Лера Грин
«Акушеры». Первый сезон
Дорогим коллегам с любовью посвящяется.
1
– Почему не на всех колпаки?! – прогремела Ирина Фердинандовна, и несколько колпаков тут же водрузились на светлые головы.
Ординаторская была маленькой и квадратной. Зелёный диван, больше напоминающий медицинскую кушетку со спинкой, и три рабочих стола – всё, что в ней умещалось. Меньше был только кабинет заведующей за стеной. В него входила сама Ирина Фердинандовна и какой-нибудь счастливчик, вызванный на ковёр.
Заведующая была акушером до мозга костей. Потная, румяная, с выбивающимися из-под шапочки лимонными волосами, она металась по родовому залу и напоминала сталевара у мартеновской печи и дирижёра симфонического оркестра одновременно. В её движениях были мощь, размах и, несомненно, искусство. Слушались её все вокруг: акушерки, коллеги и даже анестезиологи, которые, как известно, не слушаются никого. Но только не в случае с Ириной Фердинандовной.
Казалось, что даже скальпели и зажимы выполняют её приказания, стоит ей только повернуть голову в их сторону. Что уж говорить о молодых ординаторах… Именно они были объектом постоянной и неусыпной заботы.
Ирина Фердинандовна заведовала отделением патологии беременности и по праву считала его одним из самых важных в родильном доме. «Вся стратегия определяется в отделении патологии!» – говорила она. Попробовал бы кто-нибудь с этим поспорить.
Ординаторов, согласно графику «ротировали» по всем этажам и отделениям. На сегодняшний день они пребывали в вотчине Ирины Фердинандовны. И она уж точно знала, что с ними делать. После краткой планёрки предстояла мини-лекция. Заведующая проводила их один раз в неделю или чаще. По настроению.
Несколько девушек и юношей, которые только что чувствовали себя вполне вольготно, вытянули шеи из белых халатов и притихли.
– Тетради для записей приготовили? – взгляд Фердинандовны пронизывал насквозь.
Ответом были мелкие кивки и недружное мычание.
– Резус-конфликт! – объявила заведующая.
Невозможно было разобрать: это тема лекции или ультиматум. Разбор «косяков» проходил гораздо чаще мини-лекций, точнее, каждый день. И далеко не всегда виновника вызывали в соседний кабинет. Зачастую, экзекуции случались не сходя с места. На зведующая заняла свободный стол, положила перед собой толстую папку и надела очки. Это всё-таки склоняло в пользу первого варианта, и все выдохнули.
Неизвестно, сколько бы ещё продолжался спич Ирины Фердинандовны, но в дверях показалась старшая акушерка со словами: «Вас вызывают в операционную!»
– Завтра спрошу всех до единого! – лавируя между столами и диваном пообещала заведующая и скрылась вслед за старшей акушеркой.
Рослый парень в очках скомкал только что собственноручно исписанный лист и, прищурив один глаз, сразмаху отправил его в мусорное ведро. Раздался дружный хохот. Сосед, тоже не из мелких, попытался снять с товарища очки, но тут же получил отпор:
– Э, не трогай! Очки только умным выдают! Видишь, у меня и у Васи!
Вася сидел на зелёном диване в окружении девочек и мило улыбался. Он тоже был довольно высок, но рыхловат формами в женских местах. Представить Васю акушером было невозможно. Неспешный и основательный, он годился для какой-нибудь научной деятельности. Но династия – дело серьёзное. Васина мама и даже бабушка были акушерами, а вот сестра вообще не пошла в медицинский, поэтому Васе было не отвертеться. Мама его была человеком известным и работала теперь за границей, поэтому попросила всех своих знакомых коллег за Васей «присмотреть» и «обучить». Те старались и таскали его за собой в операционную. Вася вздыхал и шёл.
Симпатичная блондинка в зелёных шлёпанцах на платформе бодро вошла в ординаторскую.
– Всем привет! А я с дежурства! Всю ночь оперировали! У меня две ассистенции и одна своя операция! – отрапортовала она.
В отличие от старших коллег, «не спать всю ночь» для ординаторов было почётно и являлось показателем личной эффективности.
Мальвина – так звали блондинку – среди всей вновь набранной молодой команды занимала первое место по дежурствам, ассистенциям и самостоятельным операциям. Не только у ровесников, но и у всего коллектива родильного дома мнение о ней сложилось противоречивое: одни её уважали, другие относились снисходительно, а третьи с трудом переносили. Завидев возле операционной или родовой зелёные тапочки, некоторые старались ретироваться. Никакой династии, в отличие от Васи, у Мальвины не было, но своей активностью и напором она понравилась начмеду, и та оказывала ей негласное покровительство. Ну, как минимум, чаще других ставила на плановые операции.
