Леонид Млечин
Тайная дипломатия Кремля
Предисловие
Нынешний министр иностранных дел России Сергей Викторович Лавров всего лишь четырнадцатый руководитель отечественной дипломатии с октября 1917 года. Для сравнения: и министров внутренних дел, и руководителей госбезопасности за эти десятилетия сменилось больше двадцати.
Среди министров-дипломатов было три академика (А.Я. Вышинский, В.М. Молотов и Е.М. Примаков) и один член-корреспондент Академии наук (Д.Т. Шепилов). Были блистательно образованные люди и те, кто вовсе не знал иностранных языков и до назначения министром почти не бывал за границей. Двое из них дважды занимали свой пост – Вячеслав Молотов и Эдуард Шеварднадзе. Самое короткое время министрами были: Борис Панкин – меньше трех месяцев, Лев Троцкий – пять месяцев и Дмитрий Шепилов – восемь с половиной месяцев. Больше всех Андрей Громыко – 28 лет.
Трое из них долгое время были исключены из истории дипломатии: это – Л.Д. Троцкий, А.Я. Вышинский и Д.Т. Шепилов. Четвертого – Молотова – одни с проклятиями вычеркивали из истории, другие триумфально возвращали.
Из 14 наркомов и министров восемь были отправлены в отставку или ушли сами по причине недовольства их работой. У хозяев ведомства внутренних дел судьба пострашнее: шестерых расстреляли, двое покончили с собой. Из руководителей Лубянки расстреляли пятерых, другие попали в тюрьму или в опалу. Министров иностранных дел Бог миловал. Даже Максима Литвинова, жизнь которого висела на волоске, Сталин почему-то не уничтожил. Но в определенном смысле всем героям этой книги можно посочувствовать.
Знаменитый историк Евгений Викторович Тарле навестил однажды не менее знаменитого юриста Анатолия Федоровича Кони. Кони жаловался на старость, Тарле сказал:
– Что вы, Анатолий Федорович, грех вам жаловаться. Вон Бриан старше вас, а все еще охотится на тигров.
Аристид Бриан в XIX веке был премьер-министром Франции и министром иностранных дел.
– Да, – меланхолически ответил Кони, – ему хорошо: Бриан охотится на тигров, а здесь «тигры» охотятся на нас.
Читатель быстро увидит, что эта книга посвящена не только внешней политике и дипломатии. Это еще один взгляд на историю нашей страны…
Лев Давидович Троцкий: революции не нужна дипломатия
В одно из октябрьских воскресений 1923 года председатель Реввоенсовета Республики, народный комиссар по военным и морским делам, член Политбюро Лев Давидович Троцкий поехал на охоту, сильно промочил ноги и простудился.
«Я слег, – писал он в автобиографической книге. – После инфлюэнцы открылась какая-то криптогенная температура. Врачи запретили вставать с постели. Так что я пролежал остаток осени и зиму. Это значит, что я прохворал дискуссию 1923 года против “троцкизма”. Можно предвидеть революцию и войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на утку».
Болезнь, действительно, оказалась роковой. На столь печально окончившуюся для него охоту Троцкий отправился в роли второго человека в стране, чья популярность была сравнима с ленинской. Когда он через несколько месяцев выздоровеет, то обнаружит, что превратился в гонимого оппозиционера, лишенного власти и окруженного непримиримыми врагами. И все это, по мнению Троцкого, произошло оттого, что неизвестная болезнь выбила его из колеи.
Врачи прописали председателю Реввоенсовета постельный режим, и он старательно лечился. Пока партийный аппарат поднимали на борьбу с «троцкизмом», Лев Давидович находился в подмосковном санатории и, занятый своей болезнью, плохо понимал, какие перемены происходят в стране. Ну что, в самом деле, можно требовать от человека, которого измучила высокая температура, который вынужден ограничивать свое общение с кругом кремлевских врачей?
Нетрудно, впрочем, заметить разительный контраст между Троцким и Лениным: уже смертельно больной Владимир Ильич, несмотря на строжайшие запреты врачей, пытался участвовать в политической жизни страны и влиять на нее – Троцкий же, заболев, решительно отдаляется от всех дел, размышляет, вспоминает, пишет; Ленин рвется к делу – Троцкий охотно принимает рекомендации врачей отдыхать и лечиться.
