Леонид Сюкияйнен
Исламское право и диалог культур в современном мире

Шариат как источник законодательства: конституционная теория и практика арабских стран

Исламское право оказало глубокое влияние на становление и развитие правовых систем арабских стран. Сфера его действия и сегодня остается весьма широкой. Более того, с 70-х годов прошлого века во многих из этих стран позиции исламского права даже усилились, что в значительной степени обусловлено конституционным признанием ислама государственной религией, а шариата – источником законодательства. Такой статус шариата и его место в современных правовых системах мусульманских стран в последнее время привлекают особое внимание в связи с обсуждением проблем исламского государства и перспектив возрождения халифата, о чем речь пойдет ниже. Ведь мусульманские правоведы видят основной признак исламской власти именно в практической реализации предписаний шариата. А это напрямую связано с его конституционно закрепленным статусом источника законодательства. Рассмотрим этот вопрос на примере арабских стран.

Есть несколько критериев отнесения той или иной страны к числу арабских государств. Формальные юридические признаки дают весомые основания считать арабскими те страны, которые являются членами Лиги арабских государств. Сегодня их количество составляет 22. Среди них – 18 собственно арабских государств. Кроме того, в данную организацию входит Палестина, которая не обладает международно признанным государственным суверенитетом. Членство в Лиге предоставлено также Джибути, Коморским Островам и Сомали, где арабский язык является одним из официальных.

Конституции или документы конституционного характера подавляющего большинства указанных стран устанавливают, что ислам является государственной религией. Самое заметное исключение – Конституция Ливана 1926 г. Еще до недавнего времени население этой страны делилось почти поровну на мусульман и христиан. В последние десятилетия доля мусульман (прежде всего шиитов) существенно возросла, однако здесь до сих пор сохраняется действие Национального пакта 1943 г., предусматривающего распределение ключевых государственных постов в установленной пропорции между представителями различных религий. Такая специфика конфессиональной карты, политической системы и формирования органов государственной власти Ливана предопределяет отсутствие указания на ислам в конституции страны.

Очевидно, особенности исторического развития и религиозного состава населения, а также характер политического режима объясняют тот факт, что Конституция Сирии 2012 г. также не объявляет ислам государственной религией. Вместо этого предусматривается, что ислам является религией президента республики.

Отметим Конституцию Союза Коморских Островов 2001 г., которая в соответствии с поправками 2009 г. ссылается на ислам как на государственную религию в преамбуле, а не в основном своем тексте. В Конституции Джибути 1992 г. характеристика ислама в качестве государственной религии также первоначально содержалась в преамбуле. Но поправка 2010 г. перенесла это положение в ст. 1 конституции.

Временная конституция Сомали 2012 г. имеет свою специфику, поскольку закрепление ислама в качестве государственной религии она сопровождает запретом на исповедание в стране иной религии, кроме ислама (ст. 2). А Конституция Мавритании 1991 г. называет ислам религией не только государства, но и народа, одновременно провозглашая страну исламской республикой (ст. 1, 5). Наконец, конституции ОАЭ 1996 г. (ст. 7) и Ирака 2005 г. (ст. 2) квалифицируют ислам как официальную государственную религию.

В Ливии после смены режима М. Каддафи конституция до сих пор не принята. Здесь действует Конституционная декларация 2011 г., в которую неоднократно вносились изменения. Этот акт провозглашает Ливию демократическим независимым государством, религией которого является ислам (ст. 1). Аналогичное положение включено и в проект конституции страны, разработанный в 2014 г.

Существенно отличается ситуация в Королевстве Саудовская Аравия, где роль фактической конституции отводится Основному низаму о власти 1992 г. Такое необычное название акта, стоящего в одном ряду с конституциями других арабских стран, объясняется особой ролью ислама в политической жизни королевства и его правовой системе. Здесь для обозначения действующих нормативных правовых актов и принимающих их государственных органов официально не употребляются термины «законодательство» и «законодатель», поскольку единственным истинным законодателем считается Аллах, а законодательством – шариат. Термин «закон» также не используется по той причине, что в арабском языке для его обозначения применяется заимствованное слово «канун», которое ассоциируется с чуждой, западной правовой культурой.

