Лев Толстой
Благодарная почва
Свежее, здоровое, умное лицо с чуть пробивающимися светлыми волосами на бороде и верхней губе, с умными серыми глазами. Он заворотил лошадь, чтобы идти назад, но оставил плуг, очевидно желая отдохнуть и не прочь поговорить. Я взялся за ручки плуга и тронул потную сытую рослую кобылу. Кобыла влегла в хомут, а я сделал несколько шагов. Но я не удержал плуг, он выскочил, и я остановил лошадь.
– Нет, вы не можете.
– Только тебе борозду испортил.
– Это ничего, справлю.
Он осадил лошадь, чтобы взять пропущенное мною, но не стал пахать.
– На солнце жарко, пойдем в кустах посидим, – пригласил он, указывая на лесок вплоть у конца полосы.
Мы перешли в тень молодых березок. Он сел на землю, я остановился против него.
– Из какой деревни?
– Из Ботвиньина.
– Далече?
– Вон маячит на горке. – И он показал мне.
– Что же так далеко от дома пашешь?
– Да это не моя, здешнего мужичка, я нанялся.
– Как нанялся, на лето?
– Не, посеять нанялся – вспахать, передвоить, как должно.
– Что же, у него земли много?
– Да мер двадцать высевает.
– Вот как, а лошадь это твоя? Хорошая лошадь.
– Да кобыла ничего, – говорит он с спокойной гордостью.
Кобыла действительно такая по ладам, росту и сытости, каких редко видишь у крестьян.
– Верно, живешь в людях, извозом занимаешься?
– Не, дома, один и хозяин.
– Такой молодой?
– Да я с семи лет без отца остался, брат в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и работал, и наживал, – сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.
– Женат?
– Нет.
– Так кто же у тебя по домашности?
– А матушка?
– И корова есть?
– Коров две.
– Вот как! Сколько же тебе лет? – спросил я.
– Восемнадцать, – отвечал он, чуть улыбаясь и понимая, что меня занимало то, что он, такой молодой, так мог устроиться. И это, очевидно, было ему приятно.