Большевистские лидеры, компенсируя себе трудности и неудобства былой жизни, быстро освоили преимущества своего нового положения. Они лечились за границей, в основном в Германии, ездили в санатории, уходили в длительный отпуск. И не спорили, когда врачи, тонко чувствовавшие настроения своих высокопоставленных пациентов, предписывали им отдых в комфортных условиях.
Врачи, лечившие Троцкого, так и не смогли поставить окончательный диагноз его болезни, но настоятельно посоветовали ему отправиться на южный курорт до полного выздоровления. 8 января 1924 года в «Правде» появился бюллетень о состоянии здоровья Троцкого, подписанный шестью врачами. Они считали, что ему нужно предоставить отпуск не меньше чем на два месяца и отправить на лечение на Кавказ. Политбюро с удовольствием предоставляет ему отпуск – глаза бы их его не видели в Москве… Лев Давидович не стал спорить с медициной и отправился на юг, в солнечную Абхазию.
«Шифрованная телеграмма о смерти Ленина застала нас с женой на вокзале в Тифлисе, – вспоминал потом Троцкий. – Я сейчас же послал в Кремль по прямому проводу шифрованную записку: “Считаю нужным вернуться в Москву. Когда похороны?” Ответ прибыл из Москвы примерно через час: “Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам, по состоянию здоровья, необходимо ехать в Сухум. Сталин”. Требовать отложения похорон ради меня одного я считал невозможным. Только в Сухуме, лежа под одеялами на веранде санатория, я узнал, что похороны были перенесены на воскресенье».
Троцкий был уверен, что Сталин сознательно его обманул: не хотел, чтобы Лев Давидович присутствовал на похоронах. Троцкий с его склонностью к внешним эффектам и ораторским даром у гроба Ленина казался бы очевидным наследником. А в его отсутствие в верности ленинским идеям клялся Сталин.
Но разве Троцкий не должен был сам сообразить, что ему следует немедленно возвращаться? И не только для того, чтобы участвовать в дележе власти. Смерть Ленина стала серьезным потрясением для страны. В такую минуту председатель Реввоенсовета и член политбюро Троцкий не мог не быть в Москве. Если бы он не успевал доехать на поезде, его бы доставили в столицу на аэроплане. Вместо этого он преспокойно отправляется в санаторий.
В Сухуми Лев Давидович лежал целыми днями на балконе лицом к солнцу, смотрел на море и пальмы и вспоминал свои встречи с Лениным, думая о том, какую книгу о революции ему следует написать. А в Москве тем временем формировалось новое руководство, которое твердо решило прежде всего избавиться от опасного соперника – Льва Троцкого.
«Меня не раз спрашивали, спрашивают иногда и сейчас: как вы могли потерять власть? – так начинает Троцкий одну из глав своих воспоминаний и раздраженно отвечает: – Чаще всего за этим вопросом скрывается довольно наивное представление об упущении из рук какого-то материального предмета: точно потерять власть – это то же, что потерять часы или записную книжку».
Троцкому неприятно было обсуждать эту тему, но он, конечно же, утратил власть, которой обладал. Он потерял все: положение, репутацию, сторонников, детей, убитых по приказу Сталина, и, наконец, саму жизнь. И причиной тому была, разумеется, не простуда, подхваченная осенью 1923 года…
В те годы имена Ленина и Троцкого звучали вместе. И враги, и друзья называли их вождями революции. Выдающийся русский философ Николай Бердяев писал: «Бесспорно, Лев Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ…»
Троцкий был необыкновенно яркой фигурой. Но ему не хватало того, что в избытке было у Ленина, а потом и у Сталина, – жажды власти, он не был фанатиком власти. Он наивно полагал, что ему достаточно и того, что у него уже есть. Он не понимал, что борьбу за власть ведут до последнего смертного часа, а не только в годы революции и войны.
Подарок ко дню рождения
Личные отношения Ленина и Троцкого складывались непросто. Троцкий был очень близок к Ленину в первые годы их участия в социал-демократическом движении, когда Льва Давидовича именовали «ленинской дубинкой». Потом Троцкий примкнул к меньшевикам, и их пути разошлись – до 1917 года.
