Лев Шильников
Разумное животное. Человек на обочине эволюции

Благодаря прекрасно развитой лицевой мускулатуре обезьяны обладают богатой мимикой и подвижными губами, а у карликового шимпанзе бонобо губы вообще красного цвета (многие систематики справедливо полагают, что карликовый подвид шимпанзе ближе всего стоит к человеку на эволюционной лестнице). Очень много общего между приматами и человеком обнаруживается и в строении других мышц – живота, грудной, плечевой, лучевой и т. д. У людей и обезьян особым образом прикрепляются к диафрагме внутренние органы, да и в самом их строении выявляется поразительное сходство, причем дело не сводится к элементарной анатомической близости. Даже на тонком, гистологическом уровне структуры сердечных клапанов, легких и трахеи удивительно похожи у человеческого ребенка и детеныша шимпанзе. Практически идентичен у людей и приматов характер дерматоглифики (кожный узор ладоней и стоп), и даже облысение у обезьян напоминает человеческое по мужскому типу.

Нельзя не упомянуть и о поразительном сходстве приматов и человека в структуре и свойствах многих гормонов, причем даже низшие обезьяны демонстрируют по этому показателю чрезвычайно мало различий. Например, гормон роста, как правило, очень видоспецифичен, но вот у макака и человека они похожи как две капли воды. Введенный ребенку от обезьяны, он будет работать столь же эффективно, как человеческий гормон роста, что было надежно показано в эксперименте.

У приматов, как и у нас, присутствуют зубы четырех типов – резцы, клыки, премоляры и моляры (коренные), причем смена молочных зубов постоянными представляет собой необходимый элемент естественного возрастного цикла. Слепая кишка развита у всех приматов, а у человекообразных обезьян в обязательном порядке присутствует ее червеобразный отросток (аппендикс); наконец, обезьяны и человек – единственные на планете животные, у которых имеется отчетливый менструальный цикл. Мы болеем одинаковыми болезнями, страдаем от одних и тех же паразитов, и даже группы крови у шимпанзе и человека отличаются столь высокой антигенной идентичностью, что допускают прямую гемотрансфузию (в 30-х годах XX века была экспериментально показана возможность прямого переливания крови от шимпанзе к человеку). Шимпанзе, как и человек, располагает четырьмя группами крови по системе AB0, так что гемотрансфузия обернулась рутинной технической задачей. Излишне говорить, что перспективный подход не нашел широкого практического применения по причине крайней дороговизны материала. Необходимо отметить, что факторы AB0 отсутствуют даже у полуобезьян, не говоря уже обо всех остальных млекопитающих, и только у высших антропоморфных приматов они постоянно определяются на эритроцитах крови и в слюне. Даже скорость свертывания крови и так называемое протромбиновое время совпадают у людей и обезьян с высокой степенью точности (у собак и кроликов, например, кровь сворачивается гораздо быстрее).

С кровью следует разобраться основательнее. Иммунохимики еще в начале XX столетия практиковали способ определения родства видов по крови. Метод был благополучно предан забвению и возрожден только в конце 50-х стараниями американца Морриса Гудмена. Группа ученых под его руководством на протяжении 20 лет произвела около 6000 сопоставлений белков крови 70 видов приматов и почти 50 видов других млекопитающих. Данные по альбумину, гамма-глобулинам и другим белкам показали почти полную идентичность шимпанзе, гориллы и человека; орангутан и гиббон несколько поотстали, а другие обезьяны обнаружили еще меньше сходства. Но все познается в сравнении: все без исключения млекопитающие (не приматы) резко отличались от человека по белкам крови.

Впоследствии метод получил развитие и свелся к анализу молекулярной структуры белка. Поскольку любой белок представляет собой последовательность аминокислот, которые с некоторой постоянной скоростью подвергаются замещениям, то по оценке разнородности белка можно теоретически определить расхождение биологических видов и степень близости между ними. Процитируем «Занимательную приматологию» Э. П. Фридмана: «Вот что нам известно сейчас о сходстве аминокислотной последовательности белков у человека и шимпанзе: по фибринопептидам А и В (всего 30 аминокислот) число замещений равно 0; по цитохрому С (104 аминокислоты) – 0; по лизоциму (130 аминокислот) – 0; по четырем цепям гемоглобина (141 и 146 аминокислот) – 0; по миоглобину (153) – 1; по карбоангидразе (264) – 3; по альбумину сыворотки (560) – 6; по трансферину (647) – 8 замещений».

Сию заковыристую цитату мы привели исключительно с той целью, чтобы читатель смог воочию убедиться в ничтожной биохимической малости, разделяющей нас с нашими ближайшими предками. Новейшие исследования показали, что различия по аминокислотным последовательностям белков у человека и высших приматов неудержимо стремятся к нулю: у человека и гориллы идентичность белков достигает величины 99,3 %, а у человека и шимпанзе – 99,6 %.

Не менее поразительное сходство обнаруживается при анализе хромосомного набора человека и высших приматов. Окрашивая хромосомы специальными красителями на различных стадиях деления клетки, цитогенетики получают до 1200 полос на каждый кариотип (кариотип – это и есть хромосомный набор). Оказалось, что исчерченность хромосом (а хромосомы, как известно, являются носителем наследственной информации) у человека и шимпанзе обнаруживает практически стопроцентную идентичность. Конечно, некоторые незначительные отличия, касающиеся количества хроматина и расположения центромер (центромера – это участок хромосомы, к которому присоединяется нить веретена во время клеточного деления – митоза) все же имеются, но они невелики и принципиального значения не имеют. Правда, у человека в клеточном ядре присутствуют 23 пары хромосом против 24-х у человекообразных обезьян, но это расхождение в известной степени мнимое. В цитогенетических исследованиях было убедительно показано, что вторая пара хромосом человека образовалась в ходе слияния других пар хромосом предковых антропоидов. Окончательный вердикт гласит, что по строению кариотипа все три высших примата исключительно близки к человеку, а отличия, которые мы в состоянии зарегистрировать у шимпанзе, столь малы, что соответствуют различию двух родственных видов в пределах одного таксономического рода. И разумеется, как и следовало ожидать, ближе всего к нам по характеру хромосомной исчерченности оказался карликовый шимпанзе бонобо.

Теперь давайте повнимательнее присмотримся к тонкой структуре хромосом. Хромосома – это сложное нуклеопротеидное соединение, построенное из так называемых гистоновых белков и молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты – ДНК. ДНК представляет собой спиральную структуру из двух нитей, закрученных одна относительно другой и удерживаемых друг около друга за счет взаимодействия между азотистыми основаниями (нуклеотидами) противолежащих нитей. Уникальные последовательности нуклеотидов, объединенные в триплеты и насчитывающие десятки, сотни, а то и тысячи звеньев, представляют собой кодирующие участки молекулы ДНК – гены. Таким образом, морфологически и структурно ген – это фрагмент молекулы ДНК.

Мы не станем залезать в дебри молекулярной биологии и детально разбираться, каким образом ген выполняет свою кодирующую функцию. Для наших целей достаточно знать, что чем ближе друг к другу располагаются виды, тем больше у них будет общих генов и тем меньше отличий в строении ДНК на уровне тонкой структуры. На этом основан метод гибридизации, который широко применяется в молекулярной биологии. Если молекулу ДНК нагреть, она утрачивает свою нативную структуру – двойная спираль, так сказать, «расплетается», образуя одиночные нити. На такую одиночную нить можно наложить точно такую же нить от организма другого вида, и когда они остынут, то вновь свернутся в двойную спираль. Но эта спираль будет уже не совсем полноценной – стопроцентный молекулярный гибрид можно получить только у представителей одного вида. Понятно, что чем дальше отстоят биологические виды друг от друга на эволюционной лестнице, тем больше выявится непрореагировавших участков молекулы. Скажем, гибридизация ДНК человека и бактерии даст и вовсе нулевой результат.

