Лайза Фокс
Измена. Видимость семьи
Только бы с ней всё было хорошо!
Егор позвал моего сопровождающего и отправил нас в переговорную. Потом я пересказывала всё, что знала под видеозапись. Описывала последовательность действий в обратном направлении. Пересказывала свой диалог с похитителями. Отдала листочки с цифрами долга.
Люди приходили и уходили. Я словно оцепенела. Делала, что скажут. Переоделась в одежду из ближайшего масс маркета с бирками. Потом у меня брали мазки из ссадин на коленях и локтях. Принесли ноутбук и просили показать на мутных видео кадрах, снятых с другой стороны улицы, тех, кто держал Вероничку в заложниках.
Это было практически невозможно, но я справилась! Гоблина выдали выдающиеся габариты. А главного, который назвал Вероничку козявкой и назначил сумму долга, по одежде. Остальные, попадавшие в объектив камеры, были одеты, как работяги в футболки и джинсы, а он единственный был в приличном.
Всё это время со мной был мужчина, который сопровождал меня от самого входа. По тому, как к нему обращались, Пётр Петрович не был рядовым охранником. Он то и дело отдавал распоряжения, контролировал входящих и… меня! В какой-то момент он, поднял глаза от бесконечно дзинькающего смсками телефона, сказал, – ваши слова подтверждаются.
Я чуть не подпрыгнула до потолка. Вскочила на ноги и уперев руки в стол почти заорала на Петра Петровича.
– Вы что, мне не верили? Вы всё это время проверяли правдивость моих слов? Вы не занимались Вероничкой?
Он ничего не ответил. Посмотрел так, что у меня разом закончился весь запал. Я плюхнулась обратно в кресло и извинилась.
– Ничего страшного. Ваша реакция естественна, – сказал он. Но по удовлетворённому кивку я поняла, что извинения спасли ситуацию. – Мы делаем всё, что в наших силах, чтобы помочь вам. И вашей дочери.
Он не обвинял. Но сказал так, что я съёжилась от его ясного представления, кто я такая. И от кого у меня, а не у нас с Егором, дочка.
Я съёжилась и обхватила руками плечи. Он вышел без предупреждения, получив очередную смс. И я осталась одна.
Минуты тянулись, как часы. Я не впадала в отчаянье, я была в нём каждую секунду! Вдох – где сейчас Вероника? Выыыыыыыыдох – только бы с ней всё было в порядке! И так по кругу. Никаких новостей. Никаких посетителей.
В суперсовременном офисе со светлой дизайнерской мебелью я чувствовала себя, как в тёмной одиночной камере смертника. Моя дочь была в руках бандитов. Ей угрожала опасность, и только это имело значение.
Странно, но я не вспоминала про заказы и назначенную на сегодняшний день презентацию. Только про дочь. Про дочь и маму. И всё. Совсем всё. И каждая минута, проведённая без них, превращала меня в кусок льда.
Когда в моём сердце почти не осталось надежды, в переговорную вошёл Егор. Отстранённый и властный. Он не собирался договариваться. Только диктовать.
– Нину Викторовну вместе с девочкой везут сюда. С ними пока всё в порядке.
Я вскинулась, не понимая, что может произойти, а Егор продолжил, – девочка ничего не поняла. Она была с бабушкой и не сильно испугалась. Нина Викторовна очень грамотно себя вела.
– Слава Богу!
Егор дёрнул головой и продолжил.
– Теперь тебе надо повести себя так же грамотно. Без эмоций, чтобы не испугать девочку. Делай вид, что всё нормально. Простое недоразумение. Ты меня поняла? Поплачешь потом.
Из груди вырвался рваный вздох.
– Спокойно, Даша. Я делаю свою работу, а ты свою. Тебе пора вернуться в качестве моей жены. Вот прямо сейчас и начнём.
– Но…
– Прямо сейчас! Ты говоришь Нине Викторовне, что мы помирились. Будем жить вместе. Девочке сообщаешь, что я её отец. Отсюда без прелюдий едем сразу домой. Живём вместе, притираемся. Учимся изображать семью.
