Лена Фликей
Я знаю, ты вернешься
Глава шестая
Мы вернулись в хижину около двенадцати, я была под огромным впечатлением от вечера и ещё час не могла уснуть, слушая шум вентилятора и вспоминая все невероятные события прошедшего дня. Алекс тихо сопел рядом. Он никогда не страдал бессонницей и засыпал, стоило ему только коснуться головой подушки – я даже завидовала.
Я постоянно возвращалась мыслями к словам Олега, и это не давало мне покоя. Олег был странным, чудаковатым и порой говорил, не думая, но то, что он сказал об Алексе, зацепило меня. Значу ли я для Алекса столько же, сколько он для меня? Я не могла ответить. Я снова дотронулась до кулона на шее, подумав: нужно ли мне вообще задавать себе эти вопросы? Ведь Алекс тут, рядом. Почему я не могу наслаждаться этим?
Я заснула, и всю ночь мне снились многолюдные площади, наполненные циркачами и уличными музыкантами. А утром пришли месячные с дикой, невероятной болью внизу живота. Я не смогла встать с кровати – лежала, согнувшись пополам, на боку и ощущала, как что-то внутри меня словно сжимается, а потом резко обрывается. Алекс предлагал отвезти меня в больницу, но я отказалась и попросила на несколько часов оставить меня в покое.
– Вот в такие минуты я страшно жалею, что у меня нет Дара лекаря, – Алекс погладил меня по голове. Он выглядел встревоженным, а мне было стыдно, что он видит меня такой.
– Да, Клаус и его обезболивание сейчас пригодилось бы, – очередной спазм заставил меня застонать.
– Давай я схожу в аптеку и куплю тебе таблетки? Зачем так страдать.
– Нет, не надо. Клаус говорил, что они вредные. Это ненадолго, пара часов, и всё… О Боже, – я снова ощутила спазм. – Блин, уйди, не смотри на меня так.
– Как? – он всё ещё сидел на краешке кровати и уходить не спешил.
– Так осуждающе. Я же не виновата.
– Глупости! Что за нелепость!? Я хочу тебе помочь, но не знаю как. С тобой всё время так: я никогда не могу предугадать, что тебе будет плохо, а потом не понимаю, как тебе помочь.
– Вот, видишь, дело во мне, – боль начала усиливаться, и меня затрясло.
– Ты невыносимая, – он выбрался из-под москитной сетки. – Хочешь, я принесу тебе фрукты или что-то ещё?
– Да, я хочу ананас. Только не сок, а целый. Сходи на рынок в Арамболь или съезди, – я, наконец, нашла повод отправить его куда-нибудь, пока не приду в себя. – А ещё лучше сходи к Шмидтам и возьми их с собой.
Я прикрыла глаза и слышала, как он ходит по домику.
– Зачем мне Шмидты? – спросил он над ухом.
– С ними будет веселей, – я открыла глаза и увидела его лицо прямо над собой. – А ещё мне нужна пачка тампонов. И не надо на меня так смотреть.
– Без проблем, куплю, – сказал Алекс, но по лицу я поняла, что он не в восторге от моей просьбы.
– Если возьмёшь с собой Шмидтов… – я замолчала, пережидая спазм. Алекс смотрел на меня с сочувствием. – …То можно попросить Аннет их купить. Она лучше в этом разбирается. Мне нужны без аппликатора.
– Хорошо, я зайду к Шмидтам и с ними дойду до Арамболя. Точно готова остаться тут одна? Ты выглядишь ужасно.
– Спасибо, я знаю, – я закрыла глаза. – Уйди уже! Когда вернёшься, я буду выглядеть намного лучше. Только не возвращайся раньше обеда.
– Как знаешь, – сказал он, и через несколько секунд я услышала, как хлопнула входная дверь.
Я выдохнула с облегчением: теперь я хотя бы могла не думать о том, как выгляжу со стороны, и сконцентрироваться на боли и попробовать её унять. Как глупо, я, обладая Даром видеть прошлое людей, лишь прикоснувшись к ним, жить бесконечно долго, оставаясь молодой и прекрасной, не могу справиться с такой ерундой, как боль внизу живота. Но, по иронии, это было именно так. Ощутив новый спазм я, уже не сдерживаясь, громко застонала. Через сорок минут ада я, наконец, смогла уснуть, а когда проснулась, солнце стояло уже высоко. Алекс ещё не вернулся. Боль почти прошла, и я смогла встать, сходить в душ и, накинув на себя длинную тунику, выйти во двор.