С приматами результаты гибридизации выглядят следующим образом: с макаком-резус – 66 %, с гиббоном – 76 %, с шимпанзе – 91 %. Поскольку метод гибридизации, как и всякий другой, неизбежно имеет некоторую погрешность, то данные различных авторов по высшим приматам «плавают» в довольно широком диапазоне – от 90 до 98 %. Во всяком случае, надежно установлено по крайней мере одно: по отдельным участкам ДНК (так называемым некодирующим последовательностям) отличие человека от шимпанзе не превышает 1,6 %, что автоматически означает, что эти два вида имеют, как минимум, до 98,4 % общих генов. Для сравнения можно отметить, что, например, птицы гибридизуются с человеческой ДНК не более чем на 10 %, а высшие млекопитающие (не приматы) – от силы на 30–40 %.

В последние годы появились еще более тонкие методы молекулярного анализа, построенные на изучении так называемой митохондриальной ДНК и генетических последовательностей Y-хромосомы. Митохондрии – это внутриклеточные органеллы, занятые энергообеспечением клетки. Многие биологи считают, что в очень далеком прошлом, когда клетки эукариот только отвоевывали себе место под солнцем (сегодня к эукариотам, т. е. клеткам, имеющим ядро, относится широчайший класс организмов от дрожжей до человека, за исключением бактерий и сине-зеленых водорослей), возник своеобразный симбиоз прогрессивных ядерных клеток и бактерий, не имеющих ядра. Некоторые бактерии влились в состав новорожденных эукариотических клеток, установив с ними добрососедские отношения. Так или иначе, но митохондрии многоклеточных млекопитающих располагают своей собственной ДНК, насчитывающей около 17 тысяч звеньев, которая не участвует в половом размножении, не рекомбинирует и не обменивается генами с ДНК в организме полового партнера, а передается исключительно по материнской линии.

Митохондриальный метод (наряду с исследованием Y-хромосомы, которая наследуется как раз исключительно по мужской линии) основан на количественном анализе генных замещений в структуре митохондриальной ДНК. Поскольку процесс накопления мутаций – величина более или менее постоянная, мы можем оценивать степень родства различных биологических видов, сравнивая их по уровню вариабельности ДНК. Сегодня этот подход широко применяется в основном для определения времени расхождения популяций Homo sapiens и изучения генетической близости четвертичных гоминид, поэтому более подробно он будет рассмотрен в соответствующих главах. Но и при сравнительном исследовании обезьян и человека он зарекомендовал себя весьма неплохо, дав аналогичный результат – необычайное родство. Ближе всего к человеку оказался шимпанзе, чуть дальше разместилась горилла, еще дальше – орангутан и гиббон. Одним словом, генетическая и биохимическая дистанция между человеком, с одной стороны, и шимпанзе и гориллами – с другой, стараниями специалистов съеживается на глазах, поэтому все больше ученых предпочитают числить гориллу и шимпанзе в семействе Homininae – исконной вотчине человека. А орангутан отныне в гордом одиночестве представляет все семейство понгид.

