Лея Риелсвон
Корона Рико-Сантарио
Миссис Фоул мимолетно качнула головой, и ее губы слегка дрогнули в улыбке.
– Ты сегодня поздно, – мама удобнее расположилась на софе, грациозно скрестив лодыжки.
– Обедала с Даниэлем.
Вайолет старалась, чтобы тон ее был как можно более непринужденным, чтобы данный факт не вызвал никакой реакции, однако попытка оказалась тщетной:
– О! Даниэль! – округлила глаза миссис Фоул. – Когда же мы увидим этого прекрасного молодого человека у нас за ужином?
Вайолет закрыла за собой дверь и прошла вглубь комнаты к софе, на которой сидела мама. В помещении, которое звалось чердаком, не было ни единой пылинки. Так же как и весь остальной дом, эта комната была со вкусом меблирована, и единственное сходство с настоящим чердаком заключалось в наличии огромного количества коробок, на любой вкус и цвет, расставленных ровными, твердо стоящими пирамидками. Помещение словно олицетворяло всю их жизнь – то тут, то там по ней были расставлены эти маскировочные надежные пирамидки – отец, школьный учитель музыки, приехавший в оживленный Лондон из всеми забытой деревни, не значившейся даже на картах, отчего в достоверности информации никто не сомневался, и даже легкий налет акцента, стремительно исчезающий с годами, становился незаметным по этой же причине. Домохозяйка мама, сдружившаяся с соседкой, которой она попутно помогает по хозяйству, отчего и не нуждается в общении с другими соседями, и двое детей, настолько ничем непримечательных, что, возможно, даже их лиц никто не запоминает. Идеальные пирамидки выдуманной жизни, цель у которых только одна – не выделяться. Идея, засевшая столь глубоко, что даже внутри семьи они разыгрывают спектакль друг перед другом, воображая, что мифический обед с другом Вайолет реален и достижим. Да вот только любой, кто переступит порог их дома поймет, что семейство Гриффин никак не обыкновенная семья, а скорее, сборище посредственных актеров. Мысли об этом и так часто накатывали на Вайолет лавиной, но сегодня она смогла их сдержать, с ужасом ощущая, как сердце начинает биться чаще, а кровь в венах закипает.
Тишина затягивалась, но отвечать она не собиралась. Сев рядом с мамой и облокотившись на единственный подлокотник плечом, она нарочито медленно оглядела миссис Фоул. Лишь когда молчание стало неприлично долгим, Вайолет, расплывшись в улыбке, сказала:
– Я думаю, что не раньше того времени, когда я смогу свободно называть тебя бабушкой.
– Вайолет! – прошипела мама. – Не дерзи, пожалуйста, миссис…
– О господи! – вскочив с софы, словно ее тело подбросила та волна гнева, что поднималась внутри, предвещая приближение эмоционального цунами протянула Вайолет. – Просто скажи это – «Не дерзи бабушке»!
Она готова была поклясться, что у взгляда, брошенного в ее сторону мамой, был калибр. Первое предупреждение. Второе же, финальное, было бы, если она положила руку на колено Вайолет, и слегка сжала пальцы. Обычно это действие подразумевало остановку любого высказывания, и не оставляло никаких других вариантов, кроме как, виртуозно импровизируя вмиг менять текст. Или просто замолкать на середине слова.
Но сейчас был не тот случай. В какое-то незначительное мгновенье в голове Вайолет сложилась до безумия логичная цепочка умозаключений, что за все ее несказанные слова и несовершенные действия ответственность несут две женщины, сверлящие ее глазами на этом чертовом чердаке.
– Не смей меня перебивать! – голос мамы похолодел до температуры айсберга.– Мы идем домой.
Легко поднявшись, она протянула руку Вайолет, которая давно знала, что это прямое приглашение в капкан. Приглашение, от которого, увы, нельзя отказаться.
– Ианна, хватит драмы, – бабушка устало прошла к креслу, и будто по мановению волшебной палочки вмиг теряя королевскую грацию, села. – Мы и правда заигрались.
От удивления Вайолет показалось, что ее мама обернулась к креслу, на котором сидела бабушка в замедленной съемке.
