Ли Сонён
Аптека сердечных дел семьи Ботеро

Полная версия

От любви есть только одно средство: любить еще больше.

Генри Дэвид Торо

보테로 가족의 사랑 약국

BOTERO FAMILY'S LOVE DRUGSTORE

No part of this book may be used or reproduced in any manner whatever without written permission except in the case of brief quotations embodied in critical articles or reviews. Russian Translation Copyright © 2024 by AST PUBLISHER LTD Russian edition is published by arrangement with Clayhouse Inc., through BC Agency, Seoul.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Корейского института литературного перевода

보테로 가족의 사랑 약국

The Botero's family love drugstore

Copyright © 2022 이선영 (Lee Sunyoung) Originally published by Clayhouse Inc.

All rights reserved.

©  Евдокия Маликова, Февралина Королёва, перевод на русский язык, 2024

© ООО «Издательство АСТ, 2024

Афродита и Гефест

С первого взгляда может показаться, что зданию аптеки, приютившемуся между старенькими двухэтажными домами, здесь не место: поблизости нет ни одной клиники. Однако вывеска не обманывает – здесь располагается «Аптека сердечных дел».

Раньше на этом клочке земли площадью около шестидесяти квадратных метров находился склад. Его построили несколько десятков лет назад и сдавали логистическим компаниям для хранения продуктов. Сначала нужно было внести депозит в размере двух миллионов вон, а потом ежемесячно выплачивать триста тысяч вон за аренду. За все время у склада сменилось несколько хозяев, и в конце концов, расплывшись уродливым пятном, он занял весь двор, примыкавший к жилому дому. Потом его переделали в аптеку.

Если выйти из квартала со старыми двухэтажными домами, пройти мимо рынка и пересечь автостраду, то попадешь в новый квартал со стройными рядами многоэтажек, увешанных многочисленными вывесками аптек и всевозможных клиник. Через старый и новый район тянется Душевная улица.

– Совершенно ясно, что это место нам очень подходит. Мы не потянем аптеку в новом районе – огромный депозит, налоги, и все это не меньше миллиона вон в месяц. А такое помещение нам в самый раз. На цокольном этаже – лаборатория, а на первом – торговый зал.

Мадам Хан улыбнулась, рассчитывая, что Хёсон согласится с ее доводами. Предложение выгодное, но каким образом из амбара, построенного сорок или даже пятьдесят лет назад, можно сделать аптеку? Хёсон недовольно покачала головой.

Мадам Хан развела такую бурную деятельность, что ее возбуждение передалось и отцу, который пребывал теперь в несколько взбудораженном состоянии. Крупный, словно медведь, на первый взгляд он казался абсолютно спокойным, но его выдавал персиковый румянец на круглых, как у младенца, щеках, выступающих из-под роговой оправы очков. Возможно, отец загорелся идеей аптеки сильнее, чем мадам Хан, а она лишь умело распаляла в нем это желание.

После ремонта склад постепенно стал превращаться в аптеку. Как-то, возвращаясь с работы домой, Хёсон проходила мимо витрины, и ее заметила мадам Хан, которая, закатав рукава, мыла полы. Женщина вышла на улицу, бросила Хёсон тряпку и поручила вымыть витрину. Девушка подчинилась, но задание выполняла без особого усердия.

– Пойми, это наше единственное спасение, – вкрадчиво произнесла мадам Хан, словно приглашала Хёсон вступить в какое-то тайное общество.

– Ты правда думаешь, что дело пойдет?

– Разумеется. Если ты присоединишься к нам с отцом, нас точно ждет успех.

Откуда только такая уверенность?!

– А зачем вам я?

– Для пользы нашего семейного бюджета.

«Нашего»? Когда это они стали семьей, объединенной словом «мы»? В этот момент у Хёсон непроизвольно вырвался удивленный возглас:

– И что конкретно от меня требуется?

– Консультировать клиентов. У тебя как-никак диплом психотерапевта.

