Лариса Соболева
Петля Афродиты
3
Любовница
– Пойми, я не мог ее добить… просто не мог, – винился Болотов утром, находясь у той, с которой хотел бы встретить старость, но при этом не хотел порвать с семьей.
– Я знаю, ты благородный человек, – тускло вымолвила Инна, опустив длинные ресницы, от которых тень упала на скулы. – Но почему-то твое благородство мало распространяется на меня…
– Да при чем тут благородство! – взорвался Болотов.
Он ходил, ходил… Это такая примитивная реакция на ситуацию, в которой внутреннее неудобство выражается в тупом движении. А она сидела в углу дивана, поджав под себя ноги, укрытые пледом, и слушала его с монашеским смирением. В сущности, Болотов пустился в путешествие вокруг дивана с Инной, прячась от ее глаз. Впрочем, это было лишним, ведь она на него не смотрела. Он взмахивал руками, приглаживал волосы, тер подбородок, нос… и понимал, что выглядит дерьмом. Себя со стороны сложно увидеть, еще сложнее – дать себе же честную оценку, а он успешно делал то и другое. И на собственной фальши ловил себя, кстати, по изворотливости Валерий Витальевич просто чемпион мира.
Инна – очаровательная шатенка с волнистыми волосами и бледно-серыми глазами, чистыми, как родниковая вода. Он обожал ее сдобные губы, молочную кожу, мягкие ладони с аккуратными ноготками на пальцах, упругое и богатое тело, которым Болотов упивался до самозабвения. А как ему льстило, что его, седовласого мэна, любит хорошенькая и молоденькая девочка – почти ровесница дочери! Но сегодня Инна ощущала себя обманутой, потому робко взбунтовалась, ее голос дрожал, в родниковой воде глаз просматривалось помутнение от обиды. Она уже не верила словам-пустышкам, как догадывался Болотов, и это беспокоило его.
– При чем тут благородство? – повторил он мирно, плюхнувшись рядом с ней на диван. – У нее (между собой они никогда не произносили имени жены Болотова) мать при смерти. Мать умирает! Ты не знаешь, что это такое, и желательно, чтобы не узнала как можно дольше. Кстати, ты забыла? У меня есть еще трое детей, я бы не хотел их потерять. Для них удар по матери в этой ситуации станет ударом по ним.
– Твои дети все равно будут на стороне матери, если ты решишь уйти.
– Будут. Конечно. Но обстоятельства не будут осложнены умирающей бабушкой. Прости, Инна, я не мог… ну, правда, не мог…
И что она? А ничего. Болотов взял ее за подбородок, заглянул в дивные глаза. Я твой, только твой, – красочно нарисовано на его лице. Но Инна не верила ему. Ему! Он столько лет заботился о ней, опекал ее, она ни в чем не нуждалась. Тем не менее ей хочется большего, чего он пока не готов дать, ну, не готов Болотов отфутболить семью ради нее. Однако бедняжка находится на той стадии, когда может взбрыкнуть и попросту сбежать от него.
– Прости… – заговорил он с жаром. – Пожалуйста. Пусть пройдет немного времени. Медсестра сказала, надо готовиться к худшему. А теперь представь, еще и я говорю: «Прощай, дорогая, ухожу к другой». Представила? Просто поставь себя на ее место. И как тебе двойной удар?
Инна молча склонила голову ему на грудь, это и был ее ответ, который означал – она простила. Почувствовав облегчение, Валерий Витальевич обнял ее за плечи и устало поцеловал в голову. При всем при том Болотову, одержавшему победу, не стало легче. Он опять обманул, когда показалось, что без Инны жизнь станет скудна, никчемна, однообразна. Он обманул ее, но и себя, разумеется. А это пренеприятный факт. Обманул потому, что не желал ничего менять в своей жизни, но и не хотел терять Инну, у которой терпение на исходе, а обещания надоели. Однако муки совести еще полбеды, проблема обозначилась куда хуже.
