость и любовь, которые приказывали нарушить волю Совета и спасти любимую любой ценой. И даже ценой своего положения. Он не мог просто остаться во дворце и жить спокойной, сытой жизнью.
В королевской опочивальне лампы были потушены, а значит, отец уже спал. Не давая себе времени на раздумья, Наун перемахнул через каменный забор и помчался к конюшне. У него не было возможности заранее подготовить лошадей, поэтому он был собран и готов к предстоящему сражению с караульными. Набом следовал за ним по пятам, не задавая никаких вопросов и по многолетней привычке подчиняясь хозяину.
Дорога была пуста, по пути им не встретилось ни одного человека, и лишь сапоги, шуршащие по каменной крошке, нарушали тишину безлунной ночи. Тем громче и неожиданнее в непроглядной темноте зазвенел металл, когда острый клинок со свистом рассек воздух в опасной близости от горла принца. Наун отшатнулся так резко, что чуть не опрокинулся на спину.
Из мрака один за другим появлялись факелы, которые осветили высокую фигуру, вышедшую из-за угла.
Наун мгновенно узнал министра Ёна, который, заложив руки за спину, неспешно приближался к беглецам.
– Что вы делаете здесь в такой час, Ваше Высочество? – Он остановился и знаком показал державшему меч воину опустить клинок.
– А вы? – задыхаясь, спросил Наун и оглядел личную охрану министра. Что он задумал?
– Как видите, пришел спасти вас от огромной ошибки. – На молодом лице с едва обозначившимися бородкой и усиками отражалось глубокое разочарование.
– Это вы убрали стражу от моих покоев? – Наун мысленно прикидывал свои шансы добраться до конюшни, если вступит в бой с охранниками министра. К сожалению, их было не менее двух десятков, и даже такой первоклассный боец, как Набом, не сможет их одолеть.
– Я предвидел, что вы совершите какую-нибудь глупость и опять впадете в немилость. Уж лучше о вашем промахе буду знать только я.
– Это вас не касается. Сделайте вид, что ничего не видели, – быстро проговорил Наун и дернулся в сторону, но меч вновь зазвенел над его ухом, заставляя остановиться.
– Ошибаетесь. Я министр Когурё, и меня касается все, что может навредить стране, которой я служу. А вы сейчас самый опасный враг. – Ён Чанмун склонил голову, словно извиняясь за дерзкие слова.
– Я должен хоть что-то предпринять, разве вы не понимаете? – К своему стыду, Наун услышал в голосе слезы. Это было очень унизительно.
– Хорошо, я вас отпущу. Что же будет дальше? – деловито продолжил молодой министр. – Нарушив приказ государя, вы тайком проберетесь в племя мохэ. Вас непременно схватят, и тогда ваш отец и вся страна окажутся в опасности. Представьте, какие требования выставят мохэ, захватив в заложники такого, как вы?
– Я не могу… не могу отказаться от Кымлан… – прошептал Наун, бессильно опуская руки.
– Вы уже отказались от нее, когда вернулись в Когурё и оставили ее биться с мохэсцами. Вы сделали свой выбор и готовы были смириться с ее смертью. Так что же изменилось сейчас?
– Она выжила и нуждается в моей помощи.
– Вы никому не можете помочь, если у вас нет силы. А сила – это власть.
Тяжелое молчание повисло в узком переулке.
– Что вы хотите этим сказать? – тихо осведомился Наун. В свете факелов лицо министра выглядело устрашающе.
– Вы умны и прекрасно понимаете, о чем я говорю. – Кривая усмешка исказила губы, обрамленные редкой растительностью. – Вы должны стать сильнее, чтобы защитить то, что вам дорого. А теперь… возвращайтесь к себе, пока Владыка не узнал о вашем сумасбродном поступке.
Наун колебался. Бушевавшие внутри чувства раздирали его на части, однако он понимал, что Ён Чанмун прав. Он ненавидел свою беспомощность и необходимость повиноваться, то, что должен проявлять как младший сын. Родившись принцем, он был никем. Его слово было пустым звуком.
– Что мне делать, министр? – Наун чувствовал себя опустошенным и растерянным. Трусливым, жалким и глубоко несчастным.
– Когда придет время, просто возьмите мою руку, и я позабочусь, чтобы вы получили все, чего пожелаете.
Прохаживаясь по тихому дворцу, Наун не переставал размышлять о словах министра Ёна.
Что он имел в виду? Предлагал получить власть? В королевской семье это значило только одно: стать Владыкой, – но одна мысль об этом была равносильна измене. Старшего принца Насэма уже давно объявили наследником престола, и до сегодняшнего вечера Наун не мог даже представить себя на его месте. Это было слишком невероятно. Хотя в истории Когурё были случаи, когда младший сын становился Владыкой, Наун никогда не считал себя достойным трона. Поэтому слова министра стали для него полной неожиданностью. Он не был мудр, как Насэм, не столь образован и, что греха таить, не умел владеть собой так, как следовало Владыке.
