Лариса Автухова
Долгово

– Булочница Марта? – недоверчиво переспросил кто-то. – Какая это Марта?

– Откуда она?

– Мы не знаем такой!

– Была такая Марта, – сказала женщина в кухонном фартуке. – Жила она на Восточной улице. Держала пекарню крохотную, правда. Я лично у нее покупала хлеб. Да и в долг она давала. Хорошая была эта Марта, добрая. А потом не стало ее, уехала она, ее выпустили. Всё так, как говорит господин Пьер.

Толпа пристыженно замолчала. Люди потекли прочь, начиная с краев. Остальные еще толпились вокруг мэра, но уже не так скученно и густо.

– Еще небольшие деньги мы можем выделить за уборку мусора с городских улиц, – говорил мэр с теми, кто еще оставался. – Подавайте заявления в мэрию, и мы назначим участки для уборки. Эта работа будет оплачиваться. Это работа для вас. Подумайте!

– Мусор этот, – разочарованно выдохнул мужчина в плаще. – Кому это надо…

– Нам надо, всем нам, – уверял мэр. – Жить в чистом месте приятнее. Да и крыс не будет на улицах.

Люди кивали головами и поспешно расходились, будто боясь, как бы мэр не придумал еще, чем бы их занять. Мэр и охранник остались на площади одни. Господин Пьер провожал взглядом людей, словно ждал, что кто-нибудь еще вернется и согласится взяться за работу, но все разошлись. Площадь опустела.

– Никто ничего не хочет, – уверенно сказал охранник.

– Эх, да что там, – огорченно махнул рукой господин Пьер и направился к мэрии.

На крыльце, кутаясь в платок, топталась помощница мэра – Эльза. Она чутко следила за ходом беседы и была готова в любой момент позвать охрану, которая тоже была уже наготове. Сильная и статная Эльза и сама не задумываясь, бросилась бы на выручку господину Пьеру и собственными неслабыми руками поколотила бы пару-тройку горлопаев.

– Ничего страшного, Эльза, – сказал мэр, проходя мимо нее к двери, – мы просто пообщались с нашим населением.

Мэр выглядел расстроенным, и это не укрылось от внимания его помощницы.

– Господин мэр, вам сделать чай? – предложила она немного погодя, входя к нему в кабинет.

– Да, пожалуй. Спасибо. Может, и вы мне составите компанию?

Эльза с улыбкой кивнула.

– Думаете, они придут снова? – осторожно спросила она мэра за чаем.

– Конечно, придут, – вздохнул мэр. – Ну а, с другой-то стороны, куда им еще идти? К кому? В городе нет другой власти, кроме нас. Что ж, будем договариваться.

– Да как же, с ними договоришься, – усмехнулась Эльза. – Знаю я этих горлопаев. Среди таких и живу.

– Обижают?

– Да постоянно. Хорошо у меня муж такой представительный, в общем поддаст, мало не покажется, так и не суются, так только шипят в спину.

– Понимаю, неприятно.

– Да я уж привыкла. Они ведь, что думают, что мы тут припеваючи живем.

– Ну знаете, по сути, так оно и есть, если сравнивать, так сказать, с общей массой.

– Ну да. Они так и говорят, вот у тебя есть работа, а у нас нет. Поэтому я для них враг.

– Да, работа – это больная тема. Я их понимаю. Нет, серьезно, Эльза. Вы ходите на работу, вам платят какие-никакие деньги, вы можете покупать себе какую-то еду или одежду, а они нет. И я бы завидовал и сердился на вас.

– Ну, скажете тоже, – недоверчиво подняла белесую бровь Эльза.

– Точно, я вам говорю. Когда у тебя нет, а у кого-то есть, сложно относиться к этому с пониманием. Просто мы – люди, и в нашей природе много есть чего, и хорошего, и скверного, жестокого. Смотря в каких условиях ты живешь.

Мэр нередко задерживался в своем кабинете допоздна. На этой должности его преследовали бумажные дела, разные отчеты, докладные, планы развития этого захудалого местечка. Он иногда спрашивал сам себя: можно ли тут вообще что-то развить, если повсюду разруха и упадок. И как что-то развивать, если работать, засучив рукава, желающих немного? Он мучился этими вопросами, потому что ему хотелось попытаться обустроить этот городишко хотя бы немного. Но городишко всеми силами сопротивлялся энтузиазму мэра, который, надо сказать, тоже уже пошел на спад.

