– Привет, Серафина. Как у тебя дела?
Доктор Блум сидела в уже знакомой позе: руки сложены на коленях, спина прямая, ступни и колени плотно сдвинуты.
Серафина заняла место напротив и повторила ту же позу: спина прямая, ноги вместе, дневник на коленях. В тесной комнате помещалось только два их стула и столик между ними с графином воды, двумя стаканами и коробкой салфеток, а также низкий шкафчик с двумя глубокими ящиками.
– Я начала вести для вас дневник, – сообщила Серафина, протягивая его.
Блум покачала головой:
– Я не хочу в него заглядывать, Серафина. Можешь рассказать мне, о чем ты пишешь, но дневник – это твои размышления, предназначенные только для тебя. Никто, кроме тебя, не должен читать их.
– Почему?
– Чтобы ты могла быть полностью откровенной сама с собой. Когда мы знаем, что нас прочтет еще кто-то, нам свойственно писать более сдержанно. Для того чтобы дневник приносил пользу, ты должна писать правду.
Серафина положила дневник обратно на колени. Расклад поменялся. Она собиралась с помощью дневника доказать доктору Блум, что она абсолютно нормальная. Но если эта женщина не собирается его читать… Тогда Серафина не видела в нем смысла.
– Ты думала об инциденте с Дарреном Шоу? Или разговорах в полиции?
Серафина пожала плечами. Она нисколько не сомневалась: полиция убеждена, что она действовала в целях самообороны. Бесполезно повторять те же объяснения здесь.
– Насколько я понимаю, ты слышала, что мистер Шоу поправляется? Какие чувства вызывает у тебя это известие?
– Облегчение, естественно. – Серафина знала, что ей полагается радоваться. – Я не хотела ранить его, – добавила она.
Доктор Блум молчала. И смотрела на Серафину с непроницаемым выражением лица. А Серафине никак не удавалось ее раскусить.
– В полиции говорят, это поможет в моем деле.
– Разумеется. Без причинения смерти убийство становится покушением на убийство, а непредумышленное убийство – нанесением тяжких телесных повреждений.
– Но я же просто защищалась. Он извращенец. Он напал на нас.
– Вот это она и есть – твоя защита.
– Вы не верите мне?
– Я верю, что ты действовала спокойно в ситуации крайнего стресса. Кроме того, я обратила внимание на то, что ты описывала случившееся деловито, не волновалась и не переживала. А еще я заметила, что тебе очень не нравится, когда кто-нибудь высказывает предположение, что мистер Шоу – жертва.
– Потому что жертва – это я. Я, – Серафина поерзала на стуле и выглянула в узкое окно. – Ему просто повезло, что я ранила его несильно.
– Любопытное замечание.
Порой такое случалось. Люди цеплялись к конкретным словам или фразам. А почему – она не понимала.
– Мне известно, что ваша учительница, прибежавшая к вам на помощь в спортзал, рассказывала, что ты держалась на удивление спокойно, – сказала доктор Блум. – Полицейские предположили, что из-за шока.
Серафина молчала: вопроса не было, не на что отвечать.
– Но что меня особенно заинтересовало, так это как о случившемся рассказала Клодия. Тебе сообщили о показаниях твоей подруги?
– Откуда вы все это знаете? Вы же говорили, что не работаете на полицию.
– Так и есть, Серафина. Я работаю на тебя и твою семью. Мне рассказала твоя мать.
Ну конечно, ее тупая мать раскудахталась при психологе: на все готова ради своей дозы внимания. Серафина сделала глубокий вдох, подавляя ярость. Здесь ей не место.
– Ты знаешь, что Клодия отрицает твои показания? – спросила доктор Блум. – По ее словам, ты напала на мистера Шоу еще до того, как он проявил хоть какой-то интерес к тебе.
Серафина улыбнулась: все это она уже проходила с констеблем Уоткинс.
– По-моему, у Клодии такое состояние, как бывает у людей, которые сочувствуют своим мучителям. И ей не нравится, что он хотел и меня.
– Стокгольмский синдром?
– Это он бывает у жертв похищения?
