Тайный фронт
© Шейнин Л.Р., 2024
© ООО «Издательство Родина», 2024
Лев Шейнин
Обширный кабинет в доме норвежского физика Берга в Осло. Большой письменный стол, шкафы с книгами, в углу – стальной сейф. Немного старомодная, но удобная мебель. Над столом – большой портрет покойной жены профессора. За окном шумит старый сад, изредка доносятся гудки морских пароходов.
При открытии занавеса на сцене никого нет. Девять раз бьют часы – девять часов утра. Потом кто-то осторожно открывает дверь, и в кабинет входят Е л е н а Б е р г и А р н е Г л а н. Елена несет большой букет цветов.
Е л е н а. Девять часов, Арне. Отец, как всегда, на утренней прогулке с Гамсуном. Надо торопиться – они скоро вернутся.
Г л а н. Значит, мы его поздравим и потом скажем о себе…
Е л е н а. Да, милый. (Расставляя цветы.) Откровенно говоря, я не думала, что так страшно сообщать о решении выйти замуж…
Г л а н. Полагаю, именно сегодня надо сказать.
Е л е н а (подходя к Глану и обнимая его). Начнешь ты… Да, милый?
Г л а н. Могу я, если хочешь. Не понимаю твоего волнения… Удивлен – ты, первая лыжница Норвегии, и так трусишь…
Е л е н а. А ты, как всегда, спокоен и уверен, Арне…
Г л а н. Я спокоен потому, что верю в нашу любовь, Елена. Помнишь слова Гамсуна? (Декламирует.) «Любовь – это несокрушимая печать, что хранится всю жизнь, до самой смерти». Значит, до самой смерти?
Е л е н а. Да, Арне, да… Кажется, идет отец.
За дверью быстрые, совсем еще молодые шаги; в кабинет входит Р и к а р д Б е р г, высокий, худощавый человек с седой головой и чуть грустным, задумчивым взглядом.
Б е р г. О, какие цветы!
Е л е н а (подходит к отцу, обнимает его). Мы хотим поздравить вас, отец, с днем рождения…
Б е р г (целуя ее). Спасибо, дитя мое!.. Да, шестьдесят лет… В сущности, довольно грустный праздник…
Г л а н. Позвольте и мне, дорогой учитель, горячо поздравить вас…
Б е р г. Благодарю, Арне… Какое ясное утро…
Г л а н. Как ваша жизнь, профессор… Она всегда была такой же ясной, безоблачной…
Б е р г. Безоблачной? Так ли это, Арне?.. Сколько было срывов, волнений, ошибок… А впереди так мало лет и так много работы.
Е л е н а. Зато сколько вы уже сделали, отец…
Б е р г. Да, кое-что сделано… Скажу вам по секрету, дети, я ко дню своего рождения приготовил себе замечательный подарок. Даже ты, Арне, этого не знаешь, хотя помогал мне в работе… (Подходит к сейфу, открывает его и бережно достает большой, в серебряной оправе, хрустальный сосуд, наполненный какой-то жидкостью.) Вот он, дети, акватан… Пять лет работы, сотни опытов.
Г л а н. Профессор, я еще раз поздравляю вас! Вам будут завидовать все физики мира!..
Б е р г. Да, вот они, первые капли… И вы – первые, кому я их показал.
Е л е н а. Значит, это пока секрет, ваш секрет, отец?
Б е р г. Дело не в моем секрете. Но нынче тысяча девятьсот тридцать девятый год, и в мире слишком тревожно, чтобы я мог обнародовать свое открытие. Нельзя забывать, что речь идет об атомной энергии, о чудовищной силе, которую скоро можно будет извлечь из ядра атома… Акватан – один из последних шагов к полному решению этой проблемы.
Е л е н а (с волнением, которое хочет замаскировать шуткой). Конечно, мы будем хранить эту тайну… Но позвольте и нам, отец, кое-что вам открыть… Тоже – первому… (Отворачивается.)
Пауза. Берг не понимает, в чем дело.
