Лев Тахтаров
Волчий билет
Волчий билет.
Это книга для пацанов моего возраста. Как такой человек как я, стал таким человеком как я, задает себе
вопрос автор.
1.
Хохол
.
Я сидел дома один, делать было нечего, и просто пялился в телевизор. Хотелось посмотреть какой-нибудь хороший фильм, но, полистав каналы, ничего не нашел. Вдруг, вспомнил об одном интересном фильме, называется «Обычные подозреваемые», я его видел уже, но сюжет был так круто закручен, что я не все понял, как так называемый Кайзер Созе все так лихо провернул. Решил пересмотреть и стал искать его в куче видеокассет. Почти все их мне купил Игорь. Было у него такое увлечение. Он любил смотреть фильмы, и мы часто заходили в видеотеку, где он спрашивал продавца, не появилось ли что-нибудь новенькое, так как все старые хорошие фильмы он уже видел. Тут ему попадался на глаза какой-нибудь старый, интересный фильм, он спрашивал меня:
– О, Игореха, а ты видел «Славные парни»?
– Нет.
– Классный фильм, дайте, пожалуйста.
– А «Схватку»? С Робертом де Ниро и Аль Пачино в одном фильме?
– Нет.
– Ну ты даешь! Дайте тоже. Тебе понравится. Может ты еще «Однажды в Америке» не видел?
Вот так обычно мы и выходили – он с пустыми руками или максимум, с одной, а я штук по пять видеокассет в руках.
Так вот. Сюжет этого фильма был таков: Кевин Спейси играет роль такого скромного, якобы, калеки, волочившего ножку. Он устраивает некое преступление, грабеж склада с оружием, допустим, не помню точно.
Просто мы смотрели этот фильм в большой компании, пили, курили, короче невнимательно. Посоветовал этот фильм, как всегда, Игорь, он же Хохол.
Короче, американские копы задерживают всех, кто, по их мнению, может быть причастен к этому преступлению. В принципе, как у нас в городе, если кого убили, и ты вовремя не узнаешь и не ляжешь на дно, то задержат от суток до трех, для дачи показаний и выяснения алиби.
Ну и садят в одну хату, сорри, камеру, всех отпетых преступников в городе. Это я про фильм. Все, в принципе, знакомы, так или заочно. Только калека кажется им здесь лишним. Подходят, спрашивают, кто ты, мол, такой. Он говорит – я здесь случайно, только из-за Кайзера Созе, он для полиции неуловим, но очень интересен, а я на него работаю, только меня и смогли задержать из его людей. Тут выясняется, что все абсолютно про него слышали. Типа, очень авторитетный криминальный босс, многие про него слышали, но не видели. И все рассказывают про него такую историю:
Приходит он домой, а там какие-то дикие венгры держат его жену и ребенка, по разным версиям – детей, под стволами, и требуют от него нечто невозможное. Допустим – сдать друзей, или друга. Тогда он достает ствол и сам убивает свою семью! Тут они понимают, что козырей у них больше нет, а он – Джокер, и переходят на сторону человека, достойного уважения.
Калека вызывает неподдельный интерес, он сначала увиливает от общения, но потом раскалывается об одном деле, которое спланировал Кайзер, очень легкое и чрезвычайно прибыльное. В принципе, на это дело нужны надежные люди, и он мог бы пойти на него с ними. Они сначала сомневаются, но понимают, что срок за такое преступление небольшой, а деньги хорошие. После дачи показаний всех отпускают, они собираются и идут на это дело. Все прошло гладко, все получают легкие деньги. Следом – еще наколка от калеки. Прошло тоже легко и выгодно, короче – покатило. Калека вырастал в главари, а Кайзер Созе – в Боги.
А смысл фильма такой, кажется, что большие люди, какие-то политики, заманили самых реальных преступников этого города на какой-то корабль, для, якобы, самого большого грабежа в их жизни, но ничего там они не нашли, только перебили неожиданно большую охрану, а на самом деле – чтобы убрать очень важного федерального свидетеля, причем, руками отпетых преступников, вся полиция их знает, трупы которых и найдет. А руки больших людей абсолютно чисты и к убийству важного свидетеля они не причастны ни коим образом. Выживает только «калека».