В эмиграции они жестоко ссорились, в том числе из-за денег, которые были добыты путем «экспроприаций» (большей частью в результате ограбления банков) и которые социал-демократы не могли поделить. При этом они выражались весьма недипломатично. В те годы это было привычным стилем в среде социал-демократов. Ленин в своих статьях и письмах ругался, как ломовой извозчик, Троцкий не оставался в долгу.
В 1913 году Троцкий писал в частном письме: «Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения. Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую разжигает мастер сих дел Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении». Это письмо Сталин потом прикажет опубликовать.
Но Ленин знал цену такой публицистике и легко менял гнев на милость, если недавний объект уничтожающей критики оказывался политическим союзником. Люди, которых он бранил, оставались его ближайшими соратниками, помощниками и личными друзьями. Он все-таки был человеком XIX века. Он мог с легкостью рассуждать о необходимости расстреливать тех, кого считал врагами советской власти, но споры и политические разногласия не считал поводом для вражды и репрессий.
В 1917 году Троцкий присоединился к большевикам, считая, что прежние разногласия не имеют значения. Он полностью поддержал Ленина, и дальше они шли вместе. На заседании Петроградского комитета партии сразу после революции Ленин сказал, что отныне «нет лучшего большевика, чем Троцкий». Эту речь Ленина до перестройки не публиковали – именно из-за этих слов о Троцком.
В революционный год Троцкий оказался одной из самых заметных фигур в бурлящем Петрограде. Он отсидел в царских тюрьмах четыре года, еще два года находился в ссылке. Дважды бежал из Сибири. Это прибавляло ему авторитета в дискуссиях. Он был фантастически умелым оратором. Его выступления буквально завораживали.
Иван Куторга, активист партии кадетов, оставивший воспоминания об ораторах 1917 года, так писал о Троцком:
«На крестьянском съезде он выступал среди предельно враждебной ему аудитории. Казалось, большевистский оратор не сможет сказать ни единого слова. И действительно, вначале оборончески и эсеровски настроенные делегаты прерывали Троцкого на каждом слове. Через несколько минут своей находчивостью и страстностью Троцкий победил аудиторию настолько, что заставил себя слушать. А окончив речь, он даже услышал аплодисменты».
В те годы проявился и публицистический талант Троцкого, весьма литературно одаренного. Блистательный социолог Питирим Сорокин, в те месяцы принимавший активное участие в политической жизни, вспоминал не без удовольствия: «Великолепны были саркастические статьи Троцкого, в которых он бичевал и осмеивал своих оппонентов, в том числе и меня. Отличная сатира».
Но Троцкий блистал не только на митингах. У него был и организаторский дар. Это проявилось еще в первую русскую революцию. В октябре 1905 года председателем Петербургского Совета рабочих депутатов избрали адвоката-меньшевика Петра Алексеевича Хрусталева (настоящее имя – Георгий Степанович Носарь, партийный псевдоним Ю. Переяславский). Но главной фигурой в совете быстро стал Троцкий.
Анатолий Васильевич Луначарский, будущий нарком просвещения, вспоминал потом, как кто-то сказал при Ленине: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете – Троцкий».
Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом сказал: «Что ж, Троцкий заслужил это своей неустанной и яркой работой».
После ареста в ноябре Носаря-Хрусталева председателем Петросовета избрали Троцкого. Впрочем, скоро арестовали и самого Льва Давидовича. Ни допросы, ни камера его не напугали. На суде он вел себя очень смело.
«Популярность Троцкого среди петербургского пролетариата, – продолжал Луначарский, – ко времени ареста была очень велика… Я должен сказать, что Троцкий из всех социал-демократических вождей 1905–1906 годов, несомненно, показал себя, несмотря на свою молодость, наиболее подготовленным, меньше всего на нем было печати некоторой эмигрантской узости, которая, как я уже сказал, мешала в то время даже Ленину; он больше других чувствовал, что такое государственная борьба. И вышел он из революции с наибольшим приобретением в смысле популярности: ни Ленин, ни Мартов не выиграли, в сущности, ничего. Плеханов очень много проиграл… Троцкий же с тех пор встал в первый ряд».