– Но ведь мне надо забрать вещи, документы, позвонить Игорю, поставщикам.
– А вот с этого момента очень внимательно, Даша! – оборвал меня Егор. – Больше никакого Игоря! Ни по какому поводу! Никогда. Никаких встреч, звонков, свиданий. У тебя в телефоне будет только телефон Нины Викторовны.
– Но мне надо решить вопросы с поставщиками и заказчиками!
– Вопросы бизнеса я беру на себя. Уже взял. Ими уже занимаются. Неужели ты думаешь, что до 4 вечера они бы ждали?
Я ахнула! Уже так поздно?
– Даша, часть вещей Нина Викторовна уложила с собой. Всё, что понадобится кроме этого, заберём или купим позже. Но! Если только ты будешь вести себя, как надо! – припечатал Егор.
У меня по спине прокатилась ледяная волна. Таким циничным и опасным я Морозова никогда не видела. Когда он стал таким? И надо ли было довериться именно ему?
Мне стало страшно. Он смотрел на меня, а я не могла отвести взгляда от его махровых глаз. Теперь они не согревали, как когда-то, а заманивали в ловушку. Расчётливо и бездушно. Накалывали меня на булавку как насекомое.
Но впасть в отчаянье я не успела. Дверь распахнулась и в комнату кудрявым вихрем ворвалась Вероничка.
Я вас забираю!
Пока дочка оббегала стол, я ловила признаки её настроения. Расстроена? Обижена? Испугана? В ужасе? Но видела только подрагивание кудряшек и колыхание жёлтенького платьица в рюшечках, делающего её похожей на цыплёнка.
А когда Вероничка повернулась лицом, у меня с души упала глыба переживаний. Она улыбалась! Без синяков и ссадин, здоровенькая и даже радостная! Я подхватила её на руки и стиснула в объятиях так, что дочка пискнула.
– Остоёзьно зе!
И я разрыдалась без единого звука, чтобы не испугать Вероничку. Ослабила хватку, дав ей немного пространства, а сама роняла крупные, как дождинки слёзы на её голову. Жива! Здорова! Со мной!
Мысли метались, как сумасшедшие зайцы. Прошлое, будущее, настоящее, всё смешалось в моей голове в единый клубок. Я дышала с таким упоением, словно с моего горла сорвали удавку и воздух сам ворвался в лёгкие. Даже голова закружилась от счастья.
Она стала смыслом моей жизни. Самым дорогим человеком. Дочка заставляла меня вставать с кровати в минуты отчаянья и возвращаться домой, когда я уходила с головой в работу. Её слёзы рушили мой мир, а улыбка возвращала к жизни в минуты неудач. И я готова была ради неё на всё!
– Мамотька, мамотька! Смотьли, сьто у меня! Кьюбнитька! – верещала дочка, протягивая сложенную из бумаги фигурку.
– Клубничка?
– Кьюбнитька! Кьюбнитька!
Дочь сжимала в дладошках объёмную фигурку. Октаэдр. Словно две пирамидки сложенные основаниями. Мы складывали такие в детстве, только отгибали углы и получался тюльпан. Но Вероничка не любит цветы. Она любит ягоды. Вернее одну из них.
Такая у нас получилась дочка с Морозовым. Мы и имя ей выбрали ещё до того, как поженились. Егор был уверен, что первая у нас будет дочь. Вероничка-клубничка. Вот она и родилась. И теперь на всех её вещах красные ягодки. Даже на это жёлтое платье пришлось прицепить значок с ягодой.
– Ёвная! Она ёвная!
– Ровная, да, она ровная, – отвечала я утирая слёзы.
Вероничка вертела октаэдр в руках, как драгоценный кристалл. Любовалась, демонстрировала нам его совершенно одинаковые грани. Она умела видеть в геометрических фигурах красоту так же, как Егор. Дочка внешне была похожа на меня, а вот внутренне – точно на Морозова.