Доктор Блум кивнула:
– У них формируется привязанность к обидчикам. Так ты утверждаешь, что показания Клодии ошибочны?
– Да.
– Она также припомнила, как ты сказала мистеру Шоу: «Может, лучше выбрали бы себе ровню?» Это тоже неправда?
– Нет, – ответила Серафина. – Это я сказала.
– Почему?
Серафина пожала плечами:
– Так ведь говорят. Это просто слова.
– Ты намекала, что его ровня – ты?
Серафина расцвела нежнейшей улыбкой. Она отрепетировала ее перед зеркалом.
– Естественно, нет. Я же девушка.
– Я не подумала, что ты имела в виду физические возможности. – Блум налила воды из графина в два стакана. – Ты часто думаешь о случившемся? – спросила она.
– Иногда.
– В каком ключе?
Серафина не поняла. Покачала головой.
– Расскажи, о чем ты думаешь, когда вспоминаешь об этом. Вопрос без подвоха, Серафина. Просто я пытаюсь понять, что тебе особенно запомнилось в этом инциденте.
Кровь. Густая, красная, блестящая кровь. Было столько крови…
– Думаю о том, как он лежал на полу.
– После того как ты ударила его?
Серафина кивнула.
– Он корчился на блестящих половицах. Хватался рукой за шею. Наверное, пытался остановить кровь.
– Еще что-нибудь?
– Потом его рука упала на пол, он затих. Я видела, откуда льется кровь – она струилась сбоку по его шее, – но самого отверстия не различала.
– А почему ты хотела увидеть отверстие?
А с какой стати мне не должно было хотеться его видеть?
– Хотела узнать, ровные у него края или рваные.
– Зачем тебе это знать?
Серафина нахмурилась. Она надеялась, что Блум поймет, что у нее, Блум, интеллект выше среднего. Но, наверное, нет.
– Затем, что это интересно.
Доктор Блум кивнула. Теперь она поняла.
– И часто ты думаешь о том происшествии?
Постоянно. Ничего удивительнее со мной еще никогда не случалось.
– Немного.
– В то время тебе не хотелось помочь ему?
– Он не заслуживал никакой помощи.
– Почему?
– Потому что он извращенец. Насильник.
Серафина не могла бы поклясться, но ей показалось, что она заметила на губах доктора Блум мимолетную улыбку.
У «Оптики Гарри Грэма» было две витрины, магазин находился в Клифтоне – одном из пригородов Бристоля. Со своими сизовато-серыми оконными рамами и каллиграфической белой вывеской оптика напоминала скорее фотостудию.
Блум и Джеймсон прибыли в начале шестого часа, когда брюнетка в очках с красной оправой наводила порядок на своем рабочем месте за стойкой в приемной. Внутри магазин оказался таким же стильным и минималистским, как и снаружи. Очки были выставлены, как ювелирные украшения, в витринах, расположенных на стенах, а также спереди на стойке. Брюнетка вызвала своего босса, тот появился из кабинета в глубине зала.
У Гарри Грэма, рослого, худощавого и светловолосого, был мягкий акцент уроженца юго-западных графств.
– Проходите, – пригласил он, бросая взгляд на часы. – Это ведь ненадолго, да? Мне еще забирать детей.
Когда он провел Блум и Джеймсона в просторный кабинет в задней части здания, на столе зазвонил телефон. Извиняющимся жестом подняв указательный палец, Грэм ответил на звонок, коротко и четко разъяснил условия доставки контактных линз и быстро повесил трубку.
– Прошу прощения, – сказал он гостям. – У нас возникли некоторые проблемы с поставками на этой неделе. Уже третья накладка за последние дни. Не представляю, как эти люди ведут бизнес. – Он покачал головой и вздохнул. – А у вас бывают такие недели?
– Постоянно, – с улыбкой отозвалась Блум. – Мы постараемся отнять у вас как можно меньше времени. И рассчитываем, что вы предоставите нам информацию, касающуюся вашей жены Фэй. Как оказалось, еще несколько человек исчезли при схожих обстоятельствах, поэтому мы опрашиваем их родных, чтобы выяснить, нет ли между этими исчезновениями какой-либо связи, и понять, что с ними случилось.