Он прокручивал в голове сегодняшний разговор у мэрии, как он предлагал людям заниматься фермерством и уборкой мусора (предлагал уже не первый десяток раз) и он поймал себя на мысли, что он делал это механически, по привычке, сам не веря в то, что он говорит. А если он и сам не верит в свои слова, то с чего другим верить ему. Эта мысль удивила его. Так, может, только он один и виноват в этой стагнации? Потому что он не убедителен, не умеет увлечь, зажечь, повести за собой. Почему он на своем собственном опыте не показывает другим пример? Надо встать, выйти из кабинета, отправиться на одну из этих страшных, заваленных мусором улиц и начать разгребать. Лопата за лопатой и зловонные отходы окажутся в кузове грузовика. А это значит, что маленький клочок земли очистится, вздохнет, зазеленеет. Глядишь, за ним потянутся и другие. И станет чище, уютнее, свободнее.

Господин Пьер допускал возможность того, что этот его поступок мог бы дать толчок к переменам в настроениях и укладе жизни людей. Но что-то внутри него сопротивлялось этой дикой мысли идти работать мусорщиком, что-то твердило: свой мусор ты убираешь сам, а не бросаешь его рядом с мэрией, ты убираешь сам в своей квартире, заботишься об облике мэрии, социальных учреждений и городской площади, так почему же именно тебе надо идти и убирать за всеми этими людьми, которые никак не уяснят для себя, что жить в грязи могут только свиньи. Разве нет у них сил и времени озаботиться наведением порядка у своих домов? Разве для этого нужен большой ум или чей-то пример?

– Но ты ведь мэр, Пьер, ты здесь главный, ты должен показать всем пример. Покажи пример.

Ему въявь послышался голос Мэри, и он испуганно бросил взгляд в кресло, стоящее в темном углу его кабинета. Ему казалось, что сейчас он увидит ее, сидящую в кресле, небрежно забросив ногу на ногу, увидит ее насмешливую улыбку. Холодный пот прошиб его, до того реальным был возникший перед его мысленным взором образ жены. Но в кресле никого не было. Он облегченно вздохнул. Не хватало еще ему начать видеть призраков и потихоньку сходить с ума.

Господи, ну к чему все это? Зачем она опять пришла на ум и напомнила о себе? Он так старательно обходил в своих мыслях опасную тему, потому что знал, начни он копаться в этих воспоминаниях, и уже не обрести ему душевного покоя. Он думал, что похоронил, предал забвению эту женщину и свою вину перед ней, но вот она опять рядом, пусть не живая, а только воображаемая, но ведь рядом же. И это значит, что сегодня он весь вечер опять будет вспоминать о том, что он сделал тогда ей и сна уже не дождаться.

– Ты думаешь, я была виновата перед тобой, – сказала она, мерно покачивая носком туфли, – нет, мой дорогой, это ты виноват передо мной, а не я. И не надо на меня взваливать свою ответственность. Я ни в чем не виновата. Ты все придумал тогда себе.

Иногда, когда его принималась терзать совесть, он так и думал: а что, если он ошибся, и не было никакой измены, ничего не было такого, за что надо было так ее наказать. Но в памяти опять всплывали мельком донесшие странные фразы, адресованные не ему. Но кому? Этого он не знал. Он не поймал ее на месте преступления. Если не считать разобранной и смятой постели, в которой он нашел ее посреди дня, вернувшись домой за сменой белья.

В тот день неожиданно он должен был по делам уехать из города. И он отправился домой, чтобы взять белье, туалетные принадлежности и предупредить Мэри, что он будет отсутствовать пару дней. Подходя к дому, он увидел идущего навстречу высокого мужчину с довольной физиономией, он шел, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Ну чисто кот, объевшийся сметаны. Он вспомнил, как отчего-то больно сжалось его сердце при виде этого беспечного, явно довольного своей жизнью человека. Что за глупости, подумал он тогда? Кто этот человек и какое отношение он имеет к нему, Пьеру? Этого он не знал, но ту боль он помнит до сих пор. Потом он часто вспоминал эту встречу, и какой-то внутренний голос подсказывал ему, что этот человек имеет некое отношение к Мэри, что эта встреча и, главное, его реакция не были случайными. Спустя несколько минут он явственно почувствовал, что этот довольный мужчина только что вышел из его спальни, и он потерял контроль над собой.