– Не смотри так на меня, ты же знаешь, что это не работает. Можно побыть собой.
– А кто мы, мам? – спросила мама тихо и неуверенно.
Количество встреч Вайолет с этой ипостасью собственной мамы можно было пересчитать по пальцам, а пока считаешь, наблюдать, как от человека, чьего гнева ты боишься до дрожи в коленях и абсолютного паралича артикуляционных мышц, остается лишь серая тень, на глазах которой наворачиваются слезы.
Бабушка чуть помедлила с ответом, и подняла с пола выпавшую из коробки ленту.
– Как смело наследница двухсотлетней династии отказывается от собственного имени, – сказала она, с показательно-разочарованным выдохом. – Но что еще от тебя стоило ожидать?
Мама всхлипнула, продолжая с бессильным гневом смотреть в сторону той, что одной фразой умела выбить из-под ее ног опору любой устойчивости. Вайолет, которой, пожалуй, стоило бы радоваться тому, что ее наконец-то услышали, пусть не отчетливо, а лишь краем уха улавливая отраженное от возведенных ее семьей скал эхо, ощущала только жалость. Да, мама перебарщивает с контролем, но это не ее прихоть, а последствие многолетнего статуса главы семьи, который никто не пожелал брать на свои плечи.
– Я Долорес Гриффин, и к вашей голубой крови не имею никакого отношения. Разрешите откланяться!
Развернувшись на пятках, она вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью, оставив бабушку и Вайолет в тишине.
Первой мыслью Вайолет было побежать вслед за мамой. Она так поступала всегда, когда они ссорились. Какой бы сильной не была обида, насколько бы несправедливыми не были высказывания матери, она всегда приходила извиняться первой.
– Не ходи за ней, дай ей остыть, – бабушка оставалась, как всегда, спокойна и рассудительна, казалось, не было ни одной вещи в мире, способной нарушить ее внутреннее равновесие. – Подойди ко мне.
Послушно, словно на автопилоте, Вайолет подошла к креслу, и села на пол.
Миссис Элинор Фоул по поддельным документам и Джеральдин Годе по рождению, а после замужества Фаулер, подняла с пола небольшую деревянную шкатулку, которая, казалось, помнила первого короля из рода Фаулеров еще во младенчестве, однако, нигде на поверхности нельзя было рассмотреть трещин или других признаков ветхости. Деревянная крышка, покрытая толстым слоем лака, была украшена изящными резными узорами в виде виноградной лозы, которые переплетаясь, образовывали по центру две буквы «РС».
«Рико-Сантарио» – мгновенно расшифровала про себя Вайолет.
Бабушка с трепетом обвела пальцем лист на орнаменте, совсем не торопясь открывать шкатулку. В ее карих глазах, обычно холодных, Вайолет, неожиданно для себя, увидела безумную тоску. Догадку подтвердила небольшая капелька, собравшаяся в уголке ее глаза.
Ни единого раза никто из членов семьи не разговаривал с Вайолет о подробностях той ночи, которая разделила их жизнь на «до» и «после». Все ее знания базировались на одном сухом рассказе мамы и, последовавших за ним, неделях в библиотеке, где она жадно, по маленьким обрывкам собирала у себя в голове историю ее семьи. Да и само название Рико-Сантарио словно было под негласным запретом.
– Тут находится вся жизнь женщин семьи Фаулер. – голос Джеральдин стал тише, каждое слово произносилось ею так аккуратно, будто один неверный звук мог спугнуть то заветное, что находилось в этой шкатулке. И это было вовсе не про предмет, а про воспоминания, запыленные временем и тайнами, и бережно хранимые ото всех глаз на этом чердаке. – Я никогда ее не надевала, то ли гордость не позволяла, то ли воспитание. Она не принадлежала мне по крови.
Бабушка нежным движением приоткрыла крышку, и в зеркале, расположенном с внутренней стороны, сверкнуло отражение нескольких желтых камней разного размера.
Вайолет напрягла плечи и выпрямила спину, выигрывая пару сантиметров, чтобы разглядеть то, что находилось внутри шкатулки. В ней, на обивке из красного бархата, лежала удивительной красоты диадема из белого золота, инкрустированная россыпью желтых и белых камней.