Исходя из такой концепции считается, что саудовское государство не осуществляет в буквальном смысле законодательную власть, а обладает лишь регламентарными полномочиями в рамках шариата. Этим объясняется выбор термина, использованного в названии упомянутого выше акта: одним из значений арабского слова «низам» является «регламент».

Основной низам о власти 1992 г. содержит немало положений, закрепляющих особый статус ислама. В частности, в ст. 1 этого акта говорится, что Королевство Саудовская Аравия является арабским исламским суверенным государством, чьей религией выступает ислам, а конституцией – Книга Всевышнего Аллаха (т. е. Коран) и Сунна его Посланника. Одновременно установлено, что король обязуется осуществлять власть по этим священным источникам шариата (ст. 7), а саудовское общество строится на основе строгого следования всех его членов воле Аллаха (ст. 11). Государство защищает основы веры ислама, а также несет обязанность призыва к следованию по пути Аллаха (ст. 23). Защита основ исламской веры провозглашена обязанностью каждого гражданина (ст. 34).

Следует иметь в виду, что конституции многих арабских стран ограничиваются провозглашением ислама государственной религией и ничего не говорят о шариате. По вопросу соотношения конституционного статуса ислама и шариата арабские правоведы высказывают различные точки зрения.

Например, по мнению известного египетского ученого Авада Мухаммада Авада, положение конституции о государственном характере ислама лишено юридического смысла и, по существу, лишь означает, что большинство граждан данного государства исповедует ислам, признаваемый в таком качестве государством. Недостаток данного предписания заключается в игнорировании особенностей ислама, который не просто является религией и определенным образом мыслей, но и выступает в виде системы правовых норм. Указанное же конституционное положение, считает Авад Мухаммад Авад, искусственно отрывает догматические основы и культовые нормы ислама от юридических правил поведения, что не соответствует природе ислама как универсальной системы социального регулирования. Поэтому конституционная формула, закрепляющая лишь государственный характер ислама, провозглашает лишенный правового содержания лозунг, поскольку сама по себе не обязывает государство брать шариат за основу при подготовке законодательных актов. В итоге там, где конституция не идет дальше объявления ислама государственной религией, правотворческий процесс вполне естественно не ориентируется на соответствие принимаемых законов шариатским критериям^[91].

Некоторые арабские правоведы иначе толкуют положение конституции о государственном характере ислама. Так, сирийский специалист по конституционному праву Жорж Джаббур утверждает, что указанная норма логически предполагает признание шариата источником законодательства. Особое закрепление данного статуса шариата излишне, если конституция уже придала исламу государственный характер^[92].

Эту точку зрения не разделяет большинство арабских ученых-юристов. Они полагают, что возрождение исламских юридических норм в качестве стержня действующего права предполагает прежде всего проведение сознательной политики, направленной на исламизацию правовой системы. По мнению Мухаммада аз-Зухейли, временное отступление от этой линии оправдано только постепенностью претворения норм шариата на уровне позитивного законодательства той или иной страны – конечно, при условии искреннего стремления власти проводить такую политику. Простое провозглашение ислама государственной религией, на его взгляд, эту задачу не решает. Достижение данной цели требует конституционного закрепления статуса шариата как источника законодательства^[93].

В настоящее время конституции большинства арабских стран предусматривают, что шариат или фикх являются источником законодательства. Впервые это было прописано в сирийской Конституции 1950 г. Затем аналогичное положение восприняла Конституция Кувейта 1962 г., а с начала 70-х годов минувшего столетия по сходному пути пошли конституции и многих других арабских стран. Сегодня конституции 14 из 22 стран – членов ЛАГ в том или ином виде признают шариат источником законодательства.

