Эрик Ван Ластбадер
Черное сердце

Такси пришлось ловить довольно долго, что, в общем-то, было не так уж плохо: за это время Ким сумел как следует рассмотреть человека, который начал следить за ним, едва он вышел из лифта. С его стороны было довольно глупо повесить телефонную трубку, едва только Ким прошел мимо. Еще глупее было сразу же двинуться следом. Но, в конце концов, Кима больше волновал другой вопрос: с кем говорил по телефону этот безмозглый американец? Или, может быть, англичанин? Забираясь в такси, Ким плюнул на тротуар.

Этот тип ничем не отличался от голландца, который преследовал Кима в другом конце города: оба с площади Дзержинского. Голландец или нет, тренировали его явно там, в цитадели неандертальского мышления, думал Ким. А готовили их действительно отменно, делая упор на способность выдерживать разного рода пытки.

Но и Ким был мастером своего дела, некоронованный король в искусстве выбивать показания. Были и такие, которые считали его волшебником этого мрачного средневекового ремесла, но Ким знал, что в действительности все значительно проще, хотя он и не опровергал слагаемые про него легенды – они и работали на его авторитет. Все дело в сути человека, его психологическом стержне. Единственный человек, который понимает эту концепцию, – Трейси Ричтер. При желании – Ким был в этом убежден – Трейси мог бы превзойти даже его самого. Свидетельств тому он имел во время войны, когда они работали с Трейси напару, предостаточно. И, тем не менее, какой-то внутренний дефект, так это представлялось Киму, не позволял Трейси развернуться в полную силу. Трейси без труда мог бы одолеть любого противника, но часто предпочитал этого не делать, несмотря на высочайшее мастерство.

У Кима было достаточно времени поразмыслить над этим вопросом, когда он занимался голландцем. Получилось, что Ким, сам того не ведая, передал в КГБ море конфиденциальнейшей информации. Если бы не настоятельная необходимость помогать Ту, он бы в жизни не приблизился к этому Совету! В этот момент Ким ненавидел всех – семью, службу, саму жизнь.

У «Иль Сент-Мари» атмосфера была более спокойная – во-первых, благодаря роскошному фасаду, к которому не рисковали приближаться забулдыги, составлявшие ядро праздника, а, во-вторых, потому что репутация отеля «Тертл крик», где располагался бар, была весьма высока и администрация берегла ее как зеницу ока: она никогда не допустила бы манифестаций у себя под окнами. «Тертл крик» был, пожалуй, единственным оазисом безмятежного старого времени, чудом выжившего в новом индустриальном центре страны.

Припоминая внутренний план здания, Ким прошел через вращающуюся зеркальную дверь: слева портье и стойка регистрации гостей, ресторан, парикмахерская, справа, в арке, – магазин подарков. Прямо – несколько лифтов со старомодными стрелочными указателями этажей. А если пройти чуть дальше, налево, через заставленный кадками с пальмами широкий коридор, окажешься в баре, за которым есть еще один ресторан и будочка цветочницы.

Ким не раздумывая пошел к лифтам. Войдя в кабинку, он отметил, какие кнопки нажали другие пассажиры. Вращающаяся дверь выплюнула в холл преследователя Кима – он покрутил головой и, увидев объект слежки в лифте, быстро пошел в его направлении. Двери лифта начали медленно закрываться, и Ким нажал кнопку «Экстренное открывание дверей». Один из пассажиров что-то пробурчал раздраженным тоном, но темноволосый уже проскользнул в лифт, и они плавно поехали вверх.

Ким нажал кнопку пятого этажа: там не выходил никто. Только он и его темноволосый спутник.

Если я ничего не путаю, напряженно соображал Ким, коридоры на всех этажах отеля имеют форму буквы "Н". Центральный коридор, в середине которого находились лифты, вел налево и направо и затем расходился под прямым углом еще на два коротких.

Ким решительно свернул направо и деловито направился по роскошно декорированному коридору. Все надо было сделать очень быстро. Брюнет, видимо, получил задание «вести» Кима и, значит, будет следовать букве инструкции. Но если Ким хоть на мгновение заколеблется, засомневается, преследователь – также действуя точно по инструкции – сочтет задание выполненным и вернется с докладом к тому, кто его послал.