Ён Чанмун был прав: сегодняшним безрассудством он едва не поставил под удар благополучие страны. Так почему же министр так сказал? Зачем бросил зерно сомнений в совершенно не плодородную почву, ведь оно там никогда не прорастет? Если его хорошо не поливать…
Ночь выдалась безлунной, а небо с вечера затянули тяжелые облака, обещая пролить дождь. В сумраке Наун едва различал каменный мост, переброшенный через водоем возле покоев принцессы Ансоль. Погрузившись в переживания, он даже ни разу не навестил ее, не спросил, как она, не утешил, ведь Кымлан была важна и для нее.
Поднявшись на мост, Наун оперся на перила и уставился в черную воду, которая не отражала ничего, кроме тьмы в его душе. От пруда пахло тиной и илом.
– Она вернется. – Нежный голосок прозвучал совсем рядом, и теплая рука мягко легла на его плечо.
– Сестра! – Наун вздрогнул от неожиданности и повернулся. Он даже не услышал, как она подошла! Поскольку глаза его привыкли к темноте, в черноте ночи Наун различил блеск глаз и мягкую улыбку Ансоль. Принцесса была гордостью королевской семьи, величайшей драгоценностью, которую ни отец, ни братья не хотели никому отдавать. Красивая, тонкая, добрая, нежная, как небесное создание.
Ансоль встала рядом, повторяя позу брата, и заглянула в непроглядную тьму маленького пруда.
– Ты знаешь Кымлан, она не сдастся просто так. Она же Избранная!
– Но в это никто не верит…
– Главное, чтобы верила она.
Наун посмотрел на тонкий профиль младшей сестры, погружаясь в далекие воспоминания, словно увязая ногами в илистом дне.
– Братик, разреши мне поиграть с вами! – захныкала маленькая Ансоль и сердито топнула ножкой.
Не обращая внимания на просьбы сестры, Насэм и Наун бегали вокруг пруда с деревянными мечами и изображали великих полководцев. Все они были погодками, но братья вели себя так, словно были гораздо старше своей семилетней сестры.
Наун на секунду остановился и показал сестре язык.
– Ты девчонка, тебе нельзя играть с нами!
– Это война! – заявил Насэм, важно выпрямив спину.
– Почему, братик? – совершенно искренне спросила Ансоль. Она была единственной девочкой в королевской семье, и ей очень не хватало подруг. Братья относились к ней свысока и постоянно дразнили, что если она будет себя плохо вести, то отдадут ее в жены конюху. После этого принцесса в слезах убегала прочь, но в этот раз не успела – услышала незнакомый звонкий голосок:
– Глупый мальчишка, думаешь, девочки не могут играть в войну? – Девочка примерно одного возраста с Ансоль спрыгнула с дерева. Она была одета в некогда красивое шелковое платьице, сейчас перепачканное грязью и зелеными следами от травы. На розовых башмачках налипли комья влажной грязи.
– Кто ты такая, замарашка? – Наун высокомерно вскинул голову, но не отвернулся и продолжил с интересом рассматривать незнакомку. Он привык к повиновению сестры, и его удивила дерзость какой-то девчонки.
– А ты? – в тон ему ответила девочка, бесстрашно надвигаясь на принца.
– Я… Да ты хоть знаешь, кто я? – взорвался Наун, поразившись такой наглостью. – Я принц!
Видимо, он ожидал, что его заявление произведет эффект, но девочка лишь усмехнулась и подошла к нему почти вплотную. Она хитро прищурилась, глядя на обескураженное лицо мальчика.
– Спорим, я смогу победить тебя на мечах?
– Ты? Кто ты такая, чтобы… – Он не мог подобрать слов от возмущения.
– Если выиграю я, то ты больше не будешь обижать сестру, – не спрашивала, а утверждала она.
– Негодная девчонка, ты не знаешь своего места! – На щеках Науна выступили красные пятна.
Девочка снова усмехнулась и ловким движением выбила у него из рук деревянный меч, который отлетел в сторону. Не успев среагировать, принц смешно открыл рот от удивления. Застыв истуканом, он наблюдал, как его соперница поднимает оружие с земли и с видом победителя подходит к нему.
– Ты такой глупец! Еще называешь себя принцем! – С этими словами девчонка звонко стукнула его по лбу деревянным кончиком.
Потрясенный ее действиями и неожиданной атакой, Наун невольно отступил назад и, поскользнувшись на мокрой траве, плашмя рухнул в пруд.
– Ваше Высочество! – заверещали подбежавшие слуги.
– Бежим? – прошептала незнакомка и, схватив Ансоль за руку, кинулась наутек.
Воспоминание об их первой встрече теперь казалось далеким, как внезапно выглянувшая из-за облаков луна, осветившая и погруженный в темноту двор, и маленький пруд, и печальную Ансоль. Но если Кымлан верит, что она Избранная, то в это должны верить и они. Верить и ждать ее.