Важно иметь в виду, что формы закрепления этого положения заметно различаются, что может иметь серьезное правовое значение и объясняется неодинаковой трактовкой указанного статуса шариата в разных арабских странах. В большинстве из них конституции говорят о шариате как о главном источнике законодательства, используя в арабском оригинале слова «главный источник» без определенного артикля. Такой мелкой на первый взгляд лингвистической детали, как будет показано, в отдельных странах придается глубокий правовой смысл.

Данная формулировка включена в конституции Бахрейна, Ирака, Катара, Кувейта, ОАЭ, Палестины. Особенностью Конституции Сирии 2012 г. является то, что главным источником (без определенного артикля) законодательства она признает не шариат, а фикх. Впрочем, выбор между ними не имеет принципиального значения. Вне зависимости от используемого термина рассматриваемое конституционное положение толкуется таким образом, что в соответствующих статьях конституции речь идет о признании шариата не единственным и даже не ведущим, а лишь одним из тех источников законодательства, которые отнесены к главным. Такая трактовка исходит из понимания шариата и фикха как синонимов.

Например, в Пояснительной записке к Конституции Кувейта специально подчеркивается, что в ее ст. 2 под шариатом, по сути, подразумевается фикх, которому и отводится роль главного источника законодательства. Это означает, что законодатель должен ориентироваться на фикх как приоритетный источник. Однако это не мешает ему в поиске решения вопросов, по которым фикх не разработал собственных правил, обращаться к другим источникам. Более того, в законотворчестве такое вполне возможно, если использование вместо шариата иных источников вызвано потребностями естественного исторического развития. Так, данная конституционная формулировка позволяет ориентироваться на образцы уголовного законодательства, действующего в большинстве стран современного мира, даже при наличии в шариате точно установленных санкций за отдельные преступления^[94].

Такое заимствование нельзя было бы допустить, если бы в конституции термин «главный источник» использовался с определенным артиклем. Ведь подобная формулировка означает невозможность обращаться к какому-либо другому источнику по любому вопросу, по которому шариат (фикх) предлагает готовую альтернативную норму. А это, в свою очередь, может создать для законодателя большие сложности в том случае, когда практическая целесообразность заставляет его повременить с обязательным следованием выводам фикха. Например, это касается корпоративного законодательства или введения правовых норм в области страхования, банковской деятельности, кредитных отношений, а также уголовной ответственности за те преступления, санкции за которые в однозначной форме установлены шариатом, и т. д.

В то же время в документе подчеркивается, что предусмотренная кувейтской конституцией формулировка абсолютно открыто и недвусмысленно обязывает законодателя обращаться к нормам исламского шариата в той мере, в какой это возможно. Она не только не препятствует, но даже способствует тому, чтобы включать в действующую правовую систему шариатские нормы по всем вопросам, когда законодатель сочтет это своевременным и необходимым^[95].

Следует отметить в связи с этим, что в Кувейте неоднократно предпринимались попытки внести изменение в конституцию, добавив определенный артикль к словам «главный источник» законодательства, в роли которого выступает шариат. В частности, в 1973 и 1975 гг. группа депутатов Национального собрания вносила соответствующие законопроекты. В 1980 г. с аналогичным предложением выступили несколько членов комиссии, созданной специально для подготовки изменений в конституцию. Однако Национальное собрание ни разу такую идею не поддержало^[96].

До недавнего времени при Эмире страны действовала образованная еще в начале 90-х годов прошлого столетия Высшая консультативная комиссия по окончательному претворению норм шариата. Однако подготовленные ею проекты по приведению законодательства в соответствие с шариатом до сих пор не получили официального признания. Лишь отдельные предложения комиссии были частично учтены при разработке нового законодательства – например, при включении специального раздела об исламских банках в закон о Центральном банке и денежном обращении.