2
– А поесть у вас что-нибудь найдется? – бодро продолжала Мальвина.
Энергетический заряд после ночного дежурства всё ещё работал, и она была готова к новым свершениям. Покрутившись на одной ноге и не дождавшись ответа, она совсем было собралась уходить. В этот момент Вася – мастер отсроченной реакцией на текущие события, неожиданно вспомнил:
– Саня, а я ведь торт принёс!
– Так чего же ты молчал?! Я тут голодаю! – обрадовалась Мальвина, несмотря на то, что обратился Вася совсем не к ней.
Саней звали парня, который недавно и безуспешно пытался примерить очки для умных. Торт они с Васей задолжали Ирине Фердинандовне за то, что та пошла «повисеть на зеркалах» на операции кесарева сечения. Ребёнка извлекли на седьмой минуте, что было вполне удовлетворительно. Но, как сказала Ирина Фердинандовна, ей это далось «как минус пять лет жизни!»
Вася засеменил к маленькому холодильнику.
– Вася, погоди! А как же Ирина Фердинандовна?! – спохватился Саня. – Она же спросит про торт!
– Так вернётся и тоже поест! – пришла на выручку Мальвина.
На самом деле, вариант «вернётся и тоже поест» смущал всех, кроме Мальвины, но сладкого все-таки хотелось больше. В общем, Вася достал тот самый торт, и все уселись в круговую, приготовив по ложке и кружке. Вася торжественно снял крышку, но всё та же Мальвина, не потерявшая бдительность после дежурства, воскликнула:
– Кто это?!
– Ой, букашка… – то ли обрадовался, то ли смутился Вася.
В самом центре торта, возле жёлтой розочки, сидела настоящая маленькая букашка.
– Вася!!! Где ты взял этот торт?! – почти одновременно спросили все.
Сильнее других был возмущен Саня, потому что он сдавал деньги. Оправдания звучали бы слабо и неуместно, но Вася всё равно попытался:
– Да черт его знает… А, может, она из холодильника туда заползла, а?
– В одном нам повезло точно: Фердинандовне не досталось! – похопал товарища по плечу Саня.
– Да как же так, а? – продолжал сокрушаться Вася.
– Я бы попросила с вас торт за спасение, но, пожалуй, не стану рисковать… – заявила Мальвина. – Хотя бы просто налейте чаю!
Вася снова засеменил, продолжая оправдываться. На сей раз за чайником. Мальвина, со взгядом и профилем Нефертити, сидела на почетном месте и покачивала ногой в зелёном тапочке.
3
Несмотря на почтенный возраст, Палыча редко кто называл по имени отчеству. Он был своим человеком и в кабинете начальства, и в дежурке акушерок и в компании молодых ординаторов. Сухой и подтянутый, с желтоватым, но всегда идеально выбритым лицом, Палыч носил накрахмаленный халат и приятно пах. Он утверждал, что живёт один, но всегда ухоженный внешний вид вызывал как сомнения так и надежды у незамужних ровесниц. С женой Палыч расстался много лет назад, справедливо поделив имущество. Это не мешало ей раз в неделю убирать его квартиру за оплату по договорённости.
Гибкость натуры позволяла Палычу служить на посту терапевта и диетврача роддома одновременно последние … лет. Смена власти и кадрового состава никогда его не касались, и «снимать пробу» в пищеблок он ходил законно и регулярно.
Палыч никогда ни с кем не конфликтовал, хоть и позволял себе обращаться на грани фамильярности что с родильницей, что с главным врачом. У него это выходило мило и безобидно. Шутки и анекдоты Палыча были на языке и на слуху у всего персонала. За многолетнюю службу, да и просто по-стариковски, он повторял их бессчетное количество раз.
Палыч появился в ординаторской в тот самый момент, когда Вася пытался исправить непоправимое.
– Прекрасная Мальвина, владычица сердец! – пропел Палыч, приобнял девушку в зеленых тапочках и прошептал окончание фразы ей на ухо.
Известную строчку он посвящал любой женщине, которая попадалась на его пути и в данный момент, по мнению Палыча, соответствовала её содержанию. Менялось только имя.
