bannerbannerbanner
26 главных разведчиков России

Леонид Млечин
26 главных разведчиков России

Полная версия

Соломон Могилевский. Загадочная авиакатастрофа

Некоторое время иностранный отдел ВЧК, а с 6 февраля 1922 года – ИНО ГПУ возглавлял Соломон Григорьевич Могилевский.

Он родился в 1885 году в Екатеринославской губернии. Совсем молодым присоединился к социал-демократам, в 1904 году был арестован. Его, как и Давтяна, выпустили под залог. И он точно так же уехал за границу – в Швейцарию. Поступил на юридический факультет Женевского университета и познакомился с Лениным, безоговорочно поверив в его правоту. Вернувшись в 1906 году в Россию, вел подпольную работу. После первой русской революции поступил на юридический факультет Петербургского университета, оттуда перевелся в Москву.

В Первую мировую Соломона Могилевского мобилизовали в царскую армию. Служил под Минском. После Февральской революции вошел в состав Минского совета. После Октябрьской революции Могилевский работал в Иваново-Вознесенске, где его сделали сначала губернским комиссаром юстиции, затем председателем революционного трибунала. Весной 1918 года его взяли в Москву в Наркомат юстиции и почти сразу отправили восстанавливать советскую власть в Поволжье, оттуда перебросили на Украину, назначили заместителем председателя ревтрибунала 12-й армии.

Осенью 1919 года Могилевского вернули в Москву заведующим следственной частью московской Чрезвычайной комиссии, затем повысили – утвердили заместителем начальника особого отдела МЧК.

В августе 1921 года, после ухода Давтяна, Соломон Могилевский стал руководителем иностранного отдела ВЧК. Видимо, учли, что до революции он некоторое время жил в эмиграции, следовательно, среди не слишком грамотных чекистов считался знатоком иностранной жизни.

В феврале 1922 года ВЧК преобразовали в Государственное политическое управление при Наркомате внутренних дел. В утвержденном политбюро, а затем и ВЦИК «Положении о Государственном политическом управлении» перечислялись задачи нового ведомства:

– предупреждение и подавление открытых контрреволюционных выступлений;

– борьба с вооруженными восстаниями,

– раскрытие контрреволюционных организаций в народном хозяйстве;

– охрана государственных тайн и борьба со шпионажем;

– охрана железнодорожных и водных путей сообщения, борьба с хищениями грузов;

– охрана государственных границ;

– выполнение специальных заданий ВЦИК и Совнаркома по охране революционного порядка.

Разведка в этом исчерпывающем перечне задач ГПУ даже не упоминается. Это свидетельствует о том, что закордонная разведка в тот момент мало интересовала руководство страны. Иностранный отдел включили в состав секретно-оперативного управления ГПУ.

Разведкой Могилевский руководил недолго. В те годы шла кадровая чехарда, более или менее ценных работников перебрасывали с места на место. В марте 1922 года Могилевского назначили полномочным представителем ГПУ в только что созданной Закавказской Федерации, объединившей Грузию, Азербайджан и Армению. Одновременно он получил под командование внутренние и пограничные войска Закавказской Федерации. Заместителем ему дали Лаврентия Павловича Берию, молодого, но подававшего большие надежды чекиста.

За подавление восстания в Грузии, которое назвали меньшевистским, Могилевский получил орден Красного знамени.

Соломон Могилевский погиб 22 марта 1925 года, когда во время перелета из Тифлиса в Сухуми загорелся и рухнул самолет «Юнкерс-13». Погибли и летевшие с ним кандидат в члены ЦК и секретарь Закавказского краевого комитета партии Александр Федорович Мясников (Мясникьян), заместитель наркома рабоче-крестьянской инспекции Георгий Александрович Атарбеков и оба летчика.

Некоторые историки полагают, что катастрофа не была случайной: Могилевский что-то узнал о своем заместителе Берии и хотел доложить об этом. Но не успел – Лаврентий Павлович его убрал. Впрочем, другие исследователи полагают, что Берия опасался не Могилевского, а замнаркома Георгия Атарбекова, который раньше служил в ЧК и считал Берию темной личностью.

Но эта версия не подкреплена никакими доказательствами. Во-первых, взорвать самолет вовсе не простое дело. Во-вторых, Лаврентий Павлович Берия, конечно, вполне был способен на любое преступление, но в тот момент ему, вообще говоря, нечего было опасаться. Незачем было и устранять пассажиров «Юнкерс-13».

