bannerbannerbanner
Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

Лев Троцкий
Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

Полная версия

МИФ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Как изображают судьбу Грузии свергнутые меньшевики и их весьма разнообразные покровители? На этот счет сложился уже целый миф, рассчитанный на уловление простаков. А простаки на свете существуют.

Грузинский народ решил свободной своей волей, в мире и дружбе, отложиться от России. Так начинается миф. Это свое решение грузинский народ выразил в демократическом голосовании. Одновременно с этим он написал на своем знамени программу безусловного нейтралитета в международных отношениях. Ни делом, ни помышлением Грузия не вмешивалась в русскую гражданскую войну. Ни центральные империи, ни Антанта не могли отклонить ее от стези нейтрализма. Лозунгом ее было: живи и жить давай другим! Прослышав об этой праведной земле, несколько известных благочестием пилигримов II Интернационала (Вандервельде, Ренодель, мистрис Сноуден…) немедленно запаслись пассажирскими билетами прямого сообщения. Вслед за ними прибыл туда отягощенный годами и мудростью Каутский. Все они, подобно древним апостолам, беседовали на языках, которых не знали, имели видения, которые потом описали в статьях и в книгах; Каутский на обратном пути от Тифлиса до Вены непрерывно пел псалом: «Ныне отпущаеши раба твоего, владыко… яко видеста очи мои спасение твое»…

Не успели, однако, пилигримы принести своей пастве благую весть, как совершилось ужасное: без всякого повода Советская Россия бросила на мирную нейтральную демократическую Грузию свою армию и беспощадно раздавила социал-демократическую республику, пользовавшуюся полной и неограниченной любовью народных масс. Причину этого беспримерного злодеяния надо искать в империализме и бонапартизме Советской власти и, в частности, в ее зависти к демократическим успехам грузинских меньшевиков. На этом миф, собственно, кончается. Дальше идут уже апокалиптические пророчества о том, как неизбежно падут большевики, и как меньшевики воссияют во всей славе своей.

Обоснованию мифа посвящена благочестивая книжка Каутского{12}. На мифе равно основаны и резолюция II Интернационала о Грузии, и статьи «Times'а»,[168] и речи Вандервельде, и, несомненно, симпатии бельгийской королевы и писания Эрве – Мергейма. Если на эту тему не издано еще папской энциклики, то только по причине несвоевременной смерти Бенедикта XV. Будем надеяться, что его преемник восполнит пробел.

Мы должны, однако, заявить, что если миф о Грузии, подобно многим другим, не лишен поэтических достоинств, то, подобно всем мифам, он расходится с действительностью. Точнее говоря, грузинский миф есть сплошная ложь, в которой повинно не народное творчество, а машинное производство капиталистической печати. Ложь и только ложь лежит в основе бешеной антисоветской агитации, в которой лидеры II Интернационала играют первую скрипку. И шаг за шагом мы это покажем.

Мистер Гендерсон узнал впервые о существовании Грузии от мистрис Сноуден, а мистрис Сноуден познакомилась с деятельностью Жордания и Церетели во время своей образовательной поездки в Батум и Тифлис. Что касается нас, то мы знали этих господ раньше, и притом не как владык независимой демократической Грузии, о которой они сами никогда и не помышляли, а как русских политиков Петербурга и Москвы. Чхеидзе[169] стал во главе Петербургского Совета, а затем и Центрального Исполнительного Комитета Советов в эпоху Керенского, когда в Советах господствовали эсеры и меньшевики. Церетели был министром правительства Керенского и идейным вдохновителем соглашательской политики{13}. Чхеидзе вместе с Даном и другими служил посредником между меньшевистским Советом и коалиционным правительством. Гегечкори[170] и Чхенкели[171] выполняли ответственнейшие поручения Временного Правительства: Чхенкели был его полномочным комиссаром для Закавказья. Позиция меньшевиков в основе своей была такова: революция должна сохранить свой буржуазный характер; во главе ее должна поэтому остаться буржуазия; коалиция социалистов с буржуазией должна иметь своей задачей приучить народные массы к господству буржуазии; стремление к завоеванию власти пролетариатом гибельно для революции; большевикам должна быть объявлена беспощадная война. В качестве идеологов буржуазной республики Церетели – Чхеидзе, как и все их единомышленники, непримиримо отстаивали единство и неделимость Республики в пределах старой царской империи. Притязания Финляндии на расширение ее автономии, домогательства украинской национальной демократии в области самоуправления встречали со стороны Церетели – Чхеидзе беспощадный отпор. Чхенкели громил на Съезде Советов сепаратистские тенденции некоторых окраин, хотя в ту пору даже Финляндия не требовала полной самостоятельности. Для подавления этих автономистских тенденций Церетели – Чхеидзе готовили вооруженную силу. Они применили бы ее, если бы история оставила им для этого необходимое время.

Но главные их силы были отданы борьбе с большевиками.

История, которая знает многое, вряд ли знает другую кампанию злобы, ненависти и травли, подобную той, какая велась в эпоху Керенского против нас. Газеты всех оттенков и направлений во всех статьях и отделах, в прозе и в стихах, словом и рисунком, поносили, проклинали, клеймили большевиков. Не было гнусности, которой бы нам не приписывали: всем вместе и каждому в отдельности. Когда казалось, что травля достигла уже высшей точки, какой-нибудь эпизод, иногда ничтожный, придавал ей новую энергию, она взвивалась еще выше, опьяненная испарениями своего собственного неистовства. Буржуазия чувствовала смертельную опасность. Языком исступленного бешенства бредило помешательство страха. Меньшевики, как всегда, отражали настроения буржуазии. В разгар этой кампании мистер Гендерсон нанес визит Временному Правительству и пришел к утешительному заключению, что сэр Бьюкенен[172] с необходимым достоинством и успехом представляет идеалы британской демократии при демократии Керенского – Церетели.

 

Царская полиция и контрразведка, временно остававшиеся в бездействии из опасения промахнуться, рвались доказать свою преданность новым господам. Все партии образованного общества единодушно указали им объект попечения и забот большевиков. Дурацкие выдумки о нашей связи со штабом Гогенцоллерна, которым на деле никто не верил, кроме разве мелких сыщиков и московских купчих, повторяются, развиваются, варьируются, размазываются изо дня в день и на все лады. Лидеры меньшевиков лучше чем кто-либо знали подлинную цену этому обвинению. Но Церетели и братия считали полезным поддерживать его по политическим мотивам. Грудным баритоном Церетели задает тон, хриплым лаем вторят ему все черносотенные задворки. В результате коммунистическую партию формально обвиняют в государственной измене, в службе германскому милитаризму. Наши типографии и склады громит буржуазная чернь под руководством патриотического офицерства; Керенский закрывает наши газеты; тысячи и тысячи коммунистов арестовываются в Петербурге и во всех концах страны.

Меньшевики и их союзники, социалисты-революционеры, получили власть из рук рабочих и солдатских Советов. Но они уже очень скоро почувствовали, что эта почва уходит из-под их ног. Их мысль была направлена на то, чтобы в противовес рабочим и солдатским Советам помочь политически организоваться мелкобуржуазным и буржуазным элементам страны через посредство демократических муниципалитетов и земств. Но так как Советы слишком быстро эволюционировали влево, то работа по сплочению буржуазных классов дополняется у меньшевиков работой по ослаблению и дезорганизации Советов. Перевыборы злостно затягиваются, второй Съезд Советов открыто саботируется. Церетели вдохновляет эту политику, Чхеидзе ее организационно увенчивает. В центральном органе Советов уже с августа – сентября 1917 г. доказывается, что советская система отжила свой век, что Советы «разлагаются». Чем революционнее, настойчивее, нетерпеливее становятся рабочие и крестьянские массы, тем более грубый и открытый характер принимает зависимость меньшевиков от имущих классов. Буржуазно-демократические муниципалитеты и земства не спасают положения: революционная волна переливается через эту жалкую плотину. Созванный все же меньшевиками – под нашим давлением – второй Всероссийский Съезд Советов берет, при поддержке петербургского гарнизона, в свои руки власть, почти без боя и без жертв. Тогда меньшевики вместе с социалистами-революционерами и кадетами становятся на путь ожесточенной и, где возможно, вооруженной борьбы с Советами, т.-е. с рабочими и крестьянами. Так залагается основа белым фронтам.

В течение первых девяти месяцев революции меньшевики сменяют, следовательно, три этапа: весною 1917 года они – неограниченные вожди Советов; летом они пытаются занять «нейтральную» позицию между Советами и буржуазией; осенью они вместе с буржуазией объявляют гражданскую войну Советам. Эта отчетливая смена этапов характеризует всю сущность меньшевизма и, как увидим далее, целиком объемлет собою историю меньшевистской Грузии.

Чхеидзе еще до октябрьского переворота ускользает на Кавказ: осторожность была всегда сильнейшей из его гражданских доблестей. Он избирается впоследствии председателем коалиционного Закавказского сейма: таким образом, роль, которую Чхеидзе исполнял в Петербурге in folio, он продолжает на Кавказе in octavo.

Меньшевики, в союзе с эсерами и кадетами, становятся вдохновителями контрреволюционного Комитета спасения родины и революции, который немедленно вступает в связь с наступающей на Петербург казачьей конницей Краснова и организует попытку вооруженного восстания юнкеров. Лидеры меньшевиков, которым Каутский выдает патент на устройство бескровных демократий, являются фактическими инициаторами и организаторами гражданской войны в России. От Петербургского Комитета спасения родины и революции, в котором меньшевики работали совместно со всеми белогвардейскими организациями, прямые нити ведут ко всем дальнейшим контрреволюционным восстаниям, заговорам, покушениям: к чехо-словакам на Волге, к самарскому комитету Учредительного Собрания[173] и Колчаку, к правительству Чайковского[174] и генералу Миллеру[175] на севере, к Деникину и Врангелю на юге, к военным штабам окраинных буржуазных республик, к заграничным эмигрантским убежищам и к секретным фондам Антанты. Во всей этой работе лидеры меньшевиков, в том числе и грузинских, принимали участие не во имя обороны независимой Грузии, о которой еще не было и речи, а как вожди одной из антисоветских партий, имевшей свои опорные пункты во всей стране. Лидером анти-советского блока в учредилке выступал не кто другой, как Церетели.

Вместе со всей контрреволюцией меньшевики отступали от промышленного центра к отсталой периферии. Они, естественно, воспользовались Закавказьем, как одним из последних рубежей. Если в Самаре они окапывались под лозунгом Учредительного Собрания, то в Тифлисе они попытались в известный момент выкинуть флаг независимой Республики. Однако не сразу. Переход с буржуазно-централистической позиции на мелкобуржуазно-сепаратистскую, диктовавшийся не национальными требованиями грузинских масс, а соображениями общероссийской гражданской войны, совершился через посредство нескольких этапов.

Через 3 дня после октябрьского переворота в Петербурге Жордания заявил на заседании тифлисской городской думы: «Восстание в Петербурге доживает последние дни. Оно и с самого начала было обречено на неудачу». В порядке вещей: никто не мог требовать, чтобы Жордания проявил в Тифлисе больше проницательности, чем другие филистеры во всех концах света. Разница лишь та, что Тифлис – один из пунктов российской революции, и что Жордания – один из активных участников той борьбы, которая должна была покончить с большевистским восстанием. Однако «последние дни» прошли и не оказались последними. Пришлось в ноябре уже спешно создавать самодовлеющий закавказский комиссариат: не государство, а временный контрреволюционный плацдарм, откуда грузинские меньшевики надеялись оказать решающее содействие восстановлению «демократического» порядка во всей России. Эти надежды имели под собою кое-какие основания: хозяйственная отсталость, крайняя слабость промышленного пролетариата, отдаленность от центральной России, переплет национальностей с разнообразными социальными, бытовыми и религиозными условиями, наличие между ними недоверия и национального антагонизма, наконец, соседство Дона и Кубани, – все это в совокупности создавало благоприятные условия для противодействия рабочей революции и действительно превратило на долгое время Предкавказье и Кавказ в Вандею[176] и Жиронду, связанные единством борьбы против Советов. В этот период в Закавказье находились еще многочисленные царские войска турецкого фронта. Вести о предложении Советским правительством мира и о земельной реформе потрясли не только солдатские массы, но и местное трудовое население Закавказья. Начинается тревожная эпоха для окопавшихся в Закавказье контрреволюционеров. Они немедленно организуют блок «порядка», в который входят все партии, кроме, разумеется, большевиков. Меньшевики, за которыми сохраняется руководящая роль, вдохновляют союз грузинских дворян-помещиков и мелких буржуа, армянских лавочников и нефтепромышленников, татарских беков и ханов. Русское белое офицерство предоставляет себя целиком в распоряжение анти-большевистского блока.

В конце декабря состоялся делегатский съезд Закавказского фронта, созванный под руководством самих же меньшевиков. Большинство оказалось за левыми. Тогда меньшевики совместно с правым флангом съезда совершили переворот и создали без левых, т.-е. большинства, краевой совет кавказских войск. По соглашению с этим советом закавказский комиссариат постановил в январе 1918 г.: «признать желательным посылку в местности, где в настоящее время происходят беспорядки, казачьих частей»… Узурпация, как метод, и корниловские казаки, как вооруженная сила, – таковы действительные пункты отправления закавказской демократии.

Меньшевистский coup d'etat в Закавказье – не исключение. Когда оказалось, что на втором Всероссийском Съезде Советов (октябрь 1917 г.) большевики составляют подавляющее большинство, старый Исполнительный Комитет (из меньшевиков и эсеров), созвавший Съезд, отказался сдать дела Исполнительному Комитету, выбранному Съездом. К счастью, за нами было не только формальное большинство Съезда, но и весь гарнизон столицы. Это спасло нас от разгона и позволило нам дать меньшевикам наглядный урок советской демократии…

Закавказские войска продолжали, однако, оставаться угрозой «порядку» и после дворцового переворота меньшевиков. Чувствуя за собою поддержку революционно настроенных солдат, рабочие и крестьянские массы Закавказья обнаруживали недвусмысленные намерения последовать примеру северян. Чтобы спасти положение, нужно было разоружить и распылить революционные войска.

 

План разоружения армии был тайно разработан правительством Закавказья совместно с представителями царского генералитета. В заговоре принимали участие белый генерал Пржевальский, будущий сподвижник Врангеля полковник Шатилов, будущий министр внутренних дел Грузии Рамишвили и др. Наряду с мерами по разоружению революционных частей постановлено было казачьи полки, опору Корнилова, Каледина, Краснова, не разоружать. Сотрудничество меньшевистской Жиронды и казацкой Вандеи принимает здесь военный характер.

Разоружение превратилось в подлое ограбление и нередко истребление возвращавшихся на родину солдат специальными контрреволюционными отрядами. На нескольких железнодорожных станциях разыгрались крупные бои, с применением бронепоездов и артиллерии. Тысячи жертв пали в этой бойне, вдохновителями которой явились грузинские меньшевики.

Блаженный Каутский изображает большевистски настроенные закавказские войска, как разнузданные банды, которые грабили, насиловали и убивали. Совершенно так же изображала их в свое время вся контрреволюционная сволочь. Такой подход нужен Каутскому для того, чтобы изобразить инициаторов разоружения, грузинских меньшевиков, как «рыцарей в лучшем смысле слова». В нашем распоряжении имеются, однако, кое-какие другие свидетельства, притом исходящие от самих меньшевиков. Последние сами испугались дела рук своих, когда разоружение приняло кроваво-погромный характер. Видный меньшевик Джугели[177] заявлял 14 января 1918 г.: «Это было не разоружение, а разграбление солдат. У несчастных, измученных, тоскующих по дому людей забиралось все, вплоть до сапог. Здесь же шел торг. Разбойными бандами продавалось вооружение. Творилось что-то возмутительное» («Слово» N 10).

Несколько дней спустя Джугели, сам участник разоружения тифлисского гарнизона (мы еще с этим господином в дальнейшем встретимся), обвинил Рамишвили в привлечении к работе по разоружению одного из наиболее разбойничьих отрядов закавказской контрреволюции. Между двумя деятелями произошел по этому поводу следующий публичный «обмен мнений», который мы вынуждены привести:

"Н. Рамишвили: – Джугели – клеветник.

"Джугели: – А Ной Рамишвили – лжец.

"Н. Рамишвили (повторяя): – Джугели – клеветник.

"Джугели: – Прошу прекратить оскорбительные выражения по моему адресу.

"Н. Рамишвили: – Заявляю, что сказанное Джугели – инсинуация и что Джугели – клеветник.

«Джугели: – А вы – подлец и негодяй, и я с вами поступлю, как следует» («Слово» N 22).

Мы видим, что разоружение вовсе не являлось такой бесспорной рыцарственной работой, как пишет Каутский, раз два единомышленника, наиболее близких и этому делу, столь нерыцарственным образом стремятся свалить с себя ответственность за него.

Но нельзя все же не покачать соболезнующе головою над Каутским: вот что значит избыток усердия при ослаблении задерживающих центров! Заметим тут же, что вся книжка Каутского своим бесцеремонно-апологетическим тоном чрезвычайно напоминает писания некоторых престарелых французских академиков о цивилизаторской миссии княжества Монако[178] или о благодетельной роли Карагеоргиевичей.[179] Престарелые академики, вышедшие в тираж у себя на родине, получали ордена и пенсии со стороны благородного правительства открытой ими Аркадии, Каутский, насколько знаем, зачислен был только в почетные члены грузинской Народной Гвардии. Это свидетельствует, что он бескорыстнее французских академиков. Но зато, сравнявшись с ними в глубине исторических обобщений, он значительно уступает им в изысканности хвалительного стиля.

Брест-Литовский мир вырос из распада старой армии. Она была жестоко надломлена долгим рядом поражений. Самый факт мартовской революции нанес ее внутренней организации глубочайший удар. Ее нужно было перестраивать снизу до верху, изменив под ней социальную базу, дав ей новые цели и новые внутренние отношения. Между тем полное несоответствие слова и дела, революционное пустозвонство при отсутствии воли к переменам, – словом, демократический маскарад Керенского – Церетели окончательно убивали ее. Военный министр правительства Керенского, генерал Верховский, настойчиво твердил о полной неспособности армии продолжать войну и о необходимости заключения мира во что бы то ни стало. Дальнейшие надежды на чудо и колебания, прикрытые патриотической истерикой, только обнажали безнадежность положения. Отсюда вырос Брест-Литовск. Меньшевики требовали от нас продолжения войны с Германией в надежде, что мы так вернее сломим себе голову. Под этим антигерманским знаменем они объединялись со всеми силами реакции. Они пытались использовать против нас последние остатки военной инерции народа. Грузинские лидеры шли при этом в первом ряду.

Заключение Брест-Литовского мира дало внешний повод для объявления независимости Закавказья (22 апреля 1918 г.). Судя по прошлой патриотической риторике, можно бы думать, что целью являлось продолжение войны с Турцией и Германией. Наоборот, формальное отделение Закавказья от России было продиктовано стремлением создать более неуязвимую юридическую обстановку для иностранной интервенции. При ее помощи меньшевики не без основания рассчитывали удержать в Закавказье буржуазно-демократический режим и нанести затем удар советскому северу.

Не только союзные меньшевикам буржуазно-помещичьи партии, но и сами лидеры грузинского меньшевизма открыто говорили и писали о борьбе со всероссийским большевизмом, как о главной причине отделения Закавказья. 26 апреля Церетели говорил в Закавказском сейме: – «Когда возникал большевизм в России, когда там поднималась смертельная рука над жизнью государства, мы всеми силами, какими располагали, боролись с большевизмом… Мы боролись там с убийцами государства и убийцами нации и с тем же самоотвержением здесь будем бороться с убийцами нации» (Шумные аплодисменты). С тем же самоотвержением и – с тем же успехом! Но разве эти слова оставляют хоть тень сомнения насчет того, в чем видели меньшевики задачу «самостоятельного» Закавказья? Не в создании между Черным и Каспийским морями идеальной социал-демократической республики, святой и нейтральной, а в борьбе с убийцами государства (буржуазного!) большевиками, во имя восстановления в старых государственных рамках буржуазно-демократической «нации». Вся речь Церетели, только что цитированная, состоит из повторения тех же патетических общих мест, какие мы от него десятки раз слышали в Петербурге. Председательствование на этом «историческом» заседании Закавказского сейма принадлежало тому самому Чхеидзе, который, в качестве неизменного председателя, не раз зажимал большевикам рот в Петербурге. Только то, что на севере они совершали in folio, они воспроизводили здесь in octavo. С тем же «самоотвержением» и с тем же успехом!

Практически непризнание Брест-Литовского договора сразу поставило Закавказье, как «государство», в безвыходное положение, ибо окончательно развязало руки туркам и их союзникам. Уже через несколько недель Закавказское правительство и сейм умоляли Турцию принять за основу Брест-Литовский договор. Но турки не хотели об этом и слушать. Паши и немецкие генералы стали в Закавказье неограниченными господами положения. Однако главное было все же достигнуто: при помощи иностранных войск революция была временно подавлена, падение буржуазного режима отсрочено.

При объявлении независимости Закавказья (22 апреля 1918 г.) без всякого опроса населения, грузинские меньшевики, как водится, провозгласили новую эру братства его разноплеменных народностей на основах демократии. Между тем, едва возникнув, новая республика уже распалась. Азербайджан искал спасения у Турции, Армения боялась турок пуще огня, Грузия искала покровительства Германии. Через пять недель после своего торжественного провозглашения Закавказская республика была ликвидирована. При похоронах ее демократической декламации было не меньше, чем при рождении. Но существо дела от этого не меняется: мелкобуржуазная демократия обнаруживает свою полную неспособность преодолеть национальные трения и согласовать национальные интересы. 26 мая 1918 г. учреждается, опять-таки без всякого опроса населения, независимая Грузия, как осколок Закавказья. Снова потоки торжественного демократического славословия! Проходит всего пять месяцев и между демократической Грузией и столь же демократической Арменией возникает война из-за спорного клочка территории. С обеих сторон слышим речи о высших заветах цивилизации и о вероломном нападении врага. Об армяно-грузинской «демократической» войне у Каутского ни слова! Под руководством Жордания – Церетели и их армянских и татарских двойников Закавказье сразу превращается в Балканский полуостров, где национальная резня и демократическое шарлатанство давно уже достигли одинаково высокого расцвета. Через эти безобразные шатания и кровавые падения грузинский меньшевизм неизменно проносит, однако, свою действительно руководящую идею: беспощадную борьбу с большевистской «анархией».

Самостоятельность Грузии дает меньшевикам возможность – или вернее ставит их в необходимость – открыто показать, какое место они занимают в борьбе Советской республики с империализмом. Ответ Жордания был как нельзя более ясен. «Грузинское правительство доводит до сведения населения, – так гласит правительственное сообщение от 13 июня 1918 г., – что прибывшие в Тифлис германские войска приглашены самим правительством Грузии и имеют своей задачей защищать, в полном согласии и по указаниям правительства, границы Грузинской демократической республики. Часть этих войск уже отправлена в Борчалинский уезд для очищения его от банд разбойников». (На самом деле для неофициальной войны с демократическим Азербайджаном, опять-таки из-за клочка территории).

Блаженный Каутский изображает дело так, что германские войска были приглашены исключительно против турок, и что во всем остальном Грузия сохраняла полную самостоятельность. Если бы даже допустить, что какие-либо демократические телята приглашали генерала фон-Кресса[180] в качестве простого наружного караула при учреждениях грузинской демократии, то сам-то генерал фон-Кресс мало был приспособлен для такой роли. Но было бы совершенно неуместно преувеличивать наивность демократических телят. Роль германских войск в окраинных государствах России в течение 1918 г. определилась вполне. В Финляндии они выступали палачами рабочей революции. В Прибалтике точно так же. Они прошли всю Украину, громя Советы, истребляя коммунистов, разоружая рабочих и крестьян. У Жордания не было никакого основания ожидать, что они войдут в Грузию с другими целями. Но как раз поэтому-то меньшевистское правительство и пригласило войска победоносного Гогенцоллерна. Перед турецкими войсками они имели все преимущества дисциплины. «Еще большой вопрос, какая опасность для нас хуже, – заявил 28 апреля 1918 г. официальный докладчик Закавказского сейма, меньшевик Ониашвили, – большевистская или турецкая». Что большевистская опасность несравненно хуже немецкой, на этот счет у них сомнения не было. Они не скрывали этого в речах и показали на деле.

В качестве министров всероссийского правительства грузинские меньшевики обвинили нас в союзе с германским штабом и через царских следователей предали нас обвинению в государственной измене. Брест-Литовский мир, открывавший германскому империализму «ворота революции», они объявили предательством России. Именно под этим лозунгом они призывали к низвержению большевиков. А когда почва революции слишком нагрелась у них под ногами, они откололи Закавказье от России, затем Грузию – от Закавказья и действительно настежь открыли ворота «демократии» перед войсками кайзера – с самым низким поклоном и с самыми льстивыми речами. После разгрома Германии, они, как увидим, повторили те же слова и жесты по адресу победоносной Антанты. В этом отношении, как и в остальных, политика меньшевиков является только отражением политики русской буржуазии: в лице кадет (Милюков!) она вступила на Украине в соглашение с германскими оккупационными властями, а после разгрома Германии отправила в лоно Антанты тех же кадет, в качестве блудных сынов, которые при всех зигзагах своего пути не упускали из виду главного, как для них, так и для Антанты: борьбы с большевиками. Поэтому-то Антанта столь легко снова открыла им свое сердце и, что еще важнее, свою кассу. Поэтому же министр войны Гендерсон, братавшийся в Петербурге с министром войны Церетели, снова встретил его как собрата, после того, как Церетели прошел через объятия гогенцоллернского генерала фон-Кресса. Зигзаги, противоречия, измены, – но всегда против революции пролетариата!

25 сентября 1918 г. Жордания письменно заверял фон-Кресса: «не в наших интересах умалять престиж Германии на Кавказе». А через два месяца пришлось уже открывать ворота великобританским войскам. Этому предшествовали переговоры, главной задачей которых было доказать, разъяснить, убедить, что с немецким генералом фон-Крессом у грузинской «демократии» был навязанный обстоятельствами полубрак по расчету; настоящий же брак, по глубокому чувству, предстоит именно с великобританским генералом Уоккером. 15 декабря старый меньшевик Топуридзе, представитель правительства в Батуме, отвечает на вопросы антантовской миссии: «Полагаю, – говорит он, по собственному его донесению, – что всеми средствами и силами наша республика будет содействовать державам Согласия в борьбе с большевиками»… Английскому агенту Вебстер тот же Топуридзе докладывает, что Грузия «будет видеть выполнение своего долга, если будет оказывать содействие Англии на Кавказе в борьбе против большевизма»… После того, как британский полковник Джордан разъяснил, что введение союзных войск в Грузию совершается «согласно общей схемы международного мира и спокойствия», т.-е. для удушения большевиков в общероссийском масштабе и для подчинения всех народов России адмиралу Колчаку, – Гегечкори уведомляет полковника Джордана, что «грузинское правительство, одушевленное желанием работать в согласии с союзниками над осуществлением провозглашенных союзниками принципов права и справедливости, дает свое согласие на ввод войск». Словом, при перемене германского подданства на антантовское вожди грузинского меньшевизма чрезмерно пренебрегли добрым старым советом русского поэта: «Льстецы, льстецы, умейте сохранить и в самой подлости оттенок благородства».

Я слишком хорошо помню стол заседаний Брест-Литовска. Я слишком хорошо помню за этим столом барона Кюльмана, генерала Гофмана[181] и графа Чернина. Но еще отчетливее и резче помню я представителей украинской мелкобуржуазной демократии, которые тоже называли себя социалистами и которые были – по своему политическому уровню – как раз подстать грузинским меньшевикам. Во время самых переговоров они вступили в блок за нашей спиной с феодальными представителями Германии и Австро-Венгрии. И нужно было видеть, как они виляли перед теми, как помахивали хвостами, как заглядывали подобострастно и любовно в глаза своим новым господам и с каким высокомерным торжеством глядели на нас, изолированных представителей пролетариата, на этих брест-литовских заседаниях!

 
Я знаю,
Как эти плуты вертятся по ветру,
И льстят, и ссорят, и в огонь льют масло,
И рабски угождают, и, как псы,
Бегут за господами.
 

События последних лет не были бедны испытаниями. Но я не знаю минут более тягостных, более невыносимых, чем те, когда приходилось дышать в атмосфере жгучего стыда за бесчестие, отсутствие достоинства, низкопробность мелкобуржуазной демократии, которая в борьбе с пролетариатом бросается на колени перед представителями феодально-капиталистического мира. И разве не то же самое, слово в слово, буква в букву, проделал дважды грузинский меньшевизм?

12Georgren. Eine sozialdemokratische Bauernrepublik, Wien 1921. «Я не видел ничего, – рассказывает сам Каутский, – кроме того, что можно видеть из вагона или в Тифлисе. К этому присоединилось еще мое незнание грузинского и русского языков». Дальше он же сообщает: «Коммунисты избегали меня». Надо бы еще добавить, что гостеприимные меньшевики обманывали почетного гостя на каждом шагу, чему он, с своей стороны, охотно шел навстречу. Результатом сочетания этих счастливых условий и явилась книжка, представляющая достойное теоретическое увенчание международной кампании против Советской России.
168Таймс (The Times) – основана в 1788 году. Одна из самых старых газет Англии с ярко выраженным империалистическим характером. Имеет большое влияние на внутреннюю и внешнюю политику правительства и, поэтому, распространяется по всему земному шару.
169Чхеидзе – старый работник с.-д. на Кавказе, почти с самого начала раскола примкнул к меньшевикам. Чхеидзе был членом III и IV Государственных Дум. В последней он выдвинулся, как лидер меньшевистской «семерки» и постоянный оратор левой оппозиции. В годы войны Чхеидзе занимал каутскианскую позицию. После Февраля он стал играть крупнейшую политическую роль, в качестве председателя Петроградского Совета, возглавляя в то же время, вместе с Церетели, Даном и Либером, так называемых революционных оборонцев. Характеристика Чхеидзе этой эпохи чрезвычайно метко дана Милюковым в его «Истории русской революции»: «Этот „революционер поневоле“ давно уже носил в душе испуг перед революцией и, в отличие от многих, прикрывал его условными фразами революционного шаблона лишь постольку, поскольку это безусловно требовалось его положением» (т. I, вып. III, стр. 38). Ныне Чхеидзе в эмиграции ведет агитацию против советского режима в Грузии.
13Каутский путает и перевирает даже там, где это не вызывается его высокой целью: так, он рассказывает, будто Чхеидзе и Церетели стояли во главе Петербургского Совета в 1905 г. На самом деле никто в тот период не слыхал в Петербурге их имени.
170Гегечкори – видный меньшевик, член III Государственной Думы от Кутаисской губ. и один из лидеров меньшевистской думской фракции. Во время войны социал-патриот. После Февральской революции сторонник коалиции с буржуазией. Октябрьская Революция бросила его в стан контрреволюции. В конце 1918 года он становится во главе Кавказской рады, объявившей независимость Кавказа. В дальнейшем – министр иностранных дел грузинской республики и покорный слуга Антанты. После советского переворота в Грузии в 1921 году эмигрировал за границу.
171Чхенкели – проделал ту же эволюцию, что и Гегечкори. Депутат IV Государственной Думы. При Временном Правительстве – полномочный комиссар Закавказья. После Октября – министр в грузинском кабинете Жорданиа.
172Бьюкенен – английский посол в России во время империалистической войны, имел большое влияние, как представитель английского империализма, на политику царского и Временного правительств. Под его давлением было предпринято Керенским наступление нашей армии 18 июня. Покровительствовал контрреволюционным силам России еще при Керенском; активно помогал Корнилову в подготовке предполагавшегося переворота в августе 1917 года.
173Самарский Комитет Учредилки. – Опираясь на контрреволюционное выступление чехо-словаков, правые эсеры, при поддержке Антанты, создали в Самаре «орган Всероссийской демократической власти» – Комитет членов Учредительного Собрания. Первым шагом Комитета было создание «народной армии», организация которой была поручена Лебедеву, Фортунатову и вообще черносотенному офицерству. Сначала самарская авантюра встретила сочувствие значительных масс крестьянского населения, недовольных жесткой хлебной монополией, и городских деклассированных элементов. Но уже к осени 1918 года настроение начинает меняться, вследствие разгула помещичьей реакции в захваченных чехо-словаками и «народной армией» областях. К этому времени Самарская Учредилка потеряла всякое реальное значение и уступила свое место «Директории», созданной на Уфимском государственном совещании. Окончательный финал Учредилки был весьма плачевный. В ноябре 1919 года Директория была разогнана, с согласия Антанты, использовавшей эсеровских мавров, военным министром Колчаком, ставшим после этого верховным правителем Сибири. Эсеровские вожди подверглись различным репрессиям и частью выехали за границу (Авксентьев, Зензинов).
174Правительство Чайковского – было создано в Архангельске в 1918 году, после захвата этого города англичанами. В состав его входили партии от левых кадетов до меньшевиков и эсеров. Ликвидировано красными войсками после двухлетней борьбы на Северном фронте в 1919 году.
175Генерал Миллер – член русского Северного правительства в Архангельске в 1918 году.
176Вандея – французская провинция, расположенная на северо-западе Франции, прославилась контрреволюционными крестьянскими выступлениями в эпоху Великой Французской Революции под руководством фанатичных аббатов и аристократов-роялистов, сторонников королевской власти. Вандея стала синонимом контрреволюционных крестьянских восстаний.
177Джугели – член Р. С.-Д. Р. П. (меньшевиков). Начальник народной гвардии в грузинской меньшевистской республике. В сентябре 1924 г. был одним из главарей анти-советского выступления в Грузии, подготовлявшегося при поддержке Антанты. После неудачи этой авантюры Джугели признал совместно с другими меньшевистскими вождями свою вину перед трудящимися массами Грузии.
178Княжество Монако – незначительное государство в Европе, на берегу Генуэзского залива; около 20 кв. верст; 15 тысяч жителей; с главным городом того же имени и городом Монте-Карло (3 1/2 тысячи жителей), известным своим игорным домом и прекрасным климатом.
179Династия Карагеоргиевичей – сербская династия, ведущая свой род от Карагеоргия, предводителя сербов в войнах за независимость (1771 – 1817 г.г.). Последний представитель этой династии, Петр, родился в 1846 году и в 1903 г. был «выбран» скупщиной королем Сербии, после убийства Александра Обреновича.
180Фон Кресс – немецкий генерал, оккупировавший Грузию в 1918 г.
181Генерал Гофман – участник мирных переговоров в Брест-Литовске со стороны Германии.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33 
Рейтинг@Mail.ru