Лев Толстой
Благодарная почва

Свежее, здоровое, умное лицо с чуть пробивающимися светлыми волосами на бороде и верхней губе, с умными серыми глазами. Он заворотил лошадь, чтобы идти назад, но оставил плуг, очевидно желая отдохнуть и не прочь поговорить. Я взялся за ручки плуга и тронул потную сытую рослую кобылу. Кобыла влегла в хомут, а я сделал несколько шагов. Но я не удержал плуг, он выскочил, и я остановил лошадь.

– Нет, вы не можете.

– Только тебе борозду испортил.

– Это ничего, справлю.

Он осадил лошадь, чтобы взять пропущенное мною, но не стал пахать.

– На солнце жарко, пойдем в кустах посидим, – пригласил он, указывая на лесок вплоть у конца полосы.

Мы перешли в тень молодых березок. Он сел на землю, я остановился против него.

– Из какой деревни?

– Из Ботвиньина.

– Далече?

– Вон маячит на горке. – И он показал мне.

– Что же так далеко от дома пашешь?

– Да это не моя, здешнего мужичка, я нанялся.

– Как нанялся, на лето?

– Не, посеять нанялся – вспахать, передвоить, как должно.

– Что же, у него земли много?

– Да мер двадцать высевает.

– Вот как, а лошадь это твоя? Хорошая лошадь.

– Да кобыла ничего, – говорит он с спокойной гордостью.

Кобыла действительно такая по ладам, росту и сытости, каких редко видишь у крестьян.

– Верно, живешь в людях, извозом занимаешься?

– Не, дома, один и хозяин.

– Такой молодой?

– Да я с семи лет без отца остался, брат в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и работал, и наживал, – сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.

– Женат?

– Нет.

– Так кто же у тебя по домашности?

– А матушка?

– И корова есть?

– Коров две.

– Вот как! Сколько же тебе лет? – спросил я.

– Восемнадцать, – отвечал он, чуть улыбаясь и понимая, что меня занимало то, что он, такой молодой, так мог устроиться. И это, очевидно, было ему приятно.