Б е р г. Ну, что же ты замолчала?
Г л а н. Мы любим друг друга, учитель. И я прошу руки фрекен Елены.
Е л е н а. И разрешения остаться с вами.
Б е р г (порывисто подходит к ним, обнимает обоих, гладит молча их головы. Потом поднимает взгляд на портрет, висящий над столом, и тихо произносит). Твоей матери не суждено было дожить до этого дня… (Плачущей Елене.) Ну, конечно, Елена, мы всегда будем вместе. Всегда и во всем… (Глану.) Не так ли, мой мальчик?
Г л а н. Мое сердце и мой мозг принадлежат этому дому, учитель.
Раздается стук в дверь.
Е л е н а. Это господин Гамсун?
Б е р г. Кнут после прогулки зашел на минуту к себе и обещал вернуться. Войдите!
Входит Г а м с у н.
Г а м с у н. Здравствуйте, друзья. Поздравляю вас с днем рождения этого пожилого мальчишки…
Елена шутливо приседает.
Г л а н. Здравствуйте, господин Гамсун.
Б е р г. Елена, приготовь нам кофе.
Г а м с у н. В моем вкусе, фрекен, покрепче!
Е л е н а. Господин Гамсун, вот уже десять лет, как я ежедневно приготовляю вам кофе. И каждый раз вы напоминаете, что он должен быть крепким…
Г а м с у н (смеясь). Вы правы, Елена… Но в восемьдесят лет почему-то всегда кажется, что кофе недостаточно крепкий…
Е л е н а. Хорошо, я постараюсь вам угодить.
Е л е н а и Г л а н выходят из комнаты.
Г а м с у н. Я проглядел утренние газеты, Рикард. Все отмечают твое шестидесятилетие, а «Тиденс Теймн» сообщает, что вчера прибыли иностранные гости на твой юбилей. Немцы, американцы, англичане. И даже одна русская. Газета называет ее мадам Физикой.
Б е р г. Ты не помнишь ее фамилии?
Г а м с у н. Кажется, Прохорова. Госпожа Ирина Прохорова.
Б е р г. Прохорова? О, фрау Ирина – моя старая знакомая. Я познакомился с ней еще в тысяча девятьсот тридцать третьем году в Ленинграде, на конгрессе по атомному ядру. Очень способный физик.
Г а м с у н. Завтра тебя будут чествовать в Королевской академии наук. И не только ученые, но и дипломаты. И сам король. Право, еще никогда физика не была в таком почете.
Б е р г. Так ли уж это хорошо для физики, Кнут? Я всегда, как ты знаешь, считал, что наука должна быть вне политики.
Г а м с у н. Что ж, может быть, ты прав! Я тоже считаю, что писатели, художники, ученые не должны служить ни королям, ни черни. Я всегда презирал толпу, и моим главным героем неизменно был я сам… Но все-таки приятно, Рикард, что ты всемирно известен, что тебя приехали поздравлять ученые всех стран, что в свои шестьдесят лет ты достиг славы, признания, почета. Да, мы на вершине, Рикард, и ради этого стоило жить…
За окном раздается звук автомобильной сирены.
Быстро входит Г л а н.
Г л а н. Профессор, приехал господин президент и с ним американский посол…
Г а м с у н. О каком президенте идет речь?
Б е р г. Это президент Норвежской компании электричества, в которой я служу. Но при чем здесь американский посол?
Г л а н. Не знаю.
Б е р г. Ну что ж, проведи их ко мне.
Г а м с у н. Я пока пройду к фрекен Елене, а ты принимай послов и своих электрических президентов…
Г а м с у н и Г л а н выходят, и вскоре Г л а н возвращается в сопровождении американского посла Ф р э н к а, рослого человека с розовым лицом и седой головой, и президента компании А н д е р с е н а, пожилого толстяка с обиженным выражением лица.
А н д е р с е н (торжественно). Достопочтенный профессор Берг, от имени дирекции Норвежской компании электричества я прибыл поздравить вас…
Б е р г. Благодарю, господин Андерсен.
