bannerbannerbanner
Бранкалеоне

Латробио
Бранкалеоне

Полная версия

Бранкалеоне
История занятная и нравоучительная, из которой каждый может извлечь полезнейшие наставления, как управлять собой и другими

Сочинена некогда философом, нарицаемым Латробио, человеком, искушенным во всех науках, а ныне издана в свет Иеронимо Тривульцио, миланским гражданином клириком, на общую пользу.

Сиятельному господину и достопочтеннейшему моему покровителю синьору Карло Антонио Роме[19]

На сем заканчивая, почтительно целую руки Вашей Милости и прошу для Вас у нашего Господа непрестанного умножения самых желанных отрад.

Милан, 24 февраля 1610

Вашей сиятельной Милости преданный слуга

Джован Баттиста Альцато

Иеронимо Тривульцио[20]
К благосклонным читателям

Пока я приводил в порядок и расставлял разные писания моего монсиньора, в руки мне попалась эта занятная история, которую я отложил в сторону и прочел потом с величайшей отрадой. Принимая во внимание богатую назидательность, в ней заключенную, я рассудил, что хорошо было бы издать ее в свет на общую пользу, тем более что сам сочинитель во вступлении, исполненном обширной учености, утверждает, что написал сию историю с этой целью, так что я настоятельно просил о том монсиньора, который сказал мне, чтобы я поступил с нею, как мне угодно, затем что он мне ее дарит, и прибавил, что, хотя предмет, который в ней трактуется, кажется пустым, все же она будет весьма полезна тому, кто ее прочтет и внимательно обдумает, и для того ее и написал этот Латробио, католик и человек набожный, чему свидетелями многие другие особы, доныне живые.

Сего ради, благосклонные читатели, по великой любви, которую я питаю к ближнему, я решил выпустить эту историю в свет и призываю вас ее прочесть, уверяя, что, помимо удовольствия, которое вы вкусите за этим чтением, вы извлечете из нее такую пользу, что останетесь весьма довольны. Читайте ее, и особливо вступление вместе с двадцать пятой главой. Да будет Бог к вам милостив.

Вступление

Нет никакого сомнения, что люди, лишенные благоразумия, не только несведущи и дурны, но и могут называться мертвыми[21], ибо благоразумность есть жизнь человека, которая им движет и подает ему духа, чтобы ступать и действовать, как подобает человеку. Поэтому мы видим, что благоразумные люди умеют весьма хорошо управлять и самими собой, и другими, с великой осмотрительностью оберегаться преград, ловушек и помех сего злосчастного мира и весьма хорошо защищать и охранять себя среди штормов и скал сего бурливого моря; этого не видно в неблагоразумных, коих, словно смрадные трупы, непрестанно клюет всякий оголодавший стервятник, ищущий чем наесться. Хотя все подтвердят, что слова мои – сущая правда, однако весьма немного таких, кто потрудился бы стяжать столь драгоценное и необходимое свойство, как благоразумие, и кто подлинно бы сделался благоразумным. Это происходит с большой частью людей оттого, что они, если только едят, пьют и веселятся, ни о чем другом не заботятся; с другой же частью оттого, что им не по нраву трудиться; а с иными оттого, что, родившись с золотой шерстью[22], думают, что они на вершине совершенства и без того знают больше, чем нужно. Есть еще иные, которые, оттого что шатались по миру и оставляли деньги в харчевнях, мнят себя способными на любое великое начинание. Скажу еще, что находятся такие, которые, читая книги политических писателей, как то: «Республику» Патрицио[23], Тулузца[24] и им подобных, думают, что выучились настолько, что заслужили зваться великими разумниками, и что им можно доверить любое важное дело по какой угодно части; они находят пустоголовыми королей, князей и тех, кто правит миром, а послушать их рассуждения – считают себя великими Ликургами, (Полонами и Прометеями[25].

