bannerbannerbanner
Правление волков

Ли Бардуго
Правление волков

Полная версия

Вместо этого на сцене возникли три фигуры – женщина, оплетенная лозами красных бумажных роз, девушка в белом парике с ошейником из оленьих рогов на шее и черноволосая красавица в синем наряде.

– Что это? – рявкнул Брум.

Но шепот толпы немедленно все прояснил: Санкта-Лизавета Роз, Солнечная святая Алина Старкова и – великолепный заключительный штрих, похвалила саму себя Нина, – Грозовая ведьма, Зоя Назяленская, появились в истории.

Святые положили руки на плечи Эгмонда, затем прижали их к стенам темницы, и тут скрученные полотна ткани, призванные изображать священный ясень, начали взлетать и разворачиваться, словно корни, вырывающиеся из плена земли.

– Довольно, – громогласно, перекрывая гул толпы, заявил Брум. Его слова прозвучали спокойно, но Нина услышала напряжение в его голосе, когда он вышел вперед. Двое дрюскелей шагнули следом, на ходу доставая дубинки и хлысты, закрепленные на поясах.

– Погода портится. Представление продолжится в другой раз.

– Оставьте их в покое! – крикнул кто-то из толпы.

Заплакал ребенок.

– Это, что, часть пьесы? – удивленно спросила какая-то женщина.

– Нам пора, – сказала Ильва, пытаясь оттеснить Ханну и Нину назад.

Но толпа вокруг них была слишком плотной и прижимала их к сцене.

– Расходитесь, – властно велел Брум. – Или вас арестуют и оштрафуют.

Внезапно прогремел гром – настоящий гром, а не жестяные тарелки актеров. Темные тучи набежали с залива с такой скоростью, что, казалось, резко опустились сумерки. Море внезапно потемнело, волны, увенчанные белыми барашками пены, накатывали все яростнее, заставляя снасти кораблей тревожно скрипеть.

– Джель гневается, – раздался голос из толпы.

– Святые гневаются, – поддержал его другой.

– Немедленно разойтись! – рявкнул Брум, с трудом перекрикивая надвигающийся шторм.

– Смотрите! – крикнул кто-то.

С залива к ним неслась волна, росшая прямо на глазах. Легко миновав волнорез, она двинулась прямо на набережную. И теперь над толпой возвышалась яростно бурлящая стена воды. Люди закричали. Казалось, волна изогнулась в воздухе и лишь затем обрушилась на набережную – точно на Брума и его солдат, силой потока разметав их по камням мостовой.

Толпа ахнула, а затем разразилась смехом.

– Ярл! – воскликнула Ильва, пытаясь пробраться к нему.

Ханна удержала ее.

– Останься здесь, мама. Он не захочет, чтобы его посчитали слабаком.

– Санкта-Зоя! – раздался чей-то вопль. – Она наслала шторм!

Несколько людей из толпы опустились на колени.

– Святые! – вторил другой голос. – Они все видят и хранят верующих.

Море разбушевалось, и волны, казалось, неслись в каком-то бешеном танце.

Брум, красный от натуги, в насквозь промокшей одежде, с трудом поднялся на ноги.

– Встать! – Его рык не хуже веревки вздернул молодых солдат на ноги. Сам он ринулся в толпу, за воротники поднимая кающихся с колен. – Поднимайтесь с колен или будете арестованы за мятеж и распространение ереси!

– Думаешь, мы зашли слишком далеко? – шепнула Ханна, находя руку Нины и крепко ее сжимая.

– Недостаточно далеко, – пробормотала Нина.

Потому что и представление, и даже волна были всего лишь отвлекающим маневром. Пьесу поставили члены Рингсы. Волна появилась благодаря любезности проливного под прикрытием, работавшего с одной из лодок в заливе. Но в этот момент, пока Ярл Брум и его солдаты неистовствовали в толпе, продавец напитков, ускользнувший в боковую улочку, едва началось представление, быстро взмахнул руками, разгоняя тучи.

Поток солнечного света хлынул с небес на лавку мясника, разгромленную несколько дней назад. Сначала на стене ничего не было, но затем торговец вынул пробку из бутылки, которую Нина тайком поставила на его лоток. Он направил облако аммиака на стену, и на ней, словно по волшебству, возникло послание, нацарапанное вдоль всего фасада: Linholmenn fe Djel ner werre peje.