На улице стояло безветрие, воздух, раскалённый солнцем, казался плотным и вязким. Тёмно-зелёные растрёпанные верхушки кокосовых пальм, не шевелились, словно были нарисованы на фоне линялого голубого неба. Я взяла книгу, легла на шезлонг во дворе и несколько часов читала, погрузившись в мир грёз. Устав от чтения, я вернулась в домик, посмотрела на часы на телефоне – была половина третьего. Я ощутила лёгкое беспокойство. Если Алекс пошёл пешком в Арамболь, то он уже давно должен был вернуться, ведь самым неспешным шагом до соседнего посёлка идти час. Он ушёл в восемь утра, и значит, его не было уже пять с половиной часов.
«Он разбился на мотоцикле», – подумала я, и по спине пробежали мурашки. Я вышла на улицу и, обойдя домик, заглянула на стоянку. Мотоцикл стоял на месте, значит, Алекс ушёл пешком. Тревога начала нарастать, и я не находила себе места. Я прошлась по двору, зашла в домик, посидела на кровати, потом снова взяла телефон, посмотрела на часы. Прошло пятнадцать минут. По полу пробежал большой чёрный муравей, и я со злобой раздавила его ногой, хотя муравей был ни в чём не виноват.
– Ты ведь сама его прогнала, – сказала я вслух, обращаясь к пустоте.
Фантазия подсказывала самые невероятные версии того, что могло с ним случиться, причём каждая последующая была хуже предыдущей. «Он утонул в море», – думала я. Но тут же отметала эту мысль. Алекс плавал лучше меня и вряд ли мог бы утонуть. «Значит, его сбила машина», – подкидывал новую идею любезный внутренний голос. Я начала впадать в панику, бродя по домику от одной стены к другой, бесцельно перекладывая вещи и запуская руки в волосы. «Но он же не один. Если бы что-то случилось, Шмидты точно бы тебе сказали», – подбодрила я себя и тут же воскликнула вслух:
– Шмидты! Я должна пойти к ним!
Я впопыхах нашла шорты, надела их под тунику, нацепила сандалии и прямо так, без шляпы и не намазав лицо кремом от солнца, побежала к Шмидтам, даже забыв закрыть дверь на ключ. Пока я торопливо шла, перепрыгивая оставленные приливом лужицы на песке, молилась, чтобы Алекс был жив. Я настолько накрутила себя, что с трудом сдерживала слёзы. Наконец я увидела скопление светлых бунгало йога-отеля, сверкающих окнами на солнце, и ещё прибавила шагу, хотя и так почти бежала. Жара стояла нестерпимая, и спина покрылась холодным липким потом, а голову сильно пекло. Я не успела заплести волосы, так и бежала растрёпанная, но мне было всё равно. Напряжение внутри нарастало, и единственное, что удерживало меня от истерики – это надежда, что я найду Алекса у Шмидтов или узнаю, где он.
Я увидела их ещё издалека. Все трое сидели на террасе, расслаблено пили что-то из высоких стеклянных стаканов и смеялись. Я остановилась и выдохнула. Первым чувством стало облегчение, словно с плеч упала тяжёлая ноша. Но почти сразу же за ним пришла ярость. Пока я сходила с ума в хижине одна, Алекс прохлаждался и веселился в компании этих развратников и не вспоминал обо мне. В таком состоянии мне не стоило идти к ним. Нужно было остыть, взять себя в руки, но я никогда не отличалась благоразумием. Я решительно направилась к бунгало, со всей силы втаптывая следы в песок.
Алекс увидел меня и приветливо улыбнулся, но, заметив моё лицо, нахмурился.
– С тобой всё хорошо? – спросил он по-немецки.
Возможно, если бы он спросил по-русски, я бы так не вскипела. Но то, что он даже не захотел перейти на мой родной язык, зная, что немецкий даётся мне с трудом, вывело меня окончательно. Я язвительно сказала на русском:
– Если бы тебя и правда волновало, всё ли у меня хорошо, ты, наверное, давно бы вернулся и проверил. Но ты больше пяти часов весело проводишь время в крутом отеле. А я одна умираю в этой убогой хижине с крышей из долбанной пальмы, в жаре и без кондиционера.