– Ты в своём репертуаре, Палыч! – кокетливо приняла подачу Мальвина.
– А где начальница? – спросил Палыч, имея в виду Ирину Фердинандовну.
– В операционную вызвали.
– Ну, однакось, кто тут у вас на осмотр? – продолжал Палыч.
– Вот, десять историй приготовили. Две с сахарным диабетом.
– Десять?! Да это же уму непостижимо! Ещё и с диабетом! – воздел руки к потолку Палыч. – Пока чаю не попью – с места не сдвинусь!
– С диабетом Ирина Фердинандовна просила вперед посмотреть, – уточнил Вася мягко. – Они обе в одиннадцатой палате.
– Ну давайте-с их сюда. Что с вами поделаешь. Но сначала непременно чай!
Зная привычки старого терапевта, одна из девушек уже несла Палычу чай и конфетку.
– В работу, как говорится, входить надо медленно, а выходить – быстро! – скаламбурил Палыч и сам расхохотался.
В обед предстоял обход заведующей, и не было никакой надежды получить снисхождение.
Палыч же невозмутимо пил чай и продолжал флиртовать с девушками, отвлекая их от медицинской документации.
4
Ирину Фердинандовну никогда не вызывали, не имея на то серьёзных оснований. Хоть она и считала себя «демократичным» руководителем, больше такое определение в голову ни одному человеку в родильном доме не приходило. Причём, независимо от табеля о рангах.
С самого утра, а точнее с предыдущей смены, в операционной было жарко. Мальвина ничуть не приукрасила, сказав «оперировали всю ночь». У анестезиологов с недавних пор сложилось поверье: дежурят зеленые тапочки – жди беды! В том смысле, что поспать точно не удастся. Рожениц подвозить будут ровно до того часа, пока не закончится смена Мальвины. Однако дежурство давно закончилась, а аврал продолжался. И заступивший на смену анестезиолог был уже на взводе. А всё потому, что было нечто похуже зеленых тапочек: плановая операция Профессора!
Взрослые дяди с многолетним опытом работы в отделении анестезиологии и реанимации, как дети, придумывали любую «отмазку», чтобы только их не угораздило давать наркоз «сперматозоиду». Так они называли между собой Профессора.
Шла двадцатая минута наркоза. В операционной толпилась куча народу. Студенты стояли на почтительном расстоянии от операционного стола, пытаясь что-нибудь разглядеть в щелку между масками и колпаками. Новорожденный до сих пор не был извлечен на свет божий. Педиатр уже перестал нервничать о том, что получит ребёнка в тяжелой медикаментозной депрессии, и просто медитировала в окно. Анестезиолог метался между женщиной и приборами, отдавая распоряжения ассистентке, которая то и дело добавляла в систему новую порцию препарата.
Халат, очки профессора, ассистент, простыни вокруг – всё было в брызгах крови.
– Шить! – требовал тот, кто выполнял сейчас роль хирурга.
Пока не извлечен новорожденный, шить подкожно-жировую клетчатку без особой надобности редко кто станет. Но никто не смел возразить. Студенты – по статусу и непониманию. Остальные – по субординации. Анестезиолог, не будучи в непосредственном подчинении, бурчал вслух «поторопитесь!», а про себя читал молитву вперемешку с матом.
Обычно Профессор брал себе в ассистенты кого-нибудь из заведующих. Но сегодня почему-то решил «поработать» с ординатором, который только что пришёл с курса гинекологии и ещё не успел как следует вникнуть в дела акушерские.
Шла двадцатая минута операции, когда в белых одеждах к столу подплыла Ирина Фердинандовна. Кто-то из взрослого персонала все-таки не выдержал и передал телефонограмму в отделение патологии.
– Дайте-ка, Дмитрийсаныч, – волевым движением крупного плечевого пояса, с соблюдением всех правил асептики и антисептики, она отсепаровала Профессора от операционного стола.
– Сложный клинический случай! – пояснил он подопечным, стоя уже на второй линии, с поднятыми кверху кровавыми перчатками.
Через две секунды педиатр отходил от операционного стола с новорожденным на руках. Обычно этот момент обозначен радостным детским плачем, слышным за пределами операционной. Сейчас же над пеленальным столиком склонились двое: детский врач и анестелиолог. Тишину нарушали только работающие меха наркозного аппарата.
– Ну что там? – не отрываясь от работы пропела Ириан Фердинандовна.