Дети Джеля среди вас.

Это был один из дешевых трюков, которые они с другими сиротами использовали, чтобы оставлять друг другу тайные послания. Но, как Нина не так давно узнала в Кеттердаме, хорошая афера – это всегда хорошее зрелище. Повсюду вокруг себя она видела жителей Джерхольма, глазеющих на послание, начертанное на фасаде, указывающих на море, которое понемногу успокаивалось, на облака, вновь открывшие небо, стоили продавцу напитков привычно отряхнуть руки и вернуться к своему лотку.

Принесет ли это пользу? Нина не знала, но маленькие чудеса, подобные этому, случались по всей Фьерде. В Хьяре разбитая рыбацкая лодка чуть не затонула, но тут бухта покрылась прочным льдом, и рыбакам удалось вернуться на берег невредимыми и даже сохранить свой улов. Следующим утром на стене местной церквушки появилась фреска, изображающая священный маяк Санкт-Владимира.

В яблоневом саду Фельстеда, несмотря на холода, внезапно созрел богатый урожай, словно Санкт-Феликс своими руками согрел деревья. Ветви яблонь были переплетены с веточками ясеня – символом благословения Джеля.

Половина городка Кьерик свалилась с огненной оспой, почти всегда приводящей к смерти. На следующее утро после того, как одному фермеру явилось видение парящей над городским колодцем Санкты-Анастасии с венком из листьев ясеня в волосах, горожане проснулись здоровыми, без каких-либо отметин на теле или жара.

Чудо за чудом создавали члены Рингсы и соглядатаи Второй армии. Проливные заморозили бухту, но до этого они подняли шторм, разбивший лодку. Шквальные наслали ранние морозы на Фельстед, а солнечные солдаты заставили деревья цвести. И пусть агенты Рингсы не были причиной появления оспы, они сделали все, чтобы гриши-корпориалы вовремя оказались на месте и исцелили больных. А что касается явления Анастасии, то просто удивительно, сколького можно добиться всего лишь с помощью правильного освещения и рыжего парика.

Но была еще и странная гниль, поразившая север Джерхольма. Нина не знала, что это – природное явление или плоды работы какого-нибудь мерзкого оперативника Рингсы. Но она знала, что ходили слухи, будто это дело рук Беззвездного святого, воздаяние за религиозные облавы и аресты, производимые людьми Брума.

Сначала Нина сомневалась, что устраиваемые ими чудеса могут что-то изменить, боялась, что все их усилия сведутся к ряду неудачных ребяческих розыгрышей, которые закончатся ничем. Но тот факт, что Брум посвящал все больше и больше сил и времени попыткам найти истоки растущего поклонения святым, давал ей надежду.

Брум, печатая шаг, подошел к ним с застывшим от ярости лицом. Но воспринимать его гнев серьезно было весьма непросто, с учетом того, что он вымок до костей, и казалось, что из сапога у него вот-вот может выскользнуть рыбешка. И все же Нина опустила голову, отвела взгляд и придала лицу как можно более бесстрастное выражение. В данный момент Брум был опасен, как заведенная бомба. Одно дело, когда тебя ненавидят или боятся, и совсем другое, когда высмеивают. Но именно этого Нина и добивалась – чтобы Фьерда перестала смотреть на Брума и его дрюскелей с благоговейным страхом и поняла, кто они на самом деле: трусливые бандиты, достойные скорее насмешек, нежели раболепного поклонения.

– Я провожу семью в Ледовый Двор. – буркнул он своим солдатам. – Добудьте имена. Всех актеров, каждого, кто был на рыночной площади.

– Но толпа…

Голубые глаза Брума превратились в щелки.

– Имена. От всего этого за милю несет Рингсой. Если по моим улицам, в моей столице ходят гриши, я это выясню.

«Гриши уже в твоем доме», – злорадно подумала Нина.

– Не задирай нос, – шепнула ей Ханна.

– Поздно.