Сейчас Хёсон работала музыкальным психотерапевтом по временному контракту в одной из частных клиник. Она выбрала это направление, поскольку оно считалось перспективным, но найти постоянное место работы оказалось не так-то просто. Хёсон частенько размышляла о деле, которым занималась, особенно когда, общаясь с клиентом, вдруг понимала, что наружу вылезают собственные травмы. А ее учили так: чтобы начать лечить других, сначала необходимо проработать свои проблемы. Возможно, ей самой не помешала бы консультация специалиста. Психотерапевт не должен принимать близко к сердцу боль пациента, иначе вместо одного утопающего в пучине тревожных мыслей и чувств будет уже двое. Но видимо, Хёсон еще не научилась отстраненно воспринимать чужие печали. Слова мадам Хан озадачивали: действительно ли пригодится ее диплом?

Поразмышляв, Хёсон попыталась было что-то возразить, но мадам Хан забросала ее увесистыми доводами, так что девушка, кое-как разделавшись с витриной, опустив плечи, побрела на нижний этаж, где располагалась «лаборатория сердечных дел», как гордо прозвала мадам Хан это укромное помещение.

Сколько себя помнила Хёсон, лаборатория отца всегда находилась в подвале. Поженившись, они с мадам Хан собрали все, что было у них за душой, и купили дом, стоявший вплотную к бывшему складу. Их убеждали, что он построен всего каких-то пятнадцать-шестнадцать лет назад, однако выяснилось, что ему уже исполнилось полвека. В домах старой постройки, на подземном этаже, располагались подвалы, где раньше, до появления бойлеров, хранился уголь, которым отапливались верхние комнаты. Стоило спуститься по лестнице со стороны сада, как перед глазами представало помещение площадью шестьдесят квадратов. Его быстро очистили от хлама, и бывший угольный склад превратился в пространство, которым безраздельно владел отец. У каждого в доме было свое место: у Хёсон – мансарда, у мадам Хан – первый этаж, а у отца – подвал. Как масло не смешивается с водой, так и их жизни не растворялись друг в друге.

Когда Хёсон смотрела на папу и мадам Хан, ей невольно вспоминалась супружеская пара греческих богов – Афродита и Гефест. Афродита была богиней любви и красоты, а ее муж Гефест привлекательной внешностью похвастаться не мог, зато был мастером на все руки, именно поэтому ему поклонялись кузнецы. В отличие от трудяги Гефеста, который уходил в работу с головой, забывая про все на свете, Афродита слыла персоной ветреной. Хёсон предполагала, что именно история этой пары легла в основу известной сказки «Красавица и чудовище». И все-таки она не могла понять, каким чудом мадам Хан и отец умудрились найти между собой что-то общее. Чем «чудовище» могло привлечь «красавицу»?

Отец был старше и не отличался красотой, так что, разумеется, он влюбился в мадам Хан с первого взгляда. Она же описывала их прошлое непонятным словом «эро». Это резкое и холодное слово звучало точно таинственное заклятие и оказывало сильное влияние на всю жизнь Хёсон.

Папе вот-вот должно было исполниться шестьдесят, из солидного мужчины средних лет он постепенно превращался в старика. Но если залысины и лишний вес можно списать на возраст, то маленькие, словно черные пуговички, глазки, широкая переносица и толстые губы были у него и в молодости. Немало мужчин страдает нарциссическим расстройством, однако папа, по счастью, этого недуга избежал. «Дочка не похожа на меня», – говорил он, и это было самой большой похвалой для Хёсон. Однако мадам Хан возражала: «Да где же не похожа? Она твоя копия». Хёсон же считала, что взяла черты лица от обоих: в детстве была вылитый отец, но с возрастом все больше стала походить на мадам Хан. «Дети всегда лучше своих родителей». Для Хёсон эта фраза, сказанная довольно молчаливым отцом, очень много значила. Она совершенно не вписывалась в его мировоззрение ученого, зато показывала, насколько слепа его родительская любовь. Впрочем, ничего удивительного, ведь, как гласит корейская пословица, и для ехидны свое дитя самое лучшее.