А н д е р с е н. Позвольте представить вам мистера Фрэнка, посла Соединенных Штатов.
Б е р г. Очень рад… Садитесь, господа.
Ф р э н к. Мистер Берг, я приветствую вас от лица Америки. Давно хотел с вами познакомиться. Тем более приятно, что наше знакомство происходит в столь знаменательный день… Я поздравляю вас не только как американский посол, но и как держатель акций Норвежской компании, в которой вы служите…
Б е р г (сдержанно). Весьма признателен.
Ф р э н к. Насколько я осведомлен, мистер Берг, вы имеете десятилетний контракт с этой компанией?
Б е р г. Да.
Ф р э н к. Участвуете в прибылях?
Б е р г. Я физик, а не коммерсант, господин посол.
Ф р э н к. Наши физики всегда участвуют в прибылях компаний, в которых они работают. Я усматриваю в этом здоровый стимул для их научной деятельности, профессор Берг.
Б е р г. Мне казалось, что лучший стимул для ученого – любовь к своей науке, господин посол.
Ф р э н к. Возможно. Америка весьма заинтересована в ваших научных работах, профессор Берг.
Б е р г. Польщен.
Ф р э н к. И мистер Додд – глава американского электрического концерна – наш электрический король – поручил мне поздравить вас от его имени и пожелать вам дальнейших успехов.
Б е р г. Это весьма любезно со стороны мистера Додда, тем более что я не имею удовольствия быть с ним знакомым.
Ф р э н к. Это не имеет значения. Дорогой мистер Берг, как американец, я человек дела. Позвольте поэтому передать вам не только поздравление мистера Додда, но и его деловое предложение – перейти на работу в концерн…
Б е р г. Не понимаю…
Ф р э н к. Очень просто – вас приглашают переехать в Америку и занять пост научного руководителя всех исследовательских лабораторий энергетического концерна.
Б е р г. Благодарю за лестное приглашение, но я не собираюсь покидать Норвегию.
Ф р э н к. Известно ли вам, что американский концерн приобрел большинство акций Норвежской компании и, таким образом, мистер Додд является держателем контрольного пакета?
Б е р г. Какое отношение это имеет ко мне?
А н д е р с е н (нерешительно). Видите ли, достопочтенный господин Берг, дело в том, что… мистер Додд и его похвальные намерения расширить исследовательские работы… Одним словом, мнение мистера Додда…
Б е р г (перебивая Андерсена). Не занимает меня ни с какой стороны.
А н д е р с е н. Да, но он держатель контрольного пакета… И наша компания, господин профессор, вступила в коммерческий альянс с концерном, возглавляемым мистером Доддом…
Б е р г. Господин Андерсен, я ничего не понимаю в акциях и коммерческих альянсах. Одну минуту, господа… Там проявляют пленку… (Выходит из комнаты.)
А н д е р с е н. Господин посол, я предупреждал вас – у него тяжелый характер.
Ф р э н к. Характер – это область изящной литературы, господин президент, а мы – деловые люди. Концерн намерен приобрести у вас этого старого алхимика.
А н д е р с е н. Мы не торгуем людьми, господин посол…
Ф р э н к. Тогда передайте нам контракт с ним, хотя это одно и то же.
А н д е р с е н. Да… но… гм…
Ф р э н к. Господин президент, меня не устраивают ваши междометия… Потрудитесь занять определенную позицию!
Возвращается Б е р г.
А н д е р с е н. Господин Берг, я очень просил бы… Гм… Так сказать, войти в обсуждение… Тем более что мистер Додд…
Б е р г. Господин Андерсен, мне шестьдесят лет, и я не имею права тратить время на разговоры, не имеющие отношения к науке. Повторяю: я норвежский ученый, и ваш мистер Додд – держатель какого-то пакета, но не моей головы, не моей мысли. Я сам держатель самого себя, да, сам!.. Арне!.. Арне!.. Давайте пленку!