Он открыл дверь своим ключом и неслышно вошел в дом. Пересек холл, надеясь увидеть Мэри в кухне или в гостиной, но ее не было. Тогда он поднялся на второй этаж. Дверь в спальню была открыта. Он осторожно подошел и заглянул в комнату. Мэри лежала почти голая в разобранной постели и грызла яблоко. Он мог бы поклясться, что на ее лице было то же выражение, что и на лице незнакомца. Это выражение сладострастия и только что испытанного сексуального удовлетворения. Он понял все. И тогда он шагнул на порог.

В первый момент она испугалась, но потом взяла себя в руки. Она увидела его лицо и поняла, что надо быть естественной и непринужденной, чтобы попытаться все скрыть.

– А ты что так рано? – спросила она, сделав невинные глаза.

Он не ответил, только подошел ближе к постели.

– А я вот решила прилечь, знаешь, у меня что-то так страшно разболелась голова.

Он, не говоря ни слова, сорвал с нее покрывало. Простыня под ним была вся смятая. Кровь бросилась ему в голову.

– Я вижу, тебе очень не здоровилось, – мрачно сказал он. – У тебя был припадок или лихорадка? А? Что тебя так возило по этой постели? Или кто?

Он угрожающе навис над нею. Одна его рука упиралась в спинку кровати, другая лежала рядом с ней на смятой постели. Мэри испуганно сжалась.

– Ты что, Пьер… Ты что, я была одна. Клянусь тебе. Клянусь!

– Так, значит, ты принимаешь здесь мужчин, пока я работаю? И много их у тебя? Одного я только что встретил на улице. Это был он? Он только что вышел из моей спальни, ведь так? Говори!

Он вырвал из ее руки яблоко, которое она судорожно сжимала, и швырнул его об стену. Мимолетное касание ее руки привело его в бешенство. Мысль о том, что эта рука только что ласкала здесь другого мужчину, была невыносимой. Горькая обида и отчаяние захлестнули его. Он сжал зубы, ему захотелось ей сделать во сто крат больнее того, что он испытывал сейчас сам. Он схватил ее за руки и принялся трясти ее, как куклу.

– Пьер!.. Пьер!.. Я не виновата!..

И тогда он руками впился ей в горло. Он давил его так, насколько хватало ярости и сил. Она отбивалась, хрипела, раздирала ногтями его лицо, но он не придавал этому значения: одно лишь желание рассчитаться с нею полностью завладело им. Он не знал, хотел ли он ее убить или только заставить страдать, он ничего не помнил и не видел кроме этой смятой постели и ее полуголого тела в ней.

Она затихла и он понял, что она мертва. Тогда он отпустил ее и вышел из комнаты.

– Так вы застали вашу жену с другим мужчиной? – спросил его худой, заросший щетиной инспектор после того, как его дом наполнился полицией.

Он покачал головой.

– Ну тогда с чего вы взяли, что была измена?

– В этой комнате многое указывает на это, – устало ответил он.

Тогда он еще не знал, сколько раз ему придется отвечать на этот вопрос.

– Что, например? – поинтересовался инспектор.

– Что? – растерянно спросил Пьер, вытаскивая из кармана пальто сигареты. – Смятая постель, ее вид. Она была практически голая.

– Этого мало. Может, вашей жене не здоровилось и она прилегла. Ну а голая, так и что с того. У вас хорошее отопление. Вот если бы вы застали ее с другим мужчиной…

– Я встретил его на улице, – сказал он после недолгого раздумья.

Инспектор удивился.

– Мужчину? Вы с ним знакомы?

– Нет.

– Ваша жена с ним знакома?

– Возможно. Я почти уверен в этом.

– Как вы это поняли? Вы увидели у него какую-то вещь вашей жены?

– Нет.

– Тогда как? – инспектор терял терпение.

– Я это почувствовал.

– Ну, это… слишком неопределенно.

Инспектор помолчал, рассматривая смятую постель. Тело Мэри уже увезли к тому времени.

– И еще один вопрос. У вас были разногласия с вашей женой?

– Нет, – ответил Пьер.

Инспектор только скривился в усмешке.

Жалел ли он о том, что сделал? Об этом его спрашивали на суде, да и сам он себя спрашивал об этом в разное время. Нет, скорее, он не жалел. Он понимал, что не мог бы поступить иначе в той ситуации. Ее измену он простить бы не смог. Она была для него больше, чем жена, она была частью его самого, и он всегда считал, что ей он может доверять. Никогда он не ставил под сомнение ее верность и честность с ним. Это было само собой разумеющимися вещами, как воздух и вода, о которых даже особенно-то и не задумываешься, они есть, без них нельзя, и это непреложная истина. Поэтому ее измена, а она была для него, практически, доказанным фактом, была несовместима с жизнью. С ее жизнью. Он не смог бы просто так выйти из спальни, узнав о таком, в их случае это было невозможно.