Свернув в короткий коридор, Ким резко остановился и замер, прижавшись спиной к стене. Благодаря великолепной звукоизоляции, в здании было очень тихо. Заслышав осторожные шаги, Ким сделал глубокий вдох и приготовился.

Русский, крадучись, свернул за угол, но из-за слабого освещения и тени от пальмы не увидел Кима.

Выбросив вперед руки – корпус его оставался неподвижным, – Ким обхватил шею русского и ребром левой ладони нанес вертикальный удар между двумя верхними позвонками, а твердыми как сталь пальцами правой руки раздавил кадык. Русский сделал несколько танцевальных па и умер, еще до того, как тело его коснулось пола.

Ким затащил труп в служебное помещение, где уборщицы хранили свои швабры и метелки, накрыл большой картонной коробкой, которую завалил старыми тряпками и ветошью.

Спустившись в холл первого этажа, он пошел направо, миновал арку с шелестящими на легком сквозняке пальмами. Бар был сразу же за будочкой цветочницы. Здесь горели газовые рожки, изогнутая деревянная скамья перед стойкой была обита мягкий темной кожей. Атмосфера клуба тридцатых годов, подумал Ким.

В настенном зеркале он увидел «Валькирию», его огненно-рыжая голова отчетливо выделялась на фоне бутылок за спиной бармена.

Не выказав ни малейшего удивления, Ким лениво опустился на скамью рядом с «Валькирией» и заказал крепкий коктейль со «Столичной». «Валькирия» улыбнулся: сам он пил темное немецкое пиво.

Забрав напитки, они направились к одной из изолированных кабинок. Выбрал ее «Валькирия». Ким не возражал: он знал, что, в соответствии с принципами КГБ он должен сесть так, чтобы его видел второй агент. Пусть знают, что у него хорошая память. «Валькирия» первым занял место, усевшись по левую сторону. Это означало, что Ким будет сидеть лицом ко второму агенту, который находился где-то в зале.

Посетителей, как обычно в это время, было немного, поблизости никто не крутился. Но они тем не менее вели разговор на пониженных тонах.

– То, что я приехал сюда, – начал «Валькирия» низким грудным голосом по-немецки, – случай из ряда вон выходящий.

– Я бы предпочел, чтобы мы говорили по-английски, – заметил с улыбкой Ким. – В этом городе, в отличие от Вашингтона, обращают внимание на иностранцев.

Его собеседник кивнул:

– Как вам угодно.

Ким пристально поглядел на него: он не нравился ему в качестве немца, а, узнав, что это этнический русский, он теперь его просто ненавидел.

– В каком вы звании? – вдруг спросил Ким.

– Что? – громадная медвежья башка повернулась в его сторону.

Ким был спокоен:

– Судя по вашему возрасту и положению в Совете, я бы предположил, что не ниже полковника.

– Какой еще полковник? – раздраженно посмотрел на него «Валькирия». – Я бизнесмен, занимаюсь...

– В таком случае, что вы здесь делаете? – резко перебил его Ким.

– Как я уже сказал, я – бизнесмен, и приехал сюда, чтобы заключить сделку, – к «Валькирии» вернулось самообладание. Этот азиат заставил его нервничать. Неважно, что он вьетнамец: он очень похож на китайца, а, как все русские, Федоров испытывал патологический страх перед китайцами, граничащий с ксенофобией.

– Сделку какого рода?

Он пожал мощными плечами:

– Это вы должны мне сказать.

– Прошу прощения, – Ким встал, – возникла потребность освободить мочевой пузырь.

Выходя из бара, он краем глаза увидел кивок рыжей головы, после которого в противоположном конце зала поднялся плотный черноволосый мужчина и быстрым шагом направился к выходу.

Ким вошел в мужской туалет и остановился неподалеку от умывальников. Открылась входная дверь. В зеркале он увидел третьего русского.

Посмотрев под каждой кабинкой и убедившись, что, кроме них в туалете больше никого нет, человек подошел к Киму и достал пистолет с глушителем.

Ким каблуком ударил русского в подъем ноги и, повернув бедро, вывел правое плечо, увеличивая крутящий момент, необходимый для нанесения смертельного удара.

Подготовка противника оказалась значительно выше, чем можно было предположить, и он сумел блокировать смертельный нуките. Правда, блок стоил ему перелома запястья: лицо русского на мгновение побелело от боли. Почти сразу же оправившись от удара, он снова бросился в атаку, забыв о ставшем бесполезным теперь пистолете.

Ким радовался возможности физического контакта: удары и движения были его способом самовыражения. Он упивался боем, оттягивая момент своей безусловной победы как можно дальше. Почувствовав, что такой момент настал, Ким чуть согнул напряженные пальцы правой руки и, поставив кисть вертикально, одним коротким движением пропорол противнику живот чуть ниже точки, где смыкаются «плавающие» ребра.

Удар был настолько силен, что оторвал русского от пола – глаза его удивленно открылись, рот застыл в форме буквы "О": удар разорвал кожу, кровеносные сосуды и проник во внутренние органы.

Ким рывком двинул кисть вверх, нащупал сердце и сжал его в своем железном кулаке: русский умер стоя, рухнув затем в сточную канаву под фарфоровыми писсуарами.

Ким быстро впихнул мертвое тело в одну из пустых кабинок и усадил на унитаз. Кровь хлестала во все стороны, и Ким тщательно очистил у умывальника свою одежду. Убедившись, что поза русского не вызывает подозрений, он снова подошел к умывальнику и окончательно привел себя в порядок. Он уже вытирал руки, когда в туалет вломились два подвыпивших техасца, – один из них рассказывал приятелю скабрезный анекдот. Ким еле сдержался, чтобы не плюнуть им на ботинки. Бросив последний взгляд в зеркало, он вышел.

Сев напротив «Валькирии», Ким улыбнулся:

– Я расскажу вам, в чем суть сделки, – он не обращал внимания на удивленно приподнятые брови русского. – Я нейтрализовал вашу команду, теперь вы играете в одиночку. Такого в вашей практике еще не случалось. Советская тайная полиция привыкла окружать своих резидентов всевозможными подонками, которые собирают информацию для него где только можно, – Ким по-прежнему улыбался, но взгляд его стал жестким. – Любопытно будет взглянуть, как вы умеете импровизировать.

– Вы серьезный противник, – на лице «Валькирии» появилась кислая улыбка, – однако малокалиберный пистолет, который я держу под столом на уровне вашего желудка, вне всякого сомнения, нейтрализует даже такого.

– Да? И вы пристрелите меня в общественном месте?

– Не забывайте о глушителях с воздушным охлаждением: все решат, что я не умею себя вести и громко испортил воздух. Не более того.

Внешне «Валькирия» был совершенно спокоен, но внутри у него все кипело, он хотел как можно быстрее покончить с этим делом: чем скорее я уничтожу этого паршивого вьетнамца, тем лучше, думал он.

– А когда вы упадете лицом на стол, – продолжал он, – все подумают, что азиатский господин выпил лишнего. В этом нет ничего удивительного, он же пил русскую водку, – он сокрушенно покачал головой. – Вам не следовало заказывать такой крепкий коктейль.

Он все еще улыбался, когда тонкая стальная игла с повисшей на конце каплей синтетического яда кураре впилась ему в живот. И поскольку в этом месте сосредоточено множество нервных окончаний, расходящихся ко всем внутренним органам, у него не было даже доли секунды, чтобы спустить курок. Мгновенно действующий яд парализовал его нервную систему, сердце его потеряло способность сокращаться, и Михаил Иванович Федоров прекратил свое существование в качестве живого человека.

Ким перезарядил трубку с мощной пружиной, которая располагалась у него в левом рукаве, расплатился за выпивку и, не торопясь, покинул бар.

Вернувшись в «Хилтон», он позвонил в управление полиции Далласа и сообщил, где они могут найти высокопоставленного офицера советского КГБ, уже, правда, мертвого. Он произнес только одну эту фразу. Имени своего, он, естественно, не назвал.

Он вышел из телефонной будки в вестибюле и прямиком отправился к себе в номер. Спать. Завтра полно рейсов, улететь можно любым. Забросив руки за голову, он лег поверх одеяла и невидящим взглядом уставился в потолок. В пробивающемся между занавесями свете обнаженное тело его блестело, словно натертое кремом для загара.

Как бы он хотел, чтобы Ту вел другой образ жизни! Кроме него у Кима больше не было родных. Пропасть между ними ширилась, словно Ту уже не был его братом – так, знакомый, неприятностям которого можно посочувствовать, но не более того. Вот и хорошо, думал он. Останусь совсем один. Хорошо, потому что теперь он превращался в единственное на земле орудие мести за семью. Мысленно он вновь оказался в ночном Пномпене, когда он с девушкой пил вино. Вернувшись домой, он увидел, что их прекрасная вилла объята пламенем.

Черный клубящийся дым застилал звездное небо, пепел толстым слоем ложился на листья пальм и банановых деревьев.

Все они погибли в огне: отец Нгуян Ван Чинь, его мать Дюань, шесть братьев и Дьеп, – сестра Дьеп, его любимая сестра, которую он дважды побил за то, что она завела роман с совершенно ее недостойным типом, жившим неподалеку. Он застукал ее полгода назад и пригрозил обо всем рассказать отцу. Дьеп плакала, умоляла его никому ничего не говорить и поклялась, что больше никогда не будет встречаться с тем парнем.

Ким поверил ей, но спустя неделю их встречи возобновились. Может, она действительно не могла жить без него, а, может, просто была извращенкой. Ким этого не знал, а огонь унес ее тайну вместе с ней.

Дьеп сгорела заживо вместе с родителями и пятью братьями. Только Ту, пытавшийся спасти ее, выжил. Стал калекой, но выжил. Именно Ту был одержим мыслью о той ночи, именно он вернулся в Пномпень, пытаясь найти следы, которые привели бы к разгадке причин трагедии.

После той поездки Ту сказал Киму, что наконец узнал правду. Дружок Дьеп, тот самый кхмер, без которого она жить не могла, которого не сумела бросить и позабыть – он-то и поджег дом. Уходя в маки, он выплеснул свою ненависть на семью, которая раздавила бы его как клопа, если бы старшие узнали, что их дочь путается с ним.

Его имя – Киеу Самнанг, а в досье под названием «Рэгмен» Ким обнаружил, в каком направлении должна раскручиваться пружина мести: приемным сыном Делмара Дэвиса Макоумера был брат Киеу Самнанга, его единственный оставшийся в живых родственник.

* * *

– Мой... отец? – Трейси почувствовал холод и сосущую пустоту внутри. Он был готов к тому, что отец может умереть, но убийство? Нет! Этого не может быть! – Это, должно быть, какая-то ошибка. Как могло...

– Это не ошибка, – грустным голосом перебил его Стейн. – Никто не знает, кто это сделал и почему. Мы получили информацию через полицейское управление Нью-Йорка, и Директор сразу же передал дело нам. Они уже ждут внизу. Поэтому я подумал...

– Они? – недоуменно переспросил Трейси. – Кто такие «они»?

Трубка молчала. Трейси повернулся в кресле и поглядел в окно, выходившее на Кей-стрит: внизу стояла вереница черных лимузинов. Четыре больших машины, первая – самая длинная.

Прищурившись, Трейси через сетку дождя разглядел конфигурацию возглавлявшей кавалькаду машины. Катафалк! Боже праведный! Стейн говорил правду.

Так вот за чем наблюдал Директор, пока Трейси переодевался. Он отвернулся и стал глядеть в окно. Смотрел как подъезжает кортеж. Ах подонок! Трейси трясло от ярости. Грязная тварь! Это и есть quid pro quo! Как еще объяснить, что Директор ни словом не обмолвился о смерти Луиса Ричтера? Чего он ждал? Что ему нужно?

Какая-то услуга от Трейси. И услуга весьма серьезная.

– Но какая?

– Мама? – голос Стейна звучал как-то неуверенно. – С тобой все в порядке.

– Что? – Трейси медленно возвращался к действительности.

– Я спрашиваю...

– Да. Я просто... надо было собраться с мыслями.

– Я все понимаю. Я был еще мальчишкой, когда умер мой отец. Это очень тяжело, особенно если у вас близкие отношения.

– Мы были очень близки, – прошептал Трейси, вдруг осознав, что впервые в жизни произнес эти слова вслух. – Мы были очень близки.

К горлу подступил комок, слезы наворачивались на глаза. Он дрожащей рукой провел по лицу. Нестерпимо яркий свет, казалось, проникал прямо в мозг. Он с трудом восстановил дыхание. Прана. Но в душе не появилось покоя, грудь словно сдавили огромные тиски. Он словно слышал тоненький голосок, зовущий: Папа! Папа! До него доносились семенящие шажки детских ног, взбирающихся по ступенькам, а потом его подхватывают большие теплые руки, и он, сонный, прижимается к широкой груди и слышит низкий успокаивающий голос отца. Он убаюкивает его, рассказывая сказку про тридесятое царство, где живут красивые бедные девушки и отважные странствующие рыцари.

– Мама, – в прижатой к уху трубке снова послышался негромкий голос Стейна, – ты же ведь зачем-то мне звонил.

На плечах отца он путешествовал по Рай-плейленд, капая мороженым на его густые темные волосы.

– Так все же, чего ты хотел?

Все это уже в прошлом, и теперь помещается между двумя ударами сердца.

– Мама?..

Он один из немногих, кто знает, сколь быстрой может быть смерть: большую часть своей жизни он потратил на изучение способов убийства человека человеком. Отец понимал его и даже одобрял: защита Америки – святое дело.

Трейси с силой провел ладонью по глазам. О чем спрашивает Стейн? Ах да, он же зачем-то позвонил ему...

– Я вспомнил одного человека... – сухим невыразительным голосом сказал Трейси, – я использовал его на сверхсекретных операциях в Камбодже. Был переведен к нам из сил особого назначения. Мне нужна кое-какая информация на него.

– Если он работает на нас, я могу предоставить тебе даже то, что забыли его родители.

– Слушай, – Трейси собирался с мыслями. – Не буду вводить тебя в заблуждение. Я не возвращаюсь. Просто сегодня я здесь, в корпусе.

– Какой период времени тебя интересует? – спросил Стейн, словно не слыша слов Трейси.

– Ты что, не понял? Я вовсе не желаю, чтобы у тебя из-за меня возникли проблемы.

– Проехали. Считай это моим подарком. Ну, давай, не тяни.

– Тысяча девятьсот шестьдесят девятый – семидесятый годы.

– Подожди немного, не клади трубку.

Трейси посмотрел на часы: Директор отсутствует уже шесть минут. В самом лучшем случае у него есть еще пять. Одна ушла на запрос, который сейчас делал Стейн.

В трубке снова послышался его голос:

– Кодовое имя твоего человека – О'Дей.

– В каком он сейчас отделе?

– Это тебя не касается, Мама. Могу только сказать, что он больше у нас не работает.

– Понял. Соедини меня с ним. И, Стейн...

– Да?

– Спасибо.

– Не забудь, что ты там плел насчет выпивки.

Трейси нажал на рычаг. Несколько секунд в трубке была полная тишина. Часы показывали, что у него есть еще три минуты. Если сейчас войдет Директор, придется повесить трубку. Это звонок противозаконный.

– О'Дей слушает.

Бодрый голос с легким виргинским акцентом.

– Это Мама.

– Чем могу быть полезен?

– Мне необходима информация от тысяча девятьсот шестьдесят девятого года по человеку, переведенному из сил особого назначения – участвовал в операциях Дэниэла Буна в Бан Ма Туоте.

– Имя?

– Макоумер, Делмар, второе имя начинается на "Д".

– Посмотрим, что у нас в досье, – прогудел голос. – Все забито в компьютер. Что конкретно вас интересует?

Хотел бы я сам это знать, в отчаянии подумал Трейси. Времени почти не оставалось.

– У вас есть информация по его возвращению в Штаты?