– Интубируем…
Работа продолжалась в штатном режиме: хирург шил, анестезиолог титровал, педиатр скрылся за дверью со своей бесценной ношей. Студенты гуськом удалились вслед за новорожденным. Профессор размывался в предоперционной.
5
Если бы Дмитрийсаныч знал, что за глаза его называют сперматозоидом, то наверняка бы расстроился, поскольку натуру имел утонченную, хоть и чудаковатую. Прозвище это он получил за поджарый для своих шестидесяти вид и незаурядную скорость мысли по всем вопросам теоретического акушерства. На планерке или консилиуме он и правда мог немедленно выдать какое-нибудь блестящее решение. Сама Ирина Фердинандовна, бывало, «снимала перед ним шляпу». Вернее, колпак.
Особенности же работы Профессора в операцинной смущали всех, кроме студентов или конченных пофигистов. Несмотря на это, оперировал он регулярно, добавляя немало седых волос всей осознанной операционной бригаде. Профессор придерживался мнения, что все работники его кафедры обязаны стоять как у операционного, так и у родового стола, чтобы не потерять практических навыков. К последнему, кстати, он давно не подходил.
Рядовые роженицы из отделения патологии попадали в профессорские руки редко. В основном это были «блатные», и обращались они сами, забывая поговорку о том, что учиться надо у профессоров, а лечиться у докторов.
Зная за собой определенные технические огрехи, Профессор брал в ассистенты кого-то вроде Ирины Фердинандовны и тем самым марку держал. Сегодняшняя роженица была не просто из блатных, из коллег: ординатор первого года обучения. Обращаясь непосредственно к Профессору, она полагала, что получает абсолютные преференции и гарантии благополучного исхода дела.
Профессор вошел в кабинет и повернул ключ изнутри. Он не злоупотреблял спиртным, но для такого случая, как этот, держал в сейфе бутылку французского коньяка. Налив янтарной жидкости в круглый бокал, Профессор расположился на кожаном диване. С постера на стене на него смотрела обнаженная нимфа. Была ли она беременна – неизвестно, поскольку живот был сокрыт за рыжими вьющимися локонами. Профессору нравилось думать, что была.
Каждая вещь в кабинете не оставляла сомнений в том, что хозяин был эстетом. Даже акушерский стетоскоп на столе походил на тонкую женскую руку. И да, он ни разу не был применен в дело, а служил исключительно для любования.
Собственных детей у Профессора не было. Сложно сказать, испытывал ли он когда-нибудь в них потребность.
Зато он был авторам нескольких книг об устройстве и заболеваниях молочной железы, что вполне соответствовало сложности натуры и эстетическому восприятию окружающего мира.
Жена называла его Митей и ощущала более ребёнком, чем мужем: угловатым, ранимым и колючим. Сейчас Митя смаковал коньяк и все-таки думал о чужом новороденном младенце.
6
Молодая женщина проснулась в палате реанимационного отделения. Не то что бы она чувствовала себя настолько плохо, просто это был установленный порядок после операции кесарева сечения.
Отделение располагалось на последнем этаже, в непосредственной близости от оперблока.
– Пум-пум-пум-пум, – напевал дежурный реаниматолог, одновременно измеряя пульс и давление.
Возможно, песенка как раз соответствовала нужному ритму.
– Доброго полудня, голубушка! – поприветствовал он, увидев, что пациентка открыла глаза.
Родильница была девушкой жизнерадостной и скорой в решениях не только потому, что чувствовала себя здесь «своей», но и по жизни. Она весело потребовала предоставить ей младенца для кормления.
Дежурный доктор, на своё счастье, на операции не присутствовал, но от коллег был наслышан, поэтому вынужденно лавировал:
– Это же, краса моя, «детство» решает, а мы с тобой у них в подчинении.
Под «детством» он понимал отделение новорожденных.
– А как драгоценное здоровьечко? Во рту не сушит? Голова не кружится?
– Всё великолепно! Мне бы сыночка! Сыночек же? По УЗИ обещали! Мы с мужем уже всё синенькое купили!
– Ну раз обещали – так оно и есть! – продолжал держать удар дежурный доктор. – Сейчас терапевта обход, а педиатры попозже будут. Всё расскажут.
Она не спросила – всё ли хорошо, поскольку ничуть в этом не сомневалась. Многочисленные родственники, которые сначала «договорились» в институт, потом в ординатуру по гинекологии, а потом «вышли» на Профессора, всю беременность читали специальные молитвы о благополучном родоразрешении. У Хавивы, так звали девушку, не было поводов для беспокойства.