Этим-то дымом[26] помрачился однажды мозг философа Формиона[27], которого, конечно, можно было числить среди мудрецов, однако он имел дерзость держать речь с кафедры в присутствии Ганнибала карфагенянина и трактовать о военном искусстве, давая наставления, как строить войско, как нападать, как защищаться, как разбивать лагерь и занимать крепости. От этого рассмеялся разумный и доблестный полководец; когда же царь Антиох[28] спросил его, как ему кажется Формион, он отвечал, что знавал много помешанных, но никогда – помешанного так сильно, чтобы осмелиться трактовать подобный предмет в присутствии Ганнибала карфагенянина. Этим он хотел сказать, что Формион мог считаться человеком, смыслящим в военном деле, при ком-нибудь другом, но никак не при нем, бывавшем в столь великих делах, затем что практика весьма отлична от теории и что разумный солдат – не тот, что по книгам только учился воинскому ремеслу, но скорее тот, что сражался в разных битвах. Я же хочу сказать этим примером, что для того, чтобы стяжать благоразумие и быть человеком, нужно нечто иное, чем читать книги политических писателей, – как, например, чтобы быть хорошим архитектором, требуется нечто иное, чем чтение книг об архитектуре, из коих, как можно видеть, многие нынешние научаются делать какие-то свои модели, которые в конце концов оказываются вроде рецептов ярмарочного шарлатана[29], на практике никогда не действующих. Благоразумие людское (не говорим о том, которое внушаемо и даруемо Богом) порождается, как пишут философы, собственными его отцом и матерью, то есть навыком и памятью[30], когда эти двое сочетаются на ложе здравого суждения. Под навыком понимается житейская опытность, то есть умение вести дела и, как говорится, сунуть руки в тесто. Под памятью понимается знание былых событий[31], многочисленных и разных примеров, исходов дел, веденных ранее другими, и умение извлекать из сего плоды. Навык, который мы назовем теперь опытностью, имеет великую важность в обретении благоразумия; поэтому Цицерон в первой книге «Об ораторе» говорит, что эта опытность имеет величайшее достоинство и превосходит предписания и мнения всех лучших наставников и мудрецов[32]. Кроме того, Плиний в двадцать шестой книге «Естественной истории» ясно говорит, что это наставница во всех делах[33], а в разделе семнадцатом – что ей следует доверять предпочтительно[34]. От нее многое ставит в зависимость и Аристотель в последней главе десятой книги «Этики», говоря, что всякому, кто желает быть мудрым и понимающим, необходима опытность[35], имея в виду, что без нее человек не сделает ничего доброго. И тот же Цицерон в первой книге «Обязанностей» прямо сказал, что ни врачи, ни полководцы, ни ораторы, хотя бы сполна постигли предписания своей науки, не совершат ничего достойного без навыка и упражнения[36], то есть без опытности.

 

Память, матерь благоразумия, то есть знание былых событий, имеет не меньшую важность, чем навык[37], и тому, кто хочет ее найти, следует знать, что она живет в покоях, столь богатых и пышных, какие только можно вообразить: проще говоря, в истории. Кто примется за изучение истории, сполна известится о приключившемся с другими, благодаря чему люди отменно выучиваются управлению и собой, и другими, как уже сказано. Цицерон в речи «В защиту поэта Архия» говорит, что мы должны быть весьма признательны истории, ибо, если б не она, лежали бы во мраке все примеры[38], из которых мы столь многому научаемся и без которых мы не давали бы нашим действиям подобающего направления. Поэтому он же во второй книге «Об ораторе» говорит, что история есть свет истины и наставница жизни[39]. Плутарх в «Жизни Тимолеонта» оставил нам сочинение прекрасной учености и назидательности, где сказал, что мы должны глядеть в чужую доблесть, словно в яснейшее зеркало, и научаться из нее украшать себя и устраивать или приводить в порядок нашу жизнь[40]. И Тит Ливий в первой книге своей истории оставил нам то же увещевание, говоря, что мы должны глядеть в деяния и примеры других, ибо из них можем отменным образом усвоить наставления и поучения и для наших частных нужд, и для нужд республики; равным образом, что в них увидим худого, того не должно ни исполнять, ниже пробовать[41]. И если чужие приключения и примеры столь нам нужны, дабы стяжать благоразумие, надлежит о них памятовать, а с этой целью надобно непрестанно читать истории. Таково было одно из полезнейших наставлений, поданных добрым и мудрым императором Василием сыну его Льву, который потом наследовал ему на престоле и получил прозвание Философа[42]. Эти наставления, или увещевания (как он их озаглавил), разделены на 66 глав, и в 56-й он говорит так:

«Изучай и читай истории древних, ибо там без труда найдешь то, что другие собрали долгим трудом, почерпнешь и познаешь и доблести добрых людей, и пороки дурных, различные перемены сей человеческой жизни, неустойчивость этого мира и стремительные падения империй, и чтобы сказать одним словом, – узришь наказания дурных дел и воздаяния добрым, остерегаясь первых, чтобы не впасть тебе в руки Божественного правосудия, и держась последних, дабы получить заслуженное воздаяние»[43].

Так написал этот прославленный император, увещевая своего сына читать истории и показывая ему цель и образ действий, какого должно держаться, чтобы извлечь плоды. Вот каковы отец и мать благоразумия, которые, как я сказал, порождают оное, сойдясь на ложе здравого суждения: я понимаю под этим, что они производят истинное и совершенное благоразумие, когда объединяются в сердце человека рассудительного, который, умея судить о добре и зле и различать между добрым и дурным действием, умеет весьма хорошо извлекать плоды и наставления как из опытности, так и из истории и благодаря этому делаться весьма благоразумным. Дайте прочесть все истории мира человеку, не имеющему рассудительности, и заставьте его улаживать какое угодно дело: он во всем будет таков, каким родился. Тому, кто хочет стяжать благоразумие, необходимо иметь хоть какой-то рассудок, хотя бы еще не совершенный, ибо он усовершенствует его, применяя к делу.

Хотя я сказал, что для стяжания мудрости необходимы опытность и история в их сопряжении, однако не намеревался отнять собственное достоинство и плодотворность у истории, которая и одна может служить обретению этой добродетели. То правда, что если одна с другой соединяется, они рождают совершенное благоразумие; но правда и то, что с помощью одной истории можно сделаться достаточно благоразумным хотя бы для собственных потребностей. Подобное мы видим на примере курицы: если потопчет ее петух, она снесет отменное яйцо, но если нет у ней петуха в распоряжении, она со всем тем не прекращает нести яйца в достаточном количестве и весьма питательные, лишь бы была сыта. Так и история, если ее сопровождает навык, производит совершенное благоразумие, но и в отсутствие этого спутника не теряет своей плодотворности для того, кто будет читать ее часто и сумеет рассудительно взирать на события, в ней отмеченные.

Поэтому многие мудро предпочитают ее навыку и вследствие сего призывают всех к ее чтению. По этой причине и отец нынешних политических писателей, Корнелий Тацит, в четвертой книге «Анналов» прямо говорит, что история полезней, потому что большинство учится на чужих примерах и приключениях[44]. Если бы без навыка нельзя было приобрести благоразумие, благоразумны были бы весьма немногие: я докажу это двумя неопровержимыми доводами. Первый: навык не оказывает положительного действия иначе как с возрастом. Поэтому говорит Овидий в шестой книге «Метаморфоз»: Seris venit usus ab annis[45]. Я хочу сказать, много надобно времени тому, кто хочет получить пользу от навыка, ибо надлежит долго заниматься разными делами. Поэтому и говорит пословица, что благоразумие живет только со стариками: так, мы видим, что врачи (от которых требуется много практики вкупе с ученостью) хороши, когда состарятся, ибо опыты у них были разнообразные и несметные. В согласии с этой истиной тот, кому удастся достичь крайних пределов длительного навыка, сможет считать себя счастливцем, но добираются до сих пределов весьма немногие, особенно сейчас, когда люди живут столь беспорядочно. Поэтому мудрый Солон, как сообщает Лаэрций в его жизнеописании, говорил, что старится в усердном учении[46], желая показать, что, будучи наконец способен пользоваться плодами трудов, посвященных учению, он уже недалеко от смерти; итак, от навыка немногие могут добиться помощи.