Из соседней комнаты доносится голос Глана: «Несу, профессор!» Франк и Андерсен переглядываются. Входит Г л а н с проявленной пленкой.
(Рассматривая пленку.) Почему зернистая? Мы же снимаем микрочастицы, а не стадо слонов…
Г л а н. К сожалению, учитель, в Осло уже два месяца нет дюпоновской пленки.
Ф р э н к. Вот видите, профессор, здесь вам приходится нервничать из-за какой-то пленки. Кстати, Дюпон – американская фирма. Нашим физикам не приходится заботиться о таких пустяках. Для них созданы идеальные условия…
Б е р г. Тем легче им обойтись без меня, господин дипломат.
Ф р э н к. Да, но ваш научный кругозор, ваш талант…
Б е р г. Разве всего этого не производят американские фирмы? А я-то полагал, что ваш Дюпон вместе с штопкой фабрикует и талантливых физиков…
Ф р э н к. О, вы шутник, господин профессор… Мы, американцы, любим юмор. Я покидаю вас в надежде, что вы еще обдумаете предложение мистера Додда…
Б е р г. Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал.
Ф р э н к и А н д е р с е н молча кланяются и выходят из кабинета.
Арне, возьмите пленку! Надо переснять!
Г л а н. Хорошо, профессор.
Входят Г а м с у н и Е л е н а с дымящимся кофейником.
Г а м с у н. Наконец ты освободился, Рикард. Отличный кофе!
Елена разливает кофе. Берг молчит, о чем-то думая.
Пауза. Входит г о р н и ч н а я.
Г о р н и ч н а я (Бергу). Господин профессор, к вам майор Квислинг и господин Гюнтер Керн.
Б е р г. Кто?
Г л а н. Майор Квислинг – лидер партии «Нашионал самлунг», учитель. А господин Керн – ландсфюрер для Норвегии. Личный представитель Гитлера.
Квислинг
Б е р г. Оказывается, главные неприятности начинаются в шестьдесят лет… Что угодно этим господам?
Г а м с у н. Вероятно, они приехали тебя поздравить, Рикард.
Г о р н и ч н а я. С ними еще профессор Майер из Берлина.
Б е р г. Ах, Майер? Тогда пригласите их сюда. (Гамсуну.) Майер – мой коллега, немецкий физик.
Елена продолжает разливать кофе и расставляет приборы. Входят В и д к у н К в и с л и н г в форме майора, Г ю н т е р К е р н и профессор М а й е р, маленький щуплый человечек с непомерно большой головой и красными, лишенными ресниц глазками.
К в и с л и н г. Профессор Берг, от имени партии «Нашионал самлунг» я прибыл поздравить вас, гордость Норвегии…
К е р н. Позвольте и мне, господин Берг, поздравить вас от имени Германии…
Б е р г (сухо). Благодарю.
М а й е р. А я, дорогой коллега, поздравляю вас от имени немецкой науки.
Б е р г. Спасибо, господа. Садитесь.
Все садятся к столу. Елена подает Квислингу, Керну и Майеру кофе. Снова входит г о р н и ч н а я.
Г о р н и ч н а я. К вам профессор Грейвуд из Америки.
Б е р г. Просите.
Г о р н и ч н а я выходит. Керн и Квислинг отходят к окну и о чем-то тихо говорят. Глан беседует с Гамсуном. Майер молча пьет кофе. Входит профессор Г р е й в у д, средних лет человек со спортивной выправкой и веселым лицом. Он гладко выбрит, отлично причесан, свободен и непринужден в движениях. Берг поднимается ему навстречу.
Г р е й в у д. Здравствуйте, дорогой профессор Берг!
Б е р г. Здравствуйте, здравствуйте, коллега. Садитесь.
Г р е й в у д. О, профессор Майер! (Остальным.) Здравствуйте, господа!.. (Садится.) В последний раз мы виделись в Ленинграде. Но вы совсем не изменились, что значит успехи в науке… Мы, американские физики, с восхищением следим за вашей работой… Говорят, вы приближаетесь к получению акватана?