Когда прибывает полиция, находят кучу трупов на корабле и всего одного выжившего свидетеля. Он дает показания, что сам он член команды корабля, была большая бойня, он спрятался за бочками, и видел лишь как Кайзер Созе добил оставшихся в живых бандитов, но только со спины. Полицейский, допрашивавший его сомневается, но начальство выпускает его. Дескать, улик против него нет, время задержания истекает, а на них давят с самого верха. А на прощание этот полицейский спрашивает его:
– А почему ты не выстрелил в него?
– Как я могу стрелять в спину Дьяволу? – отвечает «калека» и уходит.
А Кайзер Созе, в этом фильме – это Богус, по-английски – то, чего нет, нечто вымышленное.
Только я начал смотреть кино, как пикнул пейджер, два слова – ХОХЛА УБИЛИ. Со-всего маху швырнул пейджер в экран телевизора. Он разлетелся на куски, а экран телевизора треснул. Не хуже моего сердца.
Мне кажется, что Хохла я знал всю жизнь. Я был помладше на пару лет, и когда играл во дворе с пацанами, он уже имел там авторитет среди дворовых мальчишек. У него была компания, которой он рулил, хоть был не старше и даже меньше ростом своих друзей. Мы были мелюзгой, и они не обращали на нас внимания. Казалось, что у него всегда были деньги, как будто он родился в рубашке с карманом полным денег. Непонятно, где он их брал с самого детства. Родители его жили небогато, я часто видел их идущими с работы или еще куда, они вместе работали на местной фабрике. Жили они скромно, ни машин, ни дачи у них не было, простая двушка на втором этаже с балконом, засаженным цветами. Можно было квартиру их легко найти, если сказать – выбери самый красивый балкон, не промахнешься. Но я часто видел, как Игорь, так его звали, покупает своей ватаге кучу мороженого или газировки, тогда как мы могли только у родителей клянчить на мороженое. Мы только посматривали, завидуя и мечтая попасть в эту компанию, но это было нереально. Поговаривали, что они воровали где-то, хотя ни разу я не помню, чтобы у него были неприятности с милицией.
Первый раз он заговорил со мной уже после армии. Он служил где-то, я даже не знаю где, но в каких-то спецвойсках или в роте разведки, что-то вроде этого, я слышал, хоть он и не любил рассказывать об этом. А я задержался в дисбате, немного не дослужив срочную службу. Подошел он ко мне, как раз в тот момент, когда я сидел первые дни после службы, на лавочке возле подъезда и думал – что мне делать, куда податься в этом новом мире для меня – Перестройка.
– Я помню, ты неплохо играл в футбол, в нашем дворе, – сказал он легко и непринужденно, даже не поздоровавшись, как будто мы старые приятели и сидим на лавочке и болтаем.
– Так, когда это было, – ответил я в тон ему, как старому другу, – Разучился, поди, давно не пинал.
– Да ладно, – широко улыбнулся он, – Мастерство не пропьешь, у нас игра сегодня вечером на Динамо, составь компанию, будет весело, баня, пиво после игры, даже если проиграем, – подмигнул он, развернулся и пошел к своей вишневой девятке, не дожидаясь ответа, – Я заеду полседьмого, – добавил он на ходу, удаляясь.
Вот так и пошли наши с ним отношения всю его короткую, но насыщенную жизнь. Он просто говорил мне, что нужно делать, никогда не советуясь и быстро принимая решения, даже если это был вопрос жизни и смерти наших врагов или друзей. Меня это тоже устраивало, ведь не нужно было ломать голову, что делать, где брать деньги, как поступать в той или иной ситуации, и вообще, делай дело и гуляй смело. Даже если, вдруг, все получалось не так, как он планировал, он говорил просто, – Ну и ладно, – и шел дальше, стараясь не вспоминать больше об этом.
