Лариса Куренчанина
Миф, в который мало кто верил
Всё описанное здесь когда-то было. Но кто может поручиться, что подобное не произойдёт снова и – с Вами?
Глава 1
Автобус с облупившейся по бокам оранжевой и синей краской часто вздрагивал и подпрыгивал на кочках суглинка. В салоне было жарко и душно, но окна и люки, несмотря на ясный полдень, были наглухо закрыты. Люди, до отказа заполнившие его, сидели кто как мог – на чьих-то коленях, на вещах на полу в проходе и молчали. Они стремились в ближайшее убежище от страшных земноводных тварей, объявивших беспощадную войну людям.
Твари впервые были замечены на юго-востоке единственного континента планеты Белого Солнца. Тогда обнаружили в общей сложности несколько десятков похожих на жаб головастых молодых самцов с сине—зелёной бугристой кожей, короткими задними ногами, удлинённым костным скелетом и прозрачными межпальцевыми перепонками. Они были пугливы, размером с 5—летнего ребёнка, издавали кряхтящие звуки и не могли долгое время находиться вдали от водоёма. В научных городках на севере континента их тщательно исследовали как новый вид, несколько раз снаряжались экспедиции по континенту и многочисленным прибрежным островам в поисках информации и новых особей. На значительном удалении от континента удавалось выловить несколько гораздо более крупных экземпляров метра полтора в длину и найти парочку брошенных «берлог», но ни одной самки, как ни старались, не нашли. Выдвигались различные гипотезы о происхождении этого вида, ни одна из них полностью не была подтверждена или опровергнута. Поэтому представители научного сообщества сошлись на том, что этот новый вид – результат естественных мутаций, с той поры за ними закрепилось их общеупотребительное название – «мутанты». Существа были признаны, в основном, безопасными для человека, поэтому разыскивать их с цель уничтожения сочли не целесообразным. Ни для промышленности, ни для сельского хозяйства, как и в пищу они оказались не пригодны, посему и разведением их заниматься не стали. Дрессировать их или содержать в качестве экзотического питомца было не интересно, прежде всего, из-за внешнего вида и запаха, вызывающего отвращение, охота на них не возбранялась, правда, особой ценности такие трофеи не имели, да и славы добытчику не прибавляли. Так или иначе, интерес к мутантам в обществе довольно быстро угас.
Война с ними началась внезапно, без видимого повода и совпала с погодной аномалией – продолжительными ливнями на севере и северо-западе континента. Сначала было разрушено несколько научных городков, в том числе и тех, где вдали от крупных городов продолжались опыты над мутантами, и прежде, чем люди осознали, что происходит, вооружённые громадные земноводные очень быстро распространились вдоль крупнейших рек, вторгаясь в посёлки и города, таща на спинах какие-то мешки, убивая, разрушая и разграбляя всё на своём пути. Только теперь выяснилось, что мутанты не только разумны, но и по-своему социальны, чего раньше никто из учёных не смог даже в бреду измыслить. От ужаса и неверия в происходящее, люди в панике бежали, и мутанты с лёгкостью захватили северный мегаполис континента и прибрежные северные острова.
Континент охватила волна страха и возмущения. Собравшись с силами, люди за пару месяцев сумели очистить мегаполис и острова и оттеснить мутантов в безводные степи на северо-востоке, где устроили резервации и, как тогда казалось, научились контролировать их поведение и численность. Вроде бы, все беды остались позади, люди отпраздновали победу, но всего несколько лет спустя, мутанты атаковали уже из резерваций, одновременно по всем направлениям. Их численность оказалась в десятки раз выше отчётной, они прорвали оборонительное кольцо людей и медленно, с переменным успехом, но неотвратимо начали завоёвывать планету.