Троцкий сыграл ключевую роль в событиях лета и осени 1917 года, когда Ленин, спасаясь от ареста, покинул Петроград и скрывался.
Борис Владимирович Никитин, начальник военной контрразведки Петроградского военного округа в 1917 году, считал лидеров большевиков платными немецкими агентами и пытался их посадить. 1 июля 1917 года он подписал двадцать восемь ордеров на арест. Список открывался именем Ленина.
Никитин взял с собой помощника прокурора и 15 солдат и поехал на квартиру Ленина, который жил на Широкой улице.
«Оставив на улице две заставы, мы поднялись с тремя солдатами по лестнице, – писал потом Никитин. – В квартире мы застали жену Ленина – Крупскую. Не было предела наглости этой женщины. Не бить же ее прикладами. Она встретила нас криками: “Жандармы! Совсем как при старом режиме!” – и не переставала отпускать на ту же тему свои замечания в продолжение всего обыска… Как и можно было ожидать, на квартире Ленина мы не нашли ничего существенного…»
Контрразведке удалось через какого-то сапожника, чинившего ботинки родственницы Троцкого, выяснить, где находится Лев Давидович. Туда выехал энергичный офицер комендантского управления капитан Соколов с караулом. Около пяти утра капитан вернулся с унылым видом и без арестованного.
– Что случилось? – удивленно спросил Никитин.
– Войдя в дом, где живет Троцкий, я встретил Чернова, – доложил капитан. – Он приказал вам передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Троцкого.
Виктор Михайлович Чернов, один из основателей партии эсеров, был министром земледелия Временного правительства. Он был обязан Троцкому жизнью.
Это произошло в разгар июльских событий в Петрограде, когда Чернова возле Таврического дворца схватила толпа, готовая его растерзать. Но, на счастье Чернова, откуда-то появился Троцкий. Эту сцену описал один из руководителей революционных матросов Федор Федорович Раскольников, который привел к дворцу балтийцев:
«Трудно сказать, сколько времени продолжалось бы бурливое волнение массы, если бы делу не помог тов. Троцкий. Он сделал резкий прыжок на передний кузов автомобиля и широким энергичным взмахом руки человека, которому надоело ждать, подал сигнал к молчанию. В одно мгновение все стихло, воцарилась мертвая тишина. Громким, отчетливым металлическим голосом Лев Давидович произнес короткую речь, закончив ее вопросом:
– Кто за насилие над Черновым, пусть поднимет руку?
Никто даже не приоткрыл рта, никто не вымолвил и слова возражения.
– Гражданин Чернов, вы свободны, – торжественно произнес Троцкий, поворачиваясь всем корпусом к министру земледелия и жестом руки приглашая его выйти из автомобиля.
Чернов был ни жив ни мертв. Я помог ему сойти с автомобиля, и с вялым, измученным видом, нетвердой нерешительной походной он поднялся по ступенькам и скрылся в вестибюле дворца. Удовлетворенный победой, Лев Давидович ушел вместе с ним».
Долг платежом красен. Узнав о готовящемся аресте Троцкого, Чернов нашел Александра Федоровича Керенского, военного и морского министра, и убедил его отменить приказ, а сам бросился спасать своего недавнего спасителя.
Никитин был возмущен и отправился к командующему Петроградским военным округом генералу Петру Александровичу Половцеву. Тот спал в маленькой комнате при штабе. Никитин бесцеремонно потряс генерала за плечо и выпалил:
– Прошу сейчас же уволить меня в отставку. Я больше служить не могу, да и не хочу.
– Подожди, подожди, – пытался успокоить его Половцев. – Ты объясни сначала, в чем дело.
Никитин коротко доложил.
– Вот как? – удивился уже окончательно проснувшийся генерал. – Что же я могу сделать, если это приказание военного министра? Могу тебе только посоветовать одно: поезжай к генерал-прокурору и обжалуй распоряжение министра.
Через два часа Никитин явился в дом министра юстиции. Его обязанности временно исполнял Геннадий Дмитриевич Скарятин. Он выслушал начальника контрразведки и обещал немедленно внести протест. В одиннадцать утра Скарятин позвонил Никитину и извиняющимся голосом сообщил, что постановление правительства об отмене ареста Троцкого является окончательным.
О намерении арестовать Троцкого узнал весь Петроград. К начальнику контрразведки с протестом явилась группа возмущенных членов Петроградского Совета, что характерно – не симпатизировавших большевикам.
– Как? Вы хотели арестовать Троцкого? – В их вопросе Никитин услышал даже не упрек, а некое сострадание, словно начальник контрразведки был не в своем уме.
– Да. И сейчас этого требую!
– Но ведь это Троцкий! Поймите – Троцкий! – наперебой говорили депутаты.
По словам Никитина, постановление об аресте Ленина не вызвало такого протеста.
Тем временем следственные органы Временного правительства пришли к выводу, что лидеры большевиков в первых числах июля пытались поднять вооруженное восстание против государственной власти. Большевиков объявили контрреволюционной силой. Ленин обреченно сказал Троцкому: «Теперь они нас всех перестреляют. Самый для них подходящий момент».
Министр юстиции Временного правительства и верховный прокурор Павел Николаевич Малянтович распорядился: «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего и пятого июля в Петрограде».
Ленин и очень близкий к нему Григорий Евсеевич Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись из города, опасаясь суда и тюрьмы. «Ленина нет, – вспоминал потом Николай Иванович Муралов, который стал первым командующим Московским военным округом, – а из остальных один Троцкий не растерялся».
Троцкий не убежал из Петрограда. Он написал открытое письмо Временному правительству о том, что, если Ленина осмеливаются называть немецким шпионом, тогда и он просит считать его шпионом. Троцкий сам требовал своего ареста и гласного суда. И 23 июля Троцкого арестовали. Его продержали в Крестах два месяца, но потом вынуждены были выпустить. Тюремное заключение еще прибавило ему популярности.
Воспоминания об октябре 1917 года не оставляют сомнений: Ленин, спасаясь от ареста, исчез. Многие обвиняли его в трусости, в том, что он сбежал в решающий момент. Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича.
Вся подготовка восстания шла практически без Ленина.
«После июльского бегства личное влияние Ленина падает по отвесной линии: его письма опаздывают, – писал полковник Никитин. – Чернь подымается. Революция дает ей своего вождя – Троцкого… Троцкий на сажень выше своего окружения…
Чернь слушает Троцкого, неистовствует, горит. Клянется Троцкий – клянется чернь. В революции толпа требует позы, немедленного эффекта. Троцкий родился для революции, он не бежал… Октябрь Троцкого надвигается, планомерно им подготовленный и технически разработанный. Троцкий – председатель Петроградского Совета с 25 сентября – бойкотирует предпарламент Керенского. Троцкий- председатель Военно-революционного комитета – составляет план, руководит восстанием и проводит большевистскую революцию…
Троцкий постепенно, один за другим переводит полки на свою сторону, последовательно, день за днем захватывает арсеналы, административные учреждения, склады, вокзалы, телефонную станцию…»
В отсутствие Ленина Троцкий оказался на главных ролях. Он методично привлек на свою сторону весь столичный гарнизон. Уже 21 октября вооруженные части Петрограда признали власть Совета. С этого дня столица принадлежала не Временному правительству, а Троцкому. На стороне Временного правительства оставалась только Петропавловская крепость. Туда поехал Троцкий. Он выступил на собрании этого наблюдательного гарнизона, и солдаты приняли решение поддержать Совет рабочих и солдатских депутатов.
II съезд Советов, к которому был приурочен военный переворот в Петрограде, открылся в день рождения Троцкого – 25 октября – такой вот он сделал себе подарок.
Решающую ночь Октябрьского восстания Троцкий провел на третьем этаже Смольного в комнате Военно-революционного комитета. Оттуда он руководил действиями военных частей. К нему пришел Лев Борисович Каменев, который выступал против вооруженного восстания, но счел своим долгом быть рядом в решающую минуту.
В первую годовщину Октябрьской революции Сталин писал в «Правде»:
«Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому».
Член ЦК и Военно-революционного комитета Моисей Урицкий восхищенно говорил в те дни Луначарскому: «Как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого».
Троцкий по значимости в революционном движении был человеком того же уровня, что и Ленин. Из всех вождей большевиков только эти двое обладали качествами, необходимыми для того, чтобы взять власть и не уступить ее.