Она так же замечала закономерности, умела распутать даже сложные переплетения нарисованных лабиринтов и перепутанные ленточки или шнурки. Любовалась красотой геометрических рисунков. Им даже Кандинский нравился одинаково остро. Егору в разные годы разные его полотна, а Вероника потребовала повесить над кроватью репродукцию «Кругов в круге».
Егор незримо присутствовал в жизни дочки. Мне захотелось порадоваться вместе с ним. Пусть он предал меня, пусть причинил много боли. Но сейчас, в этой стерильной переговорной, мы собрались впервые. Вероничкина семья. Мать и отец. Такие простые и такие сложносоставные люди. Ведь если бы Егор не изменил мне с Аликой, мы могли бы жить счастливо.
Мне захотелось поделиться с Егором теплом и радостью прожитых с его дочерью лет. Её талантами и добротой, красотой и наивностью. С улыбкой я подняла на бывшего глаза и вздрогнула от ненависти, в его взгляде. Лютой, неприкрытой, безжалостной.
А ещё от боли. Такой же невыносимой. Словно мы заставляли Егора страдать одним только своим присутствием. Выкручивали ему руки и сдирали кожу. Складывалось впечатление, что это он согласился на невыносимые условия, чтобы спасти ребёнка, а не я. Словно он сейчас шёл по битым стёклам.
Ему было невыносимо сидеть в этой комнате и смотреть на нас. Я почувствовала, что моя боль и страх за Веронику были сравнимы с его ощущениями. Егору было настолько плохо, что это он, а не я, которой предстояло выкупать жизнь собственного ребёнка, готов прекратить пытку любой ценой.
Ещё секунда, и он бы аннулировал нашу договорённость. У меня похолодели руки от предчувствия беды. Но он не успел ничего сделать. В переговорную вошла мама. Он буквально висела на локте Петра Петровича, а увидев Егора кинулась к нему.
– Боже мой! Как хорошо, что вы помирились с Дашенькой! Егор! Ты нас спас! Страшно подумать, что бы с нами сделали!
Морозов едва успел вскочить на ноги, как мама повисла у него на шее с рыданиями. Она причитала и плакала, плакала и причитала. Егор словно очнулся от своей боли, переключился на мамину. Старался успокоить. Говорил, что всё будет хорошо.
– Нина Викторовна, ничего страшного не произошло. Просто недоразумение. Теперь всё наладится. Надо просто немного отдохнуть.
Мама, моментально перестав плакать отстранилась от Морозова, заглядывая ему в глаза.
– Да! Это правильно! Отличная идея! Поезжайте в Эмираты семьёй!
Егор зажмурился, словно ему в лицо плеснули водой. Мама спохватившись затараторила снова.
– Ой, Егор, это был сюрприз, да? Ты сам хотел сказать Даше, что вы едете в Эмираты? Я не хотела мешать, просто так за вас рада, так рада! Вы помирились, это так здорово! Теперь съедетесь, будете жить семьёй. Да и в Эмиратах, говорят, очень хорошо! Вам это очень, очень нужно!
Именно упоминание ОАЭ вернуло Морозова в действительность. На его лице снова появилось непроницаемая маска бизнесмена, для которого нет ничего невозможного. Он, словно стряхнув с себя тяжесть и боль нашего общения уверенно кивнул головой.
– Вы правы, Нина Викторовна. Надо ехать в Эмираты. Спасибо вам за поддержку. – И уже мне, предупреждая взглядом, чтобы не наделала глупостей. – Даша, поехали домой. Я вас забираю.
Ловушка захлопнулась!
Мама смотрела на Егора влюблёнными глазами. Я пробовала с ней перекинуться хоть парой слов наедине, но она никак не могла отойти от шока. Повторяла как заведённая, как она безумно рада, что мы помирились, какая у нас славная семья. Как нам пойдёт совместный отдых.