 

Второй довод: навык живет с весьма немногими; я хочу сказать, лишь весьма немногие имеют случай употребить себя в делах и испытать себя в мирских занятиях, как это явственно видно, так что лишь немногие могут извлечь благоразумие из навыка и опытности. О, сколь много отменных дарований, остающихся в пренебрежении и без употребления, проводят годы, живя на шарлеманер[47], как говорит пословица, а будь они употреблены в делах теми, кому надлежит вести оные, были бы и они в числе людей благоразумных, и у государей, возможно, их предприятия шли бы лучше. Но терпение – так все идет в свете и будет идти до его скончания.

Помню, читал я об одном знатном господине, жившем в Германии, который, хотя и был благородного духа, за всем тем избегал волнений больше, чем следовало, ибо некие честолюбивые и своекорыстные льстецы внушили, что лучше ему заботиться о телесном здоровье: по этой причине он уступил другим управлять не только его подданными, но и им самим (нельзя вообразить в государе ничего более неподобающего и губительного для его репутации и влияния). У этого господина был конюх родом из другой области, к которому он по добродушию своему питал большую приязнь, хотя подобный человек и не заслуживал такой великой милости. Тот, видя, что ему так благоволят, решил и хозяйские дела кругло обделывать, и себя не обидеть, и если мог куда запустить руки, то уж не пренебрегал. Среди прочего он наполнил конюшни господина чужеземными лошадьми, много худшими, чем его собственной породы кони, лучшие в Германии, и им одним давал объездку, так что этот государь другими лошадьми и не пользовался; и так как их обильно кормили, усердно чистили скребницей и холили, они выглядели лучшими в свете и казались таковыми тем более, что слуга с лукавым намерением допускал на конюшню несколько лошадей местной породы, но из самых немощных и тощих, которые в сравнении с его лошадьми выглядели сущими ослами. Добрый господин был в высшей степени доволен, полагая, что его любимец весьма ему предан и в службе усерден; а если иной раз эти его кони (чистопородность коих заключалась в добром корме), стоило на них сесть, падали или по меньшей мере упрямились, конюх тотчас их оправдывал, говоря, что это вышло из-за скверной узды, или по вине кузнеца, или по иной причине. И государь, весьма его любивший, верил ему во всем, ибо не входил в дела, как следовало бы.

Случилось однажды, что император по причине одной свадьбы созвал всех князей Германии ко двору; собрался туда и этот господин, а с собою повел коней самых вышколенных и отборных, какие были у его конюха, надеясь получить награду на предстоящих турнирах. Вышло, однако, наоборот, ибо на каждом турнире он неизменно оказывался побежденным и обесславленным. Тогда-то он догадался, хоть и поздно, что в его любимце больше корысти, чем верности, и решил приискать другого на эту должность. Когда же он сетовал на свое несчастие в беседе с другим князем, своим другом и родичем, тот сказал ему следующее:

– Воистину, я был изумлен, видя, что ваше превосходительство появляется на турнирах с подобными конями, пренебрегая лошадьми вашей породы, как-никак лучшими в Германии, и именно подумал, что это плутня вашего конюха. Синьор, если вы велите хорошо кормить ваших коней и упражнять в манеже, будьте уверены, что они вам отменно послужат.

Нет никакого сомнения, что ваши кони, пренебрегаемые и неупотребляемые в дело, казались вам хуже этих чужеземных, но, если впредь вы станете ими пользоваться, они окажутся несравненно прекрасны и много лучше этих. Напомню вам, синьор, что как при выборе поверенных и слуг не следует полагаться на чужой вкус, но только на ваш собственный, ибо им предстоит зависеть от вас, а не от кого другого, так надлежит вам выбирать и коней для вашей конюшни. И как, если вы хотите хороших поверенных и слуг, вам следует упражнять их и употреблять в делах, так надлежит упражнять и коней. Если же сделаете, как я говорю, впредь не будете сносить таких попреков при этом дворе, где порицали вас все эти князья и сам император. И хотя все понимали, что эта великая неудача выпала вам на турнирах по вине лошадей, однако никто не мог оправдать вас в том, как мало рассудительности вы показали, употребляя подобных коней.

