Леонид Александрович Машинский
Памяти Пушкина
А по краям того пруда – болота.
Сегодня где-то состоится суд,
На том суде приговорят кого-то.
Там, на песке, цветёт бессмертный цмин,
Над цмином – синь и дятла перестуки.
Палач, едва наказан им один,
Уже другому связывает руки.
Кто этот белый? Вон, над лугом, там,
Где водит свет подобье хоровода?
Прошёл волною ветер по цветам,
И убрана душа из обихода.
Звезда и ёж
Звезда на ёжика похожа,
А ёж, свернувшись – на звезду.
Они – почти одно и то же,
Никак различий не найду.
Нашёл-нашёл! Звезда – из газа,
К тому ж, изрядно горяча.
А у ежа – есть нос, два глаза,
И он гуляет, бормоча.
О, сколь прекрасна эта пара
Таящихся в себе вещей,
Имеют кои форму шара
И грозный ореол лучей!
Кукла
Я на неё смотрю почти в упор,
Почти без вожделенья, не надеясь.
Не улыбнётся, не потупит взор,
И в этой-то бесчувственности – прелесть.
Казалось бы, к чему себя дразнить,
Когда нельзя не видеть в результате
Ничто? Увы, какую бы я прыть
Ни проявил – всё будет вряд ли кстати.
Да и хочу ли я сломать цветок?
Не в том беда, что на душе прохлада -
И в прошлом бы я взять её не смог -
Она растенье из чужого сада.
В лице её – не то чтоб красота -
Нос выдаётся, подбородок мелок.
Но, созерцая приоткрытость рта,
Не замечаешь этих недоделок.
Он всё время чем-то занята,
Всегда сосредоточена – в еде ли,
В беседе ли, в раскрытьи ли зонта -
Как будто достигает важной цели.
Дорогой к морю, обходя народ,
Она ступает ладно и нескоро;
Она себя так бережно несёт,
Как будто это тело из фарфора.
И вот, из раздевалки, на показ
Является. И нет сомнений даже,
Что к этим самым трусикам сейчас
Прикованы все помыслы на пляже.
О хрупкость! Эту страшно и обнять.
Такую – раздавить легко наверно.
Тебе шестнадцать или двадцать пять? -
Не разобрать. Ты слишком эфемерна.
Светловолосость и прозрачность глаз,
Конфеточная яркость – очень мило.
Мы понимаем: Это не для нас.
Но есть ли тот, кого бы ты любила?
Ты кукла. И конечно же внутри
Лишь механизм, исполненный искусно
Создателем. Но, что ни говори,
Ты не моя – и оттого мне грустно.
Русь
То татаре идут, то поляки.
Мы сидим, замерзая, в лесу.
Старый труп откопали собаки,
Но досталось не всякому псу.
Как бы нас нынче ночью не съели.
На исходе короткого дня
Мы ложимся на снег без постели,
Чтоб вздремнуть хоть чуть-чуть у огня.
Счастье – сном позабыться опасным,
Как от пытки, сбежав от ума.
Но становится белое красным,
А за красным – кромешная тьма.
Мы встаём, ощущая тревогу
Как спасенье в желудке пустом,
И тепло валит нам на подмогу,
Воплотясь в снегопаде густом.
Жизнь страшна, но назло прочим тварям
Мы крепчаем в упорстве своём.
Чагу сварим, собаку зажарим -
Как-нибудь до весны проживём.
***
Душа моя полна нездешним звоном
И золотой небесной синевой.
Я призван жить не буквой и законом,
А красотой и радостью живой.
Когда снега смиряют краски лета
И всякий корень прекращает рост,
Душа моя надеждою согрета
И дивным светом разноцветных звёзд.
Ни тьма, ни холод – вере не помеха,
А вера – слаще, чем медовый сот.
Душа моя отзывчива как эхо,
Её чуть тронешь – и она поёт.
Противостояние
На дороге, заросшей малиной,
Я прождал целый день без труда,
И плыла по тропе муравьиной
Золотая земли чехарда.
Ты являлась почти неоткуда,
Из шуршащего ветра ветвей,
Из какого-то русского чуда,
Из-за ели, что дуба левей.