А потом мама сказала, что Егор спас их с Вероничкой. И я снова поплыла. Вцепилась в дочку и зарылась лицом в её волосы. Она обвила мою шею ручонками и поджала ноги. И уже через несколько минут уснула! Это была её самая лучшая супер способность – моментально засыпать в любой ситуации.
Мама, стараясь не разбудить внучку, поцеловала меня в щёку. Я подняла умоляющий взгляд на Егора, но он отрицательно качнул головой. Мама без возражений дала Петру Петровичу себя увести. Егор, пояснил шёпотом.
– Нам надо самим привыкнуть жить вместе. Нину Викторовну не надо просвещать в тонкости нашего договора. Её пока поддержат в санатории. Если надо, ты сможешь ездить к ней в гости, но жить вместе не получится.
Всё, что он говорил, было правильным. И мамин отъезд в санаторий, и наше совместное проживание до визита в Эмираты. Но всё это приближало момент безвозвратного подчинения Егору. Это ужасно пугало и наполняло душу беспросветной тоской. Поэтому я хотела делать что угодно, лишь бы не оставаться с ним наедине.
У Морозова на этот счёт было другое мнение. Он помог мне подняться на ноги. Протянул руки к ребёнку, чтобы взять самую дорогую для меня ношу. Но я не отдала. Не доверяла Морозову. Не могла положиться на него в отношении девочки, которую он ненавидел и считал причиной нашего расставания. Поэтому несла дочь сама.
Егор открыл нам двери, помог усесться в машину, а потом занял место рядом с водителем, отдав нам заднее сиденье полностью. Я была рада даже этой небольшой передышке. Задержке перед прыжком в пропасть. Перед возвращением в дом, в котором я застала мужа с любовницей, а теперь, должна была исполнять там все его прихоти.
Даже когда Егор открыл передо мной дверь машины, я медлила. Смотрела на знакомые окна, которые так когда-то любила. На лужайку перед крыльцом, где часто ходила босиком и сидела в кресле с чашкой кофе. Крыльцо, с которого убегала волоча за собой чемодан и чудом не сломала себе ноги в ночь внезапного возвращения из командировки.
Душу наполняли противоречивые чувства. Радость и ностальгия по счастливым годам семейной жизни намертво схлестнулись с болью предательства, свидетелем которого я стала в этих стенах.
Егор протянул руку. Выходить не хотелось, но и остаться в машине навечно я бы не могла. Поэтому позволила себя вывести наружу. Проводить в дом.
Я смотрела на знакомую планировку комнат и не узнавала их. Мебель была переставлена и частично заменена. Развёрнута мягкая мебель. В гостиной заменена обивка диванов. Повешены новые шторы. Убраны ковры и кадки с растениями с пола. На стену повешена репродукция Кандинского.
В столовой деревянный гарнитур с резными стульями заменили на стеклянный стол с хромированными ножками. Исчезли этажерки с книгами. На стене появился огромный экран. Комнаты превратились в какие-то филиалы космических кораблей. Стекло, металл, экраны.
Всё это я заметила проходя к лестнице на второй этаж. Мне стало неприятно, что наш уют был так бездушно разрушен. Дом выглядел как разорённое гнездо.
– Я живу в гостевом крыле. Второй этаж оставляю вам. Можете расположиться в спальне и детской, – прошептал Егор.
Он помог мне подняться по лестнице и распахнул дверь в нашу спальню. Шагнув в комнату, я замерла, хватая ртом воздух. Меня накрыло с головой. Я оказалась не готова ни к тому, что в комнате всё останется таким, каким было во время нашей семейной жизни.
Мне захотелось бежать отсюда не разбирая дороги. Спрятаться от воспоминаний, разрывающих душу. Прекратить пытку прошлым и неизвестным будущим. Вырваться из западни.
Я повернулась к выходу и увидела, как закрывается дверь. Щелчок замка оглушительно оповестил о том, что выхода больше нет. Ловушка захлопнулась.
Папа?