Карьера Берии началась с того, что он по заданию товарищей проник в контрразведку независимого Азербайджана, где у власти находилась партия «Мусават» (в переводе на русский – «Равенство»). С осени 1919 года по март 1920 года молодой Лаврентий Берия официально служил агентом Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведка) при Комитете государственной обороны независимой Азербайджанской республики.

Лаврентий Павлович всегда утверждал, что выполнял поручение товарищей по партии. Их эта история смущала, устраивались проверки, опрашивали уцелевших подпольщиков. И именно в 1925 году ЦК компартии Азербайджана принял решение, которое полностью оправдывало Берию.

Лаврентий Павлович совершил много преступлений, но что бы про него ни говорили, служил он только одной власти – советской…

В апреле 1922 года в составе ГПУ был образован еще и восточный отдел, который ведал национальными республиками в азиатской части страны и их связями с соседними государствами. Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин довольно быстро установил дипломатические отношения с Афганистаном, Турцией, Китаем, Ираном, Саудовской Аравией.

Руководил восточным отделом Ян Христофорович Петерс, бывший заместитель председателя ВЧК.

«Петерсу было тридцать два года, но выглядел он еще моложе, – таким его увидела в начале семнадцатого американская журналистка Бесси Битти, приехавшая в Россию после февральской революции. Энергичный, подвижный, нервный малый с копной кудрявых, зачесанных со лба черных волос, с вздернутым носом, придававшим его лицу вопрошающее выражение. Голубые глаза были необычайно добрыми».

Петерс произвел на американку глубокое впечатление своей искренностью. Ночью 25 октября 1917 года, когда власть в Петрограде перешла к большевикам, он ей сказал:

– Если мы потерпим поражение, все пропало. Мне первому перережут горло. Но все-таки мы сделаем попытку, и если даже мы будем разбиты, я знаю: придет день, когда мир скажет, что темная Россия сделала все, чтобы дать мир всем измученным войной народам!

Петерс, старый большевик, вошел в первый состав коллегии ВЧК. В 1918 году он допрашивал английского дипломата Роберта Брюса Локкарта, обвиненного в заговоре против советской власти. Петерс показал англичанину свои ногти в доказательство тех пыток, которым подвергся в застенках дореволюционной России, пишет Локкарт. Ничто в характере Петерса не обличало бесчеловечное чудовище, каким его обычно считали. Петерс говорил Локкарту, что каждое подписание смертного приговора причиняет ему физическую боль.

«Я думаю, – писал Локкарт, – это была правда. В его натуре была большая доля сентиментальности, но он был фанатиком, он преследовал большевистские цели с чувством долга, которое не знало жалости… Этот странный человек, которому я внушал почему-то интерес, решил доказать мне, что большевики в мелочах могут быть такими же рыцарями, как и буржуа…»

Летом 1918 года Ян Петерс два месяца исполнял обязанности председателя ВЧК, когда после левоэсеровского мятежа Дзержинский временно сложил с себя полномочия председателя ВЧК. Тогда по указанию Ленина допросили и самого Дзержинского: он тоже находился под подозрением, поскольку в мятеже участвовали его подчиненные-чекисты. И кроме того, как мог он проморгать, что на его глазах готовится убийство немецкого посла и зреет заговор?

Феликс Эдмундович легко оправдался и вернул себе полномочия председателя ВЧК, а Ян Петерс отправился наводить порядок на железных дорогах. Потом он был комендантом Петроградского, Киевского укрепленных районов.

Два года он провел в Туркестане представителем ВЧК. Вернувшись в Москву, стал членом коллегии ГПУ, затем ОГПУ. Штат восточного отдела составлял семьдесят человек. Под началом Петерса начинал знаменитый боевик Леонид (Наум) Исаакович Эйтингон, непосредственно занимавшийся убийством Троцкого и дослужившийся в госбезопасности до полковника.

Ян Петерс работал в органах госбезопасности до 1930 года, когда Сталин сменил руководство ОГПУ. Одновременно восточный отдел включили в состав особого отдела (военная контрразведка). Петерс работал в Центральной контрольной комиссии при ЦК, партийной инквизиции. В 1938 году его расстреляли как латвийского шпиона.