В некоторых других арабских странах конституционное провозглашение шариата главным источником (без определенного артикля) законодательства не вызывает никаких дискуссий, представляет собой общее заявление и в целом не влияет на действующее право. Так, по свидетельству Жоржа Джаббура, придание фикху статуса главного источника законодательства конституциями Сирии 1950 г. и 1973 г. не имело буквального значения, а рассматривалось как альтернатива закреплению государственного характера ислама, поскольку последний принцип не отличается смысловой однозначностью^[97].

Актуальность такой оценки подтверждается тем, что указанная норма, воспринятая и ныне действующей Конституцией Сирии 2012 г., носит характер декларативного лозунга и не придает исламскую направленность правовой системе страны. Наоборот, здесь по-прежнему проводится курс на заимствование западных моделей законодательства.

Однако позиция сирийского законодателя, фактически игнорирующего фикх вопреки конституционной норме, существенно отличается от правовой политики, проводимой в других арабских странах, чьи конституции закрепляют шариат в качестве главного источника законодательства, употребляя в арабском оригинале термин «главный источник» без определенного артикля. К данной группе относятся государства, в правовых системах которых предписания шариата играют активную роль. Здесь смыслу отсылающих к нему конституционных статей придается большое значение. В отдельных странах сложилась традиция толкования таких статей при рассмотрении исков о конституционности законодательства, противоречащего шариату. Лидером в этом отношении являются ОАЭ. Такой вывод подтверждается судебной практикой.

Судебное толкование конституционного статуса шариата в этой стране имеет свои нюансы в зависимости от того, идет ли речь о возможности прямого применения его норм по вопросам, не урегулированным законом, или об оценке конституционности законодательства, содержащего очевидно противоречащие шариату положения. Приведем типичный пример первого из указанных вариантов толкования шариата в качестве источника законодательства органом конституционного контроля ОАЭ.

В январе 1980 г. апелляционный суд эмирата Абу-Даби рассмотрел жалобу прокурора на решение уголовного суда первой инстанции, который на основании закона эмирата Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках приговорил лицо, сознавшееся в употреблении спиртных напитков, к телесному наказанию в соответствии с шариатом. При этом уголовный суд сослался на ст. 75 закона № 10 от 1973 г. о Федеральном верховном суде. Согласно данной статье при рассмотрении всех дел, в том числе касающихся оценки конституционности законов, указанный судебный орган должен применять нормы шариата, а также федеральное законодательство и законы эмиратов – субъектов федерации при условии их непротиворечия нормам шариата. Обращение именно к этому акту уголовный суд объяснил тем, что закон о ФВС как высшей судебной инстанции в стране выступает основой всех остальных законов. А потому при разрешении означенного дела об употреблении алкоголя надлежит применять нормы шариата. На этом основании он приговорил обвиняемого к телесному наказанию, как того требует шариат.

С таким приговором не согласился прокурор, который обжаловал его в апелляционный суд, требуя применения по указанному делу не нормы шариата, а положений упомянутого закона об алкогольных напитках. Свою позицию он обосновывал тем, что решение уголовного суда соответствует шариату, но противоречит данному законодательному акту. Между тем, по его мнению, указанный суд в качестве общей судебной инстанции вправе применять только предписания закона. Одновременно прокурор напомнил, что на момент подачи жалобы суды – по решению главы государства – были уполномочены применять нормы шариата лишь за убийство, прелюбодеяние, изнасилование, гомосексуализм и кражу. Употребление же спиртных напитков в данный перечень не входит и потому должно наказываться по упомянутому выше специальному закону.

В ходе рассмотрения жалобы прокурора апелляционный суд обратил внимание на то, что ст. 8 закона № 6 от 1978 г. о создании федеральных судов предусматривает применение данными органами норм шариата, федерального законодательства, законов субъектов федерации, а также обычаев и общих правовых принципов, не противоречащих нормам шариата. В силу этого суды ОАЭ в принципе вправе выносить решения на основе шариата, который за употребление алкоголя предусматривает санкцию в виде телесного наказания (40 или 80 ударов). Будучи установленной Аллахом, она не подлежит замене иной мерой наказания по воле государства. Виновный в совершении данного преступления не может быть освобожден от шариатской ответственности, поскольку речь идет о посягательстве на права Аллаха, а не его рабов.

