Рассудок твердит укоризну,
Но поздно – меня не спасти:
Над сердцем справляю я тризну,
А там… хоть трава не расти![3]
Споет, мрачно улыбнется – и выпьет. Споет, горько заплачет – и выпьет. Да так вплоть до белой горячки. Да что говорить об отдельных лицах, когда еще не сошла со сцены целая порода нытиков, созданных благозвучными стенаниями Надсона[4], и кишмя кишат герои чеховских унылых настроений.
(Я не стану говорить о том, что известно: о тех внешних условиях, которые усиливают гипноз или мрачных, или веселых фраз. Во всяком случае, для той среды, о которой идет речь, условия эти не имеют решающего значения и сами в значительной степени усиливаются и даже создаются фразами.)
Недавно на свет выскочила еще одна из таких фраз – и не новая по мысли, и не особо сильная по выражению, но проникнутая настроением, легко заражающим предрасположенные мозги.
«Серая жизнь, скучная жизнь – серая с пятнами крови на ней» – такова эта фраза. Действительно, и красиво, и образно, и есть что-то такое этакое, – одним словом, нет ничего мудреного, что даже такой бодрый литератор, как NN[5], поддался гипнотизирующему влиянию красивой иностранной фразы и слегка всплакнул об унылости и серости жизни. И будет вполне естественно, если сотни и тысячи глаз с мрачным удовольствием остановятся на этой фразе, и такое же количество мозгов изобразит письменно ли, устно ли или даже в молчанку соответствующий плач о жизни.