Князь послушался дружеского совета и, отставив своекорыстного конюха, подыскал себе другого, верного и хорошего, который держал вышколенных коней местной породы, так что впредь на турнирах и на войне князь неизменно пожинал величайшие почести.

Эта история, хотя несколько отклонила нас от нашего рассуждения, со всем тем может послужить примером и принести пользу многим, кто, может статься, схож с этим князем. Итак, поскольку из приведенных доводов следует, что немногие могут стяжать благоразумие из навыка, так как немногие заняты в делах, уместно будет привлечь историю, столь богатую и плодоносную.

Не хочу умолчать здесь о том, что рассказывает Антонио Палермец[48] в книге о речах и делах мудрого Альфонсо, короля Неаполитанского. Этот государь говаривал, что исторические книги суть лучшие советники, каких можно обрести; и он был прав, ибо они показывают события в нагой истине и прямодушно, без всякой лести[49], каковой порок столь свойствен советникам государя. Поэтому каждый должен постоянно читать сочинения историков, и если он государь, особливо читать истории самых знаменитых и благополучных государей, а если частный человек – те истории, из которых он может извлечь пользу для себя самого, и так надлежит поступать в каждом занятии, гражданском ли, военном ли или домашнем. Видя эту потребность в истории, даже необходимость ее, я всегда желал по человеколюбию подать некую помощь ближнему в этом отношении. И хотя почти никакой не остается мне возможности, ибо дарования более счастливые сполна удовлетворили эту потребность, я все-таки рассудил за лучшее и самому что-нибудь сделать. Итак, когда стал мне известен правдивый и достоверный рассказ о жизни одного животного, способный подать пример и наставление многим, я решил, навив основу и выткав ткань, написать прекрасную историю, в надежде, что она когда-нибудь да окажется издана в свет неким благожелателем на общую пользу и что все, или большинство, прочтут ее с охотою, привлеченные удовольствием, получаемым от ее чтения. Я не хочу сам издавать ее в свет по двум причинам: во-первых, так как следует дать ей время созреть, во-вторых, чтобы мне не получать раны от ядовитых языков, которые бы облаивали меня и без всякой причины.

Мом[50], судья и критик дел, свершаемых богами, видя, что не может ничем попрекнуть Венеру по безупречной ее красоте, решил по крайности придраться к чему-нибудь в ее сандалиях или туфлях. О, сколько и в наши времена находится Момов, желающих во что бы то ни стало критиковать чужие дела, будь те хороши или плохи: им хоть бы как-то уязвить, тогда они вполне утешены. Я знаю, иные мне скажут, что я сумасшедший, коли хочу писать и тратить труды на такой низкий лад. Таким я скажу, что лучшие писатели мира не гнушались обращать перо на предметы и более низкие. Гомер как-никак писал о битве мух, Вергилий восхвалял пчел и осу, Фаворин, славный философ, славил четырехдневную лихорадку, Лукиан превозносил ремесло парасита, Плутарх написал диалог о Грилле, Апулей с важностью вел речь об осле[51], и несметное множество искусных мужей занималось подобными предметами, так что вздумай я перечислить всех, это затянулось бы слишком надолго.

Другие осудят во мне безумие еще большее, ибо я верю, что смогу убедить иных, что животные имеют дар речи и беседуют меж собой: этих я сам осужу как невежд, ибо они не знают, что природа дала всем животным свой инстинкт и свою речь, необходимую для сохранения их бытия. Что они беседуют друг с другом, не значит, что они образуют слова, подобно людям, хотя наш Бердинарно Менадичи[52] пишет, что как среди людей находятся такие, кто говорит по-звериному, так и среди зверей могут обретаться такие, что говорят по-человечески, как мы наблюдаем в сороках, попугаях и тому подобных. У зверей говорить – значит извещать доступным им способом, изъясняя свои понятия различными телодвижениями и звуками[53]. Отделенные разумения[54], каковы, например, демоны, хотя и не могут образовывать слова за неимением языка, тем не менее понимают друг друга и изъясняют свои понятия, и если бы мы захотели описать их совет или разговор, по необходимости обратились бы к человеческим словам, так что, если в нижеследующей истории выведены звери, разговаривающие как люди, это не оттого, что они в самом деле так разговаривают, но ради того, чтобы изложить их понятия.