Тем не менее закон № 8 от 1976 г. вместо предусмотренного шариатом наказания установил за употребление алкоголя другую санкцию. В результате возникает противоречие между стоящим на более высокой ступени законом, которым является шариат, и нижестоящим законом одного из эмиратов.

Отталкиваясь от такой оценки, апелляционный суд обратился в Федеральный верховный суд с просьбой рассмотреть вопрос о конституционности ст. 17 закона № 8 от 1976 г. Абу-Даби об алкогольных напитках на основании того, что предусмотренные ею меры ответственности противоречат шариату, который согласно ст. 7 Конституции ОАЭ является главным источником законодательства^[98].

В ноябре 1981 г. Федеральный верховный суд вынес решение по данному вопросу. В нем он не рассматривал приговор уголовного суда по существу, а оценивал соответствие конституции указанного выше закона об алкогольных напитках в целом и в частности ст. 17, на которую ссылался суд первой инстанции в обоснование применения шариатской санкции за употребление алкоголя.

Орган конституционного контроля указал, что ст. 7 Конституции ОАЭ, провозглашая шариат главным источником законодательства, устанавливает тем самым общий принцип, отражающий волю учредителей конституции. Его обязана соблюдать законодательная власть при принятии законодательства, которое надлежит брать главным образом из шариата на том основании, что ислам является государственной религией. Причем отражение предписаний шариата в законодательстве выступает задачей, которую решает исключительно законодательная власть, а не суд. Такой подход предопределяет толкование законодательных актов, а также их оценку как соответствующих или не соответствующих конституции.

Одновременно было специально подчеркнуто, что законодательная власть ОАЭ настойчиво стремится к тому, чтобы законодательство черпалось непосредственно из положений шариата или соответствовало им.

С этой целью ст. 75 закона № 10 от 1973 г. о Федеральном верховном суде предусматривает, что данный судебный орган при осуществлении своих полномочий по рассмотрению дел и оценке конституционности законодательства применяет нормы шариата, а также действующие законы федерации и эмиратов-членов, которые соответствуют положениям шариата.

Исходя из этого, Федеральный верховный суд изучил ст. 17 закона Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках, согласно которой лицо, находящееся в общественном месте или на дороге общего пользования в состоянии очевидного опьянения, наказывается лишением свободы и штрафом. Суд обратил внимание на то, что указанная статья устанавливает уголовную ответственность любого лица вне зависимости от его религиозной принадлежности за факт нахождения в общественном месте в состоянии очевидного опьянения, что само по себе является преступлением. При этом речь не идет об употреблении алкоголя, составляющем самостоятельное преступление, за совершение которого шариат предусматривает для мусульманина санкцию в виде телесного наказания независимо от наступившего опьянения и вне связи с нахождением в общественном месте.

С позиции ислама между мерами ответственности за два указанных деяния есть принципиальная разница. Если санкция за употребление алкоголя является точно определенной шариатом, то наказание за нахождение в состоянии опьянения в общественном месте сам шариат в однозначном виде не предусматривает, а относит его назначение к полномочиям власти.

Федеральный верховный суд пришел к выводу, что мера ответственности, предусмотренная ст. 17 закона № 8 от 1976 г., установлена властью в рамках ее компетенции и не противоречит шариату, который не знает точного наказания за деяние, указанное в данной статье. Поэтому рассматриваемое законодательное положение не нарушает шариат и, следовательно, Конституцию ОАЭ. При этом было подчеркнуто, что такую оценку не ставит под сомнение отсутствие в законе санкции в отношении мусульманина за употребление алкоголя, даже если оно не привело к очевидному опьянению, поскольку мера ответственности за это преступление может быть найдена в ином законодательстве^[99].