Стоило только одному лучу солнца, бог весть как очутившегося на плотно зашторенном чердаке, попасть на большой, лимонного цвета, центральный камень, как комната наполнилась дюжиной маленьких солнечных зайчиков. Один из них, выбрав местом своего назначения глаз Вайолет, заставил ее на секунду зажмуриться.
Бабушка достала диадему, стараясь сократить прикосновения до необходимого минимума. Теперь можно было рассмотреть, что золотое основание украшает такая же виноградная лоза, как и на крышке шкатулки.
– Для меня это самое желанное украшение, Июлия. Самое забавное, что стоило бы мне только попросить Артура, и я бы могла носить ее, но я бы никогда не решилась так дерзнуть.
Вайолет поежилась, услышав свое настоящее имя, будто помимо них в комнате материализовалась другая девушка – сильная и решительная, которой она, сидящая на полу и снизу вверх смотрящая на россыпь драгоценных камней, не годилась и в подметки. И та, другая, благодушно разрешала ей наслаждаться гипнотическими отблесками, от которых невозможно отвести глаз.
– Я всегда мечтала, что однажды она украсит голову твоей матери, но она лишь единожды ее примерила, а после сказала, что она невероятно тяжелая и надо быть абсолютно сумасшедшей, чтобы даже думать о том, чтобы ее носить…
Бабушка замолчала, но отсутствие слов было еще красноречивее. Секунду поразмыслив, она взглянула на Вайолет и нерешительно протянула диадему ей.
– Примерь.
Вайолет зачарованно чуть наклонила голову вперед. Вес диадемы действительно был весьма ощутим, но ничуть не раздражал Ви, а наоборот, порождал в ней желание расправить плечи и выпрямить спину, став хоть немного достойной этого украшения. В ожидании реакции она подняла глаза на Джеральдин, которая завороженно смотрела на нее в ответ.
– Можно я взгляну? – Вайолет нерешительно протянула руку к шкатулке.
Бабушка взяла Вайолет за протянутую руку и, легко встав с кресла, направилась к завешенному зеркалу в углу, увлекая ее за собой.
Одним движением руки отодвинув ткань, Джеральдин сделала шаг назад, встав позади внучки, наблюдая за ее реакцией, а Вайолет во все глаза смотрела на свое отражение, пытаясь накрепко отпечатать в памяти тот момент, когда она наконец-то не скрывалась.
– Истинная Фаулер, – хмыкнула бабушка. – Такая же зеленоглазая и светловолосая.
«Истинная Фаулер… – повторила про себя Вайолет. – Зеленоглазая и светловолосая… Как мама». От этой мысли по ее телу словно прошел электрический разряд. Застукай их мама сейчас с этой диадемой на голове, она наверняка была бы в бешенстве.
Взглянув на себя в последний раз, чувствуя, как разочарованно сжимается сердце при осознании, что она наверняка больше никогда не увидит себя такой, Вайолет аккуратно сняла с себя диадему и протянула ее бабушке.
– Для тебя она тоже тяжелая? – спросила Джеральдин с легкой ноткой разочарования в голосе.
– Нет, вовсе нет, – покачала головой она, не отводя глаз от центрального камня диадемы, прощаясь с его бесчисленным количеством граней. – Не настолько. Я не понимаю, почему у мамы так.
Бабушка, вздохнув, подошла к шкатулке, и, большими пальцами поглаживая гравировку виноградных листьев с непередаваемой нежностью, убрала диадему вновь в темноту.
– Дело тут вовсе не в камнях, а в участи носящего. С этим она смириться не готова.
Вайолет ухмыльнулась.
– Дай угадаю, я этого никогда не пойму?
Джеральдин, не оборачиваясь, пожала плечами.
Она хотела задать еще много вопросов, в том числе и о том, как девочка, воспитанная наследницей престола, смогла допустить в своей голове даже мысль о том, что ее жизнь может пойти по иному сценарию, ведь обычно первым, что прививают подобным детям – чувство долга. Кто-то допустил в ее воспитании фатальную ошибку, с которой, наверняка, бабушка не может смириться до сих пор, но, продолжая оставаться к Вайолет спиной, Джеральдин явно дала понять, что на этом разговор закончен.