Когда Хёсон спустилась в подвал, первое, что она увидела, – спину отца, сидевшего за столом. С годами он сутулился все сильнее. Папа наверняка слышал шум за спиной, но даже не пошевелился. Когда-то он работал учителем биологии, потом ушел из школы и стал преподавать на подготовительных курсах математику и естествознание. Львиная доля отцовского заработка уходила на исследования, поэтому основу семейного бюджета составляла зарплата мадам Хан, которая работала фармацевтом в крупной аптечной сети. Уже несколько лет, как папу уволили по причине возраста. Вдобавок ко всему пару месяцев назад и мадам Хан осталась без работы, попав под сокращение. Она-то и предложила открыть свою аптеку, аргументировав это тем, что устала безрезультатно рассылать резюме.

Надо сказать, мадам Хан частенько брюзжала на отца: «Эти твои исследования – чушь собачья! Хоть бы деньги приносили!»

К счастью, лаборатория отца не была полностью изолирована от окружающего мира, хотя целиком и полностью принадлежала ему. Она никогда не была запретной территорией, поэтому в детстве Хёсон могла забегать туда в любое время. Лаборатория помогала малышке развивать фантазию. Ей представлялось, что если в такой комнате смешать жабьи глаза с седой шерстью тигра, спрыснутой живой водой, то откроется дверь в волшебный мир. Какое-то время Хёсон думала, что папа не биолог, а химик. На самом деле она не сильно ошибалась, потому что он занимался биохимией – наукой, которая объединяла в себе обе дисциплины.

В детстве Хёсон привлекала таинственная обстановка лаборатории. Спустившись в подвал, девочка будто бы попадала в магический мир, о котором читала в книжках. Потом, когда она стала подростком, усилились разногласия с мадам Хан и интерес к лаборатории постепенно пропал. Именно тогда мадам Хан начала называть исследования мужа «эро». Слово непонятного происхождения, абсолютно точно не корейское и не японское. Что общего могло быть у исследований отца с этим понятием? Наверное, про себя он соглашался, что это звучное короткое слово точно обозначает то, чему он посвятил всю свою жизнь.

Исследования отца давали кое-какие результаты. Он смог даже запатентовать несколько своих находок. Например, в продажу поступил изобретенный им освежитель воздуха, который действовал еще и как репеллент от комаров, и как средство для поглощения излишней влаги в воздухе, что было очень кстати во время сезона дождей. Правда, чтобы создать его, отец был вынужден в буквальном смысле закрываться в четырех стенах.

Хёсон подошла к папе, который был погружен в свои «эро»-разработки. В уголке стола, на подносе, стояла никелевая кастрюля с рамёном и рис быстрого приготовления в пластиковой упаковке. Похоже, он ужинал. Мадам Хан, не сильно преуспевавшая в домашних делах, скорее всего, в очередной раз не стала утруждать себя готовкой, сославшись на занятость в аптеке.

– Ты уже вернулась? – Отец обернулся.

Он не пытался уговорить Хёсон работать вместе с ними: понимал, что, если встанет на сторону жены, дочь будет упираться еще сильнее. Отношение отца к Хёсон было таким же, как и у мадам Хан, за тем лишь исключением, что он не устраивал постоянные перепалки, а просто забывал о существовании дочери. Хотя была одна история, говорившая о его любви к ней. Хёсон исполнилось два года, и однажды мадам Хан отвела ее в интернат и оставила там. На следующий день отец ее забрал. Родители об этом случае никогда не вспоминали – может, было совестно… О том, что приключилась такая история, Хёсон узнала от дальнего родственника.

– Это твой ужин? Рис и лапша? Видимо, вы совсем замотались со своей аптекой, раз даже не можете нормально на стол накрыть.

– Так и есть. Маминых рук на все не хватает, бегает туда-сюда как проклятая… Ты выглядишь уставшей. Твоя работа точно того стоит?