Я видела, как смутились Аннет и Руперт. Они, конечно, не могли понять смысла моих слов, но тон, с которым я их произносила, и моё лицо говорили о многом.
– А что случилось? – он перешёл на русский, его взгляд стал совсем холодным, а в голосе появились знакомые металлические нотки, но мне уже было всё равно.
– Да, собственно, ничего, ведь нас с тобой ничего не связывает. С чего это я решила, что тебя должна волновать моя судьба? Сдохну, и ладно, тебе же проще – появится возможность спать с кем и где угодно!
– Прекрати истерику, мне стыдно за тебя, – он оставался в кресле, но в позе появилась напряжённость.
– Стыдно, ты знаешь это слово? – я усмехнулась, – А мне казалось, стыд – это вообще не про тебя. Ты же за тотальную свободу. Правильно! Бросим нормы морали в топку. Верность?! А что это?!
– Лиза, – он поднялся и смотрел на меня с холодной злобой. Я видела, как расширяются его ноздри и как пульсирует вена на шее.
– Я проснулась одна, не знала, где ты, и думала, что ты умер, – тут я не выдержала и заплакала, а потом сдернула с шеи кулон-змею и швырнула ему в лицо. – Будь ты проклят, бесчувственный, холодный… – я хотела сказать «убийца», но вовремя сдержалась.
Слёзы заволокли глаза, и я не могла видеть реакции Алекса, да, в общем-то, и не хотела. Я повернулась и побежала прочь, не оглядываясь и не думая о том, куда бегу.
Глава седьмая
Очнулась я уже на полпути к Арамболю. Я остановилась и вытерла слёзы. Проходившие по пляжу люди смотрели на меня с удивлением, и мне стало стыдно. Я и правда впала в истерику, причём сейчас понимала, что на пустом месте. Я сама прогнала Алекса и отправила его к Шмидтам, так что он ни в чём не был виноват. Но сейчас я уже не знала, как мне вернуть слова назад и как мне самой вернуться туда, где я только что устроила этот позорный скандал. Я села прямо на песок и обхватила голову руками. Макушка была горячая, и меня немного подташнивало: то ли от голода и нервного истощения, то ли у меня случился тепловой удар. Я зашла по колено в море и, набрав несколько пригоршней воды, вылила их на голову. Стало немного лучше.
– Ты чего тут делаешь? – я услышала знакомый голос позади.
– Олег, привет, – я обернулась.
Олег был в длинных купальных шортах ярко-салатового цвета до колен и моей красной бандане. Он внимательно оглядел меня с ног до головы и сказал:
– Поругались с парнем?
– С чего ты взял?..
– Не надо быть психологом, чтобы это понять. У тебя взлохмаченный вид, красные глаза и ты грустная. Я вчера тебе наговорил всякой ерунды о нём, так что ты наверняка начала сомневаться, – он зашёл в воду и встал рядом. – Никогда, слышишь, никогда не слушай того, что я болтаю под кайфом. Я могу нести всякую чушь, сам не понимая этого.
– Ты был под кайфом?
– А ты не видела, что ли? Блин, ты же, наверное, никогда не употребляла ничего крепче рома. Вот я болван, – он хлопнул себя по лбу, – в общем, извини! Это я во всём виноват. Давай угощу тебя чем-нибудь, чтобы загладить вину? Ведь вы же не расстались? – он с испугом посмотрел на меня, и я впервые заметила, что глаза у него такого же цвета, как небо над нами.
– Нет… Наверное. Я не знаю, что он теперь обо мне думает. Я наорала на него при Шмидтах.
– Хреново, – он поцокал языком. – Для мужиков это обидно, ведь все мужчины считают себя по умолчанию главными.
– И ты?
– Я не в счёт, я моральный урод и наркоман. По мне никогда ни о ком не суди.
– Зачем ты так о себе говоришь? Ты не такой, – мне стало жаль Олега: он выглядел таким несчастным, с тёмными мешками под глазами, бледным и измученным, несмотря на загар.
– Жаль, мой отец уже помер. Сказала бы ты это ему. Он уверял, что ни одна женщина на свете не скажет обо мне доброго слова.