– Вайолет, ты можешь идти. Спасибо за продукты,– бросила она ей, по-королевски элегантно давая понять, что вдовствующая Ее Королевское Величество Герцогиня Санкстбургская не желает больше принимать никого на своем чердаке, и в доме в целом, и то, что антракт завершен, а исполнителей снова просят на сцену.
Никто так и не увидел, как по щеке Джеральдин скатилась слеза, которую та не собиралась смахивать с лица, позволяя себе оплакать последнее, что оставалось у нее от страны, в которую одним промозглым утром она въехала как невеста наследного принца, страны, о которой с невероятным блеском в глазах рассказывал ей любимый, сидя на каменной скамейке в саду их поместья, страну, где находится могила ее мужа, на которую она никогда не сможет прийти.
Глава 2.
«Бихевиористский метод изучения политологии направлен на анализ систематически наблюдаемого поведения индивида, возможность изменения его мотивации…»
Рука Вайолет зависла над клавиатурой, послушно ожидая команды от мозга, но ожидание было напрасным, так как в ее голове под звуки порывов ветра в неизвестном направлении прокатывалось перекати-поле. Раздумья ни о чем были настолько глубоки, что вошедший и удобно расположившийся на кровати, Лео остался незамеченным.
– ..собираешься?
Уловив лишь конец фразы, она вопросительно посмотрела на брата, безуспешно пытаясь сосредоточиться.
– Я говорю, что спать с открытыми глазами перед ноутбуком это талант, но ты ложиться собираешься? – повторил Лео.
– У меня мозг кипит.
– Кипит, значит, котелок варит.
– Маловероятно. Кипит – значит, поднимает крышечку, а это другое. – Вайолет откинулась на подушки и уставилась в потолок.
– Какая температура кипения мозга?
– Две поругавшие родственницы, одна из которых неожиданно решила отряхнуть от нафталина скелет в шкафу.
– Безу-у-умно интересно, – без всякого энтузиазма протянул Лео. – Это из-за этого мама на взводе?
– Ну, она со мной не разговаривает, но я подозреваю, что да. – Вайолет несколько раз быстро моргнула и поджала губы. – Бабушка показала мне диадему. Точнее не так – бабушка дала мне примерить диадему.
– С желтыми камнями?
От удивления Вайолет подпрыгнула на кровати, моментально приняв сидячее положение.
– Ты откуда знаешь?
– Видел старые фотографии мамы на каком-то мероприятии в ней, у нее там такое недовольное лицо.
– Что?
– Папа показывал. Смеялся, что хорошо, что он стоял сзади и не видел этого выражения лица, а то неловко было бы отменять свадьбу.
– Так, ковбой, притормози, – Вайолет тряхнула головой, пытаясь этим движением, будто шейкером, смешать мысли в голове в какой-то внятный коктейль. – У нас есть какие-то фото?
– Дай угадаю. Ты все время сокрушаешь о том, что мама и бабушка не желают выдать крупинку знаний о Рико-Сантарио, но ни разу не догадалась поговорить об этом с папой?
Вайолет молча смотрела Лео в глаза.
– Знаешь в чем твоя проблема? – Лео придвинулся чуть ближе. – Ты все берешь измором, словно упираешься рогами и бодаешься до победного, а не ищешь обходного пути. Зайди с другой стороны. То же самое у тебя с Даниэлем, кстати. Ты до посинения будешь плакать ему вслед, но не скажешь ни слова в глаза. Сидишь и думаешь, догадается ли он, что…
– Замолчи… – Вайолет обхватила голову руками, пряча глаза, ей казалось, что от того, что она перестанет смотреть на него, его слова потеряют хоть долю правды. Но это оказалось напрасным.
– Я-то замолчу, но тебе это никто больше не скажет. Ви, если хочешь, чтобы что-то менялось, шевелись. Ты будто боишься любого движения. Люди идут, оступаются, ошибаются, падают, встают и идут дальше. А ты сидишь тут.