В течение тринадцати лет люди противостояли натиску, все страны единственного континента объединили свои военные и научные усилия, а затем и полностью интегрировались в единое государство под предводительством избранного Президента Планеты Белого Солнца. И можно было бы надеяться на победу, но время оказалось упущено: политики, военные и учёные не смогли или не захотели договориться между собой, надеясь на мощь армии или изобретательность науки. Теперь же неоспоримое преимущество было за мутантами, людям ничего не оставалось, как бежать. Бежать в поисках очередного безопасного места, которое через месяц—другой снова может стать занятым земноводными мутантами…
День за днём твари всё увереннее вытесняли людей к юго-восточному побережью единственного континента планеты Белого Солнца – туда, где готовились резервации теперь уже для них.
Рядом громыхнул взрыв. Водитель в засаленной кепке с кривым козырьком и рубашке с засученными рукавами притормозил и выкрутил руль. Автобус вильнул и накренился, едва не свалившись в речку. Люди в салоне, стараясь удержать равновесие, молча вцепились кто во что мог, водитель скинул с головы кепку и резко газанул.
«И на этот раз пронесло, – выдохнул худой смуглый синеглазый брюнет 32 лет в яркой лиловой куртке с чужого плеча. – Не понять только, к добру это или к худу?..» При этом он посмотрел на рослую светловолосую девочку лет 12—13 с неровным загаром, зажатую с трёх сторон узлами и чемоданами и не по погоде легко одетую – серый размера на 2 больше комбинезон поверх тонкой чёрной футболки с короткими рукавами. Она спала, словно ничего не случилось, закинув руки за голову. «В сущности, зачем эта эвакуация, если и так всем ясно, что ещё год, ну, максимум, полтора и бежать станет просто некуда? – подумал со злостью мужчина, после очередного виража придавленный со спины чем-то массивным. – Продлевать мученья всем этим людям, заведомо зная, чем всё кончится? Не проще ли сразу переселить всех, кто выжил, в пустыни?»
Автобус снова дёрнулся влево, взрывной волной впереди сшибло бесполезный указатель. Один за другим прогремели ещё два взрыва, автобус угрожающе качнулся, но снова устоял, продолжая движение. Люди в салоне не издали ни звука, сцепив челюсти и не обращая внимания на повалившиеся вещи. На максимальной скорости, визжа тормозами, завернув за высокую песчаную насыпь, машина резко затормозила на узкой грунтовке между длинной насыпью и оврагом с довольно пологим склоном, водитель заглушил двигатель.
– Мотору требуется перекур, – пояснил он и, смахивая крупные капли пота с бровей, первым покинул автобус со словами, – выходи по надобности.
Водитель откинул капот, из-под которого поднимался парок и попытался разогнать его засаленной кепкой с кривым козырьком. Удалось. Водитель вздохнул с облегчением, вытер кепкой лицо и огляделся. Песчаная насыпь достаточно высока, длиной метров пятьсот, так что минут 5—7 у них было.
Народ высыпал из салона и рванул вниз по склону оврага, со стонами и жалобами. Вскоре автобус опустел, остались лишь мужчина и спящая девочка. Он подошёл к ней и осторожно тронул за плечо. Удивительно, что в этой кутерьме она даже не проснулась, от его прикосновения она вздрогнула и вскочила, испуганно озираясь:
– Уже, да?
– Нет ещё, – ответил мужчина, – выйдем на воздух?
– Ага… – рассеянно ответила она, выбираясь из своего угла, на ходу подтягивая собранные в хвостик волнистые волосы.
Когда они покинули душный салон, взрывов больше не было слышно. Спустились на дно сухого оврага, девочка вдруг присела рядом с высохшим руслом ручейка, сорвала яркий синий цветок, поднесла к самым губам и тихо молвила, ни к кому не обращаясь:
– Скоро и сюда придут мутанты, и жизнь остановится. Навсегда…
– На древнем языке это звучало бы так: «Льаяль а тою юсо п’тоо а. Льярто…», – со вздохом проговорил брюнет в лиловой куртке. – Как тебя зовут?
– Шиккви Павепа, – ответила она, внимательно разглядывая с длинные фиолетово—чёрные тычинки цветка, – а Вас?
– «Шиккви» значит «звёздная», – задумчиво произнёс он. – Моё имя Томови Скью, в переводе «воин—защитник».