Они забрались в просторную карету. Король и королева подарили Бруму один из тех шумных новых экипажей, движущихся без лошадей, но Ильва предпочитала карету, которая не плевалась клубами черного дыма и вряд ли бы сломалась посреди крутого подъема к Ледовому Двору.

– Ярл, – попробовала заговорить Ильва, стоило им разместиться на обитых бархатом сиденьях. – Какой от этого вред? Чем острее ты реагируешь на подобные представления, тем важнее себя считают их создатели.

Нина ожидала, что Брум в ответ взорвется, но он довольно долго молчал, уставившись из окна на серое море, плещущее внизу.

Когда он все-таки заговорил, голос его звучал ровно и гнев тщательно сдерживался.

– Мне следовало быть более сдержанным.

Он потянулся и сжал руку Ильвы.

Нина заметила, какой эффект этот простой жест произвел на Ханну, как вина и тревога затуманили ее взгляд. Нине было легко ненавидеть Брума, считать его всего лишь злодеем, которого нужно сокрушить. Но для Ханны он был отцом, и в такие моменты, как этот, когда он был добр, когда был справедлив и нежен, казалось, что он вовсе не монстр, а всего лишь человек, готовый на все ради своей страны.

– Но ведь проблема не в том, что кто-то устроил беспорядки на рынке, – продолжил Брум устало. – Если люди начнут видеть в наших врагах святых…

– Но ведь есть и фьерданские святые, – подсказала Ханна с нотками надежды.

– Они не гриши.

Нина прикусила язык. Может, и так, а может, и нет. Говорят, Санкт-Эгмонд, великий архитектор, вознес молитвы Джелю, чтобы укрепить Ледовый Двор против буйства стихии. Но были и другие истории, в которых он обращался за помощью к святым. А кое-кто считал, что чудеса, сотворенные Эгмондом, вовсе не потребовали божественного вмешательства, поскольку были результатом применения его дара гриша, а сам он был талантливым фабрикатором, который мог силой воли управлять камнем и металлом.

– Фьерданские святые были праведными людьми, – сказал Брум. – Они были избраны Джелем, а не этими… демонами. Но есть кое-что еще. Вы узнали третью святую, расхаживавшую по той сцене? Это была Зоя Назяленская. Генерал Второй армии. В этой женщине нет ни капли праведности и человечности.

– Женщина служит генералом? – невинно уточнила Ханна.

 

– Если подобное создание вообще можно назвать женщиной. В ней собрано все, что есть отвратительного и непотребного. Гриши – это Равка. Фьерданцы, поклоняющиеся этим фальшивым святым… Они буквально присягают на верность чужой стране, стране, с которой мы вот-вот вступим в войну. Эта новая религия опаснее, чем любая из побед на поле битвы. Если мы потеряем наш народ, то любая битва будет проиграна, даже не начавшись.

«Если я сделаю свою работу как надо», – подумала Нина.

Ей оставалось лишь надеяться на то, что простые фьерданцы ненавидят гришей меньше, чем любят собственных сыновей и дочерей, что каждый из них знает кого-то из внезапно пропавших людей – друга, соседа, даже родственника. Женщину, вынужденную покинуть родной кров и семью из страха, что ее сущность раскроют. Мальчика, вырванного из рук родителей, чтобы подвергнуться пыткам и встретить смерть от рук охотников из отряда Брума. Может, своими маленькими чудесами у Нины получится дать Фьерде возможность сплотиться, усомниться в необходимости всей этой ненависти и страха, что многие годы были главным орудием Брума.

– Присутствие здесь Апрата сводит на нет все наши труды, – продолжил Брум. – Как могу я очищать от вражеского влияния наши города и деревни, если в самом сердце нашего правительства засел еретик? В глазах народа мы – худшие из лицемеров, а у него, к тому же, шпионы в каждом углу.

Ильва содрогнулась.

– В нем есть что-то невероятно пугающее.

– Это все образ. Эта борода. И темная ряса. Ему нравится приводить дам в ужас своими странными высказываниями и манерой появляться ниоткуда, но на деле он всего лишь громко каркающий ворон. Но он нужен нам, если мы хотим посадить на трон Демидова. Поддержка священника будет важна для равкианцев.

– От него пахнет кладбищем, – вставила Ханна.