– Но ты ведь знаешь, что любая ошибка может быть чревата. Нас … – попыталась оправдаться Вайолет.
Лео показательно закатил глаза:
– Могут найти? Прошел двадцать один год. Мы никому не сдались. Ты хорошая девочка, слушаешься маму. Она всю жизнь боится, что ее найдут, и ты туда же.
Встав с кровати, он направился к двери. Уже стоя на пороге, он тихо добавил:
– Худшее, что могут сделать родители с дочерью, это воспитать ее хорошей девочкой.
Вайолет смогла поднять глаза только через пару минут после того, как за Лео с характерным щелчком закрылась дверь. В полнейшем исступлении она откинула одеяло и легла в кровать. Немного поежившись, она подтянула колени к груди и обняла их руками. Первые мгновения ей казалось, что уснуть она сегодня не сможет, но на секунду сомкнув веки, тут же провалилась в глубокий сон без сновидений, так милосердно подаренный ей Морфеем.
***
– Вайолет! Просыпайся, давай! Ви!
Вайолет наугад отмахнулась от звука, как от комара. Но источник был явно настойчивее.
– Не смей меня бить! Вставай, спящая красавица!
– Отстань! – собрав все силы в кулак, огрызнулась она, и повернулась на другой бок.
Однако, сон уже был потерян, а запустившийся в более или менее активный режим мозг опознал личность нарушителя порядка.
– У меня твой мачо под окном. – Лео старался говорить как можно тише, почти шепотом.
Вайолет удивленно повернулась.
– Какой мачо?
– У тебя он один. Слушай, реши с ним что-нибудь, он мне камни в окно кидает.
– Даниэль?
– Блин, давай соображай, пока он мне стекло не разбил, – Лео выжидающе скрестил руки на груди.
Недолго думая, Вайолет взяла телефон с прикроватной тумбочки и, нажав кнопку вызова, запустила руку в волосы, дожидаясь ответа.
«Что-то случилось, – думала она. – Он просто так бы не пришел».
– Я стучу уже полчаса, – вместо приветствия возмутились в динамике.
Голос Даниэля был размеренным и спокойным, и он, судя по всему, улыбался.
– У меня левое окно. Но если ты пришел на свидание к Леониду, тогда все правильно.
– Ой!
Она тихо засмеялась, представляя его сконфуженное лицо.
– У тебя все хорошо?
Даниэль глубоко вздохнул в трубку и промолчал.
– Дани? – окликнула Вайолет обеспокоенным голосом.
– Ты можешь открыть окно?
– Да, конечно.
Прижав телефон головой к плечу, она постаралась двумя руками как можно тише дернуть раму. Даниэль стоял внизу, подсвеченный фонарем, словно софитом на сцене, по обыкновению поправляя челку. Услышав звук открывающегося окна, он поднял голову и приветственно замахал ей рукой, подходя ближе.
– И что же привело вас, сэр, ко мне в столь поздний час? – спросила она с улыбкой.
– Миледи, прошу простить мое невежество, но я назвал бы этот час скорее ранним.
Вайолет взглянула на экран телефона. Действительно, четыре часа утра. Только сейчас она увидела, что горизонт начал немного сереть.
– Вы как всегда правы, сэр.
– Так, мы не по тексту, – Вайолет, хоть и не видела глаза Даниэля, но готова была поклясться, что там, внизу, он сощурил глаза. – Итак, Рапунцель, Рапунцель, спусти свои волосы!
– Ты хочешь подняться?
– Ты против?
Вайолет быстро оглянулась, оценив масштаб трагедии. Лео уже и след простыл, но вот сама комната явно не была готова к приему гостей. То здесь, то там были раскиданы книги вперемешку с вещами, а на прикроватной тумбочке, словно королева этого хаоса возлежала банановая кожура.
«С другой стороны, четыре часа утра» – оправдала она себя мысленно, и снова выглянула в окно, осматривая дом сверху на предмет того, что может сгодиться для подъема.