– Последняя в том году или же нужны все, когда он появлялся в Штатах после окончания очередной операции?

– Последняя.

– Команда задана.

В наступившей тягостной тишине Трейси делал над собой усилие, чтобы не поглядеть на часы. Не успею, думал он, ни за что не успею.

– Он вернулся на «Локхиде Л-57». На борту было сто семь пассажиров и пять человек экипажа.

Трейси на мгновение задумался. Успех «Операции Султан» – неужели это была единственная причина его возвращения именно тогда? Трейси приходилось действовать почти наугад.

– Что представляли собой пассажиры? – быстро спросил он.

– Военные, – сразу же ответил О'Дей. – Хотя нет, подождите. В досье сказано, что военных было сто шесть, все в самых разных званиях, и один местный.

– Один какой? – Трейси весь подобрался, сердце с грохотом колотилось в груди.

– Вы же сами понимаете. Какой-то косоглазый.

– Национальность?

– Откуда, черт возьми, мне знать? – В голосе О'Дея послышалось раздражение. – Имя – Киеу Сока. Это все, чем я располагаю.

О Господи, лихорадочно соображал Трейси. Такой вариант возможен. Но то, что сейчас мелькнуло у него в мозгу, казалось настолько невероятным, что он даже не осмеливался анализировать... пока. Трейси понимал, что злоупотребляет доверием, но иного выбора у него не было. Не имело смысла спрашивать О'Дея, что камбоджиец – а в том, что Киеу Сока кхмер, Трейси не сомневался, – делал на борту того военного транспортного самолета, которым Макоумер возвращался в Соединенные Штаты: Он помнил, каким образом был убит сенатор Берки в Кеннилворте, и понял, что следует немедленно связаться с Туэйтом и узнать, что он сумел за это время выяснить.

– Вернемся в Штаты, – он говорил быстро, пытаясь выиграть секунды, – временный интервал тот же, тысяча девятьсот шестьдесят девятый – семидесятый годы. Мне необходимо знать, не обращался ли в это время вышеупомянутый объект в официальные инстанции с просьбой разрешить ему оказывать финансовую помощь иностранным гражданам.

– О'кей. Оставайтесь на связи.

А вот это было самое сложное. У него оставалось не более шестидесяти секунд. Трейси повернулся в кресле и бросил взгляд на закрытую дверь. Он напряженно смотрел на ручку: в тот момент, когда она начнет поворачиваться, ему придется положить трубку. Ну давай же, О'Дей, взмолился Трейси.

– Мама? – в трубке снова возник его голос.

– Да? – тридцать секунд. Вглядываясь в ручку двери, Трейси всем телом подался вперед.

– Сбой в компьютере. Не клади трубку.

– Эй! – повысил голос Трейси и тут же понял, что О'Дей отключился, но держит линию на связи. Он тихо выругался. Секунды таяли. Пять, четыре, три, две, одна. Секундная стрелка переползла через цифру «шесть». Директор задерживался. Как и все в Фонде, Трейси отлично знал, сколь длительным может быть процесс сдачи досье в архив из-за необходимости множества подписей в самых разных документах. Трубка вываливалась из вспотевшей ладони, и он уже готов был повесить ее, когда вновь услышал голос О'Дея.

– Все в порядке, – прожужжал он, – дайте мне несколько секунд.

Но в этот момент ручка двери повернулась, и Трейси услышал низкий голос Директора. Чуть приоткрыв дверь, он на пороге кабинета о чем-то говорил с секретарем. Вот показался краешек его спины, одна рука придерживает дверь.

– Мне очень жаль, на дисплее ничего нет.

– Вы уверены? – это все, что мог сказать разочарованный Трейси.

– Естественно, уверен, – в голосе О'Дея опять чувствовалось раздражение, – я за это получаю зарплату.

Сердце у Трейси упало. Дверь открылась еще шире. А я был так уверен, что попал в точку, мрачно подумал Трейси. Услышав, что Директор закончил разговор с секретарем, он быстро проговорил в трубку:

– Благодарю за помощь, мистер О'Дей.

– Сожалею, что не сумел помочь. При таком обилии информации, это, в общем-то, не удивительно.