– По-другому не бывает, когда работаешь по контракту. Делать нужно много, платят мало, страховые выплаты не предусмотрены.

Маленькие глаза отца заблестели, словно осколки стекла, сверкающие на солнце.

– В таком случае, может, подумаешь над маминым предложением?

Хёсон не успела возразить, так как отец, воодушевившись, решил не уступать инициативу в разговоре. Он начал говорить о музыке, что лишь она способна влиять на сознание людей, и привел в пример Гитлера, который с помощью произведений Вагнера управлял умами жителей Германии. Хёсон пыталась понять, чего отец хочет добиться этим разговором, но вскоре сдалась. Тем более что в его словах была правда. Музыка, как набор звуков, – одна из мощнейших сил, несущих в себе энергию космоса. С ее помощью можно создавать вселенные и разрушать города. А также влиять на сознание и тело любого человека. Во время прослушивания музыки настроение меняется под воздействием серотонина, эндорфина, дофамина, адреналина, которые вырабатываются в мозге. Отец закончил свою речь, сказав, что вещества, которые образуются в организме благодаря музыке, непосредственно связаны с сексуальной энергией. И в этот момент Хёсон поняла, к чему был весь этот монолог. Она знала, что отцовские исследования не связаны с музыкой, а значит, сейчас он пытался сделать то, что не получилось у мадам Хан, – убедить ее работать в их аптеке.

В середине разговора отец отвернулся, выдвинул пинцетом держатель препарата и положил на него предметное стекло. Движения, как всегда, точные и плавные. Клетки под стеклом активно двигались, незаметные для человеческого глаза. Как-то раз отец, взяв ватной палочкой образец микрофлоры изо рта Хёсон, показал ей в микроскопе, как двигаются клетки, – они извивались волнистым узором. Маленькая Хёсон пришла в восторг, но в то же время почувствовала испуг: не хотелось верить, что у нее во рту могут жить похожие на букашек существа.

Отец мечтал, чтобы дочь пошла по его стопам и стала биохимиком, но после трех неудачных попыток поступить на факультет биомедицинской инженерии она сдалась. Папа не терял надежды, хотел, чтобы она пошла на кафедру общей гигиены или на кафедру клинической патологии. В итоге Хёсон выбрала музыку, и мечты отца были безжалостно разбиты. Мадам Хан, скорее всего, тоже надеялась, что дочь пойдет по ее стопам и станет фармацевтом, поэтому выбор Хёсон ошарашил их обоих. Возможно, таким образом она попыталась отомстить сразу и отцу, и матери.

– Тебя мадам Хан заставила со мной поговорить?

– Когда ты уже перестанешь называть родную мать этим нелепым прозвищем?

Отец нахмурился, и Хёсон отчетливо разглядела глубокие морщины вокруг его глаз и седину на бровях.

– Может, сегодня, а может, завтра. Почему тебе так нравится мадам Хан? Потому что она красивая?

– Снова это нелепое прозвище. А тебе почему так нравится Сынгю?

Папин вопрос ударил точно в цель. Стоило Хёсон только вспомнить Сынгю, как у нее тут же начинала раскалываться голова.

– Говоря твоим языком, причина всего-навсего в игре гормонов.

Дофамин, фенилэтиламин, окситоцин и эндорфин, отвечающие за любовное влечение, были схожи с теми веществами, которые образуются в организме человека во время прослушивания музыки.

– Все верно, это лишь действие гормонов. У тебя происходит выброс дофамина, но проблема в том, что у Сынгю при виде тебя такого выброса не происходит. Чтоб ты знала: как только возрастает количество дофамина, он уступает место фенилэтиламину, который является таким же стимулятором, как и предыдущий гормон, однако именно он отвечает за возбуждение. К чему я это все говорю? Как только мужчина влюбляется, его охватывает жар. Возникает половое влечение.

– Если, как ты говоришь, Сынгю не испытывает ко мне полового влечения, тогда почему он так часто заходит к нам в гости?