Нельзя не заметить, что в данном решении Федеральный верховный суд обошел вопрос о возможности применения санкции за употребление алкоголя мусульманином по шариату в виде телесного наказания, в том случае если мера наказания за это преступление прямо не предусмотрена действующим законодательством. Данное упущение, очевидно, объясняется тем, что суд решал не этот вопрос, а рассматривал иск о конституционности наказаний, предусмотренных ст. 17 закона № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках, с позиции их соответствия шариату. Однако в другом решении, касающемся оценки иного положения того же закона, орган конституционного контроля восполнил указанный пробел.

В январе 1983 г. Федеральный верховный суд рассмотрел дело о конституционности ст. 13 уже упомянутого выше закона Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках. Поводом для обращения к нему стал приговор уголовного суда, который в апреле 1982 г. назначил обвиняемому в употреблении алкоголя наказание в виде лишения свободы. Прокуратура, требовавшая применить санкцию в соответствии с шариатом, обжаловала указанный приговор, мотивируя это тем, что при его вынесении была допущена ошибка в применении закона, поскольку имелись все основания для назначения обвиняемому установленного шариатом конкретного наказания.

В мае того же года в ходе рассмотрения жалобы апелляционный суд Абу-Даби приостановил процесс и обратился в Федеральный верховный суд с иском об оценке конституционности закона об алкогольных напитках. Иск содержал ссылку на ст. 7 Конституции ОАЭ, ст. 75 закона № 10 от 1973 г. о Федеральном верховном суде и ст. 8 закона № 6 от 1978 г. о создании федеральных судов. В своей совокупности эти положения признают главным источником законодательства шариат и закрепляют его приоритет, который означает, что не подлежит применению ни один законодательный акт, вне зависимости от того, какой орган его принял, а также ни один обычай или принцип естественного права, если он противоречит нормам шариата.

Апелляционный суд, обратившийся с иском, отметил, что Федеральный верховный суд в 1981 г. уже вынес проанализированное выше решение о конституционности санкций, установленных властью и предусмотренных законом Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках. Однако в том решении орган конституционного контроля уклонился от оценки конституционности ст. 13 данного закона, согласно которой до принятия закона, определяющего процедуру применения точно установленных шариатом наказаний за совершение отдельных преступлений, предусмотренные в указанном акте санкции являются мерами ответственности, которые, по шариату, назначаются компетентными государственными органами. К тому же в ранее вынесенном решении Федеральный верховный суд не затронул проблему конституционности применения шариатской санкции за употребление алкоголя. По мнению же апелляционного суда, такой вопрос возникает в силу противоречия между приведенной выше статьей, с одной стороны, и положениями конституции, законов о Федеральном верховном суде и создании федеральных судов относительно признания шариата главным источником законодательства и юридическим источником права, имеющим приоритет при применении, – с другой.

Рассматривая иск, Федеральный верховный суд согласился с тем, что разрешение дела, касающегося ответственности за употребление алкоголя и нахождение в общественном месте в состоянии опьянения, предполагает первоочередное рассмотрение преступления, состоящего в употреблении мусульманином алкоголя, вообще. Сославшись на свое решение от 1981 г., суд подтвердил, что в соответствии с шариатом, в частности с Сунной Пророка, совершение указанного преступления влечет строго установленное шариатом наказание.

Исходя из этого, орган конституционного контроля существенно уточнил свое толкование ст. 13 закона Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках. В частности, он подтвердил, что оценка предусмотренных в ней наказаний как установленных властью в рамках признанных шариатом полномочий не вызывает споров. В то же время суд напомнил свое решение 1981 г., в котором уже говорилось о том, что употребление алкоголя мусульманином должно наказываться точно установленной шариатом санкцией.

Развивая этот тезис, в своем решении 1983 г. Федеральный верховный суд обратил внимание на то, что содержание указанной статьи не создает преград для применения шариатской меры ответственности за употребление алкоголя. При этом он специально подчеркнул, что рассматриваемая статья указывает на очевидное стремление законодателя принять закон, устанавливающий порядок применения точно предписанных шариатом санкций за отдельные преступления. Но, по мнению суда, это не препятствует немедленному применению шариатской ответственности за употребление алкоголя, поскольку процедура исполнения телесного наказания в детальной форме установлена в уголовно-процессуальном кодексе эмирата Дубай, приемлемом для применения во всей стране.