Осознав гнусность своего зависимого от двух женщин положения, Болотов внезапно потерял интерес к Инне. Вот так сразу! Нежданно-негаданно она очутилась на одной полке с женой Нюшей, даже как-то слилась с ней, став ее отражением или двойником. Да они же похожи, как сестры, как две капли. Надя требует к себе особого отношения по праву законной жены, Инна того же хочет, но сначала приобрести законное право домашней стервы… то есть жены.
Нелепо? Только что не знал, как уговорить Инну оставить их отношения в прежнем режиме, и тут же, без паузы, без длительного переосмысления понял, что лучше б она послала его подальше. М-да… Кто-нибудь способен объяснить, что с ним происходит? Анекдот. Только не про женскую логику, а мужскую. Наверное, устал. Он просто устал. Может, Богдаша прав: пора успокоиться и ходить на рыбалку вместо беготни по свиданиям? С этими метаморфозами необходимо, как говорится, ночь переспать, может, тогда прояснится в голове – что тут к чему. Болотов мягко отстранил Инну, встал:
– Все, милая… мне пора, пора, пора…
– Ты придешь сегодня? – не поднимая головы, спросила она.
И он угадал, шкурой прочувствовал: Инна ответ знает. То есть он еще не знал, что именно скажет, а она настолько изучила его повадки, что запросто считывала информацию.
– Сегодня? – переспросил Валерий Витальевич, нахмурил брови, якобы вычисляя остаток свободного времени после трудового дня, и обнадежил, точнее, солгал: – Постараюсь. Я немного запустил дела, но обязательно постараюсь вырваться на пару часиков. Пока, дорогая.
Едва за ним захлопнулась дверь, послышались тяжелые шаги. Инна не пошевелилась, не подняла низко опущенной головы, даже когда услышала насмешливый голос Прохора:
– Ну что? Вышла замуж?
– Отстань, – тихо выговорила девушка.
– Это он научил тебя грубить старшим?
Прохор вальяжной походкой прошел в комнату, плюхнулся на диван и, закинув руки за голову, покосился на Инну. Он старше на шесть лет, потому считал себя умнее. Блондины кажутся сладенькими вечными мальчиками, и Прохор казался эдаким гламурным парнем, каких представляют девочки-подростки, начитавшись модных журналов, обязательно на берегу океана среди пальм или на шикарной белой яхте. Но он далек от слащавых картинок. С детства Прохор умел постоять за себя, не отлынивал от армии, не брезговал любой работой, когда срочно нужны были деньги. К женщинам относился с осторожностью, так как ценил древние качества, а не толстый налет современности, за которым женщину не видно. Главный его недостаток – прямолинейность, а ведь не всем и не всегда нужно говорить то, что думаешь. Вот и сейчас его слова были лишними:
– Инна, ты хоть сегодня поняла, что не бросит он свою старуху? Никогда не бросит. Твоя мечта неосуществима, а положение банальное.
– Замолчи, – тихо выговорила девушка сквозь слезы, вставая. Потом она отошла к окну и смотрела вниз, где на площадке перед домом делал круг автомобиль Болотова, разворачиваясь.
– Могу и замолчать, – пожал плечами Прохор. – Но знаешь, я еле сдерживался, чтобы не выйти и не дать ему в морду.
– Еще чего, – мямлила Инна, чуть не плача. – Это моя жизнь, я имею право распоряжаться ею. Почему ты все время вмешиваешься и диктуешь, как мне жить и поступать?
Инна никогда не пользовалась категоричным тоном, и в данный момент ее фразы больше походили на просьбу, чем на защиту своих законных прав. У нее слишком мягкий характер, который Прохор считал безвольным, беспомощным, уязвимым, впрочем, он не был далек от истины. Прохор обнял несчастную за плечи и вздохнул:
– Глупая. Я же люблю тебя, потому и переживаю. А ты не ценишь.
– Я ценю, – всхлипнула Инна.