– Говорите, вы частные детективы?
Джеймсон ответил:
– В некотором роде. Мы оказываем помощь, потому что в числе пострадавших – семья моих друзей.
– Как по-вашему, что произошло с ними? – спросил Гарри.
– Честно? – переспросила Блум. – Мы понятия не имеем. Но нам кажется, что игра, упомянутая в поздравительной открытке, вряд ли может быть маркетинговой уловкой: ни одна компания, выпускающая компьютерные игры или программы, не взяла на себя такую ответственность. Вот мы и пытаемся отыскать связь между пропавшими. В надежде, что она прольет хоть какой-то свет.
Гарри кивнул.
– Послушайте, понимаю, это прозвучит ужасно, но я буду с вами предельно откровенен. Когда Фэй исчезла, я вздохнул с облегчением. Счастливы вместе мы не были. Уже много лет. Нам надо было подвести черту еще давным-давно, но, когда дети еще слишком малы, это непросто, верно?
– Вы думаете, Фэй предпочла исчезнуть? – спросил Джеймсон.
– Да, так я и подумал. Потому и не спешил заявить в полицию. Я сообщил о ее пропаже по прошествии недели, но ждал, что она объявится, когда будет готова. – Гарри потер правый глаз. – Она давно уже была несчастна. Я старался помогать ей с детьми, заводил разговоры, но… – Он умолк, уронил руку вдоль тела и посмотрел на обоих собеседников. – По-моему, ей не нравилось быть матерью. Не поймите меня превратно, детей она любила, но изо дня в день одно и то же, да еще эта ответственность вызывала у нее… даже не знаю, как это назвать.
– Раздражение? – подсказал Джеймсон.
– И не только. От этого она становилась… – Он поднял взгляд к потолку. – Ладно, скажу как есть. Она стала злой. Человеком, рядом с которым неприятно находиться. Она всегда была раздражительной и вспыльчивой, ей досаждали все и вся, и казалось, что я в особенности. Она твердила, что ей жилось бы гораздо лучше, не будь меня рядом, и… словом… Наверное, я выгляжу худшим из мужей. Я знаю, что мои дети скучают по маме, но считаю, что ее исчезновение только на пользу всем нам.
– Значит, с появлением детей Фэй изменилась? – спросила Блум.
Гарри кивнул:
– До Фреда Фэй обожала путешествовать и пробовать что-нибудь новое – от бухгалтера такого обычно не ждут. И была невероятно веселой, ее наперебой приглашали на вечеринки. – Он улыбнулся, пытаясь показать, что не принимает свою низкую самооценку всерьез. – Раньше она была совсем другой. И что самое ужасное, я не уверен даже, что она хотела иметь семью. Я знаю, что я-то хотел, но теперь уже не могу припомнить, хотела ли она тоже…
– Думаете, она согласилась на детей, только чтобы порадовать вас? – спросил Джеймсон.
Блум всегда поражалась, как ему удается задавать настолько прямые и личные вопросы и не казаться при этом грубым или беспардонным. Видимо, свою роль играл его тон.
Гарри помедлил.
– Очень надеюсь, что нет. Надеюсь, в этом нет моей вины. – И он нахмурился, лоб прочертила глубокая складка.
– Вы до сих пор считаете, что она исчезла по своей воле? – спросила Блум.
– Три месяца уже прошло. Это немало, верно? И ни разу не проведать детей и не узнать, как у них дела?
Ярость душила Фэй Грэм. Этот новый участник – какой-то урод с прозвищем СРБ – вступил в игру всего три недели назад, а уже перешел на второй уровень. Сама Фэй угрохала почти два месяца, чтобы добраться до второго уровня, и, судя по статистике, которую обновляли каждую неделю, была самой быстрой из игроков, пока не явился этот паршивый выскочка и не перехватил у нее первенство.
Она отвлеклась. А в январе была сосредоточенной и одержимой. Регулярно проверяла сайт, анализировала статистику и посты других игроков, вникала в детали их достижений.