– Мне жаль, что у тебя был такой отец. Прости, что напомнила о нём.
– Ладно, чего мы как на приёме у психолога? Помер, закопали и забыли. Пошли, соком угощу, – он вышел из воды и двинулся по берегу прочь от Арамболя.
– А куда ты идёшь? Арамболь же в другую сторону.
– В Арамболе сок лучше не покупать: мне вчера сказали, что там в кафе плохо моют стаканы и можно отравиться. Пойдём туда, где вы завтракали. Там чисто и много немцев, а немцы – это гарантия качества, –он пошёл дальше, и я направилась за ним.
Ману, увидев меня, приветливо помахал рукой и бросил удивлённый взгляд на Олега, но деликатно отвёл глаза и пошёл за меню.
– Ты обедала? – спросил Олег, располагаясь на подушках и пытаясь неуклюже вместить длинные полные ноги под низкий столик.
– Даже не завтракала, – ответила я и ощутила, что страшно голодна.
Он коротко взглянул на меня, покачал головой и, выдохнув, сказал:
– Неужели так серьёзно поругались? Ты с утра, что ли, по пляжу ходишь?
– Нет, всего минут тридцать, – Ману подложил на стол меню и тихо ушёл. – Он прохлаждался на террасе в отеле со Шмидтами, пока я была дома одна и волновалась, что с ним что-то случилось. Вот я и разозлилась.
– Ты же говорила, что без отца росла, да?
– Да, а при чём тут это? – я открыла меню и тут поняла, что у меня нет с собой кошелька – я выскочила из дома, не взяв ничего.
– Когда у тебя только один родитель, ты боишься, что он умрёт, а ты останешься совсем одна, и потому случаются вот такие вещи. Стоит кому-то не позвонить или задержаться на полчаса, и ты уже выдумываешь всякое. В голову лезут страшные картины его трагической смерти. Ничего вроде бы и не произошло ещё, а ты в панике и не можешь это контролировать. Мама твоя на работе допоздна задерживалась, да? А ты дома ждала её и боялась до ужаса, что она не придёт?
– Слушай, тебе надо идти в психологи. У тебя дар, ты всё знаешь обо мне, хотя я тебе не говорила, – я улыбнулась.
– Да какой из меня психолог? – он улыбнулся в ответ, – У меня матери не было, потому понимаю, что говорю. Мне бы самому психолог не помешал: я вот каждый раз обещаю себе, что брошу наркотики, держусь неделю, а потом опять срываюсь.
– Может, тебе лечь в клинику?
– Не помогает, я пару раз проходил курс в дорогих клиниках, пока жил в Москве. Но стоит вернуться в мир, как снова начинаю. Ненавижу себя за это, слабака, – он подозвал Ману и сделал заказ. – А ты что будешь?
– У меня нет с собой кошелька, так что ничего, я пожала плечами и отвела взгляд.
– Брось, я заплачу. Бери, что хочешь, – Олег легонько потрепал меня по плечу. – И не думай даже смущаться, мы же друзья.
Я улыбнулась ему с искренней благодарностью, заказала рис с овощами и воду. Ману хотел уже уходить, когда Олег попросил принести бутылку рома.
– Не рановато для рома? – спросила я, когда Ману отошёл.
– Так почти четыре. К тому же меня ломает. Нужно как-то прийти в себя. Слушай, от меня не воняет?
Я принюхалась и отрицательно покачала головой.
– Ну, хорошо, а то у меня такое ощущение, что я прямо пропах этой дурью. Вы же вчера ушли, и я пошёл с какой-то компанией к баньяну.
– Куда?
– Тоже, что ли, не слышала? Есть тут такое дерево, баньян. Там вроде как гуру живёт, на самом деле сборище фриков. Но зато там всегда можно найти дурь, ну, я и нашёл. Потом не помню как, но очутился в номере у какого-то парня – кажется, он даже не был геем, но мы переспали. Ужас, – он потёр шею.
– Ты не пробовал завести постоянного партнёра? Мне кажется, такие случайные связи до добра не доведут.
– Знаю, не дурак. Но мне почти сорок, и я не похож на Джони Деппа, как ты видишь. Так что, спасибо, что хоть так получается потрахаться.