– Вы, случайно, не историк? – усмехнулась девочка, вставая и разглаживая раздвоенные плотные лепестки. Она выглядела на удивление спокойной, впрочем, судя по её возрасту, быть в пути для неё привычное дело, а тут чего только не навидаешься.
– Не—ет, – ответил он, глядя на неё сверху вниз, – я лингвист. Изучаю… то есть, изучал древние языки, а это, в общем, и из области истории.
– Льаяль а тою юсо п’тоо а. Льярто… – медленно выговорила она, обращаясь к цветку.
– У тебя хорошая память, – отметил Томови, подставляя лицо усиливающемуся ветру и наблюдая, как пассажиры начинают карабкаться вверх по склону, стараясь опередить других и занять в салоне места получше. На горизонте появились тучи, стало холодать. Подумал, что не стоит торопиться: минут через 30—40 пути должен быть эвакопункт, где их накормят, рассортируют, там можно будет с комфортом посидеть. – С кем ты едешь? – спросил он, понимая, что вопрос «куда» или «откуда» прозвучал бы в этой ситуации почти цинично. Да и глупо.
– Ни с кем, – помедлив ответила она, отбросила цветок и присела на склоне. Ей стало грустно, говорить больше не хотелось, а показавшийся поначалу привлекательным тощий дядька в лиловой куртке, стал вдруг её раздражать. Шиккви решила уйти, она встала и вслед на пассажирами начала подниматься к автобусу, как вдруг сначала за насыпью, а пару секунд спустя совсем близко раздались новые взрывы.
Люди ринулись к автобусу. Мгновение – и девочка оказалась позади всех. Мысленно проклиная лингвиста за то, что вытащил её с такого удобного места, она бросилась догонять. Просвистело рядом, кто-то навалился и придавил её к земле. Конечно, это мог быть только Томови!
– Что Вы делаете? – взвизгнула Шиккви, падая, их тут же отбросило взрывной волной на самое дно оврага. Шиккви потеряла сознание всего на миг, а когда очнулась, автобус уже мчался вдоль насыпи, и её крик попросту не был бы услышан. Шиккви повернулась к брюнету:
– Что Вы наделали?! Томови… Томови, Вы живы? – она рванулась к замершему в странной позе побледневшему мужчине, но он жестом указал ей не приближаться.
– Кажется, да, – он со стоном левой рукой сдёрнув разорванную осколками куртку (кровь струйками стекла с подкладки на песок), осмотрел правую руку, повреждённую осколком. – Ого, как кровит…
Застиранная плотная рубашка тут же была пониже локтя разорвана на относительно длинные полосы.
– Вы ранены…
– Не впервой… Отойди, выпачкаешься, я сам как—нибудь…
– Давайте, помогу, я не боюсь крови, – Шиккви почти мастерски перевязала руку Томови. – Благодарите Бога, что кость и вена не задеты. Вы ещё легко отделались.
– Я? Да, осколок прошёл по касательной, только на этом месте могла оказаться твоя голова, – он поморщился, накидывая на плечи куртку подкладкой вверх и наблюдая за реакцией Шиккви.
– Что—о? – она испуганно упала на колени.
Впереди грохнул взрыв. Оба посмотрели туда и ужаснулись: от автобуса, в котором совсем недавно оба ехали, остался лишь оранжевый передок, неестественно торчащий из огромной воронки. Клубы пара из-под капота смешались с оседающей пылью. Верхушка насыпи, вдоль которой нёсся автобус, секунду спустя в полной тишине осыпалась и накрыла воронку. Стало ясно, что спасать там некого.
Томови отвернулся, потирая щиплющие глаза. Шиккви почувствовала удушье, внезапно накатила тошнота, её выдрало.
Когда нервы немного успокоились, Томови Скью здоровой рукой поднял её за плечо, сказал:
– Идём. В полукилометре отсюда, вон за тем холмом, – он указал пальцем значительно южнее останков автобуса, – воинская часть, может, там помогут…
Шиккви не спрашивала, откуда Томови знает про военных, она всё ещё не оправилась от шока, подумать только – она сегодня дважды чуть не погибла и оба раза только благодаря Томови…
В путь двинулись тут же, зная, что на одиночные цели вроде группы людей мутанты снаряды не тратят. По холодку до воинской части добрались быстро, военные обработали, заштопали и перевязали рану Томови, напоили обоих и снабдили сухим пайком, спальниками и лекарством на первое время, указали направление ближайшего эвакопункта (не того, куда ехал автобус, отметил про себя Томови) и выпроводили за ворота.