Она тихо плакала, уткнув нос в его грудь, а у Прохора от негодования и злости дергался глаз, иногда такое бывает. Обнимая крепкими руками Инну, он думал о чем-то не очень приятном и задумчиво произнес:
– Ладно, поступай как знаешь. Меня больше беспокоит вчерашний преследователь. Жаль, я не нашел его…
– Пьяный какой-нибудь решил пристать к одинокой девушке…
– Думаешь? По тому, как быстро тебя нагонял, пьяным он не был. У пьяного координация страдает, а этот быстро ориентировался. И ты была сильно напугана, вон сколько царапин.
– Ветки били по лицу…
– Странно, что твой Болотов о царапинах ни слова не сказал, как будто не заметил их.
– Ему не до того…
– Ай, брось защищать своего Болотова! Значит, ты бежала и не замечала, как лицо секли ветки. Потом врезалась в меня и даже не узнала. Это говорит о том, что твой испуг не на пустом месте возник.
Прохор говорил настолько задумчиво и обеспокоенно, что Инна отстранилась от него, забыв о своем разочаровании Болотовым.
– Мне могло показаться, – виновато сказала она. – Было темно, вокруг никого, а тут этот тип вроде бы за мной увязался… Может, не увязался, а ему было по пути со мной. Знаешь, у страха глаза велики.
– Ага, по пути. Поэтому кинулся в сквер за тобой. Слушай, а если это жена Болотова наняла бандюгу? Ну, чтоб отомстить тебе?
– Чтобы он меня убил? – ужаснулась Инна.
– Не обязательно. А, например, искалечил, изнасиловал. Женщины очень жестоки, когда семье угрожает опасность распада. Или, думаешь, она не в курсе, куда и к кому бегает ее блудливый муж?
Инна немного подумала и отрицательно покачала головой:
– Ошибаешься. Я с Болотовым четыре года, что ж она раньше не подослала ко мне бандита? Неужели только сейчас хватилась?
Не нашлось у него больше слов, чтобы переубедить дурочку. Не нравилось Прохору вчерашнее приключение Инны, он считал, ничего случайного в этом мире не происходит. Не нравился и Болотов со своим зажравшимся семейством. Если его жена тупая дура и до сих пор не догадывается о шашнях мужа, то старший сынок далеко не дурак, этот мог запросто сам решиться проучить любовницу отца. В сущности, Инна больше уговаривала себя, значит, сомневалась, и это хорошо: она обязательно проанализирует ситуацию не раз.
– Я прошу тебя, будь осторожной. А сейчас умывайся, одевайся, поедем.
– Куда?
– Мороженого поедим, в киношку сходим – я до пяти вечера свободен, в пять у меня шабашка. Не оставлять же тебя одну с горючими слезами. Давай быстрее. А то после твоего Болотова здесь дух тяжелый.
Инна улыбнулась и побежала в другую комнату переодеваться.
Надежда Алексеевна действительно была не в курсе очень долго. Догадывалась – да. Кто же не догадывается, когда ломит лоб от растущих рогов? Но вот следить за Болотовым не хватало духу, да и унизительно это, пошло. Однако настал час, когда уязвленное самолюбие затребовало ясности. Она вынула из себя пресловутые морально-этические нормы вместе с гордостью, как вынимают из сумки все ненужное, и следила за мужем с той минуты, когда он выехал из гаража. И Надежда Алексеевна выехала, рассчитывая на длительную шпионскую миссию, поэтому заранее запаслась чаем и плюшками.
Приехал милый муж не на работу… А так спешил, даже завтракать не стал, ограничился лишь кофе и бутербродом, можно было подумать, у него аврал. Приехал Валера к жилым домам в старой части города, проще говоря, в центре. И в подъезд рванул, прямо как юноша. Но, может быть, это вовсе не то, о чем она подумала, Болотов мог приехать к приятелю, больному сотруднику… Собственно, гадать можно сколько угодно, желательно убедиться, какой из домыслов верный. Надежда Алексеевна, конечно, не заехала во двор, она удачно припарковалась у института и со всех ног кинулась к арке. Валера как раз набрал код и вошел в подъезд пятиэтажной сталинки.