– Ты себя недооцениваешь, Олег. Ты нормальный, зачем постоянно себя оскорблять?
– А, брось, – он махнул рукой и стал смотреть на море.
Ману принёс заказ, и Олег сразу же залпом выпил одну стопку рома, потом запил соком и принялся есть.
– Угощайся, – он указал на ром. – Моя вина, что ты с парнем поругалась, так что я тебе теперь должен.
– Нет, спасибо. Я не буду. Ничего ты мне не должен, – я выпила стакан воды и принялась за еду.
– Так хочется быть хорошим парнем, – он налил ещё стопку и выпил, – слышала о законе кармы?
– Да, слышала.
– Так вот, я боюсь, что скоро меня настигнет кара, – он усмехнулся.
– За что? Ты разве делаешь что-то плохое? – я удивлённо посмотрела на него.
– Мне кажется, я насквозь плохой: пью, употребляю, веду разгульный образ жизни, а раньше так вообще был карьеристом и настоящей сволочью.
– Опять ты себя оскорбляешь, зачем?
– Да потому что так и есть. Меня отец как учил? Ты должен всегда добиваться цели. Неважно как – победителей не судят. Ну, я и добивался. Шёл по головам, людей подставлял. Зато за пару лет стал старшим в отделе. У нас девочка была, мать-одиночка, так я её из-за меня уволили. А мне пофиг. Скажешь, я не сволочь?
– Не знаю, может, она плохой специалист была. Или, может, её уволили, и она нашла место лучше. Ты же не знаешь. Тут как посмотреть. А почему ты уволился?
– Проснулся я как-то утром с похмелья, посмотрел в зеркало и понял, что всю жизнь добивался не своих целей. Я, когда институт закончил, хотел стать моряком, а отец сказал: не смей, ты должен стать человеком. Он сам был военный и всю жизнь получал гроши. Вот я и пошёл в коммерческую фирму, хотя люто это всё ненавидел. И начальство, и коллег, и клиентов. Каждый вечер после работы напивался в слюни, только чтобы забыться. А потом и на наркотики подсел. С ними было проще. Я смог ходить в офис под кайфом – если сильно не обдолбаться, так никто и не замечал. Хреново, когда родители не учат тебя главному: ты должен только одно – быть счастливым.
– Мне мать тоже говорила, что я должна стать человеком. Что я должна пойти учиться на экономиста. Не хотела отпускать к отцу, но я бы всё равно уехала.
– И как, он оказался нормальный?
– Более чем. Я его уважаю и хочу хоть чуточку быть на него похожей. Но ты бы, наверное, сказал, что он не лучший отец на свете.
– Почему? – он удивлённо смотрел на меня.
– Ну, как ты там вчера сказал: не путать заботу с тотальным контролем. Герман любит контроль во всём. Зато он как раз считает, что мы должны заниматься только тем, к чему у нас есть предрасположенность.
– Мой тоже любил контроль, и ещё любил взять ремень и учить меня уму-разуму, – он замолк и отвернулся. – Хорошо, что помер, сука. Твой не такой?
– Нет, что ты!
По сути, я не знала, так ли это на самом деле. Я лишь слышала, что Герман суров с детьми, но что это значит, не понимала. Алекс мне ничего не рассказывал. Мы помолчали.
– Извини, Олег, мне надо идти.
– Уже? – Он печально улыбнулся. – Придёшь вечером?
– Куда? – не поняла я.
– На пляж в Арамболь, посмотреть закат. А потом можем сходить в одно славное местечко. Там будет выступать моя подруга, у неё ангельский голос.
– Не знаю, смотря как пройдёт моё примирение с Алексом. Но надеюсь, что всё получится, – я поднялась и улыбнулась ему.
– Иди, удачи тебе. И не унижайся сильно – ты чересчур хороша, чтобы так делать, – он махнул мне рукой, я сбежала по ступеням и направилась к нашему домику в надежде застать Алекса там.
Алекс ждал меня внутри, сидел на стуле неподалёку от окна и что-то смотрел в телефоне. Когда я вошла и замерла на пороге, он поднял на меня глаза, но ничего не сказал и снова уткнулся в телефон. Я не знала, что мне делать. Я думала, он будет ругаться, а я попрошу у него прощения, и мы помиримся, но это холодное равнодушие и молчание обескуражило меня. Я забыла, каким он может быть чужим, отстранённым и чёрствым. Я так и стояла в дверях, боясь сделать шаг. Алекс отложил телефон, посмотрел на меня долгим взглядом и холодно спросил:
– Что это было у Шмидтов?