Хёсон тоже прекрасно понимала, что ни капли не интересует Сынгю и его частые визиты никак с ней не связаны. Лекция папы про гормоны была неинтересной еще и потому, что Хёсон и сама прекрасно знала: любовь вызывает жар по всему телу. Именно это она чувствовала каждый раз, когда видела Сынгю.

А на что опиралась любовь отца и мадам Хан? До встречи с ней папа был убежденным холостяком без выдающихся внешних данных, который знал, только как функционируют ядро, митохондрии, рибосомы и другие составляющие клетки. А может, внешность и возраст не играют никакой роли и притяжение между мужчиной и женщиной возникает по каким-то иным причинам? Папа, уверенный в том, что тело человека состоит из двадцати девяти элементов, тогда был мужчиной в самом расцвете сил. Их с мамой взаимное влечение было просто проявлением природного инстинкта – да, пожалуй, только это объясняет, почему они сошлись друг с другом. Рождение Хёсон стало доказательством их любви, только вот какую роль здесь играет «эро»? Долгая история отношений отца и мадам Хан была для нее загадкой.

– Ты пробовала признаться Сынгю в любви?

– А это обязательно? Думаешь, он не догадывается о моих чувствах?

– Все дело в дофамине и фенилэтиламине. Они вырабатываются вместе с веществами, которые влияют на функцию размножения. Эти вещества схожи с гормонами, которые запускают процесс овуляции, когда в яичниках формируется яйцеклетка. Именно благодаря этим гормонам подростки так интересуются половой жизнью.

Отец начал говорить про Мун Сынгю не затем, чтобы выслушать любовные терзания Хёсон. Нет, он использовал его как предлог, чтобы перейти к главной теме.

– Я долгое время исследовал вещество, которое оказывает схожее влияние на организм.

Хёсон прекрасно об этом знала. Мадам Хан открыла аптеку ради того, чтобы изготавливать препараты на основе вещества, которое долгое время изучал отец. Оно было напрямую связано с названием аптеки, поскольку это вещество влияло на чувство любви.

– И как оно называется? Катализатор сексуального влечения?

Папа покачал головой.

– Поцелуефевтин.

Он ответил кратко. Неужели именно это вещество мадам Хан называла словом «эро»?

– Как ты знаешь, первый этап клинических испытаний прошел успешно. Моим исследованием тогда заинтересовались.

Это все происходило, когда Хёсон начала заниматься музыкальной психологией и перестала вникать в дела семьи, поскольку считала, что не оправдывает родительских ожиданий. Но все же она помнила несколько эпизодов из того времени. К отцу приходили люди из медицинских центров и лабораторий с труднопроизносимыми названиями. Среди них были даже иностранцы, которые выделялись из общей массы цветом волос и глаз.

– Это вещество активирует работу той части головного мозга, которая отвечает за любовь. Его можно считать своего рода психологической виагрой.

Получив финансовую поддержку от медицинских учреждений, отец провел клинические испытания. Он создал лекарство, которое могло вернуть уверенность и душевное спокойствие людям, испытывающим трудности в любовных делах. Поцелуефевтин, который был призван стимулировать область мозга, регулирующую половое поведение, показал впечатляющие результаты в лечении депрессии и импотенции.

– Тогда почему ты прекратил исследования?

– Один из участников клинических испытаний начал преследовать девушку, в которую был безответно влюблен. Она обратилась в полицию.

Хёсон вспомнила, как отца вызывали в участок на допрос в качестве свидетеля.

– И почему же ты снова взялся за этот поцелуе?..

– Пересмотрел свои взгляды. Вдруг подумал, что моя разработка может подарить людям радость. Ну и к тому же твоя мама меня убедила. Вот смотри, представим, что кто-то хочет начать отношения. Да хоть бы ты со своим Сынгю. Если он выпьет это вещество, то с большой долей вероятности сможет полюбить тебя. Причем его будет тянуть к тебе не только телом, но и душой. Разве это не сделало бы тебя счастливой?