– Всего лишь ладаном. – Брум побарабанил пальцами по дверце. – Трудно сказать, во что на самом деле верит этот человек. Он утверждает, что король Равки одержим демонами, что Вадик Демидов помазан на царство самими святыми.

– Откуда вообще появился Демидов? – спросила Нина. – С нетерпением жду возможности увидеть его.

– Мы держим его в безопасном месте, на случай, если равкианские убийцы попробуют его пристрелить.

Как жаль.

– Он на самом деле Ланцов? – продолжила она.

– У него больше прав на корону, чем у бастарда Ланцова.

Карета дернулась, останавливаясь, и они вышли, но не успела нога Нины коснуться посыпанной гравием дорожки, к Бруму подбежал солдат со сложенным листом бумаги в руке. Нина краем глаза заметила королевскую печать – серебристый воск и увенчанный короной волк Гримьеров.

Брум сломал печать, прочел послание, а затем поднял голову, и от выражения его лица у Нины сердце оборвалось. Несмотря на мокрую одежду и испытанное на рынке унижение, Брум сиял.

– Время пришло, – заявил он.

Нина заметила, какой печальной стала улыбка Ильвы.

– Так, значит, ты нас покидаешь. А я снова каждую ночь буду ждать, тая страх в сердце.

– Бояться нечего, – возразил Брум, запихивая послание в карман мундира. – Им не выстоять против нас. Наконец-то, настал наш час.

Он был прав. У фьерданцев были танки. А еще пленные гриши, подсаженные на парем. Победа была гарантирована. Особенно если Равка останется без союзников. «Я должна быть там. Мое место – на поле сражения».

– Вы отправляетесь далеко? – спросила Нина.

– Вовсе нет, – ответил Брум. – Мила, у тебя такой испуганный вид! Неужели ты так слабо веришь в меня?

Нина заставила себя улыбнуться.

– Нет, сэр. Я лишь беспокоюсь за ваше благополучие, как и все мы. Вот, – продолжила она, – позвольте мне взять ваши пальто, чтобы вы наконец-то прошли в дом и согрелись. Вашей семье нужно проводить как можно больше времени вместе, пока вы не уехали.

– Мила, ты – настоящее благословение, – благодарно сказала Ильва.

Нина взяла пальто у нее, у Ханны и у Брума, и ее рука тут же змеей скользнула в карман, куда он сунул письмо.

Война приближалась.

Ей нужно было известить своего короля.

3. Николай

Николай пытался успокоить своего нервничавшего жеребца, похлопывая его по холке. Королевский конюх полагал, что недостойно короля ездить на лошади по прозвищу Изюмчик, но Николай питал особую слабость к этому пегому пони с неровными ушами. Он определенно не был самым красивым скакуном в королевских конюшнях, но мог без устали проскакать много миль и был спокоен, как скала. Обычно. В данный момент он едва мог устоять на месте, натягивая поводья и прискакивая то вправо, то влево. Изюмчику не нравилось это место. И Николай его за это не винил.

– Скажите мне, что я не вижу то, что я вижу, – попросил он со слабой надеждой в голосе.

– А что, по-твоему, ты видишь? – уточнила Тамара.

– Масштабные разрушения. Неизбежную гибель.

– Не то чтобы совсем неизбежную, – заметила Зоя.

Николай кинул на нее взгляд. Она собрала волосы на затылке, перевязав их темно-синей лентой. Это было в высшей степени практично, но оказывало на него странное действие, вызывая желание развязать ленту. – Я что, слышу оптимизм в голосе моего самого пессимистичного генерала?

– Вероятную гибель, – внесла ясность Зоя, мягко пришпоривая свою белоснежную кобылу. Все лошади беспокоились.

Рассвет крался по Ярености, купая крыши и улицы города в розоватом свете. На пастбищах вдалеке Николай видел табун пони, еще по-зимнему лохматых, постукивающих копытами от холода. Из этого могла бы выйти дремотно-мирная картина, пейзаж в старинном стиле, который какой-нибудь ремесленник от искусства мог бы написать для богатенького купца, с избытком денег и недостатком вкуса, – если бы не мертвая, покрытая пеплом земля, пачкающая ландшафт, как пятно пролитых чернил. Тлен распространился от загонов лошадиной фермы вдалеке прямо до окраины городка у подножия холма.

