Лена Миллер
Адамово яблоко
21 сентября.
Поставщик «Jelly Belly» успешно найден, карточки товара в личном кабинете на «Wildberries» созданы. SEO оптимизация пройдена. В общем, вся работа для высокого CTR, ранжирования, а значит, и успешных продаж моих конфет избалованным девочкам – проделана. Осталось совершить первую онлайн покупку, чтобы потом написать самой себе отзыв, как только товар пройдёт модерацию. А пока я свободна.
На часах 20:00. Хочется есть. Низ живота ноет всё сильнее и к этой боли добавляются спазмы в голодном желудке.
Я ловлю себя на том, что всё время занимаюсь непрерывным прокручиванием в голове истории того злополучного вечера. "Всё время" – это значит – с того самого момента, как я проснулась утром 18 сентября.
Я оправдываю себя тем, что накануне меня одолевала злоба. В моей жизни, как и в жизни Птенчика, всё время что-то рушится. Всё, что мне дорого, рано или поздно превращается в прах.
И, чем дороже, чем важнее для меня то, что я имею, тем ещё более мгновенна и разрушительна потеря. Как уход моей матери. Как женитьба отца. Как измена или предательство того, к кому ты привязался, в надежде на лучшее.
И вот, наступает момент, когда, если и приходит в твою жизнь что-то хорошее, то сама радость от происходящего заглушается приступами страха. Обречённая уверенность, что чем лучше сейчас, тем больнее будет потом обрушивается на тебя ледяным душем и тянет на дно. И ты уже более не способна верить ни себе, ни другим.
Границы стерты. Добро и зло давно поменялись местами, играя с тобой в игру "Угадай, где я", и ты становишься злым и беспомощным в этой игре в прятки. Злым от своей беспомощности и беспомощным в своей злобе.
И вот теперь я прокручиваю наш диалог, меняю сценарии и исход, в сотый раз докапываюсь до истинной причины вспышки своего гнева, вылившейся в цинизм и высокомерие. Вспоминаю те моменты событий и диалогов последних месяцев, которые питают мою уверенность, что эти отношения также зыбки, как и всё, что было в моей жизни до них и однажды они тоже закончатся, причинив мне нестерпимую боль. И в очередной раз прихожу к выводу, что доверие к жизни и близкому человеку – не мой конёк.
Есть мнение, что, когда два человека любят друг друга, то помириться им мешает только собственная гордость и эгоизм.
У меня же, после каждой ссоры, на смену призрачному чувству любви и нежности приходит сначала чувство злости, а затем – отверженности. И я уже не могу сделать шаг навстречу такому важному для меня человеку именно потому, что чувствую свою ненужность. Как будто тебя, как обоссавшего ковер котенка, просто выставили за дверь без права на исправление и всё.
И, даже если примирение происходит, и потом я вижу ошибочность своих суждений, в следующий раз я опять чувствую то же самое. Чувствую и снова нахожу этому подтверждения в своих ощущениях и знаках вокруг.
Что же происходит сейчас в душе того, кому я, в порыве злости, сказала: "У меня нет любви к тебе" – мне остаётся только догадываться. Поэтому, мы друг другу больше не позвоним. Наверное, не позвоним.
26 сентября. Вечер.
Сегодня у меня был неприятный телефонный разговор с отцом. Хотя, можно ли назвать разговором просьбу о финансовой помощи. Ненавижу у него занимать. Конечно, мои редкие звонки не знают отказа. Но это так унизительно. Наверное, это всё мои детские обиды. Или гордость. Или гордость из-за детских обид.
И теперь облегчение от того, что мне есть чем заплатить за квартиру и я спокойно дотяну до милости Манны или, если повезёт, первых денег с маркет-плейса, смешивается с настигнувшим меня в очередной раз чувством собственной неполноценности и несамостоятельности.
Я выключаю «Mac» и иду в душ. Звоню Алику. Он дома один. Заказываю пиццу и еду к нему.
Около его дома есть небольшой итальянский ресторанчик. Там готовят шикарную пиццу на открытом огне.