Слова отца звучали заманчиво. Если можно влюбить в себя Сынгю с помощью какого-нибудь средства, то она бы на это пошла… и вообще она уже давно готова на любые эксперименты с «эро». Да, чудодейственное лекарство наверняка будет пользоваться спросом среди тех, кто страдает от неразделенной любви. На это и надеялась мадам Хан.

– Мы хотим, чтобы ты влияла на сознание людей с помощью музыки. А мое вещество позволит заглянуть в самые потаенные уголки человеческого разума.

Хёсон пришла в лабораторию к отцу, чтобы отказаться от предложения мадам Хан, потому что не хотела иметь с ней никаких общих дел. Но внезапно от решимости Хёсон не осталось и следа. На пухлых щеках отца расцвел персиковый румянец: он понял, что заставил ее передумать.

Секрет Ханы

«Вот это да!»

Подумала она, не ожидая, что ее тело откликнется так быстро.

Хана лежала привязанная к кровати. Удивительно! Ей было совсем неплохо в своем темном тоннеле, а теперь она оказалась здесь, рядом с этой молодой женщиной, музыкальным психотерапевтом.

Как только врач вошла в палату, Хана внутри вся сжалась. Ей были отвратительны здешние специалисты, которые постоянно пытались залезть к ней в голову. Особенно раздражала лечащая ее психоневролог. Что на этот раз они придумали, чтобы добраться до ее сознания?

Психотерапевт представилась и протянула ей свою пухлую руку. Кажется, назвалась Чхве Хёсон. На тыльной стороне руки не проглядывали вены, и Хане нестерпимо захотелось стиснуть ее посильнее, до боли. Вдруг Хана вспомнила того юношу с бледной, будто девичьей, кожей. Его тоже хотелось взять за руку. А может, наоборот, это он мечтал о том, чтобы сжать ее ладонь в своей руке. Но все изменилось, когда юноша узнал ее секрет: гордость Ханы была задета его добротой.

Психотерапевт сообщила, что у них будет пять сеансов музыкальной терапии. Сознание Ханы ухватилось за слово «музыкальной». Она отлично пела ретропесни, и не только их. Еще баллады, традиционные и современные песни. Хана могла спеть все что угодно, у нее был хороший слух. Она гордилась своими вокальными способностями. Правда, родители не обращали на ее талант внимания, их больше интересовали школьные оценки.

У психотерапевта было мягкое выражение лица – намного более приятное, чем у психоневролога, которая смотрела на Хану взглядом дикой кошки. Кривая интереса Ханы к музыкальной терапии поползла вверх. Даже любопытно, увидит ли она свет в конце длинного и темного тоннеля, в котором находится уже долгое время? Может, наконец случится что-то хорошее?

Мама часто говорила отцу, что если смотришь на мир негативно, то и вокруг случается только плохое, если позитивно – только хорошее. Но, даже изрекая мудрые мысли, она использовала крепкие словечки. Хана прекрасно знала, что мама сильно старше отца, поэтому она относилась к нему как к ребенку. Хана ненавидела, когда Сэри строила отцу глазки. Надо признать, по возрасту она подходила ему лучше, чем мама. «Усик просто больной, как он мог запасть на женщину, которая ему в тетки годится?» – слышала она, как Сэри злобно пыхтела за спиной у матери, хотя при ней не позволяла себе подобных высказываний. Интересно, Сэри знает секрет Ханы, который хранил тот юноша? Знает ее ахиллесову пяту? Хана никогда не думала, что ее тайна принесет ей самой столько горя.

– Ты такая маленькая, как чихуахуа, – сказала психотерапевт, глядя на Хану.

Сразу вспомнилась собачка с вытянутой головой и круглыми глазами. Психотерапевт искренне старалась ее разговорить, это было даже трогательно. В отличие от приема у психоневролога, все пока проходило куда спокойнее.

– Хотя сейчас мне кажется, что ты похожа на ту певицу. Как же ее зовут?.. – Психотерапевт задумалась.