В тот день мы выиграли, с большим трудом, в один мяч, Игорь забил три гола и все с моих передач, я старался на него больше играть, если честно. Радовался, как ребенок, каждому голу, то кувыркался через голову, то стрелял в ворота из невидимого лука, то запрыгивал кому-нибудь на спину со словами, – Вези лучшего форварда на центр.
В бане, сразу после игры, был очень весел, постоянно шутил и подтрунивал над проигравшими. У нас была команда в основном из коммерсантов, некоторые были жирные в прямом и переносном смысле, а играли против «Филовских», все молодые подкаченные борцы с поломанными ушами. Играли всегда по пятницам и почти всегда проигрывали. Мои «коммерсы» называл Игорь свою команду и «борчики» другую. Старшим был у них Фил, спокойный, немногословный, тоже бывший борец, но не выделявшийся своими физическими данными, по сравнению с другими, спортсменами. Тем не менее имел беспрекословный авторитет и, если нужно было что-нибудь сделать, он не просил своих пацанов, а давал команду коротко и ясно, например, – Принеси арбуз, – а где ты его возьмешь зимой – твои проблемы. Я слышал про него такую историю: когда он еще занимался борьбой, в этом виде спорта было очень много кавказцев: грузины, осетины, дагестанцы, чеченцы, кого только не было, русских только было мало и их там зажимали нерусские, большинство бросали борьбу, не выдерживая давления. Тренеры все знали, но ничего не могли поделать, на ковре одно, но не ходить же за ними по раздевалкам, да по улицам. И когда Фил стал показывать неплохие результаты, а это же чье-то место в сборной, решили братья Махмудовы его выдавить из секции, а их было трое родных и еще черт его знает сколько двоюродных, короче – клан целый. Но ошиблись они с ним, порезал он троих ножом в раздевалке, еле выжили. Никто в сборную не попал, он – в тюрьму, они – в реанимацию, теперь калеки, у кого почку вырезали, у кого селезенку, а кто писает до сих пор через трубочку. Много шума тогда было в городе, русские стали объединяться, щемить кавказцев, стрельба была даже в центре, у здания суда, когда Фила судили. Короче, изменил он тогда ситуацию в борьбе, да и в городе, по национальному вопросу.
Так вот, теперь каждую пятницу Игорь заезжал за мной в полседьмого, и мы ехали на футбол. Я любил эти дни и ждал с нетерпением. Потом всегда были баня, пиво, Игорехины шуточки-прибауточки, даже если мы проигрывали, он не сильно расстраивался, но, если победа – он особенно веселился. Потом, он стал брать меня в клуб или ресторан после бани, они всегда ездили куда-нибудь продолжить банкет.
– Пятница-развратница, – говорил он. Я даже пиво перестал пить после футбола, когда понял, что так больше шансов с ними поехать, за руль посадит, кого же еще, если я один не пил сегодня в этой компании. Потом, по субботам, он стал просить меня сесть за руль. Точнее – позвонит в дверь, я открою, скажет просто, – Поехали, – и идет в машину, ждет меня на пассажирском сиденье.
– Поехали, пожрем, – скажет, когда я сяду за руль, – Голова болит что-то после вчерашнего, пива хочу.
Я раньше не бывал в ресторанах, но с Хохлом узнал все приличные места в городе, где как кормят, появились любимые блюда, цен только не знал, он всегда за все платил, если платил вообще. Но кушали мы чаще всего не одни, всегда кто-то приезжал, причем совершенно разношерстный народ, от рабочего до депутата, от полковника милиции до уголовника любой масти. Причем, люди бывали такие важные, что я их только по телевизору видел или слышал о них, что-нибудь, типа, – Слыхали? Кабану машину вчера взорвали, он в ней был, но ему хоть бы хны, она бронированная оказалась, правда контузило, сейчас в больнице лежит под охраной.
Однажды, он позвал меня в спортзал позаниматься, почему-то утром, в одиннадцать, я, конечно, согласился. И с тех пор, почти каждый день у нас начинался со спортзала.