Настоящую пиццу делают только на камне, при температуре не ниже 320 градусов. «Маргарита» готовится в такой печи всего за 2-3 минуты. И какая это Маргарита: борта теста, замешанного не позднее, чем вчера, вспучиваются пузырьками воздуха и становятся рыхлыми и хрустящими. Местами – с тёмно-коричневыми подпалинами. Сверху готовую пиццу поливают чесночным маслом и посыпают свежим базиликом. О, как это божественно.
Мамина странная подруга, которую звали Ниной, была ресторатором и знала толк в таких удовольствиях.
Один из семейных ресторанчиков, которыми она управляла, находился в паре кварталов от нашего дома. В нём была большая игровая зона и бесплатный Wi-Fi. Поэтому, мама часто приходила туда с малышами и сидела там часами. У неё даже был любимый столик, который она, со временем стала просить ей оставить. Так они с Ниной и познакомились.
Получая истинное удовольствие от еды, как от искусства, Нине не составило большого труда, чтобы привить и нам с мамой эту страсть.
Мне нравилось, когда она приезжала к нам домой с огромной термо-сумкой в одной руке и бутылкой вина – в другой.
Пока Нина откупоривала неизменно запотевавшую бутылку белого, а к пицце она предпочитала исключительно белое, я открывала сумку и доставала из неё еще горячее произведение искусства в картонной коробке.
Дом сразу наполнялся ароматом специй и громким смехом этой, действительно очень странной, женщины. И звонким как колокольчик, смехом мамы.
Мама по-особенному себя вела, когда рядом была Нина. Становилась мягче и спокойнее. И чем громче смеялась Нина, тем более умиротворённой становилась мама. А потом они улетели в ГОА и мамы не стало.
Алик тоже любит «Маргариту». «Маргариту» и «Pringles». Поэтому, я ещё заезжаю по дороге за чипсами и пивом.
Он живет один. Алиску с Прошей, как и нашего Птенчика, тоже воспитывают его родители. Иногда Алик забирает их к себе в гости, и мы даже, как-то, все вместе провели с ними и малой целый день в парке.
Иногда я забываю какая у меня большая семья. Ведь две сестры и три брата – это большая семья? С каждым из них меня связывают отец или мать, но все они раскиданы теперь по разным углам и живут в совершенно разных условиях. И, если кому-то это кажется очень странным, то скажу так: человек ко всему привыкает и способен оправдать абсолютно всё, что с ним происходит. Некая система двойных стандартов, когда то, что было бы ненормальным, случись это у других – тебе самому вполне позволительно.
Малыши быстро растут, уже ходят в школу. Проша задает много интересных вопросов. Называет бабушку мамой, а Алика – Аликом. Алиска чаще молчит и исподтишка щиплет Прошу при каждом удобном случае.
После смерти мамы прошло уже пять лет, но у Алика больше не было серьезных отношений. Правда, девушек было, да и сейчас, я уверена, есть – достаточно много.
За последние годы он слегка прибавил в весе и стал чем-то похож на обрусевшего итальянца. Сквозь одежду стал угадываться небольшой, мягкий животик, а вьющиеся, тёмно-русые волосы проредила, словно патина, подступившая седина. И, в конце концов, в нём появилась какая-то легкая небрежность, которая ему, определённо, идет.
Мы пьем пиво, едим пиццу и болтаем о пустяках. Алик знает обо мне многое, почти всё. Он подписан на меня во всех соцсетях. Там, конечно, правды не найдёшь. Поэтому, что-то я охотно рассказываю ему при встрече. Сам же Алик молчалив. И чаще спрашивает, чем говорит о себе. А я могу только догадываться что творится у него на душе все эти годы.
Мы смотрим с ним «YouTube» на большом экране. Я подхожу к нему сзади, обнимаю, целую в макушку и увожу в спальню.
Когда это случилось впервые? Мы выпили в тот вечер много вина в полумраке его гостиной, за просмотром "Джентльменов" Гая Риччи, под ароматный дымный кальян.