Неожиданные результаты дало изучение головного мозга приматов. Если по его размерам обезьяны ощутимо проигрывают людям, то в строении мозга обнаруживается поразительное сходство. Да и с размерами, откровенно говоря, не так уж все очевидно: максимальный объем головного мозга, зарегистрированный у горилл, достигал величины 752 см³, а нижняя граница нормы у человека составляет 800 см³. Разница, как видим, не очень значительная. Что же касается морфологии и архитектоники головного мозга, то здесь дистанция минимальна. У человека и приматов очень высок удельный вес так называемой ассоциативной коры (84 и 56 % от площади новой коры соответственно), только у людей и обезьян в головном мозге имеется сильвиева борозда, только у человека и шимпанзе почти не обнаруживается отличий в строении височной коры. Наконец, у высших приматов прекрасно развиты лобные доли, с которыми принято связывать интеллектуальную деятельность и познавательные способности. Вот что пишет об этом Э. П. Фридман: «Лобная область у собаки и кошки не превышает 2–3 % всей поверхности коры, а у человека она доходит до 24 %. Но у макака она занимает 12,4 % площади коры, а у шимпанзе – 14,5 %. Заметим, что у новорожденного ребенка эта часть коры равна 15,2 %». Не станем более утомлять читателя анатомическими деталями, а отметим только, что, по мнению авторитетных морфологов, сходство в строении головного мозга человека и высших приматов чрезвычайно велико. Если разница по этому показателю между обезьянами и человеком сугубо количественная, то между человеком и приматами, с одной стороны, и всеми прочими млекопитающими – с другой, пролегает самая настоящая пропасть.

Понятно, что обезьянья «башковитость» не могла не отразиться на интеллектуальных способностях приматов. Например, у шимпанзе и горилл не единожды наблюдали так называемое «поведение обмана», что без сомнения говорит о высоком уровне интеллекта, поскольку обманщик должен прогнозировать реакцию объекта на свои действия – в противном случае он не добьется успеха. Впрочем, обманывать умеют не только обезьяны. Покойный Конрад Лоренц, один из столпов современной этологии, в своей книжке «Человек находит друга» приводит поучительную историю о собачьих хитростях. Его бультерьер под старость совсем одряхлел и стал плохо видеть и слышать. С обонянием у него тоже были большие проблемы. Заслышав скрип открываемой двери, он пулей вылетал в сад и с оглушительным лаем мчался навстречу Лоренцу, когда тот возвращался с прогулки. Подбежав вплотную и разобравшись, что к чему, пес приходил в большое смущение, поскольку облаять хозяина – это страшный собачий грех. Однажды, рассказывает Лоренц, ошибившись в очередной раз, он на мгновение замешкался возле моих ног, а затем промчался дальше и стал лаять на совершенно глухой забор на противоположной стороне улицы, за которым (я это знал абсолютно точно) не было ровным счетом ничего интересного. С каждым разом эти заминки становились все короче и короче – попросту говоря, пес постепенно шлифовал мастерство, приучаясь врать все более искусно.

Еще более впечатляюще выглядит рассказ Лоренца о крупном самце орангутана, который занимал просторную и высокую клетку в Амстердамском зоопарке. Его поймали уже взрослым, и хотя он был толст и ленив, необходимые гигиенические процедуры в его жилище следовало проводить с соблюдением всех мер предосторожности, ибо дикий орангутан – сильная и свирепая скотина. Однажды служитель зазевался и не успел вовремя выскочить из клетки, и здоровенная обезьяна отрезала ему путь к отступлению. Слово Лоренцу: «Пока сторож протирал пол, орангутан внезапно скользнул вниз по прутьям клетки, и, прежде чем удалось задвинуть дверь, могучая обезьяна просунула в щель обе руки. Хотя Портелье (директор зоопарка и приятель Лоренца. – Л. Ш.) и сторож напрягали все силы, чтобы задвинуть дверь, орангутан медленно, но верно, сантиметр за сантиметром, отодвигал ее назад. Когда он уже почти протиснулся в отверстие, Портелье пришла в голову блестящая мысль, которая могла осенить только подлинного знатока психологии животных: он внезапно отпустил дверь и отскочил с громким криком, в притворном ужасе глядя на что-то позади обезьяны. Та стремительно обернулась, чтобы посмотреть, что происходит у нее за спиной, и дверь тут же захлопнулась. Орангутан только через несколько секунд сообразил, что тревога была фальшивой, но когда он понял, что его обманули, то пришел в настоящее исступление и, несомненно, разорвал бы обманщика в клочья, если бы дверь не была уже надежно заперта. Он совершенно ясно понял, что стал жертвой преднамеренной лжи».

Вернемся к интеллектуальным способностям обезьян. Сравнительно недавно было установлено, что шимпанзе в естественных условиях нередко пользуются орудиями, а при необходимости даже подгоняют их под выполняемую задачу, принимая во внимание конструктивные особенности материала. Чтобы закусить муравьями или термитами, они выбирают подходящую ветку, тщательно очищают ее от листьев и побегов и затем с ее помощью извлекают на свет божий вожделенное лакомство. Точно таким же способом они получают мед. Шимпанзе применяют палки, жерди и камни не только для добывания пищи, но и как оружие. Палкой прикасаются к незнакомому предмету, ею же наносят удар или осторожно притрагиваются к партнеру по играм. Если палка не лезет в трещину, шимпанзе подгрызает ее конец. Тщательно разминая комок из травы и листьев, высшие приматы изготавливают своеобразную губку, с помощью которой добывают воду из углублений, развилок деревьев и других труднодоступных мест. Карликовый шимпанзе бонобо в неволе сплетал из мягких прутьев веревку, перебрасывал ее через перекладину и устраивал для себя качели, а с помощью импровизированного шеста без труда перемахивал через широкий водоем. Известно, что в естественных условиях тот же бонобо укрывается от дождя, используя для этой цели сплетенные ветви и листья, сооружая нечто вроде навеса или полога. Шимпанзе применяют подручные средства и в целях личной гигиены, очищая с их помощью тело от остатков пищи, фекалий, смолы и т. п.

Одним словом, высшие приматы способны не только использовать, но и изготавливать орудия, поэтому критерий орудийной деятельности, на основании которого традиционно было принято разводить животных и человека по разные стороны баррикад, в значительной степени устарел. Сегодня принято говорить, что человек отличается от высокоразвитых приматов изготовлением каменных орудий, но и эта поправка легко может оказаться на поверку пустышкой. Жизнь приматов в естественной среде изучена отнюдь не досконально, и я совсем не удивлюсь, если вдруг обнаружится, что хитрые и умные шимпанзе иногда орудуют грубо оббитыми гальками вроде тех, какие использовал один из древнейших кандидатов в люди – Homo habilis (человек умелый).

Впрочем, о ненадежности (а зачастую полной несостоятельности) критерия орудийной деятельности мы в свое время поговорим более обстоятельно, а пока отметим, что многие биологические виды сплошь и рядом исключительно ловко управляются с неживым инвентарем, который им в изобилии поставляет природа. Хитроумная эволюция горазда на выдумки и сумела изобрести тьму-тьмущую врожденных инстинктивных программ, которые рука об руку с элементарной рассудочной деятельностью порой творят самые настоящие чудеса.

Эксперименты с высшими приматами, содержащимися в неволе, убедительно показали, что, например, мануальные навыки шимпанзе не оставляют желать лучшего. Классический опыт с выстраиванием пирамиды из ящиков, поставленных друг на друга, когда-то обошел все учебники по физиологии. Но обезьяньи таланты этим далеко не исчерпываются. В сложной и неоднозначной ситуации они, как правило, без особого труда находят адекватное решение, умело пользуясь рычагом, ключом, отверткой, палкой или камнем. При этом обезьяна не «застревает» на заученной функции того или иного предмета, а способна толковать ее расширительно, отталкиваясь от конкретной задачи. Сие немаловажное обстоятельство со всей очевидностью свидетельствует о том, что высшие приматы умеют отвлечься от второстепенных, несущественных признаков предмета и выделить главные, которые могут сработать в данной ситуации. Шимпанзе вполне под силу поистине головоломные операции, что было блестяще продемонстрировано в опытах замечательного отечественного приматолога Л. А. Фирсова. Э. П. Фридман пишет по этому поводу: «Л. А. Фирсов сообщил, что запертые на ночь в его лаборатории, они произвели целую цепь сложных действий для того, чтобы достать забытые лаборантом ключи: дотягивались до деревянного стола, отламывали от него палку-отщеп, доставали штору и ею придвигали ключи, которыми конечно же отпирали замок и отворяли дверь». Излишне напоминать, что высшие приматы после нескольких попыток без особого труда справляются с любым самым сложным замком.

Поневоле вспоминается бородатый анекдот. «Знаешь, что такое условный рефлекс? – спрашивает одна обезьяна у другой и сразу же сама отвечает на заданный вопрос: – Когда загорится желтая лампочка и зазвенит этот противный звонок, эти глупые обезьяны в белых халатах побегут к нам с бананами и конфетами».

Другой анекдот, не менее бородатый, напротив, весьма скептически оценивает умственные способности рядового обывателя. Обезьяна видит банан, висящий высоко на дереве, и начинает это дерево усиленно трясти. «Успокойся, обезьяна, – говорит внутренний голос, – остудись и пораскинь мозгами». Обезьяна усаживается в позу роденовского «Мыслителя» и после непродолжительных раздумий радостно кричит: «Эврика!» Сооружает из ящиков вышеупомянутую шаткую конструкцию и, взобравшись на нее, метким ударом палки сшибает заветный плод. Явление номер два: возле злополучного дерева появляется бестолковый российский мужик и остервенело трясет безобидное растение, а на предложение чуток остыть и поразмыслить реагирует предельно агрессивно: «Чего тут думать, трясти надо!»

Шутки шутками, но высшие приматы легко решают очень непростые психологические задачи. Они безошибочно распределяют фотоизображения разнообразных фруктов по классам, не пытаясь попробовать картинку на зуб, никогда не путают столовые приборы с письменными принадлежностями, и даже вилки и ложки собирают в отдельные кучки. Более того, если подопытному шимпанзе экспериментатор предъявлял четыре внешне неразличимых сосуда, но с разной толщиной стенок и дна, то обезьяна без труда выбирала тот, который вмещал наибольшее количество жидкости. Гориллы и шимпанзе – это единственные животные на планете (за исключением человека), адекватно оценивающие свое зеркальное отражение, причем они распознают не просто обезьяну как таковую, а персонально самих себя, что недвусмысленно говорит о наличии элементарных представлений о собственном «я». Между прочим, умственно отсталые люди себя в зеркале, как правило, не узнают.

Высшие обезьяны, как и люди, могут переживать разнообразные формы глубокой депрессии, причем симптоматика депрессивных проявлений у обезьян практически один в один повторяет человеческую: расстройство сна, подавленное настроение, потеря интереса к играм, отсутствие аппетита, очевидное снижение двигательной активности. По сути дела, обезьяна – это единственное животное на Земле, которое можно с успехом использовать в психиатрических исследованиях для моделирования депрессивных, аутистических, истероидных и шизофреноподобных состояний. Быть может, это прозвучит цинично, но удовлетворительную модель человеческого психоза удается получить только на обезьянах, если подвергнуть их своеобразной социальной изоляции.

Так или иначе, но большинство современных ученых убеждены, что абстрактное мышление высших приматов вполне сопоставимо с когнитивными способностями пятилетнего ребенка, а по возможностям проекции отдельных действий они достигают уровня детей в возрасте от 4 до 7 лет.

Отдельно следует остановиться на попытках обучения обезьян человеческой речи. Безо всякого преувеличения можно сказать, что здесь получены поистине удивительные результаты, заставляющие о многом задуматься. Разумеется, даже самая высокоинтеллектуальная обезьяна никогда не выучится говорить, как мы с вами: строение ее гортани не позволяет воспроизводить членораздельные звуки человеческой речи. Но ушлые зоопсихологи умудрились найти обходные пути. Д. Примак обучил шестилетнюю шимпанзе Сару оперировать пластмассовыми жетонами, обозначающими вещи, понятия и отношения между вещами, а супруги Гарднеры сделали ставку на язык американских глухонемых амслен (это аббревиатура английского термина American sign language, что в буквальном переводе означает «американский язык жестов»).