Я ничуть не сомневаюсь, что найдутся и еще другие – к несчастью, взыскательные, – которые станут поносить меня за то, что я-де пожелал поставить зверей в пример людям, словно у нас нет несметных книг, полных примерами славнейших особ, из которых можно выбрать превосходные наставления. Таким я отвечу, что в этом ничуть не погрешил, ибо даже мудрейший Соломон в своих «Притчах» ставит в пример муравья (как написано в главе шестой), говоря так: «Пойди к муравью, о нерадивый и никчемный, и хорошо рассмотри пути его», то есть его образ действия, «и научись от него мудрости»[55]. А в последней главе он ставит в пример других крохотных животных, говоря, что хотя они малейшие на земле, но мудрее мудрых, и перечисляет муравья, зайца, саранчу и тарантула. К этим он прибавляет еще трех, что ходят благопоспешно, и называет льва, петуха и барана[56].

Многие сетуют, что люди в сем свете подвержены множеству опасностей от разных зверей, обыкновенно им вредящих; таким я скажу, что сетованья их неосновательны. Прежде всего, они должны знать, что таким образом пожелал Господь Бог напомнить нам о гнусности греха, из-за которого человек приходит в такое состояние, что против него ополчаются даже звери, чего не случилось бы, не будь допущен грех. Далее, пусть примут в рассуждение, что звери могут приносить им больше пользы, чем вреда, ибо могут служить для них примером многочисленных достоинств (если только те захотят ему внять). Разве не научаемся мы мудрости от змеи[57], животного столь вредоносного и ядовитого? Надо уметь извлекать пользу из вещей и знать несомнительно, что все животные сотворены на службу человеку, так или иначе, для тела или души. Думаю, достаточно сказано этим Момам в ответ, если только он нужен.

Пусть же, если эта история когда-нибудь выйдет в свет, никто не уклоняется прочесть ее, хотя она и кажется басней, ибо даже из басен научаются доброй жизни, и первые мудрецы учили философии, в особенности нравственной, под покровом басни. Многие сделались бы счастливы, читай они скорее Эзопа, чем некоторые книги. Кроме того, предупредим их, чтобы читали эту историю внимательно, примечая мораль, в ней заключенную, а не занимались ею для препровождения времени, как делают многие, впустую тратя время и труды. Как врачи, желая исцелить недуг, изучают книги древних, откуда почерпают способы его лечения, так и тот, кто желает исцелить недуг души, должен изучать истории и почерпать в них лекарства, сообразные его нуждам. И с тем же расположением духа он должен читать эту историю, в которой, несомненно, обретет много важных наставлений.