Фильм был вовсе не романтичный. Скорее, динамичный и дерзкий и мы смотрели его, не отрываясь, стараясь уловить смысл каждой фразы.
Но мне всегда было трудно сконцентрироваться долго на чём-то одном. Точнее, даже невозможно. Мои мысли все время перескакивают с одной задачи на другую.
Казалось бы, фильм захватил меня и параллельно с тем, как я пыталась получить удовольствие от игры слов, мимики и поступков героев картины, я как бы парила в пространстве комнаты, наблюдая за нами со стороны.
Вот я. Пуская клубы дыма, сижу и всматриваюсь в огромный мерцающий в полумраке гостиной, экран телевизора. Вот Алик. Красивый мужчина, волею судьбы ставший мне близким человеком. Он сидит рядом со мной, на диване. Между нами – не больше четверти метра. Его рука попеременно тянется то к бокалу с вином, стоящему на подлокотнике дивана, то к тарелке с чипсами на журнальном столике. Он сосредоточен на фильме и в этот момент выглядит вполне счастливым. Сейчас он живет жизнью этих героев и, хочется верить, моим присутствием. А через час экран погаснет, вино будет допито, он вызовет мне такси и останется здесь, в своей пустой холостяцкой квартире один на один со своим одиночеством.
И вдруг, вдыхая дым, я испытала особенное чувство. Я будто бы проникла внутрь Алика, под его кожу и ключицы, сквозь эти его до боли родные и невообразимо грустные глаза. Растворилась в его мыслях и сознании. Я не читала их, нет. Я их чувствовала. Томление, терзавшее его последние годы, стало вдруг таким осязаемым и отчётливым, что казалось, протяни руку, и я смогу к нему прикоснуться как к чему-то материальному. Ухватить и прогнать прочь. Это длилось, наверное, пару секунд, не дольше, но оказалось вполне достаточным, для чего-то большего.
Именно в такие мгновения мы чувствуем – что правильно, а что нет и что нам необходимо, как воздух – на самом деле. В такие моменты мы хватаемся за телефон и пишем тому, о ком запрещали себе думать, очень важные слова.
А я просто села на него сверху, обхватив ногами его бедра, обняла руками его толстую, мужскую шею, выдохнула тонкой струйкой, глядя на него в упор, дым и поцеловала. Я не позволила ему сказать "нет", заглушив осипшие от внезапного волнения звуки, пытавшиеся вырваться откуда-то из его глубины. Я хватала их влажными губами, осыпая его поцелуями, заглушала их шепотом, пока, наконец, и его самого уже было не остановить.
27 сентября.
Утро разбудило меня шумом перемалывающихся зерен арабики и ароматом свежемолотого кофе.
Свинцовая тяжесть внизу живота исчезла, и все мои ощущения теперь сконцентрировались вокруг сладкой, распирающей боли в районе солнечного сплетения и чуть выше, в грудине.
«Сладострастие. Ты – мое сладострастие». Твой голос врезается нежным упреком. Вплетается в моё сознание и глубже. Туда, где ноет.
Я откидываю одеяло и иду на диван к Алику. Мы никогда не спим вместе. Занимаемся любовью. Потом он ждет, когда я засну и уходит на диван.
С той ночи прошло уже больше трех лет. А я так и приезжаю к нему раз в неделю, преимущественно, по четвергам.
Две кружки с горячим кофе стоят на маленьком журнальном столике. Я пристраиваюсь к нему сзади и читаю через плечо его переписку с какой-то белкой.
Он сгребает меня, по-мужски, крепко и спрашивает:
– Что ты здесь делаешь?
Я часто думала, зачем мне Алик и насколько это, должно быть, возмутительно выглядело бы со стороны, узнай кто-нибудь о нашей связи. Однажды я поделилась этим с Викой, моей близкой подругой. Рассказала ей, чем частично сняла с себя груз ощущения, что делаю что-то преступно неправильное. Она сказала мне тогда: "Ты никому ничего не должна объяснять и, тем более, оправдываться. Для чего-то тебе нужен этот Алик. Значит, пусть так и будет. Когда мы что-то теряем, это обязательно к нам возвращается самым неожиданным образом. Прекрати себя постоянно винить даже в том, в чём ты вовсе не виновата".