– Размяться нужно, перед рабочим днем, – так он говорил, – А теперь пообедать, – после спортзала уже. Но обед наш опять превращался в какую-то аудиенцию. То Фил приедет со своими пацанами, то коммерсанты какие-нибудь, со своими проблемами, то еще кто-нибудь, с кем-нибудь, за помощью или советом. Или деньги за что-нибудь привезут.
– Это мой близкий, – так он меня представлял собеседникам, как бы сразу решая вопрос доверия во время разговора.
Только с тремя людьми он мог удалиться в банкетку, чтобы поговорить наедине, обычно в его любимом ресторане Прага, где варили неплохое пиво и были две небольшие, но уютные банкетки. Пройти в них можно было прямо из общего зала и не было черного выхода, чтобы уйти незамеченным. Его хорошо знали там, для него всегда берегли его любимый столик в углу, у окна. Он всегда садился спиной к стене, чтобы видеть весь зал, и улицу у входа, через окно. Не знаю, какие там были у них взаимоотношения, но счетов нам никогда не приносили.
Первым был начальник ОРБ, Семеныч, так Хохол его всегда называл, кажется майор или подполковник, но в форме я его никогда не видел.
– Хороший мужик, хоть и мент, – так он мне про него сказал, как-то, – Если будут проблемы с ментами, а меня не будет, можешь запросто в кабинет к нему зайти и сказать, что я разрешил обратиться. Но не по пустякам, сам понимаешь.
– Куда же ты денешься? – спросил я и попытался улыбнуться, но какая-то кривая получилась улыбка.
– Как куда? – его улыбка получилась гораздо лучше, – Мало ли миров, где человек может оказаться в любой момент.
Семеныч был выше среднего роста, видно, что когда-то физически крепкий, широкоплечий такой мужик, с квадратным подбородком, приплюснутым носом и острым взглядом. Не хотел бы я попасть к нему на допрос – первое мое впечатление было такое, прямо, Жеглов какой-то.
Но он любил выпить, и это было уже заметно по пивному животу и мешкам под глазами.
Обычно, они с Игорем недолго разговаривали в банкетке, но иногда засиживались, заказывали бутылку водки, обильную закуску и тогда вечер переставал быть томным.
– Что сидишь, заходи, – звал тогда меня Игорь, – Машину переставь лучше в соседний двор, чтобы не беспокоили.
В застолье Семеныч был очень веселым и добродушным, разговаривал запанибратски, много шутил и рассказывал всякие смешные, хоть, иногда и жуткие истории из своей работы или службы в Афганистане. Но никогда не напивался, казалось, даже совсем не пьянел, только смеялся все громче, по мере выпитого. Выпивали они всегда ровно бутылку ноль-семь на двоих и больше не заказывали, как будто соблюдали некий давний договор.
Второй – Дед, или Палыч, вообще Валерий Палыч – первый раз представил его Игорь знакомя. Худой, но жилистый, среднего роста, с короткой прической, около шестидесяти где-то лет, скромно одетый, такой «работяга», я бы назвал его, встретив на улице. Но, видимо, важный для Игоря человек, потому что с ним он был всегда серьезен, и обычно, поздоровавшись, сразу направлялся с ним в банкетку. Иногда мы встречались с ним в машине, в одном дворе, где он жил, я так понял.
– Вот этот человек, – например, говорил Дед и давал Игорю бумажку.
– Хорошо, жестко с ним? – спрашивал Игорь, пряча ее в карман.
– Если не поймет, – уже с улицы, закрывая дверь, отвечал этот странный человек, похожий на подпольного миллионера, Корейко, так я еще подумал про него, а иначе, зачем еще Игорю с ним водиться?
Третьего я назвал про себя Пит-бультерьер горный. Это был чеченец Саид, лет тридцати с лишним, выше среднего роста, очень плотный, всегда был наголо бритый, несмотря на то что вся голова его была в безобразно зашитых шрамах. Приезжал он всегда в компании своих племянников, двух или трех, повыше его ростом и еще здоровей, но они с нами не садились, только здоровались почтенно и усаживались у столика на входе и пили чай или кушали, если Саид засиживался. Еще один всегда оставался в машине.
Когда здоровались, Игорь с Саидом широко очень улыбались и обнимались.
– Саид, а ты откуда взялся?
– Стреляли, – пожимая плечами отвечал Саид, так они любили здороваться.
Саид любил пить чай и кушать баранину, чаще всего под водочку. В банкетку они уходили редко и ненадолго, обычно говорили при мне. Кто кому должен, кого и когда кинули, как будем с них получать и как делить, вот их обычный разговор. Короче, я понял, впоследствии, что все кавказцы в городе ходили, ели, спали, женились и размножались только с его ведома.
– Увидишь Джавдета – не трожь, он мой, – говорил на прощанье Саид.
Хохол как-то рассказал мне, что после армии его знакомство с Саидом началось с драки в ночном клубе Торнадо. Потом помирились, долго пили за дружбу. Так много выпили, что стали друзьями. Стали вместе ходить по клубам, да ресторанам, много пили, много дрались, заслужили уважения в этой среде. А гулять деньги нужны, уважение уже имели, стали с коммерсантов получать постепенно, тем более они здесь же тусуются, деньги прожигают.
Саид, говорил Игореха, многому его научил. Например, у настоящего бродяги документы на машину должны быть полностью в порядке, аптечка, аварийный знак, огнетушитель, чтобы ни один мент по беспонту не докопался. И лопата с одеялом лежать в багажнике – а это уже чтобы закопать кого, если что. Я думаю, они и закапывали не раз.
Раньше Саид один был реальный чеченец в городе, но по мере того, как они поднимались, стал он с родины подтягивать братьев, родных да двоюродных, затем племянников, родных, и не очень. Так у них заведено, есть кусок хлеба – дай родным укусить. Ему тоже удобно, зарплату платить не надо, позаботься только о жилье и еде, а преданней людей не найдешь. Да и страха не знают эти молодые горцы, им что барана зарезать, что человека, даже не спросят, зачем. Хохлу тесно стало с ними, он и отошел от Саида. Не люблю, сказал он, когда при мне на чужом языке разговаривают. Но отношения у них остались очень дружескими.
Еще, чаще других, заезжал Саня, тренер по боксу, по кличке Силос. Странная, конечно, кличка, но это по фамилии, которую я ни разу не слышал. И сам он выглядел очень странно, для тренера. Слишком молодой и очень маленький – мухач, так они называли боксеров этой весовой категории, особенно на фоне тех, с кем он обычно подъезжал. Тех сразу было видно – высокие, с длинными руками и ногами, широкие плечи, взгляд исподлобья, подбородок поджат к груди, как будто в любой момент опасаются удара в челюсть. Саня же был добродушный, всегда улыбался, обнажая множество золотых зубов, все брови и скулы его были в небольших шрамах, видимо, от рассечений. Еще он любил подтрунивать над боксерами, какие они пробитые и от того тупые, хоть и был среди них номером один, такая у него была самоирония.
Если Саид был похож на бойцового пит-буля, то Саню я бы сравнил с белым бультерьером, но карликовым, если такая порода была бы. Вообще, я заметил недавно, что у меня появилась некая привычка – сравнивать человека, при первом взгляде, с какой-нибудь породой собак, непроизвольно. Я вообще люблю собак и всегда хотел завести, но брать в квартиру большую собаку считал нецелесообразным, а к мелким породам душа не лежала. Таких я называл кото-пёс – то есть, ни то, ни другое.
Силос заезжал, обычно, с одним или двумя-тремя боксерами, посоветоваться с Хохлом, как поступить в какой-нибудь сложной, для него, ситуации. Точнее – для них, они имели свою группировку, которую называли «боксеры» в городе. Спортсмены тянутся к спортсменам, поэтому борцы и боксеры держались друг друга, а Хохол был их объединяющим звеном, потому что Силос его очень уважал, всегда прислушивался и выполнял любые его советы, в коих всегда нуждался. Мне даже иногда кажется, что, если бы Игорь посоветовал всем боксерам закопать все свои деньги в саду и обильно поливать – они бы так и сделали. Шутка, конечно, но как говориться…
Я жил один, в последнее время, в квартире родителей, они всю свою жизнь, кажется, строили дачу, жили там сначала летом, потом расширили, утеплили, и с пенсией, постепенно, переехали насовсем. Мама приезжала нечасто, перемоет квартиру, наготовит полный морозильник пельменей, котлет, да вкусностей разных, мне и хорошо. А Хохол давно переехал из нашей пятиэтажки в соседнюю, жил там с самой красивой девчонкой нашего двора, Настей. Она скромная такая, домовитая, по клубам-ресторанам я ее не видел, только Игорь если выведет куда-нибудь. По воскресеньям, обычно они в кино ходили, да поужинать. Училась она в институте, на кого не знаю даже.