19Карло Антонио Рома – молодой человек (в это время ему 20–23 года) из знатного миланского семейства, второй сын Паоло Камилло Орсини ди Рома (1566–1636) и Катерины Корио.
20Миланский клирик; родился в 1584 г., принял первую тонзуру в 1603 г., рукоположен в диаконы в 1610 г.; дата смерти неизвестна. О его отношениях с Джуссани см.: Bragantini 1992, 161–164.
21Возможно, отсылка к Сенеке, Нравственные письма к Луцилию. 83.3: «Досуг без занятий науками – смерть и погребенье заживо» (пер. С. А. Ошерова).
22То же, что, по английскому присловью, «родиться с серебряной ложкой во рту».
23Речь о Франческо Патрици (1413–1492), итальянском гуманисте, епископе Гаэты, и его латинском сочинении «De Institutione reipublicae» (1520, итальянский перевод опубликован в 1545).
24Пьер Грегуар (1540–1597), французский юрист и философ; главное его сочинение – трактат «De republiса» (1596), оказавший сильное влияние на политическую философию. Родом он был из Тулузы, так что его часто называют Тулузцем даже на фронтисписах его сочинений (Petri Gregorii Tholosani J. U. doctoris ac professons publici Opera omnia ad jus pontificium spectantia…, 1612).
25Первые два имени призваны символизировать мудрого законодателя, последнее – человека, решительного в действии и общего благодетеля.
26Образ дыма применительно к страстям (в частности, тщеславию), помрачающим человеческий мозг, ср.: у Т. Гарцони в «Больнице неизлечимо помешанных» (1586): Гарцони 2021, 24, 106. Ср. ниже: «позволив жалкому дыму себя ослепить» (гл. 2), «начала будоражить его мозги некая дымная причуда» (гл. 3), «дым честолюбия ослепляет очи разума» (гл. 27) и пр.
27Анекдот о философе-перипатетике Формионе, выступавшем в Эфесе перед Ганнибалом с рассуждением о военном деле (195 г. до н. э.), рассказан у Цицерона (Об ораторе. II. 18. 75–76) и не раз перерабатывался авторами XVI в. (Антон Франческо Дони, Луиджи Гвиччардини, Юст Липсий).
28Антиох III Великий, царь Сирии в 222–187 гг. до н. э., принимавший у себя изгнанника Ганнибала.
29Salta-in-banchi. Вообще saltimbanco означает акробата или скомороха, но у Джуссани это человек, чем-то торгующий и при этом выделывающий всякие трюки, чтобы привлечь внимание базарной толпы к себе и своему товару (см. появление этого типажа ниже, гл. 11 и 17).
30Определение восходит к комедиографу Луцию Афранию, которого цитирует Авл Геллий, Аттические ночи. XIII. 8.3: «Навык (usus) меня породил, родила меня матерь Память; греки зовут меня Софией, а вы – Мудростью». Ср.: Липсий. Политика. I. 8, где это определение уже не мудрости (sapientia), как в первоисточнике, а благоразумия (prudentia), как в нашем тексте.
31Ср.: Липсий. Там же: «Под навыкомя понимаю познание дел человеческих, подаваемое зрением или размышлением. Под памятью – подобное же познание из слышания или чтения».
32Цицерон. Об ораторе. 1.4.15: «Навык… превосходит наставления всех учителей»; его цитирует Липсий, Политика. I. 8.
33Плиний. Естественная история. XXVI. 6. 11: «навык – действеннейший во всем наставник»; Липсий. Политика. I. 8.
34Плиний. Естественная история. XVII. 2. 24: «лучше всего доверять опыту»; Липсий. Политика. I. 8.
35Аристотель. Никомахова этика. X. 9.1180b-1181а; Липсий. Политика. I. 8.
36Цицерон. Об обязанностях. I. 18. 60.
37Липсий. Политика. I. 9: «Память же – второй родитель, которую я не только ставлю рядом с опытом, но в некотором отношении и впереди него».
38Цицерон. В защиту Архия. VI. 14; Липсий. Политика. I. 9.
39Цицерон. Об ораторе. П. 9. 36; Липсий. Политика. 1.9.
40Плутарх. Тимолеонт. Вступление. 235е; Липсий. Политика. I. 9: «Ведь в ней [т. е. истории] тебе следует, словно в зеркале, украшать и приводить в порядок свою жизнь сообразно чужим добродетелям».
41Ливии. I. Вступление. 10; Липсий. Политика. I. 9.