Похожа на певицу? Ей определенно начинала нравиться эта врач. Хана хотела, чтобы психотерапевт произнесла имя кого-то из современных корейских исполнителей. Может, участницу некогда любимой ею группы TWICE. Но врач назвала французскую исполнительницу шансона. Конечно, далеко от ее кумиров, но сравнение с иностранкой тоже льстило. Уверенность расправила плечи внутри Ханы. Ей вспомнились слова юноши, который убеждал ее стать певицей. И тут вдруг случилось нечто неожиданное даже для самой Ханы – она смогла произнести слово. Впервые с тех пор, как она услышала новости о том юноше и от шока ее язык словно одеревенел, а губы будто намертво склеились, она смогла что-то сказать. Психотерапевт смотрела на нее спокойным, внимательным взглядом. Интересно, знала ли врач, что Хана страдает потерей речи?

Психотерапевт как ни в чем не бывало продолжила говорить о французской певице, которая получила всеобщее признание и прозвище «воробушек», стала легендой и вошла в историю музыки. Однако детство будущей звезды не было счастливым. Она родилась в семье уличной артистки и акробата, отец отдал ее на воспитание своей матери, которая держала публичный дом. Детские и юношеские годы девочки прошли в окружении падших женщин. Жизнь певицы была наполнена испытаниями. В какой-то момент Хана прислушалась к рассказу психотерапевта.

– Она не смогла ходить в школу из-за постоянных издевательств окружающих. Да, она пережила именно то, что у нас теперь называют буллингом.

Видимо, что-то изменилось в выражении лица Ханы, потому что врач вдруг мягко спросила:

– Неужели ты тоже была изгоем в школе?

Что она такое говорит? Эти слова будто сорвали предохранитель с детонатора внутри Ханы. Перед глазами все потемнело. Голова Ханы будто превратилась в бомбардировщик, готовый к взлету. В этот момент крик психотерапевта и звук падающего стула уже звучали где-то в отдалении. Хана ни в чем не виновата. Все из-за психотерапевта. Она не должна была рассказывать, через какие трудности прошла певица-«воробушек». Эта Чхве Хёсон, или как ее там, не просто психотерапевт – она заглядывала не только в разум, но, кажется, видела всю жизнь пациента. История родителей певицы, цирковых артистов, была необычной, как и отношения отца и матери Ханы, которые сложно назвать приличными.

Мама Ханы была свахой. Если говорить красивыми словами, она владела маленьким брачным агентством и профессионально занималась сватовством. В крупном брачном агентстве, где работала Сэри, таких называли «специалистами по межличностным отношениям». Хану раздражала Сэри, которая гордилась своей должностью и выглядела круче.

Отец был моложе матери, но и его с общепринятой точки зрения «нормальным человеком» не назовешь. История их с мамой знакомства вызывала еще большее потрясение, но Хана все равно решила поделиться семейным секретом с тем юношей. Потому что хотела еще больше сблизиться с ним.

В отличие от Ханы, он был абсолютно обычным подростком. Немножко пухлый, с белоснежной кожей и красивыми чертами лица, один из примерных учеников. Его успеваемость не уступала внешности, но он всегда вел себя скромно и все равно привлек внимание Ханы. Когда она видела его, в груди у нее будто лопались мыльные пузыри, а щеки обдавало жаром. Не иначе, это была любовь, уготованная ей судьбой.

В школе, куда ходила Хана, обучение было совместным, но своего возлюбленного она тем не менее видела редко, поскольку мальчики и девочки учились в разных классах. Именно поэтому она предложила ему вместе пойти в кружок пения, который могли посещать все школьники вне зависимости от пола. Юноша радостно улыбнулся и тут же согласился. Его улыбка дала Хане надежду. Она сказала сама себе, что будет петь только для него, и это делало ее счастливой. Они встречались всего раз в неделю, общались, но их отношения не становились более теплыми. Помучившись разными мыслями, Хана в конце концов решила действовать. Вспомнив слова Сэри о том, что алкоголь служит катализатором любви, она пронесла бутылку сочжу в кабинет, где проходили занятия кружка. На юношу алкоголь почти не подействовал, зато Хана расслабилась и вскоре дала себе волю – выложила как на духу историю знакомства своих родителей, которая для нее была соизмерима с государственной тайной. Юноша слушал ее очень внимательно и не перебивал. Хана не забыла добавить, что он первый, кому она решилась это рассказать. После чего он неожиданно приобнял ее за плечо.