– Две мили[2]? – прикинул Николай, пытаясь оценить размер ущерба.

– По меньшей мере, – заметил Толя, смотрящий в подзорную трубу. – Может, и три.

– В два раза больше, чем в случае рядом с Балакиревым.

– Ситуация ухудшается, – сказала Тамара.

– Мы пока не можем этого утверждать, – возразил Толя. Как и сестра, он был одет в оливково-серый мундир, обнажавший, несмотря на зимний морозец, мощные бронзовые руки, покрытые татуировками солнечных символов.

– Это не обязательно закономерность.

Тамара фыркнула.

– Это Равка. Здесь ситуация всегда ухудшается.

– А вот это закономерность. – Голубые глаза Зои исследовали горизонт. – Но связана ли эта закономерность с ним?

– А это вообще возможно? – спросила Тамара. – Мы держим его взаперти в солнечной тюрьме с тех пор, как он… вернулся.

Вернулся. Было что-то неточное в этом слове. Словно Дарклинг просто ездил отдохнуть на Блуждающий остров, сделать пару набросков замковых руин и попробовать местные блюда, а не возвратился к жизни после древнего ритуала, организованного кровожадной святой, обожавшей пчел.

– Я стараюсь не недооценивать нашего выдающегося пленника, – сказал Николай. – А что до возможного…

Похоже, это слово потеряло свое значение. Он встретил святых, стал свидетелем их уничтожения, сам чуть не погиб и стал хозяином демона. Увидел, как воскресает давно умерший, и был практически уверен, что дух древнего дракона скрывается где-то внутри женщины рядом с ним. Если бы понятие возможного было рекой, оно бы давно вырвалось из берегов и затопило все кругом.

– Смотрите, – сказал Толя. – Дым.

– И всадники, – добавила Тамара. – Похоже, нас ждут проблемы.

На окраинах городка, рядом с тем местом, где появилось пятно тлена, Николай разглядел группу всадников. Ветер донес разгневанные голоса.

– Там стоянка сулийцев, – сказала Зоя напряженным, отрывистым голосом.

Прогремел выстрел.

Они обменялись быстрыми взглядами, а затем ринулись вниз с холма в долину у его подножия.

Две группы людей стояли в тени огромного кедрового дерева, росшего в каких-то двух шагах от места, из которого тлен вытянул все крохи жизни. Они остановились на границе лагеря сулийцев, и Николай обратил внимание на то, что фургоны выстроены не для удобства, а для обороны. Не было видно ни одного ребенка. Лагерь был готов к вероятному нападению. Возможно, потому что им всегда приходится быть настороже. Старинные законы, запрещающие сулийцам как владеть землей, так и кочевать по ней, были отменены еще до восшествия на престол отца Николая, но стереть предубеждение из людских мыслей оказалось намного сложнее. И оно становилось только сильнее в тяжелые времена. Толпа – глядя на ружья и лихорадочные лица людей, назвать их по-другому было невозможно, – напиравшая на сулийцев, была тому доказательством.

– Отставить! – крикнул Николай, стоило им подъехать ближе.

Но лишь пара людей обратила на него внимание.

Толя выехал вперед и направил своего массивного скакуна между двух групп.

– Сложите оружие во имя короля! – проревел он.

В этот момент он походил на святого воина, сошедшего со страниц книг.

– Очень впечатляюще, – оценил Николай.

– Позер, – фыркнула Тамара.

– Не придирайся. Надо же хоть иногда пользоваться тем, что ты размером с вековой дуб.

И горожане, и сулийцы отступили, ошарашенные появлением гигантского шуханца в мундире с татуированными руками прямо у них под носом. Николай узнал Кирилла Мирова, местного главу. Он заработал неплохие деньги на продаже соленой трески и теперь вкладывал их в производство новых транспортных средств, быстро вытесняющих повозки и кареты. В нем не было дворянской крови, зато была масса амбиций. Он хотел, чтобы его считали настоящим лидером, а значит, ему казалось, что он должен что-то кому-то доказать. Сплошное беспокойство.