– Прости, – я потупила глаза, забыв о советах Олега.
– Лиза, давай сразу определимся, чтобы больше не было таких вот вещей, которые я даже не знаю, как и назвать. Мы спим вместе, но я по-прежнему твой наставник, и ты должна уважать меня. Недопустимо разговаривать со мной в подобном тоне. Тем более обвинять на глазах у посторонних. Тебе невероятно повезло, что я не Герман. Посмей ты так разговаривать с ним, точно отправилась бы к маме первым же самолётом.
– Прости, – повторила я, так и не поднимая глаз. По щекам градом потекли слёзы.
– О, мой Бог, ты опять плачешь. Да что у тебя случилось-то? – он встал и, подойдя ко мне, обнял. – Прекрати плакать, успокойся и расскажи, что случилось. Почему ты прибежала и стала на меня кричать?
Я обняла его и прижалась всем телом. Я так боялась, что он больше никогда не захочет меня обнимать…
– Я испугалась, что ты умер, – всхлипнула я, и уткнулась лицом в его горячую шею.
– Какая же ты глупая, – он отстранил меня, обтёр ладонью шею и с улыбкой добавил: – И мокрая. Иди умойся. Это невозможно, ты у меня такая плакса. Почему я должен был умереть?
Я пошла в ванную, побрызгала на лицо холодной водой, высморкалась и вернулась в комнату. Алекс сел на кровать, отодвинув москитную сетку.
– Я не знаю. Я была уверена, что ты вернёшься через пару часов. Но прошло пять, и я стала паниковать. Боялась, что ты разбился на мотоцикле или утонул, – я уже не плакала, но всё ещё ощущала колючий ком, стоящий в горле.
– Это ужасно, – он покачал головой. – Иди ко мне и сядь рядом.
Я послушалась и присела на краешек кровати, соприкоснувшись с ним бедром. Он обнял меня рукой за плечо и притянул к себе.
– О чём я тебе говорил вчера на пляже, помнишь?
– Что ты меня любишь, – тихо сказала я.
– Нет, до этого. Что если ты потеряешься, тебе только нужно позвать меня мысленно, и я приду. Ты это помнишь?
– Да, – кивнула я.
– И почему ты не позвала? Я был уверен, что ты спишь. Не хотел тебя тревожить и сидел со Шмидтами. Ты меня сама туда отправила. Чего было паниковать? Видимо, месячные плохо влияют на твои мыслительные способности.
– Прости, – я снова заревела.
– Ну, всё-всё, что ты опять, – он поцеловал меня в макушку. – Я же не ругаю тебя. Я хочу, чтобы ты запомнила: если тебе страшно или что-то пошло не так, а меня нет рядом, тебе надо лишь позвать. Для чего мы всё время занимаемся йогой, развиваем твой Дар? Чтобы ты впадала в панику, как самая обычная девчонка, каждый раз, как не можешь меня найти? Ты не обычная, у тебя есть Дар, и ты можешь им пользоваться. И да, а почему ты мне не позвонила?
– У меня нет твоего телефона, – сказала я и шмыгнула носом.
– Что? – он отстранился и посмотрел на меня с изумлением. – Как такое может быть?
– Ну, так, – я жалко улыбнулась. – Ты же всё время рядом, вот я тебе никогда и не звонила.
Он взял телефон и, пролистав записную книжку, нашёл мой номер – я была записана у него просто как «Лиза». Нажав на кнопку вызова, он дождался, пока мой мобильник завибрировал, и сбросил звонок.
– Запиши, чудо моё, – он небрежно бросил телефон на кровать. – Как твоё самочувствие?
– Уже всё хорошо, – мне хотелось расцеловать его в обе щеки. Какой же я была глупой, что сомневалась в его любви!
– Я купил тебе, что ты просила, – он поднялся и взял с тумбочки небольшой прозрачный пакет. В нём я увидела ананас и пачку тампонов, а на дне пакета лежал тот самый кулон в форме змеи, опирающейся на свёрнутый хвост.