– Ах ты черт! – проговорила она, всплеснув руками и оглядываясь по сторонам.
Где, у кого выяснить код? Но тот же черт, которого она упомянула всуе, видимо, помогал ей, расчищая дорожку к цели. Присмотревшись, Надежда Алексеевна заметила: входная дверь не закрыта, но вот-вот захлопнется… Ух, как она бежала к подъезду, впрочем, черт (да, это был наверняка он) держал узенькую щель.
Итак, Надежда Алексеевна попала в подъезд, подняла голову и шарахнулась к стенке. Ее дорогой муж поднимался по лестнице, ей видна была его рука, хватавшая перила, спесиво посаженная голова. Стоило Валере опустить глаза… к счастью, этого не произошло.
Прижавшись спиной к стене, Надежда Алексеевна бесшумно перебралась к ступенькам и стала подниматься вверх, ступая на цыпочках, как заправская балерина, притом двигаясь у самой стены. Теперь Валера не смог бы ее заметить, а она прекрасно видела его холеную лапу, хватавшую перила.
Остановился! Но между этажами. Положил обе лапы на перила… Отдыхает. Постарел Валерик, силы не те, чтоб по лестницам скакать, дома-то лифт, а здесь – пеши надо. Она же не чувствовала ничего, кроме пульсирующего жара в висках, не думала ни о чем, кроме – куда и к кому идет ее муж. Сердце подсказывало… Но оно же не застраховано от ошибок! К тому же утро. Кто ходит по утрам к любовницам?
Добрался, позвонил аж на пятом этаже. Дверь открылась, и Надежда Алексеевна, рискнув обнаружить себя, поднялась на носочки, выглянув из укрытия… Успела увидеть молодую и прехорошенькую девицу возраста их дочери, которую ее муж (ее!!!) обнял и чмокнул в уголок рта. Нет, не просто чмокнул, а поцеловал с чувством. Понятно: эта девушка и есть бес в ребро. Дверь захлопнулась. Надежда Алексеевна пошатнулась, едва не упав, словно ее чуть не сбил с ног порыв ветра. Вот и все. Верно говорят: пришла беда – открывай ворота, мать при смерти, а тут Валера…
– Свинья.
Теперь не нужно ходить по дому в поисках улик, не надо больше прислушиваться к воздуху, чуя чужие ядовитые частицы, отравлявшие атмосферу в доме. Тривиальная ситуация: у состоятельного мужика прелестная молодая любовница, к ней он бегает подогревать остывающую кровь по утрам – как мило. Нет, как умно!
– Кто ходит к девкам по утрам, тот поступает мудро… – спускаясь вниз, невесело пропела она на мотив песенки медвежонка из детского мультика.
М-да, удар, сопоставимый с разорвавшейся бомбой… Стоп! Разве она не ощущала прохлады со стороны Валеры? Разве не подозревала? А когда последний раз у них был секс? Год назад?.. Два?.. Не вспомнила. Видно, очень давно, так давно, что это событие стерлось из памяти. Собственно, зачем ему секс с постаревшей женой, когда есть молодость, когда время отступает, тело наливается новыми силами и чудится, что стоишь в начале пути, а не на задворках?
И пришла Надежда Алексеевна к простому выводу: она не хотела замечать перемен в муже! Да, не хотела знать правды до вчерашнего дня. А что произошло вчера? Ничего. Действительно ничего. Просто Валере до лампочки ее переживания, связанные с матерью, да и сама Нюша глубоко ему безразлична. Она решила выяснить во что бы то ни стало причину. Выяснила. Вернее, избавилась от иллюзий, а то ведь находила кучу оправданий беспутной скотине. Но теперь-то как быть?
Надежда Алексеевна вышла на воздух. Ее душила обида, рыдания рвались наружу, но она только кусала до боли губы, чтобы не завыть, не закричать, не разгромить этот дом, где муж сейчас лежит в постели белокурой девки. Ей нужна была опора в буквальном смысле, ибо подкашивались ноги, до машины точно не дойдет. Надежда Алексеевна рассеянно огляделась…
В старых дворах полно закоулков для отдыха, раньше при строительстве учитывались приблизительные предпочтения жильцов. Должны же дети где-то играть? Значит, минимум – строили песочницу, а то и детскую площадку. И для любителей шахмат с пивом есть грибки, под которыми стол и скамейки, беседки… В беседку, стоявшую в отдалении, поплелась Надежда Алексеевна из последних сил, там она полила слезами свою обиду и стыд. Почему-то стыдно за Валерку, словно это она стала похотливой кошкой.
Времени было достаточно, потому еще и подумала, что делать. Конечно, поговорить. Но не с мужем, а с его девкой. Не ради себя, ради детей, пусть они взрослые, но им тоже будет стыдно и противно, ведь правда все равно вылезет. И ей стыдно стать брошенной, как какой-то тряпке. Девка должна оставить старого дурака! Если не согласится – пригрозит ей, можно запугать, подкупить – эти девицы алчные, их же интересуют только деньги.
Прошел час. Надо ли говорить, что переживала женщина, представляя до мелочей, как муж, с которым прожит не один десяток лет, кувыркается в постели с другой? Это был унизительный час, разрывавший на части сердце и душу.
Валера вышел из подъезда, доволен (сволочь), по сторонам не смотрел. На всякий случай Надежда Алексеевна спряталась за столбом, поддерживающим крышу беседки, через некоторое время с предосторожностью выглянула. Само собой, мужа и его машины уже не было во дворе. Несколько минут она посидела, собираясь с силами, и решительно направилась к подъезду. Нужно немедленно, сегодня, сейчас договориться с этой дрянью, пока Надежда Алексеевна готова действовать.
У подъезда на скамейке сидели две старухи – вот некстати! С другой стороны, у них можно спросить код, но под каким соусом, к кому она пришла? А старухи наверняка спросят. И вдруг Надежда остановилась, открыв рот.
На крыльце подъезда появилась та самая девица, к которой зашел Валера и нежно чмокнул! Да, да, это она, тут сомнений быть не может! У нее роскошные формы, на такие как раз и кидаются престарелые идиоты, а также белые волосы (наверняка крашеные) до лопаток и лицо невинной Алёнушки. Но она не одна! Ее сопровождал удалой самец, крупный, здоровый и, безусловно, красивей мужа. Хотя бы потому красивей, что вдвое моложе. Вот это номер!
Механически Надежда Алексеевна достала айфон и, якобы рассматривая на дисплее надпись – кто ей звонит, притом щурясь, сфотографировала парочку на фоне подъезда и старушек. Запечатлела просто так, вдруг пригодится. Возможно, Надежде Алексеевне даже не придется унижаться перед этой выдрой, например, предъявит фото мужу: мол, давай, дружок, выбирай между нами.
Парочка прошла мимо, а она, идя к старушенциям, оглядывалась, играя для бабуль, будто любуется молодыми людьми, одновременно тайком снимая их. Очень кстати парень обнял девицу за плечи! Должно быть, Валера «приятно» удивится. Так ему и надо, старому козлу. Приложив айфон к уху, Надежда Алексеевна заговорила, имитируя диалог:
– Да, здесь. Подхожу к дому…
Мысль быстра, но уловима даже таким истерзанным сознанием, как у нее. Почему не допустить, что Валера прекрасно знаком с обоими молодыми людьми? А если это молодожены и у них есть общие дела с мужем? Но, пардон, а поцелуй? Чужих жен с такой неповторимой нежностью не целуют. Кто же разъяснит? Жить в неведении невозможно.
– Добрый день, – поздоровалась она со старушками и, улыбнувшись через силу, кивнула в сторону молодых людей. – Какая красивая пара.