Николай воспользовался возможностью, предоставленной ему Толей.

– Доброе утро, – радостно заявил он. – Мы тут собрались на ранний завтрак?

Горожане опустили головы в низких поклонах. В отличие от сулийцев. Те не признавали королей.

– Ваше величество, – поприветствовал его Миров. Он был сухощавым, с чуть оплывшим, как подтаявший воск, подбородком. – Я понятия не имел, что вы в наших местах. Иначе непременно выехал бы вам навстречу.

– Что здесь происходит? – спокойно спросил Николай, стараясь, чтобы вопрос не прозвучал как претензия.

– Поглядите, что они сотворили с нашими полями! – выкрикнул один из людей Мирова. – Что они сделали с городом! Десять домов исчезли, как дым. Пропали две семьи, а еще Гавош, ткач.

Исчезли, как дым. Такие же сообщения поступали со всех концов Равки: пятна тлена, появляющиеся из ниоткуда, теневая волна, накрывающая города, поля, порты, превращающая в прах все, до чего дотянется, с той же легкостью, как задувают свечу. После себя тлен оставлял леса и поля, лишенные малейших признаков жизни. Киликлава – так, он слышал, называли ее, сравнивая с монстром из легенд – вампиром.

– Но это не объясняет того, почему вы взялись за ружья, – мягко заметил Николай. – Здесь случилось ужасное. Но сделали это не сулийцы.

– Их лагерь остался нетронутым, – возразил Миров, и Николаю не понравилась убежденность в его голосе. Одно дело успокаивать огрызающегося пса, и совсем другое – пытаться переубедить человека, образно говоря, выкопавшего себе аккуратную траншею и успевшего ее укрепить. – Эта… мерзость, этот ужас появился через несколько дней после того, как они разбили свой лагерь на нашей земле.

– На вашей земле, – повторил сулиец, стоящий во главе своего отряда. – Сулийцы путешествовали по землям каждой из стран по эту сторону Истиноморя, прежде чем у этих стран появились названия.

– И что вы здесь построили? – спросил мясник в заляпанном фартуке. – Ничего. Это наши дома, лавки, пастбища и имущество.

– Они – проклятый народ, – заявил Миров, словно констатируя факт – как прошлогодний уровень осадков или цены на зерно. – Все это знают.

– Ненавижу оставаться не у дел, – заявил Николай, – но я ничего такого не знаю, а эта зараза появилась не только здесь. Это природное явление, которое мои субстанциалы исследуют и скоро смогут останавливать.

Опрометчиво непропорциональное сочетание лжи и оптимизма, но чуть-чуть преувеличения еще никому не вредило.

– Они проникли на земли графа Неренского.

Николай позволил флеру власти Ланцовых опуститься себе на плечи.

– Я король Равки. Граф владеет этими землями с моего соизволения. И я говорю, что эти люди могут здесь остановиться и находятся под моей защитой.

 

– Сказал королевский ублюдок, – пробурчал мясник.

Наступила тишина. Зоя сжала кулаки, и над полями громыхнул гром.

Но Николай поднял руку. Эту битву нельзя было выиграть силой.

– Не мог бы ты повторить? – попросил он.

Щеки мясника побагровели, брови сошлись у переносицы. Похоже, у этого мужчины были все шансы умереть от сердечного приступа, если, конечно, невежество не убьет его раньше.

– Я сказал, вы – бастард и недостойны даже сидеть на этом роскошном скакуне.

– Ты слышал, Изюмчик? Он назвал тебя роскошным.

Николай снова обратил свое внимание на мясника.

– Ты вот утверждаешь, что я – бастард. А почему? Потому, что так говорят наши враги?

Тревожный шепот всколыхнул толпу. Зашаркали ноги. Но никто ничего не сказал. Хорошо.

– Так вы теперь считаете фьерданцев своими господами? – Его голос разнесся над толпой горожан, над сулийцами. – Станете учить их язык? Склонитесь перед их чистокровными королем и королевой, когда их танки прорвут границы Равки?

– Нет! – воскликнул Миров. И плюнул на землю. – Никогда!

Один готов.