Сутки сложного пешего перехода по холмистой местности – и всё за тем, чтобы узнать: эвакопункта больше нет. Рации, естественно, тоже.
Скью жестоко выругался и тяжело опустился на груду пыльных развалин возле покосившегося забора.
– Могли бы то же самое сделать по-древнеязычному, – съязвила Шиккви и уселась неподалёку на свёрнутые спальники, спиной к нему, ковыряя носком ботинка мелкое кирпичное крошево.
Ей хотелось оказаться сейчас подальше отсюда, она устала, Томови её раздражал то своим молчанием, то неумелыми попытками завязать разговор – ну не было общих тем у подростка и лингвиста, слишком долго занимавшегося наукой.
Томови от неожиданности открыл было рот, чтобы съязвить в ответ, но сдержался:
– Да, наверное, мог бы. Извини, – по сути Шиккви была права…
Мужчина был почти в панике: за то время, пока они были в пути, линия фронта могла сместиться настолько, что бывший эвакопункт, разбомблённый, по всей видимости, несколько дней назад, оказался теперь в тылу мутантов. Скью старался не подавать вида и ограничился тем, что зачерпнул горсть камушков, перетёр их в ладони и со злостью отшвырнул от себя.
Небо заволокли тучи, пыльные окрестности оросили редкие первые капли.
– Идём, – он решительно поднял заметно полегчавший вещмешок и попытался улыбнуться Шиккви.
– Куда? – капризно простонала она. – Я устала, я больше не могу…
– Идём, – повторил он, оглядываясь, – смотри, там ручей, напьёмся, отдохнём, ты меня перевяжешь.
– Никуда не пойду, – упрямилась Шиккви, – я тут останусь.
– Не спорь, – Скью почти силой потащил её ко дну неглубокого оврага, не обращая внимание на слабое сопротивление и хныканье девочки, которая, конечно, понимала, что иди нужно, и что лингвисту тоже тяжело и больно, что его лекарство на исходе, но сколько же можно?
Вода ручья и проглянувшее солнышко немного улучшили её настроение, во время скудного обеда она даже улыбнулась в ответ на какую-то шутку Томови. А потом вдруг накатило чувство безысходности: никто не знает, что они здесь – без связи, военные неизвестно когда сюда придут (если придут вообще), значит, им никто не поможет! Шиккви привалилась к тёплому склону оврага и тихо заплакала.
Томови вздохнул – он не знал, как вести себя, впрочем, растерянность скоро прошла: необходимо было срочно решать, где укрыться на ночь, куда идти дальше и чем в это время года можно прокормиться, поскольку даже при самом строгой экономии того, что осталось от сухпайка хватит раза на два – не более.
Лингвист медленно встал и начал подниматься по склону, осматриваясь. Эти места были ему когда-то знакомы, если он не ошибается, им нужно взять немного на север, и там за пригорком… Он решил проверить предположение, это был, пожалуй, их единственный шанс.
– Вы куда? – услышал он гнусавый голосок Шиккви. Она чихнула, потирая предплечья. Не подхватить бы ей простуду…
– Я скоро, – ответил он, обернувшись, – разведаю кое—что и мигом назад.
– Я с Вами, – она вскочила, утёрлась и снова чихнула.
– Ладно, захвати вещи, сюда мы навряд ли теперь вернёмся, – Томови вздохнул.
Да и зачем возвращаться? Даже если то место, о котором он вспомнил, разрушено до основания, оттуда уже можно добраться до Старой Дороги, где гораздо больше шансов встретить людей, чем на дне оврага.
