Леонид Андреев
Рогоносцы

Тут вошла экономка отца Никколо, полнотелая Эсминия, и также присоединила свой голос к просьбам несчастных женщин:

– Помоги им, падре, ты видишь, как несчастны эти оклеветанные женщины!

Как-то странно, немного вбок и искоса, взглянул аббат на полнотелую Эсминию, погладил себя по лысеющему надлобью и даже заглянул ладонью на гуменце, потом вздохнул и продолжал с некоторой нерешительностью:

– Как человек безбрачный, не могу понять, какое они находят в этом утешение? Допустим, что я приставил бы рога к моему лбу, к этому месту, и с музыкой пошел бы по острову, – какое испытал бы я чувство, кроме известного, конечно, облегчения… и даже некоторой радости при виде такого количества однофамильцев?

– Не понимаю я, какая тут может быть радость, – гневно сказала Эсминия, – а оклеветать честную женщину ничего не стоит!

И, хлопнув дверью, вышла. И еще с большею задумчивостью продолжал отец Никколо, лишая женщин последней надежды:

– Но не будет ли радость эта нечестивою? И в самой потребности испытать таковую, – он снова внимательно потер себя по надлобью, – не кроются ли сети дьявола? И буде такой обычай распространится между нами, не возникнет ли из этого наибольшего и неприятнейшего соблазна? Допустим, например, что целый большой город, подобный Риму или Парижу, следуя нашему обычаю…

Но сколько ни думал падре, ни до чего додуматься не мог: так в позе размышления противоречивого и оставили его женщины, пришедшие за помощью. И, возвращаясь домой по темным уличкам и избегая встречи, они сквозь слезы смеялись над почтенным аббатом и выбирали ему у аптекаря наиболее подходящие рога.

Неизвестный же день осмеяния все приближался, уже собран весь виноград и превращен в жиденькое винцо, уже чудятся по утрам ненавистный смех: и звуки мандолин. И тогда решила Розина повидаться с своим любовником Джулио, встреч с которым за это время боязливо избегала, и попросить у него совета, как дальше поступать с Типе: покаяться ли и просить прощения или же спокойно довериться его близорукости?

Даже побледнел краснощекий Джулио, когда услыхал, что Типе, кажется, заказал себе рога у Мартуччио, и притом золоченые.

– Да не может быть! – воскликнул Джулио и с отчаянием покачал головою. – Какой ужасный год! Ты знаешь ли, Розина, что наш нотариус, синьор Бумба, также приобрел себе рога!

– Что же это будет, Джулио? Я тогда не выдержу, я умру. Не лучше ли пасть на колени и сознаться? Типе такой добрый.

Джулио гневно вспыхнул.

– Он не добрый, если заказывает рога, и притом золоченые!

Розина слегка обиделась и сказала:

– Он не может не золоченые, ведь мы богатые, не тебе чета. Но если я сознаюсь, а окажется, что он ничего не знал, и я только удивлю его?

Джулио согласился с нею:

– Это очень возможно. А когда ты сознаешься, он возьмет и купит рога, и нам хуже будет. Я думаю, что лучше положиться на бога, нашим умом мы тут ничего не сделаем. И еще я попрошу тебя, чтобы ты больше не звала меня, и не приходила ко мне, и не смотрела на меня даже в церкви. Прощай!

Розина заплакала и сквозь слезы сказала:

– Какой же ты дурной, Джулио, я очень жалею, что полюбила тебя.

– Я не дурной, а если ты любила меня, то зачем была такой неосторожной, что твой муж все заметил? Я уважаю себя и не хочу, чтобы надо мною все смеялись и показывали пальцами: вот прячется у стены глупый Джулио, который попался! Тогда меня ни одна женщина любить не станет и лучше мне совсем уйти с острова. Прощай!

Так и ушел. Потеряв последнюю надежду на помощь, Розина решила не спать совсем, чтобы уследить мужа, когда он захочет пройти на процессию, и отнять у него рога и не пустить его. Так было однажды на острове, когда какая-то решительная женщина успела в день процессии запереть своего мужа в сарайчик, а один он идти потом не захотел.

И с ночи Розина крепилась и не спала, но к утру каждый раз засыпала так крепко, что трудно было добудиться.

Со страхом смотрела она, тут ли муж, а любезный Типе, нежно глядя ей в заспанные глазки, спрашивал:

– Ты не больна ли, моя дорогая? И не сходить ли тебе к аптекарю посоветоваться?