Меир Трилиссер. Легальные и нелегальные резидентуры

Девять лет разведкой руководил Меир Абрамович Трилиссер. Он родился в 1883 году в Астрахани. Окончил реальное училище и уехал в Одессу, где в 1901 году присоединился к социал-демократам. После первой русской революции был арестован. Два года шло следствие, приговор – восемь лет каторжных работ. Отсидел пять лет и был выслан на вечное поселение в Сибирь. Он получил свободу после Февральской революции и обосновался в Иркутске, где его избрали секретарем Иркутского совета. В 1918 году Трилиссера назначили председателем Иркутской ЧК.

Во время японской интервенции на Дальнем Востоке он вел подпольную работу в Благовещенске. Два года работал председателем Амурского областного ревкома и членом Дальневосточного бюро ЦК. После Х съезда партии в марте 1921 года Трилиссера хотели оставить в аппарате ЦК или Коминтерна, но Дзержинский переманил к себе умелого подпольщика.

В августе 1921 года Трилиссер стал помощником начальника иностранного отдела и руководителем закордонной части, то есть отвечал за работу всех резидентур, легальных и нелегальных. Первоначально нелегальные резидентуры создавались на случай войны. Считалось, что всех разведчиков, работающих под дипломатической «крышей», вышлют, а разведчики, находящиеся на нелегальном положении, смогут остаться и продолжат работу. Потом пришли к сочетанию легальных и нелегальных резидентур, вторые брали на себя работу, опасную для официального советского представителя.

 

Закордонная часть иностранного отдела по положению была «организационным центром, сосредотачивающим все руководство и управление зарубежной работой разведывательного и контрразведывательного характера».

«За границей, – говорилось в положении об иностранном отделе, – в определенных пунктах по схеме, вырабатываемой Закордонной Частью ИНО ГПУ, имеют местопребывание уполномоченные, именующиеся резидентами».

В 1921 году появились легальные резидентуры в Афганистане и Турции, потом в Иране. В 1922-м – легальная резидентура в составе представительства РСФСР в Берлине.

В декабре 1921 года Трилиссера утвердили заместителем начальника иностранного отдела, а 13 марта следующего года он возглавил разведку. При нем начался расцвет советской разведки, впоследствии сведенный на нет сталинскими репрессиями. Меир Абрамович был спокойным и осторожным человеком, избегавшим поспешных шагов. В иностранном отделе его за глаза называли «Стариком» и «Батькой».

При Трилиссере первое поколение советских разведчиков вполне профессионально освоило это ремесло. Они выработали принципы работы заграничных резидентур, приемы переброски за границу нелегалов, методы вербовки агентуры и способы поддержания связи со своими агентами. Переписку с нелегалами вели, используя симпатические чернила – фотографический гипосульфит, который легко было приготовить. Разумеется, успехи советской разведки были в значительной степени обусловлены значительной помощью, которую оказывали ей Коминтерн, легальные и нелегальные структуры различных компартий и отдельных коммунистов, считавших своим долгом помогать Москве.

Трилиссера ценил Вячеслав Рудольфович Менжинский, который в роли заместителя председателя ГПУ-ОГПУ курировал внешнюю разведку. 30 июля 1926 года, через десять дней после смерти Дзержинского, Менжинский занял его место. Трилиссер, в свою очередь, получил должность заместителя председателя ОГПУ. Помимо иностранного отдела он курировал и пограничную охрану, занимался внутренним политическим сыском. Его позиции подкрепило избрание членом Центральной контрольной комиссии ВКП(б).

Трилиссер в июле 1927 года вывел иностранный отдел из состава секретно-оперативного управления ОГПУ (им руководил восходящая звезда советской госбезопасности Генрих Григорьевич Ягода), и теперь разведка фактически подчинялась ему одному.

Менжинский и Трилиссер сделали советскую разведку, возможно, самой сильной в мире. Во-первых, в разведку пришли работать опытные люди, большевики, прошедшие школу подполья, конспирации, борьбы с царской полицией и тюрем. Во-вторых, первое поколение советских разведчиков состояло из людей, родившихся за границей или вынужденно проживших там много лет: они чувствовали себя за рубежом как дома или в прямом смысле дома.

И наконец, самое главное. До появления Советской России считалось, что разведка и контрразведка нужны только во время войны, а в мирное время их распускали, довольствуясь обычной полицией.