Девочка кое—как свернула расстеленные спальники, подхватила вещмешок, Томови принял у неё часть вещей. Вскарабкались наверх, снова заморосил дождь, стало прохладнее. Что ж, тем легче дорога. Впереди, среди заросших травой траншей, в гуще деревьев показалось нагромождение светлых камней высотой метров шесть. Поднявшись по склону холма выше, они поняли, что лингвист не зря выбрал это направление.
Когда-то, вне всяких сомнений, это было величественное сооружение, его украшали 18 статуй – в облике людей (похожих и в то же время совершенно разных) далёкие предки увидели своих богов, их изваяниями они окружили некогда прекраснейший Храм Пришествия, построив его на самом пологом и низком в округе холме. Храм был обнесён тончайшей декоративной изгородью, увитой благоухающими цветами, зелень искусно посаженых и подстриженных деревьев вокруг вносила тогда в эту картину ощущение гармонии, великолепия и торжества. Ежегодные праздники были когда-то многолюдны и зрелищны, символизируя пришествие мудрых и сильных богов к слабым беззащитным людям, после чего наступил расцвет цивилизации. Со временем вера угасала, празднования становились менее искренними и более формальными, затем прекратились вовсе, но даже теперь, сотни лет спустя, Храм Пришествия был величественен в своём запустении. Снаряд, угодивший в северо-западный придел храмового комплекса, не смог разрушить его полностью: часть построек комплекса была сметена, но основное здание пострадало лишь отчасти и, похоже, только снаружи. Изгородь, местами погнутая, сохранилась, никакие цветы её, конечно, уже не украшали; деревья разрослись так, что очертания Храма с большим трудом угадывались с вершины холма, куда поднялись Шиккви и Томови.
Понятно, что лучшего пристанища нечего было и желать. Томови и Шиккви, не сговариваясь, заспешили к нему. Внезапно налетел ветер, небо разразилось ледяным ливнем. Шиккви взвизгнула и припустилась бежать, Томови выронил спальники и здоровой рукой выхватил у неё вещмешок, которым она тщетно пыталась прикрыть голову и спрятал под куртку. Спотыкаясь и оскальзываясь, они добежали до храма и через выбитые взрывом ворота проникли внутрь. Ливень бился о стены, захлёстывал в разбитые окна, они спотыкались о камни и сучья внутри широкого полутёмного помещения, но всё равно смеялись, радуясь, что хотя бы эту ночь проведут под крышей. Возможно, она станет последней в их жизни, что ж, это честь – провести её на святом холме, пусть и на голом полу, ведь промокшие спальники остались на склоне соседнего.
Через крепкую высокую двустворчатую дверь прошли в соседний зал, здесь было относительно тепло и, конечно, чище, суше и тише: оконные стёкла были целы, стены хоть и пошли трещинами, но неглубокими, свод надёжно укрывал от дождя и ветра.
Томови сбросил намокшую куртку и предложил рубашку, вернее, то, что от неё осталось, съёжившейся от холода Шиккви. Она без колебаний схватила её, протиснулась сквозь приоткрытую покосившуюся дверь в глубине помещения, быстро переоделась, распустила и встряхнула мокрые недлинные светлые волосы и тщательно выжала одежду. Когда вернулась, Томови уже колдовал над костром.
– Я есть хочу, – сказала она, как ни в чём не бывало, встряхивая одежду и пытаясь развесить её на торчащих из стены крючках.
– Не будь эгоисткой, – добродушно пожурил Скью, всецело поглощённый костром. – Ты находишься в священном Храме Матли Касля Леу!.. Неужели тебя это нисколько не трогает?
– Нисколечко, – подтвердила она. – Если уж не даёте поесть, так хоть название переведите.
– Храм Великого Пришествия Богов! – торжественно произнёс он. – И потому совсем негоже нам, нашедшим его милостивый приют, дополнительно осквернять это место.
– Это чем же я его дополнительно осквернила? – Шиккви постаралась, чтобы в голосе прозвучала нотка обиды.
– Знаешь ли ты, где только что переодевалась? И куда одежду повесила сушиться?
– А куда я ещё могу её повесить? – она возмутилась теперь по-настоящему. – И раздеваться я при Вас, что ли, должна была?
