Эрик Ван Ластбадер
Черное сердце

Трейси отвернулся, взглянул в окно на огромное дерево грецкого ореха в заднем дворе. Сколько раз в детстве он взбирался на это дерево? И сколько раз мама кричала ему: «Слезай, Трейси! Это очень опасно!» Мир казался матери полным опасностей, и она хотела уберечь от них Трейси. А он каждый раз бежал за поддержкой к отцу, не подозревая, что у родителей прямо противоположные взгляды на его воспитание и уступать друг другу они не собираются.

Мой отец, мой несокрушимый отец, подумал Трейси. И стиснул кулаки так, что ногти впились в ладонь.

– Ну, по крайней мере, раз умом тебя не обделили. – Трейси понял, что отец имеет в виду подслушивающее устройство. – Если б ты дал эту штуку какому-нибудь хваленому эксперту, он бы даже не понял, что перед ним, – Луис Ричтер откинулся на спинку стула и вынул из глаза лупу. – А я понял.

Он всегда гордился своими знаниями, подумал Трейси.

Старый Ричтер поднял пинцет с «клопом».

– Это маленькое устройство, – сообщил он, – способно воспринять любой слышимый человеческим ухом звук в диапазоне от двадцати герц до двадцати тысяч герц и донести его до приемника, находящегося на расстоянии пятидесяти миль, – на лбу его выступили крупные капли пота, встревожившие Трейси. – Черт побери, – задумчиво произнес он. – Я должен был изобрести такое устройство десять лет назад. Почему не я его придумал? – Он помахал пинцетом. – Но я все же могу такое создать.

– Мы нашли эту штуку на дне графина с грушевым бренди, – Трейси не хотел, чтобы отец отвлекался от темы. – Ее спрятали в самой заспиртованной груше.

– С ума сойти! – воскликнул Луис Ричтер. – Я бы хотел встретиться с тем, кто это сделал.

– И я тоже, – ответил Трейси.

– А когда я отказывал тебе в твоих желаниях? – горделиво произнес Луис Ричтер.

* * *

Киеу вышел из скоростного лифта на предпоследнем этаже здания на Голд-стрит в Нижнем Манхэттене. Мисс Кроуфорд уже ждала его. Уверенными шагами она направилась навстречу по устилавшему пол серому ковру, протянула руку для поцелуя. Киеу грациозно поклонился.

– Мерси боку, – пробормотала она. Глаза за очками сияли. Хорошо сшитый костюм из легкой буклированной ткани, легкий аромат дорогих духов: встречала Киеу сама мисс Кроуфорд, а не кто-либо из многочисленного штата секретарш, только потому, что с Киеу здесь считались.

Мисс Кроуфорд была женщиной выдающейся во всех отношениях: она имела несколько ученых степеней, но главным в ней был талант не вмешиваться в то, что ее не касалось.

Дела, связанные с Киеу, находились именно в этом ряду, однако, говоря «Проходите, он вас ждет», она в очередной раз подумала: «Я бы все на свете отдала за пару часиков наедине с этим божественным телом».

Киеу взбежал по широкой винтовой лестнице, также покрытой серым ковром. Вид, открывавшийся из офиса, который занимал весь верхний этаж, был восхитительным. Стеклянные стены-панели казались витринами ювелира, за которыми блистали драгоценности цивилизации: небоскребы Манхэттена, Центр мировой торговли, парк перед мэрией, воды Гудзона, и даже далекие очертания Нью-Джерси и Стейтен-Айленда.

На фоне панорамы Уолл-Стрита шагал высокий человек. В руках он держал лист с текстом телекса. Первое, что бросалось в глаза – все тот же странный контраст между загрубевшими, наработанными костяшками и наманикюреныыми ногтями.

Яркое освещение выгодно подчеркивало черты его лица: широко расставленные голубые глаза, тяжелую челюсть человека, привыкшего повелевать, прямой нос с резко очерченными ноздрями. Тщательно ухоженные усы были такими же седыми, как и шевелюра, лишь в последние несколько лет начавшая несколько редеть.

В этот момент раздалось жужжание интеркома, и человек махнул рукой Киеу: подожди.

Нажал на кнопку.

– Слушаю, Мэделайн.

– Мистер Макоумер, как вы и просили, я соединила вас с Харланом Эстерхаасом. Он на третьем канале.

Макоумер взял трубку.

– Сенатор! Рад вас слышать! – Голос его был полон воодушевления.

– Я тоже.

– Говорят, завтра вы должны быть в городе. Думаю, пришло время завершить нашу сделку.

– Я восхищен вашими источниками информации: я сам узнал, что поеду в Нью-Йорк, лишь час назад. – Сенатор рассмеялся.

– Давайте встретимся в четверть четвертого в Музее современного искусства. Знаете, где это?

– Нет проблем. Увидимся.

Макоумер положил трубку. Он улыбался:

– Хоть это и дорого – телефонная линия, которую невозможно отследить, однако она себя окупает.

Киеу уже прочел телекс, но Макоумер все же прокомментировал его содержание:

– "Вампир" – это настоящий успех. Сегодня он в двадцать седьмой раз поднимался в воздух с аэродрома «Голодная лошадь», – Макоумер говорил об аэродроме компании в глухой северо-западной части штата Монтана. – Двигатель с керамической камерой сгорания работает как часы, даже при повышенных нагрузках. Только представить! – Он обогнул сделанный из оникса письменный стол. – Двадцать семь вылетов всего лишь за восемь дней! Эта чертова штуковина в четыре раза легче двигателя из литого алюминия, к тому же не нуждается в системе охлаждения! – Лицо его сияло.

– Мы не ошиблись! Теперь мы можем установить на борту истребителя в три раза больше оборонительных и наступательных систем, чем на любом ином вертолете подобного типа и размеров.

Киеу тоже был доволен.

– А как насчет ССОД? – спросил он. Так они называли систему скоростной обработки данных: все бортовые компьютерные системы, включая ночное наведение на цель, были сделаны не на старомодных чипах, а на лазерах. Это означало значительное сокращение времени на обработку информации, и, следовательно, превращало «Вампир» в самый совершенный из существующих вертолетов, ибо его системы могли просчитывать, маневрировать и поражать цель быстрее других, даже быстрее баллистических ракет.

– Сегодня в небе над аэродромом было уничтожено девятнадцать целей за три секунды, – а «целями» они называли ракеты всех типов, правда, на этот раз лишенные своих смертоносных зарядов. – ССОД уничтожила все. Я недавно говорил по телефону с пилотом, он уверяет, что за двадцать лет своей боевой практики такого еще никогда не встречал. Он просто вне себя от восторга! Весь персонал «Голодной лошади» жил при аэродроме, чтобы избежать утечки информации.

– Итак, мы этого добились, – сказал высокий. – Вовремя и в пределах бюджета.

Киеу вновь глянул на телекс.

– И все это – благодаря двигателю с керамической камерой, – сказал он. – Идея Такакуры модифицировать двигатели для космических челноков НАСА оправдала себя. Но направление поисков подсказали ему вы. Это вы поняли, что с обычным двигателем мы не сможем создать истребитель шестого поколения.

– Да, – согласился Макоумер. – Как только я узнал о ССОД, мне сразу же стало ясно, что обычный двигатель не выдержит таких нагрузок, – он удовлетворенно потер руки. – Прекрасно. Я доволен. Через несколько дней мы сделаем соответствующее сообщение и посмотрим, что из этого выйдет.

– Я полагаю, теперь вы примете предложение Трехсторонней комиссии.

Макоумер кивнул: комиссия, состоявшая из ведущих бизнесменов и политических деятелей Нью-Йорка, предложила ему сопровождать их во время визита в Китай.

– Сейчас мне необходимо создать впечатление человека, помогающего добиваться более солидных торговых связей с КНР, – он улыбнулся. – К тому же это прекрасное прикрытие для того, чем я действительно должен заняться на востоке. Я буду в Шанхае в начале следующей недели. Пришло время поджечь фитиль.

Киеу улыбнулся.

– Но сегодняшний вечер предназначен для другого, – объявил высокий. – Сегодня мы будем праздновать.

– Вместе с Джой? – с надеждой спросил Киеу.

– Вряд ли, – Макоумер подошел к стоявшей в углу латунной вешалке с крючками из полированного рога. – В клубе не любят, когда туда приводят женщин, даже жен. Кроме того, сегодня я намерен развлекаться на всю катушку, а Джой бы только мешала.

– Но еще остается Финдлен, – заметил Киеу, – и пара-тройка других сенаторов.

– Киеу, твоя проблема в том, что ты в глубине души не очень-то доверяешь возможностям современной технологии. Ты сам видел, что с помощью компьютера мы сумели найти, вычислить нужных нам сенаторов. Компьютер только выдал нам их имена и списки того, что они предпочитают и чем интересуются. Нет, всего три дня поисков – и мы получили полный набор их грешков. В распечатанном виде. Такова уж человеческая натура, и принтер выдал нам ключи к каждому из них. Отныне они принадлежат организации «Ангка» душой и телом, все эти деятели, включая семерых, которые для нас особенно важны.

Он надел дорогой пиджак из облегченной клетчатой шерстяной ткани.

– Да, конечно, еще остается Финдлен и пара других, – он подошел к Киеу и положил руку ему на плечо. – Но не беспокойся. Положись на систему. Мне, конечно, еще придется поработать, но по поводу Финдлена не волнуйся. Я знаю, что у него безупречная репутация. Но и в ней я найду трещинку.

– И все же больше всех меня беспокоит Трейси Ричтер, – задумчиво произнес Киеу. – Именно он обнаружил подслушивающее устройство. А вы позволили ему связаться с отцом.

– Забудь о Луисе Ричтере, – уверенно сказал высокий. – Старик при смерти. Откровенно говоря, я даже удивился, когда Трейси обратился именно к нему. Старик уже пять лет, как отошел от дел. Он так серьезно болен, что я сомневаюсь в его способности мыслить логически.

– Я просто помню, что о нем в свое время рассказывали.

Макоумер махнул рукой:

– Это было давно. Теперь он нам не страшен.

Однако Киеу не был так уверен.

– И все же...

– Ладно, – раздраженно сказал высокий. – Я научился доверять твоим инстинктам. Присматривай за ними, но, Бога ради, с Трейси будь осторожен. Главное, чтобы он ни в коем случае не догадался о твоем существовании. Он обладает чертовски острым нюхом, чувствует приближение врага за много миль. Его нельзя недооценивать.

Киеу кивнул.

Макоумер уже собирался было выйти из офиса, как раздалось жужжание интеркома. Он вернулся к столу, нажал кнопку. Раздался голос мисс Кроуфорд:

– Простите, что беспокою вас, но пришел ваш сын.

– О Господи, – Делмар Дэвис Макоумер взглянул на часы с золотым браслетом. – Малыш опоздал всего на три часа. Ах, если бы он обладал твоим, Киеу, чувством ответственности! Я вообще хотел бы, чтобы он больше походил на тебя. Киеу покачал головой:

– Он – ваш сын. И он старается.

– Не понимаю, почему ты вечно защищаешь его, особенно при том, как он к тебе относится.

– Он не может преодолеть терзающее его чувство вины. Это очевидно.

– Вина? – Макоумер чуть ли не расхохотался. – А по поводу чего, черт побери, он должен испытывать чувство вины?

– Вы ведь и сами не можете забыть, что ваша первая жена, Рут, умерла, дав жизнь Эллиоту, – тихо произнес Киеу. – Это тяжелая ноша для любого ребенка, особенно для мальчика. Потому что между матерью и сыном существует особая связь. И когда безжалостный рок обрывает ее в самом начале...

– О, чепуха! У меня нет времени для этих психологических бредней.

– Интересно, – пробормотал Киеу, покачав головой. – Психология – ваше главное оружие как в бизнесе, так ив... «Ангка». И странно, что вы отрицаете ее в отношениях с сыном.

Макоумер наклонился над столом.

– Я только хочу сказать, – тихо произнес он, – что парень – слабак. А слабаков я терпеть не могу, и особенно меня это раздражает в собственном сыне.

Макоумер помолчал, потом сказал:

– Надеюсь, ты понимаешь, что тебе я позволяю гораздо большее, чем другим.

Киеу упрямо смотрел в пол.

– Да.

– Потому что не сомневаюсь в твоей преданности. В твоей любви.

В огромном помещении повисла напряженная тишина. Наконец Макоумер произнес:

– Тебе лучше воспользоваться частным лифтом. Я не хочу, чтобы Эллиот застал тебя здесь. Киеу кивнул и удалился.

– Мистер Макоумер, могу я пригласить Эллиота?

Макоумер встряхнулся.

– Да, Мэделайн. Идите домой и отпустите остальных сотрудников. Уже поздно.

– Хорошо, сэр. Доброй ночи.

– О, Мэделайн, чуть не забыл... – он уже слышал шаги на винтовой лестнице.

– Да, сэр?

– Вы проделали колоссальную работу, собирая данные по «Голодной лошади». Я даже не знаю, что делал бы без вас.

– Спасибо. Мы все очень гордимся «Вампиром».

Макоумер прервал связь и подошел к бару. Налил себе щедрую порцию джина с тоником – надо было успокоиться. Эллиот всегда действовал ему на нервы.

Он стоял, повернувшись спиной к возникшему в дверном проеме сыну, и нарочно старательно выжимал в стакан лимон.

– Ну вот, – раздался голос. – Я пришел. Что тебе нужно?

Макоумер резко повернулся. Лицо его стало жестким.

– "Что тебе нужно?" – передразнил он. – Ты опоздал на три часа, и это все, что ты можешь сказать? Ни объяснений, ни извинений?

– Я не должен ни объясняться, ни извиняться перед тобой, – Эллиот был раздражен.

– О да, конечно, мы все еще одна семья, даже если ты отказался жить со мной в одном доме! Но, между прочим, у тебя есть ответственность... Передо мной и перед «Ангка».

– Я живу теперь своей жизнью.

– И какой! – Макоумер в раздражении поставил стакан на зеркальную поверхность бара. Взгляд его посуровел. – Ты был первым все четыре года учебы в Колумбийском университете. Декан выбрал тебя для прощальной речи, а ты даже не явился на церемонию вручения дипломов! Ты в состоянии представить, как я себя тогда чувствовал? Что я должен был отвечать, когда меня спрашивали, где ты? А я и понятия не имел. Потому что ты не соизволил поставить меня в известность.

Ты полгода проработал здесь, в «Метрониксе», проявив больше таланта и инициативы, чем большинство моих сотрудников. И, тем не менее, ушел и отсюда, – он взмахнул рукой. – И ради чего? Ради сцены, на которой, как мне сообщают, ты не блещешь талантами.

– Кто тебя информирует? Киеу? Твой цепной пес?

– Почему ты так со мной поступаешь? – Макоумер подошел к сыну. – Что с тобой происходит? У тебя есть талант, у тебя есть мозги. И на что ты их тратишь? Ни на что! – выпалил он так яростно, что Эллиот сделал шаг назад.

– А разве тебе важно, на что я трачу свои мозги? – горько произнес Эллиот. – Тебя интересуют только твои представления о жизни, только то, что ты считаешь для меня правильным и подходящим.

– Ты и понятия не имеешь, что такое деньги, как надо трудиться, чтобы их заработать, – теперь и в голосе Макоумера появилась горечь. – Короче говоря, ты понятия не имеешь, что требуется от настоящего мужчины. Ты мне отвратителен!

Эллиот сдерживался изо всех сил.

– Что ж! Вот и сказал! А мне не нужна твоя любовь, – глаза Эллиота подозрительно блестели. – Я не хочу быть таким, как Киеу. Ты любишь его только потому, что он во всем тебя слушается. Ты – урод, ты это понимаешь? Чертов урод!

Макоумер вздрогнул, но овладел собой.

– Мое время слишком дорого стоит, чтобы тратить его на подобные разговоры с тобой, Эллиот. Я пригласил тебя только потому, что у меня есть для тебя сообщение.

– Тогда передай мне его.

Макоумер протянул ему листок.

– Запомни, что здесь написано, – и добавил: – ты знаешь, что Киеу беспокоит твоя роль в «Ангка». Он любит тебя, но считает, что ты... несколько ненадежен для такой тонкой и ответственной работы. Как и я, он бы предпочел, чтобы ты оставался в «Метрониксе».

Эллиот усмехнулся.

– Но тогда я не смог бы выполнять эту вашу работу, папа. Как раз хорошо, что я не связан с «Метрониксом», иначе моя деятельность была бы бесполезной, – он сунул руки в карманы. – На вашем месте я бы не беспокоился. Я-то хорошо понимаю, что если я провалюсь, моим единственным источником существования станет «Метроникс». А уж этого я не хочу никоим образом, – он с особенным нажимом произнес эти слова, понимая, какую боль они доставляют отцу.

Макоумеру ничего не оставалось, как напомнить:

– Ты знаешь правила.

– Еще бы!

Их взгляды встретились. Какими бы оскорблениями они ни обменивались, в этих взглядах читалось большее, чем взаимная неприязнь. Эллиот отвел глаза первым.

– В воскресенье я собираюсь сходить на кладбище, – произнес он, глядя в сторону. – Я бы хотел, чтобы и ты когда-нибудь туда наведался.

– Мне кажется, ты ходишь на кладбище слишком часто. Вряд ли это можно назвать здоровым поведением, – ответил Макоумер.

– Ходить на могилу собственной матери – признак нездорового поведения? Да как ты смеешь не только говорить, но и думать такое!

– Она умерла, Эллиот, – голос отца был холоден. Почему слабость сына так его раздражала? – Ты должен смотреть в лицо фактам. Я женат на Джой. Ты с ней ладишь. Я знаю, что она любит тебя, хотя в последнее время и не имеет возможности часто тебя видеть. Жизнь продолжается.

– Ты не любишь маму! – в ярости воскликнул Эллиот. – И никогда не любил!

Макоумер рванулся к сыну и со всего размаха ударил его по щеке.

– Если б ты был младше, я бы заставил тебя вымыть рот мылом!

– Это правда! – Эллиота пробирала дрожь. – Я знаю! Это правда! – Он повернулся и бросился вниз по лестнице. В холле он остановился и глянул вверх – там, в льющемся сзади свете, стояла высокая фигура.

И в этот момент он понял, что ему никуда от этого человека не скрыться, что его стальная рука настигнет всюду. И, едва сдерживая рыдания, Эллиот ринулся прочь.

* * *

Лорин вошла, когда Трейси разговаривал по телефону с Кимом. Увидев ее, он свернул разговор.

На ней был длинный плащ. На улице, видно, начался дождь, потому что она сразу же направилась в ванную, отряхнуть зонтик из лакированной рисовой бумаги.

А потом упругой походкой танцовщицы она двинулась к нему.

– Как прошел спектакль? – спросил он.

– Лучше, – она улыбнулась и направилась в кухню, чтобы налить себе содовой. – Хочешь чего-нибудь съесть?

– Нет.

Она вернулась со стаканом в руке и уселась рядом с ним на белый диван под окном.

– Мне нравится танцевать в «Мечтателе». Такое удовольствие, не то что все эти облегченные партии, которые Мартин давал мне после травмы, – свет уличных фонарей, проникавших сквозь полосатые жалюзи, плясал на ней причудливыми волнами. Она склонила голову набок.

– На что ты смотришь?

– На тебя.

Она собралась было что-то сказать, но, заметив выражение его глаз, сдержалась и только кашлянула. Трейси обнял ее, она прижалась к его груди, растворилась в тепле и покое. Губы ее приоткрылись, она почувствовала прикосновение его губ, его языка. У нее перехватило дыхание. Она положила голову ему на плечо, устроилась поудобнее, вытянула ноги.

В комнате воцарилась тишина, только с улицы доносился шум автомобилей.

– Когда ждешь своего выхода, – наконец произнесла Лорин, голос ее мягко плыл в полутьме, – состояние одно: ты напряжен и в то же время инертен. Но когда выходишь на сцену, все меняется. Тогда ты собираешься, и больше ни о чем не думаешь. Но перед выходом... – она подняла голову, ее длинные волосы защекотали ему шею. – Перед этим приходят самые странные мысли. Воспоминания.

– Какие воспоминания?

Она взяла его руки в свои, как бы пытаясь удержать исходившее от него тепло.

– Я вдруг вспомнила... похороны Бобби, – Трейси шевельнулся. – Как ты сопровождал его гроб в Даллас. Свернутый флаг, пришпиленная к обшивке гроба медаль...

– И я это помню, – хрипло произнес Трейси. – Но почему вспомнила ты? Это ведь было так давно.

– Я часто думаю о Бобби, – прошептала Лорин. – Даже сейчас, – по щекам ее побежали слезы, но она не вытирала их. – Иногда я так по нему скучаю! Для меня он навсегда останется младшим братишкой. Он погиб таким молодым! Он даже не успел стать взрослым.

– Ему было почти девятнадцать, и он уже стал настоящим мужчиной.

– Нет. Ты не понял, что я хочу сказать. Мы знали друг друга детьми... Мы не успели вырасти вместе. И мы никогда... – Голос ее прервался, она утерла слезы рукой.

– Ну зачем ты?.. – как можно мягче спросил Трейси. Он испугался. Это надвигалось все ближе и ближе.

– Я помню твое лицо, когда ты вышел из самолета, – она говорила чуть слышно. – Ты был ужасно бледным. И не мог смотреть мне в глаза. Ни мне, ни моим родителям... Ты упорно глядел в сторону.

Трейси тоже хорошо это помнил. В тот раз – это была его первая поездка домой – с ним вместе летел Директор. Директор тогда некоторое время пробыл в базовом лагере в Бан Me Туоте, пытаясь выявить предполагаемые источники утечки информации. Он ничего не обнаружил, но именно он одобрил присвоение Трейси звания лейтенанта – как награду за семь успешно проведенных сложнейших операций.

Директор – полковник сил специального назначения – пользовался абсолютной независимостью от местного командования. Для всех остальных он, как считалось, возглавлял СРП – специальное разведывательное подразделение, получавшее приказы непосредственно из Пентагона. Это была намеренная дезинформация, прикрытие как для майора, так и для самого Директора: больше всего он боялся, что его людей кто-нибудь спутает с этими безмозглыми болванами из ЦРУ.

– Мы с тобой и встретились благодаря Бобби, – сказала Лорин. – Почему же я не должна об этом вспоминать?

Трейси хотел перевести разговор на другое, но не мог подыскать подходящей темы. Каждый раз, вспоминая джунгли Камбоджи, он вспоминал и о том, как погиб Бобби. Но он никогда не рассказывал Лорин о том, как это на самом деле произошло. И для того были веские основания.

Он нежно отстранил ее, встал, прошел к радиоприемнику, нашел волну, на которой передавали «Ночи в садах Испании» Де Фальи. Она следила за ним взглядом.

– Он был прекрасным парнем, – произнес Трейси. – И хорошо сражался... Это была ощутимая потеря.

– Он очень тебя любил, – голос Лорин настойчиво следовал за ним. – Он рассказывал о тебе в каждом письме.

– Он быстро находил друзей, – немного резковато ответил Трейси. – Даже слишком быстро.

Лорин подняла голову:

– Что ты имеешь в виду?

Трейси повернулся к ней.

– Это была война, понимаешь? А на войне нет места для дружбы. Привязанности могут стать смертельными.

– Я думаю, – она теребила пальцами ворсинки обшивки, – что там он был счастливее, чем дома.

Трейси с удивлением смотрел на нее. Она поглядела ему прямо в глаза:

– Ты мне можешь объяснить, почему ты туда отправился?

Он резко вздрогнул: этот вопрос уколол его.

– Что?

– Почему ты туда отправился? Спасать мир от коммунизма, или была какая-то другая, настоящая причина?

За все эти годы он уже достаточно поведал ей о своей службе, и она знала, что он был не просто в армии – он, конечно, никогда не говорил о Фонде, но она понимала, что его деятельность в Юго-Восточной Азии носила специальный характер.

Но он никогда не разговаривал с ней о том огне, который жег его сердце и который заставил его выйти через отца на Фонд.

Он смотрел в полосатую ночь за окном.

– Я почему-то ярче всего помню свой первый отпуск, я провел его в Гонконге. Я отправился на машине за город, к так называемым Новым Территориям. И наткнулся там на таоистский храм. Таоисты – очень интересные люди, они живут в единении с природой и с человеческим духом, они заботятся о городских стариках и об убогих.

Храм окружал великолепный сад, полный любовно ухоженных бонсаев и скульптурных изображений мифологических китайских существ, призванных даровать посетителям здоровье и благосостояние.

Сквозь раскрытые двери храма я увидел стоявшую на коленях перед алтарем китаянку. В правой руке она держала круглую деревянную коробочку с палочками, которые сначала показались мне палочками для еды. Но потом я разглядел, что они четырехгранные и длиннее, чем палочки для еды. По одной из граней сбегали вниз китайские иероглифы.

Я помню, какая стояла тишина, лишь ветер шелестел листвой старых деревьев, да слышалось пение птиц. До меня доносился густой аромат благовоний... – Трейси подошел, сел на другой конец дивана.

Женщина молилась. Время от времени она потряхивала коробочку, держа ее так, чтобы палочки понемногу вылезали из нее. Затем со стуком упала на пол.

Она прервала молитву и подала палочку старухе, сидевшей сбоку от алтаря за хромоногим столом. Старуха прочла то, что было начертано на палочке, заглянула в толстую книгу таблиц и что-то написала на маленьком листочке бумаги.

Женщина расплатилась и прошла через арку в нишу, где сидел древний старик.

Я уже слыхал о таоистских предсказателях судьбы и решил узнать свою.

Я проделал все то, что делала женщина. Старуха, когда я дал ей свою палочку, не выказала никакого удивления, но вот старый предсказатель... Он глянул на листок, который я протянул ему, потом поднял взгляд на меня:

– Ты – солдат. Ты воюешь.

Я был поражен. Я был не в форме. Как я тебе уже говорил, мы вообще ходили в штатском из-за... особенностей нашей работы.

– Ну конечно. Ампула с цианистым калием в дупле зуба и все такое прочее... – улыбнулась Лорин.

Она сказала это в шутку, но Трейси непроизвольно коснулся языком нижнего левого зуба мудрости. Пятнадцать лет назад, еще в Майнзе, зуб высверлили и вставили под пломбу нерастворяющуюся капсулу с цианистым калием. Все, что от него требовалось – куснуть под определенным углом с достаточным усилием. Трейси тоже улыбнулся и продолжил свой рассказ:

– Что-то вроде этого, – ответил я предсказателю.

– Война мне чужда, – в голосе старика не было враждебности, а только печаль. Он спросил меня, знаю ли я суть геометрии – «фенг шуй», так назвал он ее. Я сказал, что нет.

– Окружающий нас мир – земля, воздух, огонь, вода, растения – сотканы из естественных сил. Человек либо сливается с этими силами, пребывает в союзе с ними, либо действует против них. Я по опыту знаю, что люди Запада не понимают, насколько это важно, – он замолчал, думая, что я обижусь на эти слова и уйду. Но я остался, и он продолжил: – «Фен шуй» – очень важная наука. И ты – странный, особый иностранец. Ты излучаешь силы, а для человека Запада это необычно. Скажи, ты явился из джунглей?

– Да.

– Но не из джунглей Китая... Впрочем, твои джунгли отсюда недалеко.

– Достаточно близко, – ответил я.

– Там ты – лидер. Другие полагаются на твои решения.

– Верно. Многие из моих людей боятся джунглей.

– Но не ты, – сказал он. – Нет. Потому что в тебе я вижу союз с растениями и землей. В джунглях ты как дома.

Трейси умолк и снова взглянул в окно.

– Не удивительно, что Бобби так тебе доверял, – сказала Лорин. – Он чувствовал такого рода вещи.

– Господи, ну давай перестанем говорить о твоем брате! Лорин поджала ноги.

– Для меня очень важно понять, сделал ли он правильный выбор, уехав из дома. Был ли он счастлив...

– Счастлив? – оборвал ее Трейси. – Да ни один нормальный человек не мог быть счастлив в подобных обстоятельствах! – Он резко встал. – Если хочешь знать мое мнение, то лучше бы он оставался дома!

– Черт бы тебя побрал! – крикнула она. – Как ты можешь такое говорить? Он был твоим другом!

– Я это говорю, – как можно мягче произнес он, – потому что тогда бы он был бы жив.

– Я не желаю этого слушать! Я хочу верить, что он был в мире с самим собой! Что он не зря туда отправился! Что он обрел что-то свое до того... Господи! До того, как его растерзали!

– Перестань, Лорин...

– Но ведь так и было? Правда? Его растерзали? Замучили?

– Я уже говорил тебе, что легких смертей там не бывало.

– И смерть Бобби, – она рыдала, – смерть Бобби была самой страшной!

Он обхватил ее, прижал к груди, а она содрогалась от рыданий. Он вытирал ее беспрестанно бежавшие слезы. Наконец она начала немного успокаиваться.

– Я тебя спрашивала, а ты никогда мне ничего не рассказываешь, – всхлипывая, пробормотала она.

– Я думал, что все уже тебе рассказал, – мягко произнес он. – Пойдем спать.

Свернувшись клубочком, он заснул. Голова его лежала у нее на плече. Она гладила его густые волосы и смотрела вверх, на потолок, по которому скользили отсветы проезжавших по улице машин.

У противоположной стены, на книжной полке, стояли две каменные статуи. Время оставило на них свои следы. Справа стоял нага– семиглавый змей из камбоджийской мифологии. Слева – гаруда, человек с птичьей головой. Они не были символами добра или зла, однако ненавидели друг друга. И никто, даже знатоки кхмерской мифологии, не могли припомнить причин этой смертельной вражды.

Она никогда не говорила об этом Трейси, но она не могла припомнить, каким был ее брат. Нет, она прекрасно помнила его ребенком и тощим подростком, но умер он мужчиной, а вот воспоминаний о взрослом Бобби у Лорин не осталось.

По щекам ее струились слезы, и она отвернулась, боясь, что слезинка капнет на Трейси и разбудит его. Наверное, он все же уловил это движение, потому что беспокойно зашевелился во сне. Ему что-то снилось.

Он вдруг вынырнул из ее объятий и совершенно четко произнес одно слово.

Глаза его раскрылись, и она вновь успокаивающе обняла его.

– Все в порядке, – прошептала она. – Это всего лишь сон. Но он все еще был под влиянием сна, еще искал губами несуществующие уста, он еще чувствовал жар женского тела, который в кошмаре превратился в удушающую жару Юго-Восточной Азии. Джунгли, разрывы снарядов, языки химического пламени, кровь и крики, жизнь, утекающая во влажную, грязную землю, лицо Бобби, искаженное, побелевшее от боли, глаза предательства, ожоги и голос Май: «Как много от нее видишь ты во мне?». Заповедь нарушена. «Могла бы я быть ее сестрой?» Заповедь Фонда.

– Расскажи мне, Трейси, – раздался голос Лорин. – Почему ты туда отправился?

– Я хотел быть там, – он еще не окончательно проснулся, поэтому не думал над ответами.

– Чтобы убивать?

– Нет, – он покачал головой. – Не для этого.

– Но на войне убивают. Она для того и создана.

– Я пошел... Потому что хотел кое-что доказать. Самому себе, – глаза его были подернуты туманом. – Мама всегда за меня боялась. Этот страх сидел в ней так глубоко... И я однажды утром проснулся и подумал: «Этот страх заразил и меня, и я должен победить его». Поэтому я обратился к отцу и попросил его о помощи.

– И он взял тебя туда, где сам работал.

Трейси кивнул.

– И тебе понравилось... Понравилось то, чем там занимались.

– Я хотел избавиться от страха. А для этого надо было попасть в самую опасную ситуацию.

– Но ты был не таким уязвимым, как... Бобби.

– Да. Нет... Когда я пришел в армию, я был, может быть, еще более уязвим. Но там... Это место закалило меня.

– И теперь ты действительно бесстрашен.

Он не ответил. Дыхание его было тяжелым и прерывистым.

– Ты говорил во сне.

– Что я сказал? – Его окатило холодом.

– Ты назвал чье-то имя.

– О Господи! Неужели Бобби?

– Кто такая Тиса?

– Я не знаю, – солгал он.

* * *

Киеу сидел по-турецки на коврике в центре комнаты и изучал только что составленный им гороскоп. Хотя Преа Моа Пандитто и был категорически против гороскопов, для Киеу существовала связь между буддистскими учениями и астрологией, и связь крепкая. И буддизм, и астрология были для него не учениями, а образом жизни, этот образ жизни он не только не подвергал сомнению – он о нем просто не задумывался. Жил, и все. В нем он видел последовательность времен и место каждого конкретного существа в этой последовательности, его особую нишу. Дом.