42Василий I Македонянин, византийский император (867–886). Цитируются его «Учительные главы», обращенные к сыну, будущему императору Льву VI Мудрому (или Философу); о них см.: Чичуров 1986; Вальденберг 2008, 226–235.
43Наш автор и здесь черпает из Липсия (Примечания к Политике. I. 9).
44Тацит. Анналы. IV 33. 2; Липсий. Политика. I. 9.
45С летами навык приходит (Овидий. Метаморфозы. VI. 29). Цитируется у Липсия, Политика. I.
46И эта, и предыдущая сентенция взяты из Липсия, Политика. I. 8: «Отсюда [т. е. из того, что „навык наставлениями не передается“. – Р. III.] и это народное присловье: „Благоразумие стариков“. Отсюда и это речение мудреца [Солона]: „Учась усердно, поспешаю к старости“». Об этом изречении Солона см.: Валерий Максим. Достопамятные деяния и высказывания. VIII. 7. Внешн.14; Платон. Лахет. 189а; Цицерон. О старости. 26.
47В оригинале: alla carlona, «небрежно, как Бог на душу положит». Поговорка связана с образом Карла Великого (Шарлеманя, Re Carlone) во многих рыцарских поэмах, где он изображается человеком бесхитростным и добродушным.
48Антонио Беккаделли, по прозвищу Панормита, то есть Палермец (1394–1471), – поэт, ученый, дипломат, служивший в Неаполе при дворе Альфонсо I Арагонского (1442–1458), а затем при дворе его сына, Фердинандо I (1458–1494).
49«Лучшие советники – умершие, говорил он, подразумевая книги, от которых он может достоверно услышать все, что захочет узнать, без боязни, без лести» (Antonio Panormita 1538, 70). Этот афоризм Джуссани тоже мог почерпнуть из Липсия (Lipsius 1610,6).
50Мом – порождение Ночи (Гесиод. Теогония. 214), персонификация насмешки и поношения. Тот же анекдот о Моме и сандалии Венеры, восходящий к Элию Аристиду, упоминает, например, Т. Гарцони – во «Вселенской ярмарке всех ремесел мира», рассуждение 89, «О злословящих, хулителях и ворчунах» (Garzoni 1605, 661), и в «Больнице неизлечимо помешанных» (Гарцони 2021, 173–174).
51Битва мух упомянута по ошибке, вместо битвы мышей и лягушек (сюжет «Батрахомиомахии», приписывавшейся Гомеру). Вергилий восхвалял пчел в четвертой книге «Георгик» и комара (а не осу) – в поэме «Culex». Атрибуция философу Фаворину похвального слова лихорадке восходит к его ученику Авлу Геллию (Аттические ночи. XVII. 12. 2–3). Лукиан писал о парасите в одноименном диалоге. В диалоге Плутарха «Грилл, или О том, что животные обладают разумом» главное лицо – спутник Одиссея, превращенный Цирцеей в свинью. «Метаморфозы, или Золотой осел» Апулея – важнейший образец для «Бранкалеоне».
52Ренцо Брагантини, издатель «Бранкалеоне», пишет, что не смог ни отыскать, кто скрывается под этой анаграммой (Berdinarno, очевидно, стоит вместо Bernardino, Menadici может скрывать за собой Medicina, а это, в свою очередь, может быть и болонский топоним, и миланская фамилия), ни прояснить дальнейшую отсылку. См.: Bragantini 1992, 157.
53Различение между «словами», присущими людям, и «звуками», общими людям и зверям, восходит к Аристотелю (История животных IV 53бЬ 14 слл; О частях животных. II. 17. 660а 20 слл.). Далее см.: Bragantini 1992, 157–158.
54Le intelligenze separate, термин средневековой латинской философии (intelligentia separata). Ср.: «…надлежит сказать, что имя „разумение“ (intelligentia) в собственном смысле обозначает сам акт разума, который есть мышление. Однако в некоторых книгах, переведенных с арабского, отделенные субстанции (substantiae separatae), которые мы называем ангелами, называются „интеллигенциями“; скорее всего, потому, что такого рода субстанции мыслят всегда актуально. Однако в книгах, переведенных с греческого, они называются „разумами“ или „умами“» (Фома Аквинский. Сумма теологии. Часть I. Вопрос 79. Раздел 10. Пер. А. В. Апполонова: Фома Аквинский 2007, 200).
55Притч 6:6.
56Притч 30:24–31.
57Отсылка к Мф 10:16.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru