Лев Толстой
Единственное средство

Полная версия

Главное же различие этого закона от всех других и главное его преимущество то, что все законы богословские, государственные, научные – не только не умиротворяют людей и не дают им блага, но часто именно они-то и производят величайшую вражду и страдания.

Закон же о том, чтобы делать другому то, что хочешь, чтобы тебе делали, или не делать другим, чего не хочешь, чтобы тебе делали, не может произвести ничего, кроме согласия и блага. И потому выводы из этого закона бесконечно благодетельны и разнообразны, определяя все возможные отношения людей между собою и везде заменяя разногласие и борьбу согласием и взаимным служением. Только бы люди, освободившись от обманов, скрывающих от них этот закон, признали бы обязательность его и стали разрабатывать все применения его к жизни, и явилась бы отсутствующая теперь, общая для всех людей и самая важная в мире наука о том, как должны разрешаться на основании этого закона все столкновения как отдельных людей между собою, так и отдельных лиц с обществом. А была бы основана эта отсутствующая теперь наука, разрабатывалась бы она, и обучались бы ей все взрослые и дети, как теперь они обучаются вредным суевериям и часто бесполезным или вредным наукам, то изменилась бы и вся жизнь людей и в том числе и те тяжелые условия жизни, в которых живет теперь огромное большинство их.

V

В библейском предании говорится, что бог дал еще гораздо прежде закона о неделании другим того, что не хочешь, чтобы тебе делали, – свой закон людям.

В законе этом была заповедь: «не убий». Заповедь эта для своего времени была так же значительна и так же плодотворна, как и позднейшая заповедь о делании другим того, что хочешь, чтобы тебе делали, но с нею случилось то же, что и с этой позднейшей заповедью. Она не была прямо отвергнута людьми, но так же, как и позднейшая заповедь взаимности, затеряна среди других правил и постановлений, признанных одинаково или еще более важными, чем закон о ненарушимости жизни человеческой. Если бы эта заповедь была одна, и Моисей, по преданию, принес бы на скрижалях, как единый закон бога, только два слова «не убий», люди должны бы были признать ничем не заменимую обязательность исполнения этого закона. А признай только люди этот закон главным и единственным законом бога и строго исполняй его, хоть так же строго, как некоторые исполняют теперь празднование субботы, почитание икон, причащение, неядение свинины и т. п., то изменилась бы вся жизнь человеческая, не были бы возможны ни войны, ни рабство, ни отнятие земли богатыми от бедных, ни обладание произведениями труда многих, потому что всё это держится только на возможности или на угрозе убийства.

Так бы было, если бы закон «не убий» был признан единственным законом бога. Когда же, наравне с этим законом, были признаны столь же важными заповеди о дне субботнем, о непроизнесении имени бога и другие, то естественно возникли и еще новые постановления жрецов, признанные также одинаково важными, и единый величайший закон бога: «не убий», который изменял всю жизнь людей, потонул среди них и стал не только не всегда обязательным, но найдены были случаи, когда можно было поступать совершенно противно ему, так что закон этот и до сего дня не получил свойственного ему значения.

То же самое случилось и с законом о том, чтобы поступать с другими так же, как хочешь, чтобы поступали с тобой.

Так что главное зло, от которого страдают люди, уже давно не в том, что они не знают истинного закона бога, а в том, что люди, которым невыгодно знание всеми и исполнение истинного закона, будучи не в силах уничтожить или опровергнуть его, придумывают «постановление на постановление, правило на правило», как говорит Исайя, и выдают их за столь же или еще более обязательные законы, чем истинные законы бога. И потому единственное, что нужно теперь для избавления людей от их страданий, это то, чтобы они освободились от всех богословских, государственных и научных рассуждений, выдаваемых за обязательные законы жизни, и, освободившись, естественно признали для себя более обязательным, чем все другие постановления и законы, тот истинный, вечный закон бога, который уже известен им и дает не некоторым только, но всем людям наибольшее возможное в общественной жизни благо.

VI

«Но, – скажут некоторые, – как ни справедлив сам по себе закон о том, чтобы делать другим только то, что хочешь, чтобы тебе делали, он не может быть один применен ко всем случаям жизни. Признай только люди этот закон обязательным всегда, без всяких исключений, они должны будут признать недопустимым употребление всякого насилия одних людей над другими, так как ни один человек не желает того, чтобы над ним было произведено насилие. А без насилия над некоторыми людьми не может быть обеспечена личность, не может быть ограждена собственность, не может быть защищено отечество, не может быть поддержан существующий порядок».

Бог говорит людям: «Для того, чтобы вам всем везде и всегда было хорошо, исполняйте мой закон о том, чтобы делать другим то, что хотите, чтобы вам делали».

Люди же, устроившие известный порядок в 1901 году в Англии, Германии, Франции, России, говорят: «Как бы не было хуже от того, что мы станем исполнять закон бога, данный нам для нашего блага».

Закон, составленный собранием людей, как бы он ни был странен и какими бы плохими людьми он ни был составлен, – мы принимаем и не боимся исполнять; а закон, не только согласный с разумом и совестью, но прямо выраженный в книге, которую мы признаем откровением бога, мы боимся исполнять: как бы не случилось от этого худого? не произошел бы беспорядок?

Разве не очевидно, что люди, говорящие и думающие так, говорят не о порядке, а о том беспорядке, в котором они живут и который для них выгоден?

Порядок по их мнению – это такое положение, при котором они могут поедать жизни других людей; беспорядок же – это то, когда поедаемые люди желают, чтобы их перестали есть.

Такие рассуждения показывают только то, что люди малого числа властвующих чувствуют, большей частью бессознательно, что признание закона о делании другим того, что хочешь, чтобы тебе делали, и исполнение его людьми не только разрушает их выгодное общественное положение, но и обличает всю их безнравственность и жестокость. Люди эти не могут рассуждать иначе.