Принимая во внимание приведенные аргументы, орган конституционного контроля пришел к выводу, что вынесенное им в 1981 г. решение в части, касающейся его очевидной позиции относительно применения точно установленной шариатом санкции за употребление алкоголя мусульманином, может быть сформулировано в иной, расширенной форме. В итоге Федеральный верховный суд постановил, что ст. 13 закона Абу-Даби № 8 от 1976 г. об алкогольных напитках является конституционной, но ее содержание не препятствует применению строго определенной шариатом санкции за употребление алкоголя мусульманином в качестве самостоятельной меры ответственности либо вместе с иным наказанием, установленным властью согласно шариату. Одновременно суд отметил, что данное решение является дополнением к ранее вынесенному решению и его завершением^[100].

Обращает на себя внимание тот факт, что орган конституционного контроля ОАЭ при обосновании и вынесении обоих рассмотренных решений обращался к шариату, что вполне соответствовало закону № 10 от 1973 г. о Федеральном верховном суде, ст. 75 которого, как уже отмечалось, обязывает данный суд применять шариатские нормы наряду с законодательством.

В частности, орган конституционного контроля недвусмысленно подтвердил, что точно установленной шариатом санкцией за употребление алкоголя является телесное наказание в виде 40 или 80 ударов, зафиксированное Сунной Пророка. Причем, по шариату, такая норма распространяется только на мусульман. Он также согласился с оценкой мер ответственности, предусмотренных законом об алкогольных напитках, в качестве наказаний, определение которых шариат относит к полномочиям власти. Одновременно суд, придерживаясь выводов фикха, допустил наказание за данное преступление обеими санкциями в совокупности.

Нельзя пройти мимо и еще одной характерной особенности рассмотренных решений Федерального верховного суда. В обоснование своей позиции он не просто воспроизвел ст. 7 Конституции ОАЭ о шариате как главном источнике законодательства и подтвердил, что она обращена к законодателю, а не к суду. Одновременно, ссылаясь на данное конституционное положение и соответствующие статьи законов о Федеральном верховном суде и создании федеральных судов, орган конституционного контроля, по существу, признал статус шариата не только как материального (исторического), но и как формального (юридического) источника права. Это подтверждает вывод суда о том, что в случае пробельности закона суды ОАЭ могут применять нормы шариата. Такой принцип закрепляет и гражданский кодекс ОАЭ – закон № 5 от 1985 г. о гражданских взаимоотношениях. Статья 1 данного акта предусматривает, что в случае его «молчания» судья применяет нормы шариата.

Однако прямое обращение к шариату невозможно при наличии соответствующего предписания законодательства, даже если оно противоречит шариатским нормам. Данный принцип получил четкое отражение в решении Федерального верховного суда, который в июне 1981 г. рассмотрел вопрос о конституционности ст. 61 и 62 гражданско-процессуального кодекса Абу-Даби (закона № 3 от 1970 г.), допускавших уплату процентов при погашении займа, что формально противоречит нормам шариата.

Орган конституционного контроля указал, что в соответствии с федеральным законом № 6 от 1978 г. о создании федеральных судов данные органы правосудия в процессе принятия решений обращаются к шариату, а также федеральным и иным действующим законам при соблюдении всех статей указанного акта, включая положение о сохранении в силе процессуальных правил, которые применялись судами на момент принятия указанного федерального закона. Этому не противоречит ст. 7 Конституции ОАЭ, признающая шариат главным источником законодательства, поскольку законодатель последовательно идет к данной цели, о чем свидетельствует формирование специальных комиссий по разработке законодательства, почерпнутого из шариата. Такой курс не может оцениваться негативно из-за того, что он проводится в жизнь осмотрительно и без риска причинения вреда движению к конечной цели.