– Фьерда зарядила ваши ружья ложью о моем происхождении. Они рассчитывают, что вы обратите их на меня, на ваших соотечественников, которые защищают наши границы прямо сейчас, готовые умереть за родную землю. Они надеются свалить на вас всю грязную, кровавую работу под названием «война».

Конечно, сейчас лжецом был именно Николай. Но только короли могут делать что им угодно; бастардам приходится делать то, что нужно.

– Я не предатель, – прорычал мясник.

– Но говоришь именно как он, – заметил Миров.

Мясник выпятил грудь.

– Я сам служил в Восемнадцатом полку, и туда же пойдет мой сын.

– Могу поспорить, немало фьерданцев улепетывали от тебя во все лопатки, – польстил Николай.

– И будете чертовски правы, – подтвердил мясник.

Но мужчина за его спиной вовсе не горел энтузиазмом.

– Я не хочу, чтобы мои дети сражались в очередной войне. Пусть эти ведьмы идут на фронт.

И тут Зоя все же выпустила несколько ветвистых молний в воздух над толпой.

– Гриши возглавят наступление, а я приму первую пулю, если в этом будет нужда.

Люди Мирова дружно отшатнулись.

– Должен предупредить вас, – с улыбкой заверил Николай. – Когда Зое взбредает в голову погеройствовать, она может быть довольно пугающей.

– Заметно, – пискнул мясник.

– Здесь люди погибли, – вмешался Миров, пытаясь вернуть утраченный авторитет. – Кто-то должен ответить…

– Кто несет ответственность за засуху? – спросила Зоя. Ее голос взрезал воздух как остро отточенный клинок. – За землетрясения? За ураганы? Так вот мы какие. Жалкие создания, ноющие при малейшем намеке на трудности? Или мы равкианцы – практичные, свободно мыслящие, не являющиеся больше рабами суеверий?

На лицах некоторых горожан читалось возмущение, но прочие, похоже, были изрядно пристыжены. В другой жизни из Зои вышла бы весьма устрашающая правительница – высокомерная, с вечно недовольным лицом, она легко могла бы заставить любого из присутствующих намочить штаны от страха. Но одна из сулиек смотрела на Зою с задумчивым выражением, а его генерал, которая на любое нетактичное внимание отвечала взглядом, способным выжигать дотла целые леса, этого не замечала или нарочно игнорировала.

– Khaj pa ve, – произнесла женщина. – Khaj pa ve.

И пусть Николаю было любопытно, что это значит, но на повестке дня были и более насущные вопросы.

– Я знаю, что это небольшое утешение, но нужно обсудить, чем может корона помочь вам, чтобы хоть отчасти компенсировать потерю земель и жилищ. Я готов.

– Я поговорю с главой, – внезапно сказала Зоя.

Николай собирался поговорить с Мировым сам, ведь статус для того играл весьма важную роль, а значит, внимание королевской особы ему бы весьма польстило. Но Зоя уже направила свою лошадь в сторону главы.

– Будь очаровательной, – шепнул он еле слышно.

Она послала ему теплую улыбку и лукаво подмигнула.

– Буду.

– Это было очень убедительно.

Улыбка испарилась в ту же секунду.

– Мне пришлось годами наблюдать, как ты улещиваешь людей по всей Равке. Кое-чему научилась.

– Я не улещиваю.

– На самом деле улещиваешь, – вмешалась Тамара.

– Ладно, – сдался Николай. – Но это мило.

Он посмотрел, как Зоя спешилась и отвела Мирова в сторону. Мужчина, казалось, был совершенно ошеломлен, что, впрочем, было весьма частым побочным эффектом при общении с Зоей из-за ее красоты в сочетании с окружающей ее убийственной аурой. Возможно, для Мирова существовала-таки пара вещей, более значимых, чем статус.

Но Зоя не собиралась использовать это преимущество в беседе с Мировым. Она просто пыталась сбежать. Она не хотела столкновения с той сулийкой, а это совсем не в духе его генерала. По крайней мере, не было до этого момента. С тех пор, как она потеряла Юриса, со времени их сражения в Каньоне, Зоя изменилась. Казалось, он смотрит на нее издали, словно она отгородилась от всех и вся. И все же она оставалась так же остра на язык, и броня высокомерия прочно прикрывала ее – женщину, легко идущую точно к цели и не тратящую время на милосердие.