Вероника спала рядом со мной, а я не могла сомкнуть глаз. Скользила глазами по до боли знакомой спальне и не могла успокоиться. Воспоминания вгрызались в меня беспощадными иглами. Эти симметричные кресла мы с Егором нашли на выставке в Милане. Эту люстру заказывали через интернет. А прикроватные тумбочки делали на заказ.
Хуже всего было с кроватью. Я прекрасно помнила как мы её выбирали. Цвет, форма, размер, идеальная обивка изголовья – я могла описать её даже с закрытыми глазами. А ещё, упругость матраса и звуки. Шелеста простыней и наших с Егором голосов. Стонов, милых словечек, комплиментов и просьб. Всего того, что было только между нами. Обнажённых тел и душ.
Или не только? С Аликой он тоже тут был? На нашей кровати? Он также её держал в своих руках? Также осыпал поцелуями и комплиментами? Называл сладкой девочкой и снова и снова доводил до оргазма? Ловил каждый стон и поворот головы?
Мне даже дурно стало от этих мыслей. Я постаралась выскользнуть из ручонок Веронички, чтобы подальше убраться от бывшего семейного ложа. Хотела убежать подальше. Да хоть в коридор выйти, только бы перестать жариться на костре воспоминаний о семейном счастье, которое больше никогда не повториться.
Но дочка, словно почувствовав моё смятение, открыла глаза и притянула меня к себе. Звонко чмокнула в щёчку и потёрлась своим носиком пуговкой о мой нос.
– Пунь, – прошептала она.
– Пунь, – ответила я.
И сердце потеплело. Только бы ей было хорошо. Я ловила настроение дочери, ждала, как она будет отходить от похищения. Боялась слёз. Но она рассматривала всё вокруг, не вспоминая о происшествии.
С удовольствием прошлась вдоль огромного панорамного окна. Провела пальчиками по складкам штор, словно по волнам. Обвела пальчиком геометрические фигурки на прикроватном столике. Потом, словно играя в классики, запрыгала по дощечкам наборного паркета. Неловко оступилась и толкнула дверь в детскую. Когда створка распахнулась мы обе не смогли сдержать возгласа восхищения.
Перед нами открылся настоящий сказочный мир. Перестав предохраняться, мы с Егором начали ремонт в соседних к спальне комнатах. В ближайшей запланировали детскую. Согласовали проект, но увидеть окончательный результат я не успела и теперь вместе с дочкой с восхищением рассматривала похожее на лесную опушку помещение.
Вероничка шлёпала ладошкой по разукрашенной стене и приговаривала, – кьюбнитька! Кьюбнитька! Много кьюбнитькоф!
В её глазах было столько радости! Она обводила пальчиком по контуру разрисованных ягод и смеялась.
– Мамотька, мамотька, кьюбнитька!
Потом моя проказница забралась в кроватку, напоминающую домик феи. Сначала распласталась по покрывалу, гладя вышитые листочки на покрывале. А потом, найдя на витых опорах золотистый шнурок с кисточкой, дёрнула его вниз.
Балдахин, сложенный под крышей конструкции кроватки, раскрылся красивыми зелёными лепестками. Домик стал пушистым и искрящимся. Вероничка заверещала от восторга. Она махала руками, словно рисуя снежного ангела. А потом, вскочив на кровать ножками, вцепилась в витой столбик кровати.
– Мой домик! Мой домик!
Дочке очень понравилась детская. Вероничка спустилась на пол и снова побежала вдоль стены. Показывала на ягодки и приговаривала, – моя, моя, моя!
Она юркнула за мою спину и едва успела приложить ладошку к очередной ягодке, как раздалось мужское, – нет, моя! Здесь всё моё.
– И кьюбьнитька? – недоверчиво протянула дочь.
– И клубничка, – ответил Егор.
– Типоделися?
Морозов вопросительно на меня посмотрел. Мне пришлось переводить.
– Ты поделишься?
– Поделюсь, Вероника.
Дочка улыбнулась и протянула к Егору руку.
– Тито?
Морозов снова посмотрел на меня. Я перевела на взрослый.