Однако суд не признал факта измены и лишил его смягчающих обстоятельств. Ни на теле Мэри, ни в нем не нашли следов недавнего присутствия мужчины. Это могло означать, что он обвинял ее зря. И это было главным мучением для его совести. Получалось, что своей совести он не мог сказать: молчи, она подлая изменница! Совесть говорила на это: нет доказательств, может, она и не виновата, по крайней мере, ты не знаешь этого наверняка, ты не застал соперника в своей постели, а раз так, то это только твои домыслы.

После этого он оказался в Долгово. И здесь он будет жить теперь до тех пор, пока не получит открытку. Если получит.

Господин Пьер тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Он ослабил галстук, расстегнул ворот рубашки и открыл окно. Ему не хватало воздуха. За окном стояла темнота, только фонарь освещал часть площади. Он решил выкурить сигарету и вернулся к столу за ней. И в это время раздался страшный грохот. Огромный камень с улицы ударился об стену и упал на пол. Мэр замер от неожиданности. Он растерянно созерцал эту странную картину. Грязный булыжник на полу его кабинета выглядел устрашающе. Он ждал, что будут и другие. Но стояла тишина. И тогда он погасил лампу и осторожно закрыл окно. Этот вечер ему предстояло провести в тревоге и размышлениях отнюдь не о своей печальной истории. Теперь он понимал, что недовольство толпы может принимать разные формы.

5.

Хмурые Ада и Лиза молча сидели за столом. Утреннее солнце едва пробивалось сквозь единственное мутное оконце, скупо освещая темную комнату с разбросанными ломаными игрушками и старым тряпьем. Лиза неохотно ковыряла вилкой вареную капусту. Ада с раздражением смотрела на дочь, которая своим упрямством то и дело выводила ее из себя. Каждый новый день был похож на предыдущий и начинался он одинаково: с плача Лизы и криков Ады, пытавшейся поднять дочь с постели.

– Я не пойду… Я не хочу, – хныкала Лиза, натягивая на себя одеяло.

– Не хочет она! – кричала Ада. – А что ты есть будешь? Кто тебя кормить станет? Думаешь, ты самая умная? Не пойдет она… Вставай сейчас же! Кому я сказала? Ты слышишь меня?

Но Лиза всё ныла и ныла. Ада потеряла терпение и накинулась на дочь. Не помня себя от бешенства, она с силой схватила дочь за руки, стараясь стащить с постели, и тут ее пронзил взгляд Лизы, полный беспомощности и страха. Она отпустила ее и направилась к выходу.

– Чтобы сейчас же была за столом, – бросила она дочери, не оборачиваясь.

Сейчас, сидя вместе за одним столом, мать и дочь украдкой бросали друг на друга испытывающие взгляды. Ада старалась определить настроение дочери и понять, будет ли продолжение бунта, Лиза – насколько агрессивно настроена мать.

– Сегодня мы пойдем к мэрии, – примирительно сказала Ада.

– Оттуда гонит охрана, – отозвалась Лиза.

– Однако это лучшее место. Там всегда подают. Ну ладно, ешь.

– У тебя есть яблочко?

Ада нерешительно посмотрела на дочь, раздумывая, стоит ли так баловать Лизу, но потом вспоминала свою вспышку ярости и решила дать лакомство, чтобы примириться с малышкой. Лиза, хотя и была девочкой всего лишь шести лет от роду, она могла и заупрямиться, как ослик, и тогда ее невозможно было сдвинуть с места. Только, если убить. Ада это знала и иногда держала свою ярость в узде. Но не сегодня. Вот и приходится теперь платить.

Лизино лицо просияло, когда мать принесла ей из кухни яблоко. Оно было сморщенное и зеленое, но она с восторгом откусила кусочек и крепко зажмурилась от терпкого с кислинкой сока.

– Мама, не кричи больше на меня.

Кровь бросилась в лицо Ады и она замерла от неожиданности.

– Я всегда буду вставать с постели, когда ты попросишь. Ты только попроси. Ладно?

– Ладно, – выдавила из себя Ада.

Они молчали, пока Лиза ела свое яблоко.