– Ох, Шиккви, – вздохнул Томови и протянул ей маленький свёрток со снедью. – Держи свою порцию и если не хочешь мне помогать, так постарайся не мешать.
Скью занялся уборкой помещения. Шиккви хотела было ответить ему чем-то язвительным, но фраза не рождалась, и время на ответ было упущено. Она повернулась, подсела к огню и, откусив подсоленный сухарик, подумала с обидой: «Религия – это миф, в который теперь мало кто верит. Если кто-то вообще способен во что-то верить сегодня…»
От усталости не осталось и следа, и Шиккви, жуя сухарик встала и вновь протиснулась в коридор, где минуту назад переодевалась. Повернула направо и попала в просторный зал с восемнадцатью овальными окнами в высоком сводчатом потолке. Ливень стих, и вода сквозь те из них, что были разрушены взрывом, не падала теперь отвесно на пол, а скатывалась извилистыми струйками по стенам, в свое время расписанным небывало красивыми картинами. Осторожно обходя лужи на полу, Шиккви прошлась по залу, с любопытством разглядывая уцелевшие надписи и изображения, многие она видела в учебниках, когда ещё ходила в школу… Как же это было давно…
Впереди находилась куча обломков камней, искорёженных серебряных и железных предметов непонятного назначения, украшенных драгоценными камнями. Выглянуло солнце, лучи его упали на пол зала, сказочно отражаясь от блестящего металла и преломляясь в пыльных самоцветах и осколках стекла. Шиккви засмотрелась на всё это великолепие и подумала: хорошо, что храм после бомбёжки не разграбили. Хотя, кому грабить и для чего, если творится вокруг такое.
Шиккви осмотрелась и заметила в стене узкий пролом, её повлекло туда, хотя она осознавала, что там может в лучшем случае не быть ничего интересного. И всё же она упрямо пролезла сквозь неровный разлом толстенных стен, осторожно нашаривая ногами дорогу. Впереди был свет – неяркий, колеблющийся, явно не дневной. Придерживаясь рукой за холодную скользкую стенку, Павепа опасливо пробиралась на свет, пока не стала отчётливо различать впереди дверь из цветного узорчатого стекла. Она несколько осмелела и прибавила шагу, и тут её рука провалилась в темноту. Шиккви вскрикнула, едва устояв на ногах, рванулась вперёд и навалилась на дверь всем телом. Дверь со скрежетом распахнулась, и она оказалась в зале, откуда начала свою экскурсию по храму, только с противоположной стороны. Встревоженный Скью подхватил её на пороге:
– Что случилось?
– Там… Да ничего, там, наверное, в стене пролом, я попала в него рукой…
– Испугалась?
– Всё уже прошло, – отстранилась, присела у костра. Согревшись и напившись горячего чая с сухарями из скудных запасов, она снова пребывала в насмешливо—язвительном настроении. Вспомнив кое—что из истории этого места, она решила отомстить Томови за ворчание по поводу сушки одежды:
– Послушайте, предание ведь запрещает разводить в храме костёр.
– Ты права, но для особых случаев существует определённый разрешающий ритуал.
– И Вы его, конечно, провели.
– Ну да, пока ты ходила… Кстати, ты ничего интересного не нашла?
– Что можно найти в храме? Тем более, разрушенном, – усмехнулась она и поняла, что лучше бы ей пока не ссориться с «воином—защитником». – Мусор, драгоценности всякие, ну, не знаю… рисунки на стенах…
– Росписи, – поправил Томови.
– Какая теперь разница?
– Мы – люди, и в любой ситуации должны себя вести достойно, – Томови раздражённо встал. – Пусть для тебя ничего не значат ни этот холм, ни этот Храм, но к памяти предков, его создавших и свято веривших!.. Прояви хотя бы уважение…
– А что я такого?.. – начала она и вдруг резко переменила тему – Хорошо, я постараюсь. Скажите, почему богов было 18?