Для каждого задания игра выбирала участнику нового противника. Победитель переходил к состязанию с противником более высокого уровня. Уровень проигравшего снижался, ему доставался более слабый противник. Выживал сильнейший. И это происходило постоянно. Не успевал ты закончить одно задание, как тебя уже ждало следующее, а вместе с ним – и угроза со стороны участника игры, способного достичь цели лучше или быстрее. Времени больше не оставалось ни на что. Все это будоражило и затягивало. Фэй уже много лет не чувствовала себя настолько живой.
Ее ошибкой стал выбор собственного тупого мужа в качестве мишени для очередного задания.
Она с наслаждением отменяла его заказы на поставки, связывалась с его клиентами и сообщала, что он находится под следствием за противоправные действия, распускала слухи о нем на профессиональных форумах. И жалела только о том, что не додумалась до этого раньше. Пока сходила с ума от скуки, сидя дома с детьми. А ведь могла бы развлекаться вовсю.
Но она слишком втянулась. И чересчур ненавидела его. Потому и упустила из виду игру.
И отстала. Во всем виноват Гарри. Он погубил ее задолго до того, как она погубила его. Испортил ей тело, убедив ее родить детей, затем испортил ей карьеру, уговорив заняться их воспитанием. Она-то думала, он будет преуспевать и разбогатеет, но он так и остался нудным, непритязательным и, в довершение всего, раздражал своей тупостью.
Она просто обязана позаботиться о том, чтобы больше Гарри ничего ей не испортил.
Вернувшись к себе в офис, Блум и Джеймсон стали ждать, когда Джефф Тейлор найдет время рассказать им об исчезновении своего сына Грейсона.
В ожидании звонка Блум подводила итоги по делу на своем айпаде: создала электронную доску дела и записывала на нее все, что им удалось узнать. Такие виртуальные доски у них имелись для всех дел, по мере расследования они добавляли на них свежую информацию и новые предположения. Этот инструмент оказывался незаменимым, когда надо было сопоставить выводы или обменяться ключевыми сведениями.
– Практически ничего общего, – заметил Джеймсон, заглядывая Блум через плечо. – У наших жертв не совпадает возраст, пол и сфера деятельности. Мы имеем тридцатипятилетнюю военнослужащую, комиссованную с ПТСР; сорокадвухлетнюю самозанятую бухгалтершу, мать двоих детей; двадцатидевятилетнего работника супермаркета и двадцатилетнего студента, изучающего политологию, и все они исчезли из разных мест по всей стране. У обеих женщин есть дети, у обоих мужчин нет, но Стюарт готовился стать отцом, и мы не знаем наверняка, обзавелся ли потомством Грейсон. Но этот момент кажется несущественным. У женщин есть профессия, у мужчин нет.
– Группа неоднородная. Но этническая принадлежность этих людей одинакова, и все они из Англии, – высказалась Блум.
– Так почему именно эти четверо?
– И почему в день их рождения? Пока что это самая существенная связь.
Джеймсон поджал губы.
– Я проверил места их рождения, но они разбросаны по всей Великобритании. Проверю еще следы их присутствия в социальных сетях. Поищу хобби. Я уже начал отслеживать предыдущие места работы и теперь жду звонка от одного давнего приятеля.
Блум знала: когда Джеймсон упоминает «давнего приятеля», речь идет о работе с совершенно секретными материалами. И о человеке, который может получить доступ к почти всем подробностям жизни большинства людей, если понадобится.
Зазвонил офисный телефон.
– Это Джефф Тейлор, – предположила Блум.
Джеймсон ответил, включил громкую связь и представился. Пока он вводил собеседника в курс дела, на столе замигал его мобильник. Блум увидела, что входящий номер не определился, и знаком дала понять, что на звонок надо ответить: вероятно, это тот самый «давний приятель». Блум продолжила разговор с Тейлором сама, а Джеймсон вышел с мобильником в коридор.
– Вы не могли бы рассказать нам о том, как исчез Грейсон? – спросила она.
Мистер Тейлор объяснил, что его сын пропал после свидания с некой девушкой. Поначалу он надеялся, что Грейсон просто задержался у нее в гостях. Но его друзья разыскали эту девушку и выяснили, что в последний раз она видела Грейсона возле клуба после того свидания.
– Полиция проверила записи камер? – Блум обнаружила, что оценивать реакцию собеседника по телефону проще, чем при личной встрече. Отсутствие зрительных раздражителей способствовало выявлению лжи: стоило только вслушаться, как именно говорит человек – с замешательством, отсутствием деталей, несоответствиями, – и обман становился более очевидным, чем если бы он постукивал ногой или отводил бегающий взгляд влево.
– Да, но только на той улице. Они сказали, что иначе выйдет слишком накладно. Грейсона видели выходящим из клуба, но куда он свернул в конце этой улицы, неизвестно. И мне записи не показали. Заявили, цитирую, «да нет там ничего интересного, чтобы смотреть».
Блум выдохнула. Ничего интересного, чтобы смотреть. Равнодушие некоторых полицейских приводило ее в ярость. Она понимала, что за время работы эти люди зачерствели, но камера могла запечатлеть Грейсона в последний раз. А если худшие предположения подтвердятся, запись оказалась бы для Джеффа последней возможностью увидеть сына.
– Значит, вы уверены, что он ушел один?
– Это они так говорят, – уточнил Джефф.
– Расскажите мне про Грейсона, Джефф. Пропало четыре человека, и мы пытаемся выяснить, есть ли у них что-нибудь общее.
– Что именно вы хотите узнать?
– Какой он человек?
– Очень умный парень. Серьезно относится к жизни. Когда он был помладше, сразу после того, как лишился матери, я с ним хлебнул проблем, но мы выкарабкались, и он вырос славным малым.
– Что это были за проблемы?
– Да обычные. А чего еще ждать от подростка, который держит горе в себе? Бесился, вещи ломал, а кто бы этого не делал на его месте?
– Само собой, – отозвалась Блум. – Он ведь изучает политологию, да?
– Верно. Уже второй год, и очень успешно. Его всегда всерьез увлекало устройство мира. Пожалуй, в этом он похож на меня. Перенял интерес, понимаете? Но он видит картину с тех сторон, с которых не вижу я. Мыслит критически, и ему удается разглядеть темную сторону в людских мотивах.
Блум видела, как Джеймсон расхаживает туда-сюда по коридору за дверью их комнаты. Правой рукой он размашисто жестикулировал, и она поняла, что он раздражается все сильнее.
– Грейсону нравилось в университете? – спросила она.
– О да, безусловно. Он пользовался успехом. Там у них отличная компания. Они очень помогли мне, когда пришлось разыскивать ту девушку. У него не было причин пропадать, совершенно никаких причин. Наверняка дело в этой дурацкой игре.
Джеймсон вернулся в комнату. Его щеки раскраснелись, он жестом показал Блум, что пора закругляться с разговором.
– Все это чрезвычайно ценно для нас, Джефф. Уверена, нам понадобится снова обратиться к вам, но пока у нас больше нет вопросов. – Она уточнила еще несколько мелких деталей, попрощалась и повесила трубку.
– Выкладывай, – сказала она Джеймсону. – Что стряслось?
– Оказывается, Лана Рид на воинском учете не состоит. Не служит ни в действующей армии, ни в каком-либо другом военном подразделении. И никогда, в сущности, военнослужащей не была. И даже не претендовала на место гражданского служащего. Иначе говоря… какого черта? Моя сестра знает эту женщину почти десять лет. Клэр присматривает за ее дочерью, пока Лана находится за границей на задании. – Джеймсон продолжал вышагивать по комнате. – И чтобы упредить твой вопрос: нет, к секретным операциям она тоже не имеет отношения. Я проверил.
– Ясно, – кивнула Блум.
– Но ведь это бессмыслица. Я видел ее в форме. В тот день, когда она уезжала на последнее задание. Я как раз заглянул к Клэр, когда она привезла Джейн. Полная экипировка была при ней, в машине лежала армейская сумка. Я сам видел.
– И сумка лежала на виду в салоне машины, а не в багажнике? – спросила Блум. Неужели Лана инсценировала отъезд? Но если она не служила в вооруженных силах, куда же она уезжала? Чем занималась? – Это же совсем другое дело. Лана – человек, способный к серийным исчезновениям. Вместе с тем она скрывает что-то серьезное. Здесь есть потенциал для шантажа.
Блум схватилась за телефон, загуглила Шеффилдский университет, прокрутила страницу с контактной информацией и набрала номер факультета, где учился Грейсон.
– Факультет политологии, Маргарет у телефона, – послышался негромкий женский голос.
– Добрый день, это доктор Огаста Блум. Я из группы, расследующей исчезновение одного из ваших студентов, Грейсона Тейлора. Он на втором курсе, специальность – политология. Можно узнать, как связаться с его куратором?
– Даже не знаю, смогу ли я…
Блум перебила, тщательно выбирая слова:
– Наша группа оказывает специализированную помощь силам полиции по всей территории Великобритании, в том числе и на юге Йоркшира. – Она не обманывала. Ждать ответа пришлось недолго.
– Хорошо, – сказала ее собеседница. – Сейчас, только…
Блум записала имя и номер.
– Благодарю вас за оперативность, Маргарет. Мы вам признательны. – Она повесила трубку, потом набрала продиктованный ей номер и включила громкую связь.
– Алло? – раздался мужской голос.
– Я ищу куратора Грейсона Тейлора, – сообщила Блум. – Мне дали верный номер, это вы?
– Да, – ответил ее собеседник. – Чем могу помочь?
Блум представилась и объяснила, в чем дело. Куратор Грейсона слушал, временами издавая вежливые возгласы.
– Видите ли, – наконец заговорил он, – я не уверен, что период учебы был для него замечательным. На первом курсе он завалил три экзамена и как раз пересдавал их, когда пропал. Но ни лекций, ни семинаров он не посещал с октября. Я вызвал его по этому поводу перед самым Рождеством, однако…
– Продолжайте, – попросила Блум. – Все это очень важно для нас.
– Он сказал, что, если я буду настаивать на посещении занятий, он подаст официальную жалобу ректору.
– Насчет чего? – спросила Блум.
Куратор помолчал, прежде чем ответить.
– Моего профессионального соответствия. Грейсон заявил, что я некомпетентен.
Джеймсон покачал головой.
– Какая прелесть, – пробормотал он.
Блум поблагодарила куратора за уделенное время и повесила трубку.
– Как я и думала, – сказала она. – Итак, о чем это нам говорит? О том, что двое из них врут. Лана – о том, куда уезжала и чем занималась все эти годы, Грейсон – о том, насколько успешно он учится. Муж Фэй Грэм считал, что она была несчастна, так что мы, возможно, имеем дело с людьми, которые хотели сбежать.
– Либби могла солгать, когда заявила, что Стюарт был счастлив.
– Вполне возможно. Но вряд ли Джефф обманывал меня. Он искренне верит, что его сын прекрасно учится, поскольку слышал это от самого Грейсона. И ты ведь не думаешь, что Джейн обманывает, так? Она вполне могла не знать, что вся служба ее матери в армии – выдумки.
– Господи, ну конечно, не знала, – согласился Джеймсон.
– У меня сложилось впечатление, что Фэй Грэм не говорила мужу, как ненавистна ей роль матери. Он сам сделал это предположение на основе ее поступков.
– Значит, их семьи в неведении? – подытожил Джеймсон.
Блум улыбнулась коллеге, дождалась, когда он кивнет, и сказала:
– Семьи всегда в неведении. Знаешь, с кем я хотела бы побеседовать? С человеком, который два года назад уволил Стюарта Роуз-Батлера из аэропорта Лидс-Брэдфорд.
Джеймсон кивнул:
– Да, Либби говорила об этом уклончиво. Я разберусь.
– Выясни, нельзя ли устроить разговор с ним завтра утром. А сейчас мне пора на консультацию в Ислингтон. – Блум взглянула на часы и начала собираться. – Если сможешь, договорись о видеоконференции. Хорошо бы видеть выражение лица собеседника, когда мы будем расспрашивать его об увольнении. Надеюсь, так мы поймем, какого он на самом деле мнения о Стюарте.
– У тебя уже есть гипотезы, да? – догадался Джеймсон. – Сразу видно.