Это, правда, мой талант – обвинять себя во всём, что происходит вокруг меня. Надеть на себя это чувство получается у меня непринуждённо и автоматически в любой удобной ситуации. И вся моя жизнь проходит с ощущением вины перед всеми, кто меня окружает. Однажды это вскрыл, как гнойный нарыв, врач, в кресле которого я оказалась, когда окончательно перестала справляться со своими эмоциями. И теперь я, действительно, пытаюсь каждый раз анализировать: а так ли уж я на самом деле виновата или просто по привычке натягиваю на себя старый свитер самобичевания.
Иногда я спрашиваю себя: а зачем я Алику?
Возможно, он видит во мне призрачную красоту моей матери и, пытаясь ухватить эту ускользающую, эфемерную комету за хвост, обнимает меня каждый четверг.
Или, он видит во мне человека, с которым его объединяет случившееся с нами одно горе на двоих и одно на двоих предательство. И теперь мы связаны, как два сообщающихся друг с другом сосуда.
А быть может, у Алика всё уже хорошо и он всех простил, отболел и отпустил всю свою боль и разочарование. А меня он просто приютил, как того котенка, что выбросили за дверь. Я не знаю…
Но однажды, я поняла – что для меня Алик. Это пришло, как озарение. Пришло, одним словом, возникшим во мне.
Утешение. Он – мое утешение. И это не нуждается ни в каких пояснениях и дополнениях. Это вполне самодостаточное определение и достаточное основание.
С тех пор я больше не спрашиваю себя зачем мне Алик, и ни в чем себя не виню.
29 сентября.
По воскресеньям мы курим с друзьями кальян. Мы курим его и в другие дни тоже. Но вот по воскресеньям – это железно. Традиции объединяют людей не хуже общего горя.
Приехали Леська, Вика, Кира с новым другом. Я задержалась. Покупала и отвозила продукты бабушке с малой.
Я заказываю "Белый Русский" и сразу, следом "Крестного Отца".
Мы что-то обсуждаем. Кира, как всегда, сыплет шутками, будто из Калашникова. Его новый друг молчалив, внешне спокоен и отстранен. На самом деле он сейчас внимательно за нами наблюдает, чтобы вечером, оставшись наедине с Кирой, озвучить ему свое мнение о каждой из нас.
Мне смешно. Смешно от шуток Киры. Смешно от напускной отстраненности его друга. Смешно от того, что некоторые вещи я начинаю просто видеть в то время, как Леська беззаботно ржёт.
Он скажет Кире, что Вика безумно красивая, а вот я мутная, и что от меня не знаешь, чего ожидать, в отличие от доброй, открытой и веселой Леськи.
Вика курит «Айкос» в перерывах между кальяном и периодически настойчиво смотрит на меня. Сначала я держусь и игнорирую. Но вот, после двух коктейлей, я поплыла и уже сама ловлю её взгляд.
– Не звонит?
– Нет.
– Сама не хочешь позвонить?
– Нет…
– Иди сюда.
Я придвигаюсь к ней поближе и утыкаюсь в плечо. У неё шикарный парфюм и длинные-предлинные волнистые волосы. Это её инвестиция, её актив. Вика периодически любит их перекидывать с одного плеча на другой своими длинными тонкими пальцами. А я люблю смотреть, как она это делает.
Наверное, забавно быть Викой, перекидывать свои длинные шелковистые волосы длинными красивыми пальцами и совершенно не замечать, как вслед за рукой и волосами, перемещаются, как за молоточком доктора, зомбо-взгляды очарованных этой манипуляцией мужчин в радиусе её поражения.
Я забираю у нее «Айкос» и затягиваюсь.
– Хочу купить себе мотоцикл. – внезапно говорю я.
– Так! Мне почки твои, пожалуйста, завещай! А то я свои совсем уже посадил. – парирует мне Кира.
– Жопу тебе мою не завещать? Жопу еще не посадил?