– Водички можно? – менее настойчиво спросила родильница.
– Всенепременно, дорогая моя! А ты же у нас с диабетом?
– Да.
– Сейчас терапевт придёт, раститрует всё.
Веселье медицинских сестер в коридоре возвестило о приближении Палыча, который через мгновенье появился на пороге палаты.
– Прекрасная Хавива, владычица сердец! – не изменяя себе распевал он.
Палыч не был знаком с пациенткой. Историю родов, которой теперь размахивал во все стороны, он получил пять минут назад.
– В честь папеньки или маменьки назвали? – запросто поинтересовался он.
– В честь бабушки! – без лишних вопросов ответила Хавива.
Она давно привыкла к расспросам о своём необычном имени.
– А вот такое есть, знаете, мне очень нравится: «…малыш лежал на животике и баритонально попукивал…»
Палыч, как всегда, ожидал скорой реакции на свою дежурную шутку, но был вынужден огорчиться: своё нынешнее положение и новорожденный сын были для Хавивы более занимательны.
На самом деле Палыча отправили не только по поводу диабета. На него возложили серьёзную миссию: отвлечь внимание и отсрочить вопросы мамы о новорожденном. В эту саму минуту решался вопрос о переводе ребёнка в бетский стационар.
Жена каждый раз беспокоилась заранее, когда у Мити на утро стояла плановая операция. Дрожащими руками она набрала рабочий номер мужа.
7
Со стороны могло показаться, что Профессор относится к жене не с должным почтением, что он холоден, отстранён и лишь временами снисходителен, как, собственно, и ко всем остальным. Но это было не так.
Жену Дмитрийсаныч даже любил и был ей очень благодарен за внимание. Профессор обожал порассуждать вслух. А более искреннего и внимательного слушателя, чем она, в его окружении не существовало. Студенты слушали по необходимости, коллеги – по долгу службы. Пациентам было интересно только то, что касалось их лично. Жена – другое дело. Она слушала всё обо всех и даже задавала уточняющие вопросы. И она никогда, совсем никогда не критиковала! Он мог с ней говорить от лица заведующего кафедрой или быть просто Митей. Любым, даже совершенно фантасмагорическим его рассуждения она внимала с преданностью и блеском прекрасных серых глаз.
Она была в курсе абсолютно всех его рабочих дел. Без её поддержки и незримого присутствия в них он терялся. Словом, каждый из них нуждался друг в друге. Сложно сказать, кто больше. Это было взаимно.
– Как прошла операция, Митя? – спросила она извиняющим всё голосом.
– Сложный клинический случай! – процитировал сам себя Митя. – Ребенок на искусственной вентиляции лёгких.
В трубке послышался тихий вздох.
– Поправится, Митя, поправится… Будем за него молиться…
Она обещала это всякий раз, хотя прекрасно знала, что муж не придерживается какого-либо вероисповедания.
По обоюдному согласию, в их с Митей доме не было телевизора, только книги и диски с классической музыкой. Последнее было её личным достижением. Муж очень долго не соглашался на покупку «музыкального центра» и слушал исключительно радиоприёмник. Но она смогла убедить и даже сделала еженедельной традицией домашние концерты, когда оба одевались нарядно, усаживались на диван и слушали заранее оговоренный репертуар.
Едва Дмитрийсаныч закончил недлинный разговор с женой, как вновь зазвонил телефон. На проводе была Ирина Фердинандовна.
– Завтра планерка, Дмитрийсаныч. Давайте решим, что будем докладывать по ребёнку.
– Да-да, конечно, – рассеянно ответил Профессор.
На самом деле «причесанная» версия для отчета на планерке была у Ирины Фердинандовны уже готова, но поскольку к ситуации прикладывал руку старший по званию, она, как человек аккуратный, не могла не согласовать.
– Каковы прогнозы коллег?
Вопрос дался Профессору нелегко.
– Делают все возможное. Будем ждать.
– Да-да, конечно… – повторил Дмитрийсаныч и зачем-то положил трубку.
Рабочий день и янтарная жидкость в бокале закончились. Дмитрийсаныч снял халат и засобирался домой. У него не было служебного автомобиля от кафедры. Он не пользовался общественным транспортом. Если объект был в пределах досягаемости, Профессор предпочитал передвигаться пешком. В другом же случае пользовался услугами такси или автомобилем родильного дома, на базе которого квартировала кафедра и он сам.