Потом, Хохол выписал мне доверенность на свою девятку, дал пейджер для связи и второй комплект ключей от машины.
– На, гоняй, – говорит, – Стоянка знаешь где, по утрам за мной в одиннадцать, как всегда, в спортзал поедем, – так и гоняли мы с ним вместе, с утра до вечера, на вишневой девятке. Я слышал иногда, что так как мы были тезки, меня стали называть Игорехин Игореха, среди своих, а иногда даже Хохлик. Смешно, не правда ли?
А однажды, в пятницу утром, приехал он за мной на такси, – Поехали, дело есть.
Приехали в автосалон, а нам выгоняют два новых джипа Тойота Лэнд Крузер, черные, черный же кожаный салон, коробка автомат, кондиционер, стеклоподъемники, полный фарш, как говорят, короче. У меня челюсть отпала, такие шикарные машины я в журналах, да по телеку только видел.
– Падай, – говорит, – За руль, за мной поехали.
А как на нем приятно ехать, словами не описать. Приехали в автомастерскую, там стекла темной пленкой затонировали, вообще красота стала. Потом поехали в ГАИ, и опять меня Хохол поразил, когда вынес оттуда два комплекта номеров 001.
– Короче, – говорит, – Сегодня после футбола, Фил юбилей отмечать будет, тридцатник, один Крузак ему подгоним.
Какой же был фурор, когда все в баню пошли после футбола, а я улизнул по-тихому, подогнал машину к бане, дал ключи Хохлу, а он торжественно вручил их Филу! Тут же все вышли посмотреть, восторгам не было предела.
Попозже я и второй подогнал, а Игорь сказал Филу во всеуслышание, когда все вышли и обомлели, увидев уже две одинаковые машины, – А это мой, чтобы ты себя самым блатным в городе не чувствовал. А-то, глядишь, здороваться перестанешь!
Вот это была ночка! Так никогда еще не гуляли. Из бани уже все бухие вышли, Хохол с Филом пьяные за руль, в машины все набились человек по десять, благо там багажник огромный с сиденьями, и по городу. Все клубы объехали. До утра гуляли. Девочки так и кидались под колеса, завидев таких двух красавцев. На следующий день, после обеда, стали потихоньку в Праге собираться, похмелились, и опять по клубам-ресторанам. Три дня куролесили короче, ох и весело было. Хохол больше всех был весел и неудержим. Если, вдруг, замечал, что кого-то не хватает из пацанов, кричал, – Что за дела? Где Сема? А ну – по машинам! Поехали, вытащим его из-под юбки, и на Прагу!
И два Черных Барса, так он их назвал, поднимая пыль, летели по городу. Я уже не пил на второй день, лишь бы погонять за рулем.
И вот Хохла убили, и я опять не знаю, что делать и как жить.
2. Жженый.
– И вот Хохла убили, и я опять не знаю, что делать и как жить, – сказал я Ушастому, подводя итог своего рассказа и пошел в холодильник за пивом. Устал говорить, с удивлением отметил я про себя. Так не удивительно, часа два я уже рассказывал Вовке про Хохла и последние годы моей жизни.
Вова Дорофеев был мой армейский друг, его сразу прозвали Ушастым, за характерно оттопыренные уши. Но теперь я чаще назвал его Жженым, а не Ушастым, так как от ушей у него остались лишь безобразные отверстия, а все лицо его было обезображено ожогом, наверно, последней степени, не знаю, какие они там есть. Он сидел на полу, вытянув ноги, скрестив руки на груди, упираясь спиной в кресло. Высокий, жилистый, широкоплечий. Природа не обидела его, подумал я, а судьба не пожалела, довольно рано, этими ожогами. Кисти рук тоже были в ожогах, казалось, на них не осталось мяса, кости да безобразная кожа. Непонятно даже, за счет чего он сжимал, в данный момент, уже пустую бутылку из-под пива. Может, он и не чувствует вовсе ничего руками, если не замечает, что бутылка пуста, захотел я спросить, но передумал. Я старался не напоминать ему, ни намеком, на тот злополучный пожар в танке.
Случилось это в конце нашей службы, когда нам уже начали считать сто дней до приказа. Я был командиром танка, Вова стрелком-наводчиком. Его сразу назначили стрелком, когда узнали, что он потомственный охотник. Мама его умерла рано, а отец с раннего детства брал его с собой на охоту. В той глухой деревушке, где он вырос, даже детского сада не было, а в школу возили в соседнюю деревню, когда не распутица, чтобы проехать можно было. Мы с ним как-то сразу сошлись, он был простой, откровенный парень, без тени лукавства. А так как основу нашего призыва составляли москвичи, так мне и вообще не с кем было общаться, кроме него.
Я даже не знаю, как это случилось, хотя, знаю, утечка топлива произошла где-то внизу, у механика-водителя, я это по запаху солярки понял, но занят был, не обратил внимания. Но, как только увидел, как подо мной все заполыхало, пулей вылетел из танка, благо мы стояли на месте.
– Вовка! – заорал я, увидев языки пламени из верхнего люка, откуда выскочил. Повезло, что рядом, в куче лежала наша верхняя одежда, была ранняя осень, потеплело, и мы поскидывали с себя лишнее, перед танком. Я быстро накинул танковый шлем, очки, трехпалые рукавицы, намотал чей-то свитер на лицо и бросился в лужу. Затем нырнул в люк по пояс, скорее нащупал, чем увидел горящего Вована, и не знаю, откуда силы взялись, вытащил его из танка и приволок в ту-же лужу.
Механик сгорел вместе с танком, Вову долго лечили и комиссовали, а меня, как командира танка, без суда и следствия, ведь трибунал – не суд, на полтора года приговорили к службе в дисциплинарном батальоне, короче – дисбат.
Про дисбат не хочу вспоминать, но бывалые люди говорят, что хуже зоны. Мне пока сравнить не с чем было, но зоны я стал бояться меньше.
– Ты хоть, как-то пожил, – сказал долго и терпеливо слушавший Вова, – А я сунулся было после армейки в город, поработал, то там, то сям, но как ни крути, больше чем на аренду однушки в хрущевке не смог зарабатывать. Мутота одна. А кругом – тачки крутые, девчонки расфуфыренные, от меня шарахаются. Такая тоска берет… – Вова помолчал, вспоминая, как будто, свои ощущения.
– Зайду, бывало, – продолжил он, – В какую-нибудь забегаловку, по пути, бахну сто грамм водочки, вроде отпустит. А еще отцу помогать надо, старый он стал в тайгу ходить, да и зверя уже подвыбили, все дальше уходить надо, на сырой земле ночевать. Я-то еще справляюсь, а у него ревматизм, вот технику бы какую купить по лесу лазить, вездеход какой, да дорого. Хоть бы Ниву, например. Я думал, заработаю на шкурах, да на мясе, но на жизнь только и хватает. Короче, ни в городе, ни в деревне понту нет.
– Значит меня Бог тебе послал, раз так все складывается, – улыбнулся я ему, наверно, первый раз за вечер, – Дело есть к тебе, рисковое, но, если выгорит, перспективы откроются перед нами в городе. А если осечка какая, девятка – твоя, это все что у меня есть, от Игорехи осталась. Может, продашь, отцу Ниву купишь, или сам езди, дело твое, короче.
– Тебя мне Бог один раз послал уже, говори за второй, думаешь я забыл, как ты меня из танка вытащил, чем смогу – помогу, без девятки всякой, – сказал Вова, и по взгляду его я понял, что он уже согласен на все, даже не предполагая, какой ужас я задумал.
– Я хочу отомстить за Хохла, блатным, так их в городе называют, перевалить их всех, сколько в баню придет, может быть много, дюжина, например, – приврал немного я и сделал паузу, смотря на Вову, ожидая его реакции.
Вова глубоко вздохнул, сделал пару больших глотков пива и покачал головой. Наверно, цифра смутила его, так я подумал. Или то, что придется перейти черту, ведь одно дело убивать животных и совсем другое людей. Он молчал, я тоже, решил не торопить, догадываясь, что именно сейчас решается судьба моя, его, и еще многих людей.
– Говори, – сказал он, после паузы, – Я понял, что всех разом, уже легче, главное – из чего?
Внутренне я выдохнул, поняв, что он уже согласен даже на это и уговаривать его не придется. Я и не собирался его уговаривать, разве что чуть-чуть…
Дальше, я поведал ему историю из нашей совместной службы в армии, которую никто не знал, кроме меня. Нас как-то перебросили по учебной тревоге в соседний полк на учения. Большие учения были, со всеми родами войск, авиацией, пехотой и артиллерией. Пошел я, однажды вечером, темно уже было, так сказать, в туалет, за танк, как обычно, и запнулся об автомат Калашникова, с пристегнутым магазином. Не знаю, что меня дернуло, но я взял его и закинул подальше в кусты. Лег спать, но не мог никак уснуть, все лежал и думал, что с ним делать. Странно, думал я, как можно потерять автомат, да еще с рожком, их обычно отдельно носят. Перед стрельбой только пристегивают. Нет никакого сомнения, что это пехотинцы, их тут полно бегало туда-сюда по полной боевой. А сегодня как раз они проводили учебные стрельбы. Весь день пальбу было слышно. Сначала я решил забыть о нем, но так и не уснул, часа четыре проворочался, наверно. Все-таки не выдержал, встал, как будто в туалет, пошел в свой танк, взял там плащ-палатку, шансовый инструмент, так лопатка маленькая штыковая называется, и прикопал, обернув плащом, автомат под поваленной сосной. Утром я хорошенько запомнил это место, ориентиры всякие присмотрел, стал ждать, думал вот-вот всех построят, как это бывает при чрезвычайном происшествии, автомат будут искать. Но день прошел тихо, а на следующий учения закончились и нас обратно, домой, так сказать, в свою часть, колонной отправили. Короче, как там они пропажу автомата замяли, я так и не узнал. А может и судили того, кто потерял. Но потом, когда я в дисбате оказался, я сильно переживал, что так поступил. Все думал, что кто-то, может, из-за меня тоже сейчас где-то рядом. Даже старался поменьше общаться с другими осужденными, чтобы не встретить этого несчастного бедолагу.
Несколько раз Вован порывался было перебить меня, но сдерживался, а когда я закончил, он вскочил на ноги и воскликнул: – Ну ты даешь! Как оказывается мы одинаково мыслим! Ты будешь долго смеяться, но это я закинул калаш за наш танк!
– Да ну?
– А то, кто же! Я, как увидел на учениях это обилие оружия, у меня прямо разум помутился, как представил – нам бы с батей такой ствол, на охоту ходить. Особенно на медведя, или кабана, ни хрена не страшно.
– А я-то думаю, как можно было автомат, да с пристегнутым магазином, в кустах за танком потерять?
– Я к этой пехоте сразу стал приглядываться, смотрю они безо всякой охраны оружие побросают на землю во время перекуров, где попало, а потом гуляют меж собой, кучкуются, или спят вообще, прямо на земле. Так я, как смеркалось, сначала автомат крайний умыкнул, потом магазин из подсумка вытащил, тут же валялся, пристегнул, и за танк наш в кусты закинул. Подождал часик, вроде все спокойно, никакого кипиша, пошел было перепрятать понадежнее, но не нашел на месте. И как думаю так быстро его отыскали? Все корил себя, не мог, думаю, сразу понадежнее сховать.