Приматам, конечно, не повезло, но отнюдь не все животные столь ограничены в своих звукоподражательных способностях. Спокон веку известно, что некоторые птицы, особенно врановые и большие попугаи, умеют великолепно воспроизводить не только звуки человеческой речи, но и виртуозно подражать собачьему лаю, кошачьему мяуканию, овечьему блеянию и другим системам сигнальной коммуникации в живой природе. Интеллектуальные способности врановых тоже никогда не вызывали сомнений – вместе с попугаями они твердо удерживают по этому показателю пальму первенства в птичьем мире. Но только сравнительно недавно было показано, что некоторые птицы не просто механически копируют человеческую речь, а способны в отдельных случаях вполне прилично освоить семантику и синтаксис и общаться со своим хозяином почти на равных.

Послушаем В. Р. Дольника, замечательного российского этолога, автора увлекательной книги «Непослушное дитя биосферы», на которую мы в дальнейшем будем часто ссылаться. Рассказывая о своем домашнем попугае, Дольник пишет, что, осваивая человеческую речь, попугай преследует три цели: самосовершенствование, коммуникация с человеком и комментирование собственных мыслей и действий. Впрочем, не будем пересказывать, а лучше процитируем: «Моему попугаю, например, доставляет какое-то удовольствие (сидя в одиночестве) перед тем, как чем-то заняться, сказать: “Т-а-а-к!”, а кончив, сказать: “Уф-ф!” Уронив что-нибудь нарочно, произнести: “Уронил”, а если нечаянно – “Упал”. Если какой-то предмет не поддается развинчиванию – выругаться. А если он втихаря ломает что-то, что ломать нельзя, то на разные голоса приговаривает: “Ну что ты делаешь, Рома? Перестань! Хулиган!” и т. п. Когда попугаю очень нужно, он может вступить с вами в диалог. Например, он может настойчиво и все громче звать вас из другой комнаты, употребляя по нарастающей все варианты вашего имени – как зовет обычно вас он и как зовут другие. Услышав, наконец, отзыв, крикнуть: “Иди сюда!” Когда вы войдете к нему и спросите: “Что хочешь?”, он тут же командным тоном отвечает: “Спать!” (Это значит, нужно выключить свет.) Если он хочет пить, он скажет: “Пить хочешь!” – и может вкрадчиво добавить: “Молочко”. Прежде чем попробовать незнакомую пищу, спросит: “Вкусно?”»

Впечатляет, не правда ли? И ведь речь не о проворной обезьяне, которой ничего не стоит соорудить устройство для заклинивания двери или сплести крепкую веревку, а всего-навсего о несерьезном попугае с пестрой головкой в дамский кукиш.

Однако вернемся к опытам по обучению приматов человеческой речи. Безо всякого преувеличения можно сказать, что на этом поприще в последние десятилетия получены выдающиеся результаты. Американские психологи супруги Гарднеры задались целью обучить шимпанзе Уошо жестовому языку амслен, которым пользуются глухонемые в США. Успех превзошел все ожидания – у юной обезьянки обнаружились недюжинные лингвистические способности. И хотя Уошо села за школьную парту сравнительно поздно, она не только легко осваивала слова и понятия, но и быстро выучилась их комбинировать, создавая двухчленные и трехчленные конструкции. К пяти годам на ее счету было 245 различных комбинаций из трех и даже большего числа знаков. Глухонемые знакомые Гарднеров безошибочно идентифицировали до 70 % жестов Уошо. Очень скоро сообразительная обезьяна стала толковать выученные знаки, так сказать, расширительно, т. е. использовать их в непредусмотренных экспериментаторами ситуациях. Более того – она изобретала новые знаки! Оказалось, что языковые навыки шимпанзе вполне сопоставимы с речевыми достижениями детей такого же возраста. Во всяком случае, по числу и сложности комбинаций и характеру семантических связей внутри них Уошо ничуть не уступала пяти-шестилетним детям.