Бабки покривили синеватые губы, дескать, а нам не нравится… Так вот же идеальные информаторы! Торчать целыми днями на скамейке – это традиция престарелых особ, у которых времени полно, а тратить его некуда. Да они про всех знают абсолютно все, разведки мира отдыхают по сравнению с дворовыми бабульками. Надежда Алексеевна провокационно произнесла с легкой завистью:
– Наверное, недавно поженились…
– Не угадали, – фыркнула дородная бабуля, одетая в тряпки из секонд-хенда.
– Не угадала? – подняла брови Надежда.
– Девчонка поселилась здесь года полтора назад…
– Квартиру ей купил один богатый дядька… – подхватила вторая, худющая, как щепка. Но у этой старухи материальная база покруче, на ней болтался дорогой махровый халат на три размера больше, на ногах – шерстяные носки и (о, боже!) резиновые калоши. Карнавал, да и только.
– Папик, – подсказала первая со знанием дела.
– Ага, – кивнула вторая. – Он самый. Так называют любовников молодые девки.
Первая бабуля округлила глаза, оказывается, она не все знала:
– Откуда ты взяла, что купил ей? Может, себе купил, а она просто живет на его жилплощади.
– А я платежки видала! – выставила контраргумент подружка в халате. – Все на ее имя. И машину он купил ей, она ж не работает, а деньги есть – откуда, м? Не догадываешься? Так вот этот папашка бывает у Инны два-три раза в неделю.
– Чаще, – уточнила первая. – Иногда так каждый день заезжает, а то и утречком. Перед рабочим днем… Понимаете?
– Инна? – заинтересовалась Надя. – Это…
– Имя у нее такое, – пояснила первая бабка.
– Этот самый папашка только что от нее вышел, – несло вторую. – Ночевал, видать, у Инны.
Безусловно, Валера ночует у Инны, но когда жена в отъезде. Сегодняшнюю ночь он провел дома, старушки этого не знают.
– Что вы говорите, – искусственно изумилась Надежда. – Подождите! Вы сказали – только что. Но только что она была с тем красивым парнем. Они что, оба… ночевали у нее?
– Уж не знаю, не знаю, – заиграла бесцветными бровками вторая, давая понять, что незнакомка попала в точку.
– Да будет тебе чушь нести! – осадила бабку первая. – Молодой приходит сюда один-два раза в неделю, когда старого не бывает…
– А где ж этот молодой был-то сейчас? – изумилась вторая.
– Не знаю! – огрызнулась первая. – Может, в подъезде ждал.
– Один для тела, второй для денег, – заявила вторая, отказавшись от спора, и, по мнению Надежды Алексеевны, попала в точку. – А вы к кому?
– К Авраменко, – ляпнула первое, что пришло в голову. – Ой, вы знаете, я пока с вами говорила, забыла код…
– Но здесь Авраменков нет, – сказала вторая старушка.
– То есть? – разыграла удивление Надя. – Улица Карамзина, 117…
– Но это Карамзина, 111 «Б», – рассмеялась первая старушенция. – Вы не туда попали.
– О боже! – вскинулась Надежда. – Я же опаздываю… Извините и… спасибо за беседу.
В салоне автомобиля она упала на сиденье, закрыла глаза и долго полулежала без движений. Мысли… их было так много… Некоторые назойливо лезли на первый план, например, «один для тела, другой для денег». Сейчас этот формат отношений довольно-таки распространен, но девочка…
– Молодец, однако, – проговорила Надежда, вставляя ключ в зажигание. – Предприимчивая крошка, выдрала у папашки квартиру, машину, шмотки, без сомнения, тоже он покупает. Родной дочери, значит, – ни квартиры, ни машины, а шлюхе – пожалуйста. Ладно, миленькая, ты у меня пятый угол искать будешь. И ты, дорогой, попляшешь.
Она завела мотор и отправилась домой. Да, домой, в родное гнездо, а работа… Да к черту работу, к черту деловые встречи, бумаги, подписи, подчиненных, шефов – это сейчас ерунда. Надежде Алексеевне необходима пауза, чтобы хорошо все обдумать и принять правильное решение. Решение, которое не вернется к ней бумерангом.