М а й е р. Акватана? Не может быть!..
Б е р г (уклончиво). Стараюсь… Но, кажется, и вы, профессор Майер, работаете над той же проблемой?
М а й е р. Современная физика – атомная физика, коллега… Мы все понемногу работаем. Но об акватане мы еще не мечтаем…
Г р е й в у д (торжественно). Дорогой профессор Берг! Деятели американской науки и промышленности поручили мне передать вам свой скромный подарок как выражение их признательности за ваш вклад в науку. Если вас не затруднит, посмотрите на него в окно – его трудновато внести в эту комнату. (Берет Берга за руку и подводит к окну.) Вот этот «кадиллак» – последняя модель. Мой патрон, мистер Додд, и наши физики просят вас принять эту скромную телегу…
Б е р г. Мистер Додд? Я уже сегодня слышал эту фамилию…
Г р е й в у д. Да, по пути к вам я встретил нашего посла. Он хотел меня опередить. Впрочем, его можно извинить. Мистер Фрэнк – один из наших пайщиков. Итак, куда загнать машину?
Б е р г. Однако… Это слишком дорогая вещь. И потом… на таких машинах должны ездить короли…
Г р е й в у д. А вы и есть король, король науки.
М а й е р (тоже выглядывая в окно). Роскошный автомобиль!
Б е р г. А куда мне на нем ездить? Я с детства люблю ходить пешком и, кроме лыжных прогулок, не знаю других маршрутов…
Г р е й в у д. Куда ездить? На этой машине, коллега, вы можете уехать далеко-далеко…
Б е р г. Уж не в Америку ли, мистер Грейвуд?
Г р е й в у д. Я не стану вас уговаривать. Я желаю вам успеха и счастья здесь, на вашей родине…
Б е р г. Вот за это пожелание – спасибо! (Пожимает Грейвуду руку и продолжает с ним о чем-то беседовать.)
В это время на авансцену выходят Квислинг и Керн.
К е р н (тихо). Заметьте, он просто вызывающе себя ведет!
К в и с л и н г. Ничего, господин ландсфюрер, мы ему это припомним.
К е р н. Да, но Берлин требует выяснить, получил ли он акватан. Этому придается чрезвычайное значение, майор Квислинг.
К в и с л и н г. Все делается. Вы видите этого красивого молодого человека, господин ландсфюрер? (Указывает на Глана.) Это доцент Глан – его любимый ученик. Он вступил в мою партию. И он близок не только Бергу, но и его дочери. Он скоро станет ее мужем…
К е р н. Одобряю! Отличный ход!..
Е л е н а. Прошу к столу, господа! Горячий кофе…
Входит г о р н и ч н а я.
Г о р н и ч н а я. Фру Прохорова, из Москвы.
Б е р г. Фру Ирина? (Быстро встает и выходит из комнаты.)
Г а м с у н (Квислингу). По-видимому, это и есть мадам Физика.
Г р е й в у д. Советы всегда склонны оригинальничать.
М а й е р. Физик в юбке! Этого еще не хватало! Бедная Россия…
Б е р г входит с И р и н о й. Все встают.
Б е р г. Господа, я рад представить вам госпожу Ирину Прохорову, нашего русского коллегу.
Г р е й в у д. О, я сразу узнал вас, мадам! Помните, нас познакомили в Ленинграде после вашего доклада?
И р и н а. Здравствуйте, господа! (Грейвуду.) Как же, помню!
Е л е н а. Фру Ирина, а меня вы тоже помните? Я ведь была еще совсем девчонкой.
И р и н а. Помню и искренне рада вас видеть, Елена. Позвольте мне вас называть просто по имени, как прежде…
Е л е н а. Ну конечно! Прошу вас, чашку кофе.
И р и н а. Благодарю.
Б е р г. Я рад поздравить вас, фру Ирина, с докторской степенью. Я читал сообщение о вашей диссертации в журнале «Физика».
И р и н а. Благодарю. Но сначала позвольте поздравить вас. Академик Захарьин просил передать вам свой горячий привет.
Б е р г. Как он себя чувствует?
И р и н а. Хорошо. И, как всегда, много работает.
Г р е й в у д. Помните, джентльмены, как в тысяча девятьсот тридцать третьем году он поразил нас своей моделью атомного ядра?
М а й е р (ехидно). Насколько я припоминаю, вы, профессор Грейвуд, тогда горячо с ним спорили! А ведь он оказался прав.
Г р е й в у д. Положим, спорил не я один. И немецкие физики выражали сомнения, в частности вы, уважаемый коллега Майер. И когда Захарьин доказывал, что атомное ядро состоит из протонов и нейтронов, вы утверждали, что он заблуждается…
Б е р г. Меня, коллеги, вы, по-видимому, щадите как именинника. А ведь и я, увы, спорил с академиком Захарьиным. Правда, больше по философским выводам, которые он делал.
М а й е р. Да-да, по философским… Русские физики помешались на философии. Это их идея фикс, пусть извинит меня фрау Прохорова.
И р и н а. История покажет, господин Майер, чьи идеи свидетельствуют о помешательстве. И я нахожу неуместным сейчас спорить с вами.
М а й е р. Да, но ваш материализм – это духовная болезнь нашего века. И когда такая философия положена в основу целого государства, а диалектический материализм объявлен обязательным для науки – это угрожает основам культуры и цивилизации.
И р и н а. На вашем месте, профессор Майер, я видела бы угрозу цивилизации в том, что человеконенавистничество и расизм положены в основу современной Германии, и в том, что на площадях немецких городов пылают целые библиотеки…
Б е р г. Да, да, уж извините меня, профессор Майер, но госпожа Прохорова права! Эти аутодафе – позор современной Германии! А десятки моих немецких друзей брошены в тюрьмы и концлагеря…
М а й е р. Это уже область политики, коллега. Стоит ли нам, ученым, вмешиваться в политику?
Пока идет этот разговор, г о р н и ч н а я вносит вино и большой торт, обрамленный шестьюдесятью зажженными свечами. Глан встает, желая замять возникший спор.
Г л а н. Господа, предлагаю поднять бокалы за здоровье профессора Берга!
Все встают. Чокаются с Бергом.
И р и н а. Профессор Берг! Академия наук Союза ССР оказала мне высокую честь передать вам приветственный адрес и в качестве подарка в день вашего юбилея вот эту книгу Ленина – «Материализм и эмпириокритицизм». (Протягивает Бергу адрес и книгу Ленина в сафьяновом, тисненном золотом переплете.)
Гамсун
Б е р г. Я прошу передать Академии наук СССР мою горячую благодарность и чувство глубокого уважения к русской науке.
Г а м с у н (вставая с бокалом). Господа, позвольте мне как самому старому среди вас, как близкому другу профессора Берга сказать несколько слов. Я поднимаю этот бокал за дорогого Рикарда Берга, за все, что он сделал для науки, для физики! С холодной заснеженной вершины своих восьмидесяти лет, господа, я с чувством доброжелательной зависти взираю на цветущее плато, в которое только вступает наш общий друг. Тебе, Рикард, суждено еще много солнца, света, зрелых плодов. Чтобы не подтвердить тезис, что старость болтлива, я заканчиваю свой тост – Рикарду Бергу виват!..
Все аплодируют. Берг обнимает Гамсуна.
К е р н (вставая). Достопочтенный господин Берг, позвольте этим ограничить свой первый визит.
К в и с л и н г. Да, профессору надо отдохнуть… (Встает.)
М а й е р (вставая). Мы еще увидимся, коллега.
Г р е й в у д (тоже вставая). Конечно, ведь это визит вежливости – десять минут.
Б е р г. Благодарю вас, господа, за внимание.
И р и н а. Позвольте и мне проститься с вами, профессор.
Б е р г. Нет-нет… Нельзя же меня покидать всем одновременно.
К е р н, К в и с л и н г, М а й е р и Г р е й в у д
делают общий поклон и уходят.
Фру Ирина, позвольте рассматривать ваше появление в моем доме не только как визит вежливости, но и как акт дружбы и взаимной симпатии…
И р и н а. Мне приятно это слышать.
Б е р г. Да-да, ведь мы старые друзья. И я никогда не забуду гостеприимства, которое мне было оказано в Ленинграде.
Г а м с у н. Вы впервые в Норвегии, фру?
И р и н а. Да.
Г а м с у н. Как вам понравилась Норвегия?
И р и н а. Я еще не много успела осмотреть. Но мне нравится ваша суровая и прекрасная природа – скалы, голубые снега и синие фиорды. Я знала их и раньше по вашим книгам, господин Гамсун, и по картинам ваших художников – Мунка, Гуде, Тауло… И все вы не обманули меня…
Г а м с у н. Давным-давно, фру, мне также довелось побывать в Петербурге. Я тогда написал книгу о своих впечатлениях.
И р и н а. Я читала ее. Но с тех пор многое изменилось в России.
Г а м с у н. Возможно. Однако черты национального характера, люди, их психология, надо полагать, остались неизменными…
И р и н а. Нет, изменились и наши люди, и их психология.
Г а м с у н (с улыбкой). Вероятно, вы исходите из формулы Маркса – бытие определяет сознание. Я не разделяю этой точки зрения.
И р и н а. Почему?
Г а м с у н. Потому, что убежден в обратном. Сознание, дух человека не подчиняются никакому бытию, а, напротив, властвуют над ним.
Б е р г. Правильно! И я, как прежде, во многом не согласен с вами, коллега. Да, не согласен!..
Е л е н а. Отец, фру Ирина у нас в гостях…
Б е р г (горячо). Тем более я обязан говорить с нею прямо. Я внимательно прочел, фру Ирина, отчет о вашей диссертации, в частности раздел, в котором вы резко критикуете мои философские воззрения. И решительно с вами не согласен!.. Решительно!..
Г а м с у н. Хотя я не физик и не философ, но хотел бы знать, в чем существо ваших разногласий?
Б е р г. Фру Ирина, как и все советские ученые, настаивает на том, что материализм – единственно верная философия, а материалистическая диалектика – единственно верный метод в науке. (Ирине.) Так?
И р и н а. Я рада, что вы точно формулируете нашу позицию, профессор. Это уже шаг вперед…
Г а м с у н. То же самое, Рикард, они провозглашают в литературе. В живописи. И даже в музыке!.. Они ждут от всех художников признания социалистического реализма. Кажется, это называется так, фру?
И р и н а. Да, так.
Г а м с у н. Значит, вы хотите всех стричь под одну гребенку?
И р и н а. Вот это уже не так, господин Гамсун. Сожалею, что, запомнив термин «социалистический реализм», вы не дали себе труда его правильно понять.
Г а м с у н. Возможно! Но не кажется ли вам странным, что, например, я – Кнут Гамсун – стал мировым писателем, хотя понятия не имел о вашем социалистическом реализме? Скажите прямо.
И р и н а. Если прямо, то мне кажется странным другое: что ваш талант растрачен на проповедь индивидуализма, презрения к людям, апологетику грубой силы. Вашего зрения художника хватило на то, чтобы ярко и точно увидеть и передать поэзию норвежской природы, ее суровую красоту. Но вы оказались бессильны и слепы, когда заговорили о норвежском народе. Вы устами своего героя Карено утверждаете, что рабочие – это паразиты, живущие на свете без всякого назначения… Вы рассматриваете мир как духовное болото, а любовь только как «роковой поединок» мужчины с женщиной… Этого ли ждал от вас народ, который вправе рассматривать писателя как учителя жизни?
Г а м с у н. Я служу искусству, а не народу. Я писатель, а не педагог.