Когда Хана протрезвела, на нее потоком хлынуло сожаление. Было ужасно стыдно и страшно, оттого что она открыла юноше нечто очень личное, и теперь он мог растрепать по всей школе ее секрет, ведь они все-таки не были близкими друзьями.

Хана не любила писать сочинения про семью. Классная руководительница знала про разницу в возрасте между родителями и догадывалась про неспокойную обстановку в их доме, поэтому часто смотрела на нее с жалостью. Каждый учебный год Хана пыталась продемонстрировать учительнице, что не нуждается в ее сочувствии, поэтому первой вызывалась участвовать в танцевальных или песенных школьных конкурсах. Она с удовольствием исполняла хиты корейских групп BTS, TWICE, 2PM, а потом включила в свой репертуар и ретрокомпозиции.

– Эчхун, мне кажется, Хана не создана для учебы. Пусть лучше поет.

Сэри разглядела ее талант. Хана не любила эту девушку, но иногда та говорила толковые вещи.

– Вздор! Ты вообще знаешь, ради чего мы с Усиком живем? Только ради Ханы. Она должна учиться. Я не стала рожать еще одного ребенка, потому что хотела, чтобы Хана получала все наше внимание.

– Не смеши меня! Второй ребенок? Откуда ему появиться? Под лежачий камень вода не течет.

Сэри и правда мерзкая. Она знала, где у мамы слабое место, и с удовольствием била прямо в больную точку.

– Занимайся своими делами, а в наши не лезь. Даже рыба, что бьется об лед, в конце концов понимает, что выглядит жалко.

Кажется, в этой перепалке проиграла не мама. Сэри в ответ недовольно хмыкнула. Получив отпор, она, видимо, решила при любой возможности донимать Хану.

– Как Усик? То есть папа…

– В смысле? – Хана удивленно изогнула брови.

– Небось, опять грызутся с матерью?

– С чего бы? Они что, грызуны?

– Как остроумно! А ведь в прошлый раз даже полиция приезжала!

– И когда же это?

– Да вот совсем недавно!

– Не смешите меня! Может, еще время и дату назовете? Хватит совать нос в наши дела, лучше занимайтесь своим сводничеством.

– Вы посмотрите на эту малявку! Сводничество, говоришь? Это слово уже давно устарело! Сейчас в моде другая профессия – специалист по межличностным отношениям!

Сэри сделала вид, что хочет схватить ее за шиворот. Хане неприятно было признавать, но девушка говорила правду. Родители ссорились так сильно, что иногда доходило до рукоприкладства, из-за чего к ним часто приезжала полиция. Все сказанное – правда, и, наверное, именно поэтому Хана так сильно разозлилась. Но что самое забавное, отец и мать идеально дополняли друг друга, словно их союз был создан на небесах.

Ссоры, как правило, провоцировал папа. По характеру он не домосед, не может подолгу сидеть в четырех стенах, поэтому часто уходил по делам или прогуляться и, бывало, возвращался лишь через несколько дней, чем доводил маму до бешенства. Так как бурю лучше где-то переждать, в такие моменты Хана закрывалась в своей комнате. Обычно начиналось все с того, что мама хватала отца за горло – в прямом и в переносном смысле. Она недаром получила прозвище Толстушка Пак: на фоне худенького отца мама выглядела, мягко говоря, внушительно. Папа не мог ничего противопоставить ее крепкой хватке, мама будто черпала силы из своего тайного источника, расположенного в нижней части огромного живота.