Вдоль восточной стены первого этажа как раз удачно располагалась опора для вьющихся роз. Вайолет засомневалась, выдержит ли она внезапного визитера, однако, вовремя вспомнила, что ее для мамы сделал папа, а все, что делалось папой – делалось на века.
Даниэль подошел уже достаточно близко к окну, чтобы услышать даже негромкую речь со второго этажа, поэтому Вайолет закончила вызов и отложила телефон, освобождая руки, а затем, свесившись в окно, полушепотом сказала:
– Если ты обещаешь, что не наступишь ни на один листик, то можешь подняться по ней, – она пальцем показала на опору.
– А она выдержит? – засомневался Даниэль, рукой проверяя прочность конструкции.
Вайолет молча сделала круг из большого и указательного пальцев и кивнула для большей убедительности.
Подъем был начат без всяческих сомнений со стороны гостя. Вайолет, убедившись, что конструкция все же выдерживает, и, поразившись на секунду мелькнувшей мысли, что сама себе она наверняка бы не стала так слепо доверять, с завидной скоростью метнулась к тумбочке и взяла в руки то, что осталось от банана. Как назло, в ее комнате не было ничего, куда можно было бы выкинуть эту несчастную шкурку, поэтому, немного посомневавшись, не нашла варианта лучше, чем закинуть ее под кровать.
Не прошло и минуты, как на подоконнике показалась рука Даниэля, а потом и он сам, не самым грациозным образом попросту ввалился в оконный проем.
– Добро пожаловать! – тихо проговорила она и протянула руку, предлагая помощь. – Так все же, чем обязана?
Даниэль замялся, не зная, как лучше будет описать цель его визита.
– Мне просто захотелось тебя увидеть.
– Настолько, что ты четыре часа не мог подождать, чтобы мы встретились в университете?
Ей очень хотелось поверить в моментально рисовавшуюся в голове романтичную картинку того, что рыцарь может пересечь несколько континентов ради лишь одного короткого взгляда на свою даму сердца, но ей мешало несколько несостыковок, первой из которых было осознание реальности мира, где рыцарям порой сложно оторвать свои латы от дивана, а второй – она не была его дамой сердца.
«Не мог, он не мог дождаться утра. Из всех вариантов, куда он мог пойти, она выбрал меня!» – кричал в голове, посылавший всю ее логику в долгое путешествие, голос.
– Там невозможно поговорить. В университете не только у стен есть уши, а даже у столов и табличек перед аудиториями.
– Ну что ж, раз уж ты решил, что разбудить меня на рассвете лучшее решение,– Вайолет села на угол кровати, жестом приглашая Даниэля сделать то же самое. – Выкладывай.
Даниэль присел рядом, и не сводя с нее глаз, перевел дыхание, словно набираясь смелости для рассказа, отчаянно пытаясь найти ее во взгляде Вайолет.
– Ты меня пугаешь, – призналась она на одном выдохе, пытаясь прогнать зарождающееся беспокойство.
– Я расстался с Кристиной, – наконец выдал Даниэль.
– Мне очень жаль…
«УРААААААА!» – ликовала она в своих мыслях.
– А мне вот нет, – он пожал плечами. – Это изначально не могло привести ни к чему хорошему.
– Почему? Она очень красивая девушка. И вы отлично смотритесь вместе.
– Ты думаешь мне надо только это?
Вайолет непонимающе прищурила глаза, хотя прекрасно понимала, о чем он говорит, даже если на самом деле лукавит: Кейси был из числа тех людей, которые умрут, но не признаются, что можно начать встречаться с кем-то исходя исключительно из внешних данных, наплевав на пресловутый богатый внутренний мир.
– Я догадывался, но только сегодня понял окончательно, – он на секунду задумался. – Ты как ешь сладкую вату?
Вайолет удивилась неожиданному вопросу, но в глазах Даниэля читалась крайняя заинтересованность, и, решив отложить язвительный комментарий, ответила:
– Отрываю руками и ем.
– Хорошо, – не в силах усидеть на месте, он взволновано встал с кровати. – После этого у тебя останутся липкие руки, что ты сделаешь?
– Так, ты меня пугаешь все сильнее, – Вайолет, последовав его примеру, тоже встала и в попытке успокоить ночного визитера, взяла его за руки.