Сравнительно небольшой словарный запас подопытной обезьянки исследователи склонны объяснять поздним началом обучения. Определенный резон здесь, безусловно, присутствует: скажем, шимпанзенок Элли, которого стали обучать сразу после рождения, к трехмесячному возрасту запросто выучил 90 слов. Но Уошо тоже, как оказалось, не лыком шита, поскольку со своим относительно небогатым вокабуляром научилась управляться совершенно безупречно. Например, кошкой она звала любых взрослых кошек, но, увидев однажды тигра, справедливо окрестила кошкой и его. Плавающая в озере утка была немедленно названа «водяной птицей», а с глаголом «открыть» у юной шимпанзе сложились и вовсе доверительные отношения. Уошо обучили обороту «открыть ящик», но когда ей захотелось пить, она решительно потребовала: «открой кран». Собираясь на прогулку, настаивала: «Дай ключ открыть калитку» (в сад). Однажды не владевший амсленом служитель проигнорировал просьбу Уошо выпустить ее из клетки и дать воды, после чего обезьяна в сердцах стала ругаться: «Грязный Джек, дай пить!» Самое пикантное заключается в том, что ее обучили понятию «грязный» в смысле «запачканный», но доведенной до белого каления Уошо не составило никакого труда прибегнуть в нужный момент к метонимии. Попутно отметим, что даже такая заковыристая штука, как сквернословие, не является исключительной прерогативой Homo sapiens.

В лексиконе нашей продвинутой подопытной присутствовали слова с высокой обобщающей функцией, такие как «торопись», «больно», «смешно», «пожалуйста», «открыть», «наружу» и др. Слово «цветок» применялось для обозначения любых цветков, «шапка» – любых шапок и шляп, «ключ» – всевозможных ключей. Не подлежит никакому сомнению, что шимпанзе способны абстрагироваться от некоторых существенных признаков предметов и, безусловно, обнаруживают недюжинную способность к ассоциативному мышлению. Когда шимпанзе по имени Люси, успевшей обзавестись приличным словарем, содержащим, в частности, слово «банан», предназначенным для обозначения именно и только банана, и слово «фрукт», употреблявшимся в отношении яблок и апельсинов, предложили своеобразный экзамен, обезьяна не растерялась. Люси предстояло опознать 23 вида фруктов и овощей. Знак «банан» испытуемая употребила только один раз и строго по назначению. Всю остальную флору, среди которой были персики, сливы, вишня, апельсины, яблоки, клубника и черная смородина, она уверенно назвала фруктами.

Высшие приматы сплошь и рядом способны на совершенно поразительные вещи. В свое время мы уже упоминали о словотворчестве обезьян – например, шимпанзе Уошо придумала слово «нагрудник». А горилла Коко, освоившая к пяти с половиной годам 645 знаков (из них она активно использовала 345), сочинила слова «укусить», «очки» и «стетоскоп». Занимавшаяся с молодой гориллой Ф. Паттерсон обучала Коко наименованиям частей лица, которые следовало показывать в определенном порядке: глаза, лоб, нос и т. д. Казалось бы, обезьяна все прекрасно усвоила. Но когда на другой день упражнение решили повторить, Коко стала показывать все с точностью до наоборот: вместо лба – рот, вместо ушей – подбородок и прочее в том же духе. Раздосадованная учительница сделала знак «плохая горилла», но обезьяна отреагировала незамедлительно, поправив свою наставницу знаком «смешная горилла», и рассмеялась при этом. И как прикажете подобные вещи комментировать?