Когда Директор наконец вошел в кабинет, Трейси уже успел положить трубку на рычаг. Зачем же я ему понадобился? – в который раз задал себе вопрос Трейси. Я не могу не видеть причины, она где-то совсем рядом, прямо у меня перед глазами. Но обрушившаяся лавина новой информации не позволяла ему рассуждать логически. Все, что ему оставалось, это позволить Директору самому разыгрывать свои карты.

– Я обдумал то, что ты сказал относительно Макоумера, – Директор скрестил руки на груди. – Ты располагаешь реальными фактами против него? Что вообще у тебя есть? Только слова известного гонконгского торговца наркотиками?

– Вас там не было, – упрямо наклонил голову Трейси. – Вы не видели его лица, не слышали выражение голоса, когда он произносил эти слова. Он не лгал. Он просто был уверен, что в течение часа меня не станет.

– Они все лгут. Мама. Все эти гонконгские ублюдки. Ложь – их образ жизни, они уже не могут без нее обходиться. Кто бы говорил! – подумал Трейси.

– Мицо не лгал, – повторил он. – Мицо был горд, что может похвастаться такой информацией. Ему не было смысла врать: он хотел, чтобы перед смертью я узнал правду.

– Или же сознательно вводил тебя в заблуждение, предполагая, что ты сумеешь сбежать.

– Нет, – Трейси покачал головой, – вы ошибаетесь, и взрывное устройство, подложенное в мой номер, доказывает это. При виде меня он перепугался, а я еще, между прочим, не успел и рта открыть. Через несколько часов после того, как мой самолет приземлился в Гонконге, Мицо уже знал мою легенду. Он решил, что я хочу урвать свою долю от продажи и транспортировки наркотиков. Пришел бы он к такому выводу, если бы все это было неправдой?

Директор в упор смотрел на Трейси:

– Поступила еще одна информация из Гонконга. Полиция обнаружила то, что осталось от Мицо. Это единственный отрадный для них факт. Как ты, наверное, догадываешься, полицейские не очень-то любили его, за исключением, естественно, тех, кому он платил каждый месяц. Трейси молчал, и Директор продолжал:

– Следовательно, мы располагаем только тем, что ты сообщил мне.

– А также убийствами.

Директор так резко повернул голову, что Трейси услышал как хрустнули позвонки.

– Убийства? Какие убийства?

– Джон Холмгрен, Мойра Монсеррат, Роланд Берки.

– Не вижу связи.

– Я тоже. Пока не вижу. Но она существует.

– О чем ты говоришь?.. – Директор пересек кабинет и остановился у стола. – То, в чем ты меня стараешься убедить, предполагает весьма серьезное – и опасное – развитие событий, могущих повлиять на будущее Америки, – он уперся сжатыми кулаками о крышку стола. – Я хочу, чтобы ты ясно представлял себе мою – и Фонда – позицию. На мой взгляд, Делмар Дэвис Макоумер представляет собой слишком большую ценность для безопасности нашей страны, чтобы мы могли пойти на риск сунуться в его дела.

– Проклятье!

С меня довольно, подумал Трейси. Он стоял лицом к лицу со своим бывшим шефом:

– Он изменил ход операции! Он лгал нам, вводил в заблуждение и в конце концов одурачил!

– А теперь посмотри, куда он вложил свои деньги, – от спокойствия Директора можно было сойти с ума. – В экономику Америки. Честно говоря. Мама, мне глубоко плевать, какие суммы осели у него в кармане. Меня это не интересует. Я работаю для Америки, вот что самое главное. Это вечная ценность. Я не хочу, чтобы этот человек оказался под ударом.

– Боже, – пробормотал Трейси, – он же смеется над нами!

– Ну и пусть. Он нужен нам. Я прощаю ему его грехи.

– А я нет! Я не могу позволить, чтобы он остался безнаказанным!

– Я понимаю, – тихо сказал Директор, – «Операция Султан» была твоей операцией. Твой последний и весьма впечатляющий вклад в наше общее дело, как оказалось. Я могу понять твой гнев, ты жаждешь мести.