Скью снова сел, отхлебнул из помятой кружки. Его познабливало, остывший чай показался ему невкусным, и он поставил кружку греться на угли костра. Ему стало неловко за несдержанность. Он понимал, что виной тому и ранение, и чрезмерное погружение в мысли и чувства, связанные с этим местом, что, в общем, он сказал всё правильно, и только вот неловкость оставалась. Поэтому он живо откликнулся на вопрос Шиккви:
– Предполагают, что за этим числом скрыто нечто большее, чем мы можем себе представить сейчас.
– Томови, а Вы – верующий? – вдруг спросила Шиккви.
– Да, наверное… – задумчиво отозвался Скью, – А почему ты спросила?
– Вы и ритуалы какие-то знаете, и про храм много понимаете, – пояснила она, – а может, и планировку здания помните?
– Это-то к чему?
– Да так…
– Понимаешь, Шиккви, я не считаю себя истинно верующим, – Томови подбросил в костёр веток, поставил котелок с водой ближе к огню, рядом с кружкой, – просто то, что мне близко с детства, что я уважаю и ценю, я не вправе нарушать. Это, если хочешь, мои принципы… Шиккви, если я обидел тебя сегодня, извини пожалуйста…
– Я понимаю, Томови, – согласилась Шиккви не совсем искренне, скорее, чтобы не обижать мужчину, но ей было приятно, что у неё попросили прощения.
Наступила длинная пауза в разговоре. Стало слышно, как дождь то утихает, то вновь усиливается, вскоре на полу вблизи стеклянной двери выросла лужица, наверное, сквозь треснувшие стёкла в коридоре натекло. Шиккви завязала подсохшие волнистые волосы, представила, что творится в большом зале с восемнадцатью овальными окнами в потолке и поёжилась.
Приближалась ночь. Одежда высохла, вернулась на плечи голодных и измученных хозяев, которые молча сушили хворост у костра, время от времени поглядывая на остатки скудных припасов. Вдруг Шиккви вспомнила о провале в стене и предложила Томови его исследовать.
– Давай завтра, – ответил тот, – я сегодня совершенно разбит. К тому же, рана разболелась, а обезболивающего осталось на крайний случай.
– Завтра мы отсюда уйдём, – не унималась девочка, – иначе умрём с голоду. Томови, неужели Вы простите себе потом, что были в храме Матли Касля Леу и так и не заглянули дальше этой… прихожей?
Всё так, – сказал Томови, нехотя поднимаясь. Он и впрямь не простит себе бездействия, когда будет вспоминать об этой ночи, если, конечно, останется жив…
Шиккви уже стояла у стеклянной двери, нетерпеливо постукивая пальцем по ручке:
– Головёшку возьмите, там сейчас совсем темно.
– Был бы жир и тряпьё, сделал бы я приличный факел, – сказал Томови, подбирая здоровой рукой из костра сучок покрупнее и подумал, что если бы жир здесь всё—таки был, его съели бы в первую очередь. – Ну, веди, Звёздная, раз неймётся тебе…
Пролом в стене они отыскали сразу, за ним метрах в четырёх виднелась дверь, открыть которую особого труда не составило, за ней оказалась вторая, точно такая же, но она не поддавалась ни в какую.
– Похоже, мы совсем ослабели, – сказала Шиккви со вздохом.
– Похоже, мы – на пороге тайны тайн этого храма!.. – торжественно прокомментировал лингвист. – Если я правильно помню, эта дверь реагирует на заклинание. Подержи—ка, – он отдал тлеющий сук Шиккви, развёл руки в стороны и заупокойным голосом начал. – Коювио мон свэ коо… Коювио мон свэ одво… Коювио мон свэ одвэри!..
Дверь не шелохнулась.
– Что не так? – задумался Томови, закусив губу. – Ах да, постучать, – выбил какой-то затейливый ритм на дверной ручке и с лёгкостью отворил её.
По ногам пронёсся лёгкий ветерок.
– Томови, Вам удалось! – Шиккви даже зауважала этого странного мужчину.