Немецкие спецслужбы фактически вообще перестали существовать после поражения в Первой мировой. Соединенные Штаты Америки до Второй мировой войны не имели разведывательной службы и стали создавать ее с помощью англичан лишь после вступления в войну. Англичане сократили штаты спецслужб донельзя, то же сделали и французы. И только аппараты советской политической и военной разведок росли, как на дрожжах. Советская Россия считала себя в состоянии войны чуть ли не со всем миром, поэтому вполне естественно для нее было и вести подпольную войну по всему земному шару.

Еще одна особенность советской разведки состояла в том, что она занималась не только сбором информации, но и уничтожением врагов советской власти, политических оппозиционеров, вынужденных покинуть Россию.

В постановлении политбюро N 59 от 1923 года говорилось: «Усилить работу ИНО ГПУ за границей в направлении пресечения связи меньшевиков с Россией…»

После разгрома очередной оппозиции в стране список тех, за кем надо было вести наблюдение, все увеличивался. До поры, до времени оппозиционеров высылали за границу. И перед разведкой ставилась задача следить за ними.

Первое поколение советских разведчиков во многом состояло из идеалистов, преданных идее мировой революции. Они шли в разведку не ради поездки за границу. Они служили делу, которое считали великим. Сначала они обратились за помощью к естественным союзникам – иностранным компартиям, но быстро поняли, что открыто действующий член коммунистической партии не может быть успешным агентом: он на учете в полиции, и ему никуда нет ходу.

Тогда вербовщики советской разведки стали искать агентов «на вырост» – перспективную молодежь левых убеждений. Молодых людей, которые соглашались сотрудничать, убеждали не афишировать свои истинные взгляды и искать место в государственном аппарате, желательно в специальных службах. Такие идейные волонтеры в Европе между двумя мировыми войнами оказались лучшими агентами, но их было сравнительно немного, поэтому искали и людей, которые соглашались работать за деньги.

Вербовщики советской разведки, наверное, первыми сообразили, как удобно набирать агентов среди гомосексуалистов. Во-первых, те, кто вынужден вести двойную жизнь, умеют хранить тайну. Во-вторых, они легко находят интересующих разведку людей внутри гомосексуального братства: в постели выведываются любые секреты. В-третьих, в среде гомосексуалистов были распространены социалистические идеи. В Англии в тридцатые годы братство гомосексуалистов-леваков называлось Гоминтерном.

Ценность таких людей разведка поняла, воспользовавшись услугами одного из знаменитых своих агентов, англичанина Гая Берджесса, друга и соратника Кима Филби. Первым заданием Берджесса было завербовать сотрудника английского Военного министерства, что Берджесс и сделал, вступив с ним в интимную связь.

Комплексы, вызванные сексуальными отклонениями, сифилисом, который тогда плохо лечили, семейными проблемами, обида на весь белый свет за то, что их не оценили, не признали, трудности с карьерой, желание тайно повелевать окружающими – вот что привело целую когорту молодых англичан в сети московских вербовщиков. Не желая взглянуть правде в глаза, эта публика находила успокоение в мыслях о том, что все они служат великому делу. Это был мир странных, незаурядных, неординарных людей. Романтики, которые запросто убивали недавних коллег. Бессребреники, занимавшиеся подделкой казначейских билетов. Двадцатые и тридцатые годы были временем, когда в разведку шли и ради острых ощущений, убегая от серых и пустых будней.

Задача состояла в том, чтобы умерить их авантюризм, научить быть незаметными.

Политбюро 5 мая 1927 года постановило:

«Обязать ИККИ, ОГПУ и Разведупр в целях конспирации принять меры к тому, чтобы товарищи, посылаемые этими органами за границу по линии НКИД и НКТорга, в своей официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств.

Вместе с тем обязать НКИД обеспечить соответствующие условия конспирации для выполнения возложенных на этих товарищей специальных поручений от вышеназванных организаций».

В 1930 году численный состав иностранного отдела составлял сто двадцать два человека, половина работала в заграничных резидентурах. 8-е отделение ИНО стало заниматься научно-технической разведкой за границей. Главная задача – добывать сведения об изобретениях, конструкторские разработки, производственные чертежи.

Серьезной проблемой стало сохранение тайны шифропереписки, это волновало и дипломатов, и разведчиков.

Еще 21 августа 1920 года нарком Чичерин писал Ленину:

«Многоуважаемый Владимир Ильич,

я всегда скептически относился к нашим шифрам, наиболее секретные вещи совсем не сообщал и несколько раз предостерегал других от сообщения таковых.

Не верно мнение тов. Каменева, что трудно дешифровать. От нашего сотрудника Сабанина, сына старого дешифровщика Министерства иностранных дел, мы знаем, что положительно все иностранные шифры расшифровывались русскими расшифровщиками. В последний период существования царизма не было иностранной депеши, которая бы не расшифровывалась, при этом не вследствие предательства, а вследствие искусства русских расшифровщиков.

При этом иностранные правительства имеют более сложные шифры, чем употребляемые нами. Если ключ мы постоянно меняем, то самая система известна царским чиновникам и военным, в настоящее время находящимся в стане белогвардейцев за границей. Расшифрование наших шифровок я считаю вполне допустимым. Наиболее секретные сообщения не должны делаться иначе, чем через специально отправляемых лиц…»

Владимир Ильич Ленин, уверенный в своей способности дать нижестоящим товарищам дельный совет по всякому поводу, даже весьма экзотическому, откликнулся на обращение наркома в тот же день:

«Предлагаю

1. изменить систему тотчас

2. менять ключ каждый день, например, согласно дате депеши или согласно дню года (1-й… 365-й день и т. д. и т. п.)

3. менять систему или подробности ее каждый день (например, для буквы пять цифр; одна система: первая цифра фиктивная; вторая система: последняя цифра фиктивная и т. д.)

Если менять хотя бы еженедельно а) ключ и б) такие подробности, то нельзя расшифровать».

Через месяц Ленин вернулся к вопросу о шифрах. Эта проблема не давала ему покоя, потому что он всегда беспокоился о секретности переписки:

«Тов. Чичерин!

Вопросу о более строгом контроле за шифрами (и внешнем, и внутреннем) нельзя давать заснуть.

Обязательно черкните мне, когда все меры будут приняты.

Необходима еще одна: с каждым важным послом (Красин, Литвинов, Шейнман, Иоффе и т. п.) обязательно установить особо-строгий шифр, только для личной расшифровки, т. е. здесь будет шифровать особо надежный товарищ, коммунист (может быть, лучше при ЦЕКА), а там должен шифровать и расшифровывать лично посол (или „агент“) сам, не имея права давать секретарям или шифровальщикам.

Это обязательно (для особо важных сообщений, 1–2 раза в месяц по 2–3 строки, не больше)».

25 сентября Чичерин ответил:

«Вообще вопросом о лучшей постановке шифровального дела в Республике занимается комиссия т. Троцкого. Что касается шифровального дела в нашем комиссариате, с понедельника у нас начнет работать т. Голубь, которого задача будет заключаться в превращении шифровок в официальные бумаги для рассылки их в таком совершенно измененном виде обычным получателям. Он же будет отделять наиболее конспиративные и чисто личные сведения от общеполитических, причем рассылаться будут последние, первые же сообщаться лишь самому ограниченному кругу лиц.

Иоффе уже имеет специальный шифр с Центральным комитетом. Единственный особо строгий шифр есть книжный. Пользоваться книжными шифрами можно лишь в отдельных случаях вследствие крайней громоздкости этой системы. Требуется слишком много времени. Для отдельных наиболее секретных случаев это можно делать. В начале все наши корреспонденты имели книги, но вследствие слишком большой громоздкости этой системы постепенно отказались. Можно будет восстановить эту систему для отдельных случаев, пользуясь оказиями для извещения корреспондентов.

Устроить шифрование при ЦК нецелесообразно, так как при рассылке и передаче шифровка может попасть в посторонние руки, и вернее будет предоставить в наиболее важных случаях шифрование самым надежным шифровщикам».

Техническую сторону секретной переписки с заграничными представительствами (разработка шифров, а потом и шифровальных машин, подготовка шифровальщиков) взяло на себя ведомство госбезопасности. Причем у дипломатов и разведчиков были разные шифры.

В двадцатые годы англичане читали советскую шифрованную переписку. В этом искусстве англичане, которые еще в 1919 году создали Школу шифровальщиков правительственной связи, опередили всех. Потом советские разведчики, получив японские шифровальные книги, читали секретную переписку японских послов и военных атташе с Токио.

Служба в разведке постепенно стала завидной, чекисты из внутренних подразделений мечтали перевестись в иностранный отдел. Тот же Георгий Агабеков вспоминал:

«Посторонний зритель, если он попадет в иностранный отдел, заметит две категории различно одетых людей. Одни ходят в защитного цвета казенных гимнастерках и кепках. Другие – в прекрасно сшитых из английского или немецкого сукна костюмах, в дорогих шляпах и франтоватых галстуках. Первые – это сотрудники, еще не побывавшие за границей, а вторые – это вернувшиеся из-за границы, где они по приезде в первую очередь понашили себе достаточный запас костюмов.

 

Вот почему первые, еще не побывавшие за границей, мечтают, „рискуя жизнью“, поехать в капиталистические страны».

С другой стороны, в те годы сотрудников иностранного отдела легко переводили в другие подразделения ОГПУ, и они нисколько об этом не жалели. Скажем, в середине двадцатых годов резидентом в Берлине, а затем в Вене был Иван Васильевич Запорожец, чье имя связано с убийством Кирова.

Запорожец родился в 1885 году в Мелитопольской области. Агроном по образованию, Запорожец воевал в Первую мировую и попал в австрийский плен. Вернувшись после плена, он вступил в партию боротьбистов (левые эсеры Украины). Потом партия самоликвидировалась, а большинство боротьбистов перешло к большевикам.

В 1921 году Запорожца взяли в ВЧК.

За границей его главная задача состояла в том, чтобы вербовать агентуру среди белой эмиграции и присматривать за персоналом полпредства. По свидетельству очевидца, «Запорожец, гигантского роста добряк со средним интеллектом, добросовестно выполнял свою работу, а в свободное время полностью занимался женой и детьми, не обращая внимания на интриги и заговоры, которые сотрясали всех вокруг него».

После возвращения в Москву Запорожец возглавлял четвертое отделение (внешняя торговля) экономического управления ОГПУ, затем отдел информации и политконтроля. В марте 1931 года его отдел влили в секретно-политический отдел. Начальником отдела был Яков Саулович Агранов, доверенное лицо Сталина. Запорожец стал заместителем начальника отдела и с этой высокой должности уехал в Ленинград. Его утвердили заместителем начальника областного управления.

Ивана Запорожца подозревают в организации убийства Сергея Кирова. Считается, что он задержал будущего убийцу Кирова Леонида Николаева с оружием в руках и сознательно отпустил его. Правда, во время убийства Кирова Запорожца в Ленинграде не было. В конце августа Запорожца положили в военный госпиталь, в гипсе он пролежал до ноября, после чего отправился долечиваться в санаторий в Сочи. Потом он был уничтожен. История с убийством Кирова и по сей день остается неразгаданной…

6 апреля 1927 года китайская полиция устроила налет на советское полпредство в Пекине и арестовала несколько сотрудников резидентуры, которые работали в составе полпредства и торгового представительства. А британская полиция 12 мая 1927 года провела обыск в помещении «Аркос» (All Russian Cooperative Society Ltd.) – совместного советско-британского акционерного общества, которое занималось внешней торговлей от имени различных советских организаций. «Аркос» находилось в одном здании с советским торгпредством, и полиции попали в руки и переписка торгпредства, и все шифры. 25 мая британское правительство разорвало дипломатические отношения с Советской Россией.

Политбюро приняло ряд решений, стараясь ограничить ущерб, нанесенный разведке, и извлечь уроки:

«Послать по линии ОГПУ шифротелеграмму о принятии срочных мер по соблюдению конспирации в работе и уничтожению компрометирующих документов…

Обязать полпредов немедленно уничтожить все секретные материалы, не являющиеся абсолютно необходимыми для текущей работы, как самого полпредства, так и представителей всех без исключений советских и партийных органов, включая сюда ОГПУ, Разведупр и Коминтерн…

Совершенно выделить из состава полпредств и торгпредств представительства ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна, Профинтерна, МОПРа.

Шифры менять каждый день, проверить состав шифровальщиков. Послать специальное лицо с неограниченными правами по осуществлению строжайшей конспирации шифровальной работы, имея в виду в первую очередь объезд таких стран, как Франция, Италия, Варшава, Токио, Берлин (кандидатуру наметить особо).

Проверить состав представительств ИНО ГПУ, Разведупра, Коминтерна…»

Советская разведка сильно преуспела в распространении дезинформации, на которую покупались западные разведки. Иногда, впрочем, и иностранный отдел ОГПУ попадал на удочку таких же мастеров фальсификации.

В 1927 году сотрудники харбинской резидентуры получили от русского эмигранта Ивана Трофимовича Иванова-Перекреста секретный японский документ. Иванова-Перекреста в резидентуре очень ценили. Заместитель резидента Василий Михайлович Зарубин, будущий генерал госбезопасности, с гордостью говорил, что у агента широкие связи среди японцев. Вот он и притащил меморандум японского генерала Гиити Танака, содержавший план завоевания мира. Взял этот документ сотрудник харбинской резидентуры Василий Иванович Пудин, человек физически очень крепкий и храбрый, но его образование ограничивалось тремя классами. Он переслал меморандум в центр.

Получение «меморандума Танаки», кажется, и по сей день считается большим успехом советской разведки. Но этот документ, активно использовавшийся в пропаганде, был фальшивкой. В двадцатые годы русские эмигранты в Европе и на Дальнем Востоке специализировались на изготовлении фальшивок, которые у них покупали различные спецслужбы… Характерно, что сами же руководители советской разведки решили предать «меморандум Танаки» гласности через иностранную печать. Секретные документы, имеющие ценность, в газеты не отдают.

Почему Сталин в конце концов убрал успешно действовавшего Меира Трилиссера из госбезопасности? Судя по всему, сыграли свою роль и политические, и личные мотивы.

11 июля 1928 года состоялась тайная беседа между людьми, которые когда-то вместе заседали в политбюро, а потом стали политическими противниками. К Льву Борисовичу Каменеву, который был заместителем Ленина в правительстве, а потом был изгнан со всех постов как участник антисталинской оппозиции, неожиданно пришел действующий член политбюро Николай Иванович Бухарин.

Еще недавно Бухарин выступал против Каменева на стороне Сталина. Но очень быстро Николай Иванович убедился в том, что генсек совсем не таков, каким он представлялся. Они все больше расходились. Импульсивный Бухарин, не зная, что предпринять, вдруг обратился к своим оппонентам. Напуганный Сталиным, он говорил очень откровенно. Лев Борисович Каменев потом почти дословно записал беседу.

Бухарин взволнованно говорил:

– Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Он теперь уступил, чтобы нас зарезать.

– Каковы же ваши силы? – поинтересовался Каменев.

– Я плюс Рыков плюс Томский плюс Угланов, – начал перечислять Бухарин. – Андреев за нас… Ягода и Трилиссер – наши…

Алексей Иванович Рыков был главой правительства, Михаил Павлович Томский – руководителем профсоюзов, Николай Александрович Угланов – секретарем ЦК и руководителем московской партийной организации.

Запись беседы попала в руки агентов секретно-политического отдела ОГПУ, которые следили за всеми крупными оппозиционерами. Доложили Сталину. Сокращенная запись беседы гуляла по стране в виде нелегально распространявшейся листовки.

6 февраля 1929 года Менжинский и его заместители Ягода и Трилиссер направили Сталину и председателю Центральной контрольной комиссии ВКП/б/ Серго Орджоникидзе заявление о непричастности руководства ОГПУ к оппозиции:

«В контрреволюционной троцкистской листовке, содержащей запись июльских разговоров т. Бухарина с тт. Каменевым и Сокольниковым о смене политбюро, о ревизии партийной линии и прочем, имеются два места, посвященные ОГПУ:

1. На вопрос т. Каменева: каковы же ваши силы, Бухарин, перечисляя их, якобы сказал: „Ягода и Трилиссер с нами“ и далее:

2. „Не говори со мной по телефону – подслушивают. За мной ходит ГПУ, и у тебя стоит ГПУ“.

Оба эти утверждения, которые взаимно исключают друг друга, вздорная клевета или на т. Бухарина, или на нас, и независимо от того, говорил или нет что-нибудь подобное т. Бухарин, считаем необходимым эту клевету категорически опровергнуть перед лицом партии».

Неосторожное высказывание Бухарина не помешало Сталину (правда, после долгих размышлений) назначить Генриха Григорьевича Ягоду наркомом внутренних дел. Но генсек бухаринские слова запомнил. В 1938 году он посадил Бухарина и Ягоду на одну скамью подсудимых.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47 
Рейтинг@Mail.ru