– Ты облизнешь пальцы, – Даниэль выдохнул и многозначительно посмотрел на Вайолет, словно теперь она должна была понять все. – А она вытерла их салфеткой.
Связь между сладкой ватой и самообманом все никак не находилась, и все что оставалось – медленно моргать, в попытке запустить мозг, бодрость которого в начале разговора была явно переоценена.
– Так, – Вайолет снова села на кровать и потянула Даниэля за собой. – Давай еще раз. Ты расстался с Кристиной, потому что она вытерла руки салфеткой?
Он закатил глаза.
– Да нет, мы расстались потому, что хочу есть эту чертову сладкую вату не с ней!
Судя по его осуждающему взгляду, это была финальная и самая очевидная подсказка, но ответной реакции, помимо все того же напряженного выражения лица, не последовало и он решился:
– Так, Лети, проснись, пожалуйста, потому что я сейчас признаюсь тебе в любви, а ты совсем не можешь этого понять.
Вайолет еще несколько раз непонимающе похлопала глазами. Без всякого объявления боевых действий, в ее голове рванул снаряд, оглушивший всю команду, ответственную за логическое мышление и адекватную реакцию на происходящее. Часть сознания, которая успела осознать происходящее, хотела пуститься в пляс, но, видимо, решила подождать, когда праздник коснется всего организма в целом.
– Скажи, пожалуйста, хоть слово, – сказал Даниэль с тихим надрывом.
Щеки его раскраснелись, чего никогда не происходило в обычной жизни, а грудь взымалась от частых вдохов. Вайолет понимала, что он сконфужен, ее молчанием, когда она рассматривает каждую черточку его лица. Он даже попытался тряхнуть головой, чтобы разорвать визуальный контакт и механически тут же поправил прядь волос, упавшую на его лоб, рукой.
Такое привычное движение, которое она видела миллионы раз и тайком посмеивалась над ним, совершенно неожиданно сработало как спусковой крючок. Где-то между ребер раздался почти реальный взрыв, сносящий все преграды и условности на своем пути.
– К черту! – беззвучно сказала Вайолет одними губами, и мгновенно сократила расстояние между ними.
Сколько продолжался поцелуй никто бы не сказал точно. Ее мозг активно протестовал, генерируя вопросы, основным из которых был «Что дальше?», чувства же, напротив, не задавали вопросов, а лишь порхали где-то в районе ребер роем бабочек, и, вопреки здравому смыслу, их безмолвие было аргументированно больше. Противоборствующие силы были, казалось бы, равны, но вот Даниэль, сам того не подозревая, был сильным союзником чувств. Когда здравый смысл, сдав позиции, принял решение пустить тяжелую артиллерию вопросом «Что скажет мама?» и Вайолет хотела было отдалиться, но Даниэль обхватил ее за талию, заставив все рациональное внутри капитулировать.
– Я так боялся, что ты скажешь нет, – облегченно выдохнул он.
Словно завершающий мазок кистью на законченном полотне, он ставил легкий, почти невесомый поцелуй на ее губах и уткнулся носом в ложбинку за ухом.
«А уж как я этого боялась»– пронеслось у нее в голове то, что она справедливо решила не говорить вслух.
– Вот и сейчас ты молчишь.
Вайолет запустила руку в темные волосы Даниэля, перебирая пряди, надеясь, что это движение будет красноречивее всего, что она могла сказать в этот момент.
– Не знаешь, что сказать, да? А я вот целый монолог придумал, пока шел к тебе. И еще один, пока решался бросить камень в окно. Я там два часа с этим камнем стоял. А когда тебя увидел, все забыл, – он беззвучно рассмеялся, лишь выдыхая горячий воздух в ее шею. – Сладкая вата, какая глупость. Но ты и это поняла…Ну попыталась хотя бы.