– Недаром же я изучал древние языки, – пояснил он. – Один мой знакомый, археолог, как-то попросил разобраться в странной надписи, я помог взамен на информацию, откуда она у него. Он ответил, что из храма Матли Касля Леу, вот я и предположил сейчас: возможно, это – то самое «отпирающее» заклинание… Очень уж хотелось тогда ему проникнуть внутрь вот этой самой комнаты, да, видно, судьба сделать это не ему, а мне…
– Вот это да! – пока Скью предавался воспоминаниям, Шиккви осторожно вошла внутрь. – Посмотрите, сколько свечей!..
Томови сделал шаг за девочкой. Действительно, небольшая по размерам комната была прямо—таки нашпигована свечами всевозможных цветов, размеров и форм, начиная метров с полутора от пола и до самого потолка.
– Зажги их, Шиккви, – предложил он, дотронувшись до одной: она была твёрдой, сухой и будто вчера принесённой сюда.
Свечи на нижнем ярусе рядом с собой девочка зажгла и сразу передала импровизированный факел мужчине:
– Выше не достаю…
Тот быстро зажёг свечи по левой стороне комнаты, стало светло, даже непривычно ярко; Шиккви вдруг ахнула и изумлённо проговорила:
– Томови, смотрите, здесь ведь нет паутины!
Это было правдой. Обычно вездесущие пауки способны пробраться в любые щели и за несколько месяцев соорудить такие занавеси, что диву даёшься, как у них это ловко получается.
Здесь же не было и намёка на паутину. Не было и пыли, вообще всё было как новое, будто запечатали комнату только вчера, а не тысячелетия тому назад!..
Осмотрелись. Комната имела округлые очертания и восемнадцать дверей, ведущих в темноту, хотя, это, скорее не двери были, а решётки из чистого золота поверх тончайшего матового стекла. Шиккви дёрнула завиток ближайшей, решётка не шелохнулась.
– Заперто изнутри, по всей видимости, – предположил Томови, продолжая зажигать свечи на уровне груди по периметру комнаты.
– Изнутри? Там – монахи?! – Шиккви опасливо отступила назад.
– Не думаю, – он пожал плечом, – но что, сам не знаю. Приятель—археолог – тот хотел разгадать, а может и знал, что или кто там, поэтому так рвался…
– Мне страшно, – Шиккви попятилась и налетела спиной на что-то жёсткое и невысокое. Она вскрикнула, послышался звон и хруст. Девочка обернулась и застыла: позади неё лежал упавший от её неосторожного движения узкий полый внутри мраморный цилиндр, украшенный драгоценными камнями и золотом, рядом – невзрачные светло-коричневые чётки, перетянутые почти посередине ниткой, на которой повис искрящийся рубиновый шарик. – Откуда это?..
Томови тоже во все глаза глядел на цилиндр и чётки – он готов был поклясться, что когда они вошли, комната была абсолютно пуста.
Шиккви осторожно подняла с пола чётки, поперечная нить, выглядевшая такой крепкой, рассыпалась, рубиновый шарик упал и разломился надвое. Основная нить против ожиданий осталась целой и крепко связывала бусины. Шиккви ойкнула, Томови подскочил к осколкам шарика, осторожно поднял их и приблизил к свету:
– Шарик не разбился, а раскрылся, – как бы между делом пояснил тот, внимательно разглядывая его, – смотри: рубиновый слой только сверху, глубже встроено – металлическое кольцо, а между ним и рубином – тоненькая серая прослойка. А это что? – он осторожно потянул за выступающий слюдяной свёрток, торчащий из одной половинки, развернул и надолго замолчал.
– Ну что там у Вас? – нетерпеливо спросила девочка, тревожно озираясь вокруг, но в комнате больше не появлялось загадочных предметов.
– Удивительно ёмкий язык и поразительное везенье! Если всё это так, возможно, у нас есть шанс!.. Да что там «у нас», у всего чело… – он осёкся и со странным прищуром посмотрел на Шиккви.
– Что там? – повторила она вопрос громче, от страха её начало подтрясывать.
– Здесь написано, что восемнадцать богов – это существа, сошедшие со звезды Свэ. Они посетили нас и на крайний случай оставили эти самые чётки. Тут много написано, главное, что при помощи них мы можем теперь вызвать этих… существ! «И выйдут они каждый из своих дверей…», и…