– Давай! И жопу! Вы все свидетели если что.
Приходит СМС от Манны: "Оперативка в десять. Без опозданий".
Я прощена. Или у Манны без меня затык.
Наша компания занимается агрессивным маркетингом. Это наше основное направление. В двух словах – мы можем, например, потопить кого угодно или почти кого угодно. Либо, наоборот, поднять продажи заказчика за короткий срок на такой уровень, что его сотрудники полностью облажаются, сайт рухнет и производство не справится. Чаще, мы делаем и то, и другое одновременно.
Всё просто. Когда к нам приходит клиент, мы изучаем его продукт, целевую аудиторию и особенности рынка.
Смотрим у кого из его конкурентов общая с ним целевая аудитория и самые высокие продажи. А затем настраиваем его рекламу таким образом, что стоит только потенциальному покупателю зайти в магазин или на сайт выбранных нами акул его отрасли, как он, этот потенциальный клиент, сразу начинает видеть рекламу нашего заказчика. Он видит её везде: во всех соцсетях и поисковиках.
Причем, мы создам столько вариантов рекламных сообщений, чтобы он даже не понял, что всё это реклама одного и того же производителя нужного ему товара или услуги. И он будет видеть их до тех пор, пока не встретит то самое, своё объявление.
Это как рыбалка. Мы закидываем ему разные приманки, и он обязательно клюнет, когда увидит ту самую блесну, что придется по вкусу именно ему.
В день таких потенциальных покупателей мы отрабатываем от нескольких сотен до нескольких тысяч, в зависимости от аппетитов и возможностей нашего заказчика.
А можем вообще обрубить поток посетителей заказанного нам конкурента и перенаправить всю эту массу лидов на другой сайт. Но это уже не совсем законно, конечно.
И как бы мы не предупреждали заказчика о том, что ему нужно усилить отдел продаж и производство или поставки, наполнить склады, все равно мы делаем ставки, в какой момент раздастся его звонок с просьбой приостановить продвижение. Потому что у него наступил производственный или какой-нибудь там еще коллапс.
И во главе всей этой шедевральной истории находится её создатель и единоличный собственник. Она же – мой непосредственный руководитель – Манна. Марина Петровна Прокопчук.
В общем, на работе мы веселимся, как можем. Работаем, курим, пьем кофе – много, спим – мало.
В команде у Манны нас двадцать человек: маркетологи, SMM-щики, таргетологи, контентщики, многофункциональные разработчики, которых мы называем хакерами, дизайнеры и проектные менеджеры. Я отношусь к последним. Хотя по образованию и, частично, специфике работы я маркетолог.
Иногда я готовлю презентации для потенциальных заказчиков. Но чаще, мне отдают клиента уже после подписания контракта и я, вместе с моей рабочей группой, довожу до ума, шлифую и реализую под него отданный мне проект.
У меня самые высокие показатели в команде. Но это почти не отражается на моей зарплате. Поэтому, я иногда позволяю себе хамить и капризничать. Думаю, я делаю это, чтобы продемонстрировать всем, что я достойна чуть большего внимания и поблажек, чем остальные. Это глупо, я понимаю, но ничего не могу с собой поделать.
Иногда к нам приходят гениальные мальчики, у которых нет денег, но есть идеи. Не чета тому парнишке с гладкой грудью, над которым я посмеялась.
Чаще всего, они всё равно предлагают какой-нибудь бред, риск или не наш профиль. Но бывают идеи, за которые стоит взяться. Отшлифовать их, довести до ума и словить на них хайп.
Большая часть нашей команды – вроде работают, но они на своей волне и особо не парятся. И есть костяк с огромной внутренней мотивацией и самоорганизацией, непонятно откуда взявшейся в наше время. Те, на ком всё держится.
Недавно Манна создала новый отдел из таких вот приверженных делу ребят, по работе со стартапами, в который вхожу и я, как эксперт. За небольшой бонус с прибыли, который, тем не менее, иногда выстреливает приличными суммами, я получила очередной геморрой и еще более высокий статус в нашей компании.
Недавно я сделала одно открытие. Точнее, сама жизнь подтолкнула меня к нему. Суть его в следующем:
Когда я приезжаю на дачу к отцу и кручу педали велосипеда, есть особый кайф в том, как узнавая местность всё лучше и лучше, я начинаю ориентироваться в ней, будто рыба в воде.
Я знаю, как можно срезать путь до магазина или, наоборот, немного его увеличив, полюбоваться вечерним закатом на краю деревни, или понаблюдать за покрякивающими утками в русле узкой извилистой реки. Как проехать по песчаному берегу, не увязнув в песке, или проскочить через овраг у дороги.
Сначала я открывала для себя эти возможности, исследовала местность, разик даже свалилась в топкую грязь канавы. Но теперь это истинный кайф: крутить педали и, уходя на вираж, знать каждую кочку.
И я заметила в этом одну закономерность. В работе происходит то же самое. Сначала ты её изучаешь, ступаешь нетвердо вправо-влево, пару раз оступаешься. Потом у тебя что-то начинает получаться. И вот ты, спустя некоторое время, уже искусно делаешь разные трюки, о которых в начале пути и думать боялась. И кайфуешь. От себя и от результата.
Также и в спорте. Ты приходишь в тренажёрку в первый раз весь рыхлый и мягкий, не способный подтянуться ни разу и даже представить себе не можешь какие трюки ты будешь выполнять спустя полгода – год, какой выносливостью ты будешь обладать и как изменится твоё тело и даже твоё ко всему этому отношение. Получается, что этот закон – он одинаково действует в любых ситуациях?
Значит, можно ничего не бояться. Быть гениальным вовсе не обязательно. Ты можешь стать лучшим в любом деле и ловить кайф от того, как ловко у тебя всё получается. Нужно просто не струсить и не свернуть в начале и закон, начав действовать, приведет тебя к нужному результату.
Ты можешь научиться шить или вышивать крестиком, встать на лыжи или на доску, построить дом, поменять работу, открыть своё дело, уехать жить в другую страну в конце концов. Закон будет действовать всегда, если только ты сам не остановишься и не сдашься.
Вы замечали, что увлеченным людям всегда есть на что жить? Вы можете сколько угодно просчитывать их бизнес-идеи и качать отрицательно головой. А они просто берут и делают, ничего не просчитывая и даже не понимая по большому счёту, что это бизнес, и у них всё получается, потому что они достаточно увлечены, чтобы закон действовал. И он настолько действует, что нуждается в своём собственном названии. Например, "Закон необратимости успеха".
И вдруг, мне пришло в голову, странно, что только сейчас: если он действует всегда, значит, когда речь заходит об отношениях между двумя любящими друг друга людьми, он тоже должен работать? Может, мы сами всё портим, когда обесцениваем то, что имеем, когда принимаем любящего нас человека как данность? Когда перестаем быть увлеченными потерявшими остроту первых свиданий отношениями. Когда вместо того, чтобы совершенствовать себя и свой навык, совершая первые ошибки и обжигая друг друга словами и поступками, мы вдруг решаем, что у нас ничего не получится? Что мы просто не подходим друг другу? Или, когда мы просто друг друга боимся и ничего не делаем, чтобы это изменить…
Упав в овраг, мы не говорим себе: "Больше никогда не приеду в эту деревню". Научившись пробегать полумарафонскую дистанцию, мы кайфуем от результата, преодолевая себя, раз за разом, а не говорим: «Это тяжело, скучно и мне никогда в два раза больше не пробежать, поэтому я сдаюсь». Нет, кто-то, конечно, сдаётся и не бежит дальше. Но я сейчас не о них. Я о тех, кто побежал дальше и победил, потому что «Закон необратимости успеха» действует.
Странно, конечно, когда речь идет об отношениях между двумя людьми, об их попытках быть счастливыми, об их страхах, несовершенстве и прочих неизвестных, подводить всё это под какой-то закон. Но мне вдруг захотелось, чтобы это было именно так. Ведь он действует, этот закон, чёрт его дери! Всегда действует.