Директор всем телом навис над столом:

– Но ты же когда-то был профессионалом! Самым лучшим: ты был уверен в себе, действовал решительно, владел собой. Поэтому твои чувства не имеют ровным счетом никакого значения, забудь о них. Займись собой, устраивай жизнь. Забудь Макоумера. Что бы он там ни натворил, все это в прошлом. А прошлое тебя больше не должно интересовать.

И в этот момент Трейси ясно увидел связь между Макоумером и двумя убийствами. Пока это была всего лишь теория, предположение, излагать свои соображения Директору в его теперешнем настроении было бы глупо: он просто посмеется надо мной, решил Трейси. И он прав, размышлял Трейси, пора подумать и о себе. Я слишком увлекся своей профессией. И у меня больше нет семьи. И никогда не будет.

Он с сожалением думал только об одной вещи, которая осталась в Гонконге: кольцо с бриллиантом, его он купил для Лорин.

– Закроем эту тему. Но, боюсь, у меня для тебя плохие новости, – казалось, голос Директора растекается по кабинету, как пленка мазута на поверхности воды. – Точнее, новость. Я бы сообщил ее тебе сразу, но, извини, не был уверен, что ты готов к ней: меня проинформировали, в каком переплете ты был последние четыре дня.

– Ближе к делу, если можно.

– Конечно, – Директор спокойно выдержал его тяжелый взгляд. – Твой отец скончался. При весьма загадочных обстоятельствах, должен заметить.

– Что? – Трейси непроизвольно сел прямо.

– Я не буду ходить вокруг да около: он был убит четыре дня назад. – Он сцепил руки за спиной. – Это произошло у него в квартире. Судя по всему, он принимал ванну: когда его нашли, он голый лежал в воде. Его задушили, как мы предполагаем, куском стальной проволоки. Обычная веревка исключается: вскрытие показало, что в прилегающих тканях следы каких бы то ни было волокон отсутствуют. И то, что проволока была из стали – тоже всего лишь наше предположение. Характер раны свидетельствует о том, что убийца воспользовался тонкой металлической проволокой, чем-то вроде струны, – Директор выпрямился и отошел от стола. – Он сражался за свою жизнь до последнего.

– Вы знали, что он неизлечимо болен?

– Нет, этого я не знал.

– Жить ему оставалось от силы полгода.

Директор промолчал.

– У него отобрали даже такую малость.

Директор отметил горечь в голосе Трейси.

– Я уже обо всем распорядился, – негромко сказал он. – Естественно, мы перевезли его сюда. Он был членом нашей семьи. Ждали только твоего возвращения. Как только ты позвонил, я вызвал похоронный кортеж. Все готово, нас уже ждут. Похороны состоятся на Арлингтонском кладбище.

Трейси молча разглядывал его.

– Твой черный пиджак в приемной секретаря, – Директор взмахнул рукой. – Пошли?

* * *

Туэйт не ошибся, уломать Флэгерти ничего не стоило: он изложил ему в общих чертах дело, и Флэгерти дал свой «о'кей». Туэйт работал с ним уже седьмой год и успел за это время убедиться, что сам капитан предпочитает иметь дело с пропойцами и мелкими воришками, всякий раз прислушиваясь к рекомендациям из главного полицейского управления: таким образом он подстраховывался и не имел лишних хлопот.

Туэйт вышел из его кабинета и стал готовиться к встрече с Жабой Тинелли, принцем Нарко. К нему неслышно подошел Уайт и сказал, что звонила Мелоди.

– Не знаю, уж в чем там дело, – пожал плечами черный полицейский, – но, должно быть, что-то серьезное: за последние пятнадцать минут она звонила три раза.

Туэйт открыл свой кабинет, подошел к столу и набрал ее номер.

– Дуг, – в голосе ее чувствовалось волнение, – я наконец продралась через твой манускрипт.

– Только сейчас? Я думал ты уже давно прочитала его.

– Ну... в общем, да. В тот раз я лишь пробежала его, чтобы ты имел общее представление о его содержании. Видишь ли, китайский – язык довольно необычный. Каждый иероглиф имеет множество значений, и от того в какой последовательности они расположены...