Вайолет аккуратно сглотнула, надеясь прогнать образовавшийся в горле ком. Ей не верилось, что хоть один человек в мире испытывает такие эмоции по отношению к ней. Что она достойна этого. Что кто-то может желать ее объятий, прикосновений, поцелуев и не решаться ей сказать об этом. Стоять под окном, пускай даже не ее, и вглядываться в темноту комнаты. Что мысли хоть одного человека могут быть заняты только ей, хотя бы какие-то пару часов. Осознание самой возможности такого подкашивало ноги и пускало по спине целые армии мурашек.
– Мы можем просидеть так всю жизнь? – тихо спросил Даниэль, еще крепче обняв ее.
Она кивнула, а потом, широко улыбнувшись своим мыслям, шепнула ему на ухо:
– Но нам однажды захочется есть.
Он снова беззвучно рассмеялся и, выпрямившись, посмотрел ей в глаза.
– Я люблю тебя, Вайолет Гриффин.
Сон, длинною в два часа прервала назойливая песенка, установленная как мелодия будильника на смартфоне. На удивление, этим утром она казалась не такой противной, как в остальные дни. Да и голова Вайолет, обычно бывавшая каменной после такого короткого сна, ощущалась непривычно легкой и сохранившей ясность мышления.
Она повернула голову вправо, где рядом мирно посапывал Даниэль, явно игнорируя происходящее вокруг. Во сне ему с натяжкой можно было бы дать его законный двадцать один год.
– Музыку решила послушать? – он открыл один глаз.
– Ой, ты проснулся… – опомнилась Вайолет и схватила телефон, пытаясь отключить будильник.
– Ну, в этом смысл будильника…– он сел в кровати, смотря на ее суматошные движения, в бессильной попытке совладать с телефоном. – Помочь?
– Нет, спасибо, – Вайолет выдохнула, когда настойчивая мелодия, наконец, умолкла. – Я справилась. Доброе утро!
– Действительно, доброе, – Даниэль потянул ее за руку, заставив ее повалиться на кровать рядом и поцеловал. – Добрее у меня не бывало.
– Нам нужно придумать план твоего отступления, – хмыкнув от обезоруживающего комплимента, напомнила она.
– А вариант познакомиться с твоей семьей совсем не устраивает?
Вайолет округлила глаза, поражаясь, насколько быстро ночь, в которой она предпочла ни о чем не думать, столкнулась с утренней реальностью, где теперь за секунду надо было набраться решимости не сворачивать с выбранного пути. С первого этажа уже доносился звук работающей кофемашины и звон посуды, что было явным признаком того, что мама и папа уже встали и готовились завтракать, а, значит, отлынуть от знакомства по причине их сна не получится.
– У меня есть немного времени?– спросила она, стараясь выражением глаз попросить у Даниэля немного понимания.
– Конечно, – кивнул он. – Ты не знаешь где моя футболка?
– Честно говоря, – она окинула комнату взглядом. – Понятия не имею.
И пока Даниэль, перекатившись, на кровати, начал искать пропавшую часть гардероба, Вайолет, не в силах усидеть на месте от нахлынувших переживаний, измеряла шагами комнату, пытаясь принять решение. Чаши внутренних весов склонялись то в одну, то в другую сторону, а страх неизвестности реакции каждого, в зависимости от принятого ею решения, заставлял холодеть пальцы рук. От тяжких дум ее отвлек приглушенный голос Кейси, доносившийся из-под кровати:
– Лети, у тебя тут банан.
Она закатила глаза и прикрыла лицо рукой, поняв, что Даниэль только что нашел.
– А нет, все в порядке, это всего лишь кожура, – он выпрямился, и радостно улыбаясь, победоносно тряхнул добычей в руке.
«Ну, с другой стороны, надо продолжить это утро неловкостей» – подумала Вайолет и, подняв одну бровь, спросила:
– Ну что, пошли завтракать?
Вайолет казалось, что стук ее сердца можно услышать за пару кварталов. Для того, чтобы не сойти с ума от волнения, она мысленно считала ступеньки, и в тот момент, когда ее шаги замедлялись, она буквально заставляла себя восстановить темп. Еще хуже было от осознания того, что если она вдруг остановится, и скажет Даниэлю, что передумала, он не станет настаивать. Оказалось, что принимать собственные решения трудно, а ожидать последствия – просто невыносимо.