И р и н а. Я воспитана на русской литературе, господин Гамсун, всегда воспитывавшей народ. И эта литература дала миру Пушкина и Толстого, Гоголя и Горького. А ваши произведения теперь издают люди, сжигающие книги Гёте и Гейне.
Г а м с у н. Что вы хотите этим сказать?
И р и н а. Что следует задуматься над вопросом: почему фашистам так нравятся ваши книги?
Б е р г. Но вернемся к нашим спорам, фру Ирина. Я тоже не материалист, но ведь сумел кое-что сделать и открыть…
И р и н а. Вы сделали не кое-что, а многое, профессор. Но каждой своей победой, каждым своим открытием вы обязаны тому самому диалектическому методу, с которым не согласны!.. Да, да, не удивляйтесь, в науке вы, сами того не сознавая, материалист… Ленин называл таких, как вы, стихийными материалистами и говорил, что они впускают материализм через заднюю дверь…
Б е р г. Во всяком случае, я не приемлю никакой догмы.
И р и н а. Тогда мы – союзники. Мы тоже отрицаем догму.
Б е р г. Мне казалось иное. Вы резко обрушиваетесь на своих противников. У вас одна схема – друзья и враги, ангелы и черти. А как прикажете быть с теми, кто стоит посреди? А ведь их большинство…
Г а м с у н. Вот именно!..
И р и н а. Вы говорите о тех, кто стоит посреди. Да, их еще много. И мы боремся за этих людей и будем бороться за вас, профессор Берг.
Б е р г. Я никогда не соглашусь с вашим тезисом, что наука должна служить политике. Я служу и буду служить вечным истинам, равно обязательным и в Берлине, и в Москве. Я не знаю алгебры немецкой или русской, как геометрические формулы не знают партийных программ.
Г а м с у н. И я тоже не хочу их знать! А вы, большевики, хотите подчинить своим идеям все. Ученые и шахтеры, писатели и музыканты шагают у вас рядом, как солдаты, в одном строю и в одном направлении. Меня оскорбляет это как художника. Вы все время говорите о долге – долг перед родиной, долг перед партией, долг перед народом… А я никому ничего не должен! Я не намерен ни перед кем отчитываться, кроме самого себя! Мне дороже всего моя свобода, моя независимость…
И р и н а. Нет, господин Гамсун, вам придется отчитываться не только перед самим собой, но и перед своим народом и перед историей, как каждому современному ученому, художнику, писателю. Вы говорите, что все мы в строю, как солдаты. А мы и на самом деле солдаты великой армии, борющейся за человеческое счастье, за то, чтобы всем было хорошо на земле. И мы, действительно, шагаем рядом – шахтеры и ученые, каменщики и писатели. Вас пугает это, а нас только убеждает в нашей правоте. Что же касается вас, профессор Берг, то я могу сказать, что мы тоже за алгебру и геометрические формулы. Мы только спрашиваем: кому служат эти формулы? Мы хотим одного – чтобы и алгебра, и геометрия, и литература, и музыка служили интересам народа, будущему человечества, а не его врагам! (Пауза. Встает и делает несколько шагов по комнате.)
Все молчат.
(Подходя близко к Бергу.) Вы не хотите заниматься политикой, но ведь она занимается вами, не спрашивая вашего согласия. Политика врывается в ваш дом, как бы плотно вы ни затворяли его окна и двери, в вашу семью, как бы вы ни старались ее оградить, в вашу работу… И пока вы провозглашаете «независимость» и «чистоту» своей науки, ее уже где-нибудь, даже не спрашивая вас, покупают или продают, присваивают или грабят…
За окном долгий, резкий гудок. К нему присоединяется второй, третий, четвертый, и все они сливаются в тревожный, наглый вой. Гамсун быстро встает и подходит к окну. Все более усиливается рев гудков.
Б е р г. Что такое? В чем дело, Кнут?
Г а м с у н. Это германский военный флот. Напрасно ты был так сух с ландсфюрером Керном, Рикард.
И р и н а. Вот видите, профессор, политика уже врывается в ваш дом…