Он снова обратил свое внимание на сулийцев.

– Ради вашей безопасности было бы лучше, если бы вы двинулись в дорогу сегодня же вечером.

Их предводитель ощетинился.

– Что бы это ни был за ужас, это не наших рук дело.

– Я знаю, но стоит настать ночи, и горячих голов может стать больше, чем думающих.

– Так вот как выглядит защита короля Равки? Всего лишь приказ скрыться в тенях?

– Это не приказ, это предложение. Я, конечно, могу выставить вооруженных стражников, которые будут охранять ваш лагерь, но сомневаюсь, что вас обрадует их присутствие.

– И будешь прав.

Николаю не хотелось бросать этих людей без пристанища.

– Если хотите, я могу отправить просьбу графине Грециной, чтобы она пустила вас на свои поля.

– И она согласится пустить сулийцев на свои земли?

– Согласится или не получит ни одной новой молотилки, которые мы отправляем большим хозяйствам.

– Этот король использует не только оружие, но и шантаж.

– Этот король правит людьми, а не ангелами. Иногда требуется средство посильнее молитвы.

Сулиец одобрительно хохотнул.

– Тут мы спорить не станем.

– Скажите, – обратился Николай к женщине, стоящей рядом с сулийским предводителем, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. – Вы что-то сообщили генералу Назяленской.

– Назяленской, – повторила та со смехом.

Николай вздернул бровь.

– Да. Что вы ей сказали?

– Yej menina enu jebra zheji, yepa Korol Rezni.

Сулиец рассмеялся.

– Она говорит, что ее слова были для генерала, а не для тебя, Король…

– Эту часть я понял прекрасно, – перебил Николай.

Korol Rezni. Король шрамов. Из множества прозвищ, что когда-либо ему давали, это определенно было не худшим, но при этих словах внутри него беспокойно ворочался демон. Полегче, мы вроде как достигли понимания, ты и я. Хотя демон не был особо последователен.

В течение следующего часа Николай с Тамарой опрашивали сулийцев, которые согласились описать им тлен, а затем присоединились к Зое и Толе.

– Ну и? – спросил он, стоило им только подняться на холм.

– То же, что и под Балакиревом, – ответил Толя. – Пятно темноты, расплывающееся по местности, словно раньше времени опустившаяся ночь. Все, чего касается тьма, превращается в тлен: животные, имущество, даже люди растворяются, как дым, не оставляя ничего, кроме бесплодной пустоши.

– Всего день назад здесь проходили пилигримы, – добавила Зоя. – Последователи Беззвездного святого. Они утверждают, что это наказание за правление неверующего короля.

– Вздор. Я очень даже верую, – возразил Николай.

Толя вздернул бровь.

– Во что?

– В хороших инженеров и выдержанный виски. Миров со своими приятелями встретили пилигримов хлебом-солью и с удовольствием выслушали их изменнические речи?

– Нет, – ответила Зоя с ноткой удовлетворения в голосе. – Большинство из них помнят и войну, и разрушение Дарклингом Новокрибирска. Они прогнали этих фанатиков из города.

– Похоже, в Ярености действительно любят собираться толпой. Что эта женщина тебе сказала?

– Без понятия, – сказала Зоя. – Я не говорю по-сулийски.

Тамара уставилась на нее.

– А по виду казалось, что ты ее поняла. Было похоже, что ты изо всех сил пыталась скрыться с ее глаз.

Так, значит, не только Николай это заметил.

– Не неси чушь, – огрызнулась Зоя. – Мне дело нужно было сделать.

Толя кивнул Николаю.

– Сулийцы от тебя не в восторге, да?

– Я не уверен, что у них есть поводы для восторга, – сказал Николай. – Они не должны жить в страхе на нашей земле. Я недостаточно времени уделял тому, чтобы обеспечить их безопасность.

Еще один пункт в его список провалов. С тех пор как занял трон, он успел столкнуться с множеством врагов – с Дарклингом, фьерданцами, шуханцами, юрда-паремом, проклятым демоном, живущим внутри него.

21 миля = 1,6 км.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35 
Рейтинг@Mail.ru