– Ты кто?
– Хороший вопрос. – Егор обжог меня своим фирменным презрительным взглядом. Но на Вероничке не сорвался. Присел на корточки с наигранным выражением спокойствия на лице. Вздохнул и протянул ей игрушечного зайца. Он подождал, пока дочка возьмёт зайку. Я умоляюще смотрела на Морозова. Надеялась, что он даст нам немного времени, чтобы подготовиться. Но он посмотрел на меня так холодно, что я моментально поняла, что пощады ждать нельзя.
– А я, Вероника, твой папа.
Мне показалось, что шарахнул гром. Я тоже присела на корточки и обхватила дочку руками, словно стараясь защитить от Егора. Но она не выглядела испуганной. Даже расстроенной или озадаченной не была.
– Папа? – переспросила Вероника.
– Папа, – подтвердил Егор.
Дочка на секунду поджала губы и нахмурилась. А потом снова улыбнулась.
Протянула Морозову ладонь, как для рукопожатия. А от её ответа у нас удивлённо вытянулись лица.
Бе-е-е-едненький!
– Папа, это хоясё, – произнесла задумчиво Вероничка. Она пожала протянутую мужскую ладонь и кинулась Егору на шею, – папаська, папаська, маёзинаикаюсень!
Егор выглядел ошарашенно. Он не ожидал такой бурной реакции. Аккуратно прижал Вероничку к себе, но обнимать сильно не стал. Поднял на меня вопросительный взгляд. Ждал пока я переведу с детского на человеческий. А у меня в душе бурлило адское варево из растерянности, злости и разочарования.
Я совсем не так видела первую встречу Веронички с отцом. Мне представлялась совсем другая история. Он весь в белом и торжественный. Она с идеальной причёской и взрослая. Достаточно взрослая, чтобы понимать значение слова папа. Он достаточно мудрый.
И вот в моих фантазиях он увидел её, самую прекрасную девочку на свете, и сразу всё понял. И что она его дочь, и что он любит её до беспамятства. И моментально бы пожалел о своей измене, потому что Алика, это случка, а дочь – на всю жизнь и на всё сердце.
Но он ничего не понял! Он пришёл устанавливать правила игры! Не посоветовался со мной, не договорился, как это сделать мягче. Просто вошёл и вывалил на Вероничку эту «чудесную» новость. Вот он я, твой отец. И она не понимает, что это за зверь. Да и он не верит, что Ника его дочь. Абзац!
– Маёзинаикаюсень! – повторила Вероника теперь уже нетерпеливо.
– И что это значит? – поинтересовался Егор.
– Вероника просит купить ей мороженое и отвести в парк кататься на карусели. – Я сложила руки на груди и невинным голосом спросила, – ну что? Поведёшь?
– Никуда и никого я не поведу! – отрезал Егор.
Вероничка отстранилась от Морозова. Погладила его своей крохотной ручкой и жалостливо пропела, – бе-е-е-едьненький. Пеньсии неть?
И я начала смеяться, как конь. То ли напряжение дня разом выплеснулось, то ли и правда ситуация была смешной. Егор тоже этого не понимал и сердился. Он аккуратно высвободился из Вероничкиных объятий и выпрямился в полный рост.
– При чём тут пенсия? Чего она хочет?
С трудом мне удалось прекратить смеяться.
– Тут всё просто. Мы как-то были на детской площадке. К Вероничке всё время подбегал мальчик и хвастался. То у него машинка, то ведёрко, то совочек синенький и формочки большие. Вероничке это всё неинтересно было, она дальше камешки по форме подбирала. А потом мальчик прибежал и сказал, что они пойдут с папой в парк на карусели. А вот это Вероничке очень нравится.
– Маёзинаикаюсень! – подтвердила дочка.
– Да-да. Я как раз в магазин убежала. Вероничка тут же попросила пойти в парк с каруселями и мороженым. Мама ответила, что туда только с папами ходят. Ника уточнила, почему нельзя отправиться в это чудесное место с бабушкой. Та и ответила, что пенсии нет. – Теперь у меня перекашивало улыбкой лицо из-за глупого выражения лица Егора. Захотелось его посильнее уесть, и я добавила, – вот она теперь тебя жалеет. Нет пенсии – нет денюшек, нет каруселей и мороженого.
– Бе-е-е-едьненький! – протянула Вероничка в подтверждение моих слов.
У Егора сжались в нитку губы. Он шумно выдохнул и постарался унять гнев.
– Давайте без лирики. Спускайтесь вниз, будем устанавливать правила игры.
Едва сдерживая ярость, Морозов спустился в гостиную. Мы с Вероничкой привели себя в порядок. Не торопились. Давали Егору прийти в себя, успокоиться. Ну и злили его своим мелким неповиновением, если честно. Но бесконечно в спальне прятаться не получилось бы, поэтому спустились на первый этаж.
Гостиную было не узнать! Среди стекла и хрома появился детский замок принцессы, коврик за небольшим заборчиком. На нём множество огромных мягких игрушек. Столик с куклами, наборами парикмахера и косметическими палетками. Я чуть не рассмеялась этой глупой попытке понравиться своему ребёнку. Чужому ребёнку.
Ничего не скажешь, логика тут была железная. Вводные данные: девочка, возраст 3 года, волосы длинные. Получите и распишитесь. Да только это не просто девочка, а Вероничка! Дочка этого сумасшедшего нанотехнологического гения! Ей все эти замки и куклы совершенно неинтересны!
Словно услышав мои мысли, Вероника спокойно прошла мимо всех этих девичьих игрушек. Она забралась с ногами на кресло и потянулась к документам со схемами на столе.
– Ничего не трогай! – окрикнул Вероничку Егор, выходящий из столовой с графином воды и стаканами.
Дочка спрыгнула из кресла и спряталась за меня.
– Разве тут мало игрушек? Почему она не играет с ними? – набросился на меня Морозов.
– Потому что они ей неинтересны.
– Но они хорошие! Лучшие в рейтинге для трёхлетних девочек!
Мне было его не жалко. Хотелось ударить побольнее за все эти годы безразличия к собственному ребёнку. За желание общаться с ней только из-за сделки с арабами.
– Егор, тебе надо понять, что Вероника не просто девочка трёх лет. Она личность со своими потребностями и интересами. Их надо понимать и учитывать, если ты собираешься знакомить нас с партнёрами.
– Можно подумать, ты это понимаешь.
– Конечно понимаю!
– Вот и займи свою дочь!
Я выпрямилась и с вызовом посмотрела ему в глаза.
– Нашу дочь. Эта оговорка может стоить тебе контракта. Тебе порекомендовали сказать Вероничке, что ты её отец? Будь последовательным. Вживайся в образ качественно.
Егор едва сдерживал гнев.
– Даша, займи Веронику так, чтобы мы могли обсудить детали нашего совместного проживания. Чем раньше мы это сделаем, тем лучше. Разумеется, если ты в силах это сделать.
– Я в силах, Егор. Только, пожалуйста, не комментируй происходящее.
Взяв Вероничку за руку, я двинулась к домику принцессы. Оглядела его придирчиво. Он был большим и тяжёлым. Для забав дочери совершенно не подходил. Двинулась мимо столика с девичьей ерундой, которую Вероника на дух не выносила. Мягкие игрушки на ковре за забором тоже не подходили. Она не любила просто котиков и мишек.
Я почти отчаялась найти что-то подходящее. Проходила вдоль заборчика и думала, что тут можно использовать. И придумала!
– Вероничка, посмотри, какую красоту папа тебе собрал!
Я кивнула в сторону забора. Дочка секунду помедлила, а потом бросилась к розовым досточкам, вставленным в пазы. Посмотрела на меня с сомнением, а потом спросила, как о самой большой мечте жизни.
– Мозьнё язобъять?
– Можно! – великодушно разрешила я и мстительно прищурилась, – разбирай!