– Ну, идем одеваться, – сказала Ада и протянула руку дочери. Та взглянула на мать и крепко ухватилась за ее руку.

Когда они вышли на улицу, солнце уже стояло высоко. Воздух немного прогрелся и Ада разрешила Лизе расстегнуть кофту. Они зашагали по длинной пыльной улице с рядами домов со слепыми, как в их домишке, окнами. Обочины был доверху забиты мусором, среди которого шныряли крысы.

– Почему так много мусора? – спросила Лиза.

– Потому что его никто не убирает, – ответила Ада.

– А почему его никто не убирает? – допытывалась малышка.

– Понимаешь, здесь так было всегда. Ну кто будет его убирать? Некому. Да и все равно он снова накопится. Так что это пустое дело.

– Но тогда его будут горы, прямо до неба, – глаза у Лизы стали испуганными и круглыми.

Девочка помолчала, некоторое время созерцая горы мусора, мимо которых они шли.

– А давай мы с тобой будем убирать мусор, – предложила она.

– Мы? – рассмеялась Ада. – С чего это вдруг я буду таскать весь этот мусор?

– Чтобы было чисто. Чтобы его здесь не было.

– Это слишком сложно для нас с тобой убрать мусор за всеми, кто его навалил.

– Ну, они нам помогут.

– Кто?

– Кто его навалил.

Ада невесело рассмеялась.

– Дурочка, – сказала она.

Несколько крыс перебежали им дорогу и Лиза тонко пискнула. Она очень боялась крыс и не могла привыкнуть к их присутствию, хотя сколько себя помнила они здесь были повсюду.

До мэрии, которая находилась в самом центре городишка, они добрались только через час. Уставшие и запыленные они несмело приближались к опрятному и чистенькому зданию, стоящему посреди площади с разбитым, изъеденным временем каменным покрытием. Никто отродясь не ремонтировал его, потому что не принято было в Долгово что-то обновлять и переделывать.

Единственным исключением из общего правила был мэр городишка – господин Пьер. Его привычки и взгляды были мало понятны обитателям городка. Сам он, опрятный, всегда чисто выбритый и пахнущий какой-то особой для здешних мест свежестью, вызывал недоверие, а порой, и злобу.

– Конечно, можно чипуриться, когда ты сидишь в таком теплом местечке, – судачили люди. – Пожил бы он как мы небось не так бы запел.

Не находило понимания и стремление мэра содержать здание мэрии в чистоте, придавая ему невиданный здесь лоск покраской стен и мытьем окон. Когда господин Пьер нанимал для этих работ пару-тройку местных жителей, злословию не было конца. И долго еще после окончания работы люди перемывали кости мэру, который не знает, куда деть деньги вместо того, чтобы помочь им выжить.

На упреки жителей, порой, открыто высказываемые мэру, он отвечал им просто:

– У меня есть и для вас работа, но вы ведь ее не хотите.

– Работа? Мусор убирать? – фыркали они.

– А разве это не работа? За нее вам заплатят деньги, и вы сможете купить себе еды, одежды.

– Нет уж, нам такая работа не подходит.

– Что же, ваше право. Но просто так я не могу вам дать деньги, их надо заработать.

На том и заканчивались эти разговоры.

Ада и Лиза подошли к мэрии и остановились у крыльца. Ада с беспокойством беспрестанно оглядывалась в поисках охранника Петра с тяжелым, свирепым взглядом, не жалующего их своим участием, но его не было. Должно быть, на их счастье куда-то услал его господин Пьер.

– Стой здесь, – сказала Ада дочери, – да сделай лицо поплаксивее. Вот так. Молодец. Ну, ты знаешь, что надо делать. Я буду поблизости, если что.

Лиза присела на ступеньку и принялась ждать кого-нибудь, кто может ей подать милостыню. По опыту она знала, что дело это непростое, потому что компанию ей здесь мог легко составить любой из жителей городишка. Поэтому охранник всегда без церемоний выталкивал ее и ей подобных с площади, чтобы другим неповадно было наведываться сюда. Но иногда выдавались дни, как сегодняшний, когда его не было и можно было надеяться встретить кого-то, кто сжалится над нею.

Девочка вооружилась веточкой и принялась рисовать в пыли какие-то одной ей ведомые картинки, коротая так свое время.

– Ты что здесь делаешь? – раздался голос над ее головой. – Кого-то ждешь?

Лиза подняла голову и увидела невысокого господина, стоящего на крыльце. Первое, что бросилось в глаза малышке, это сверкающие чистотой штиблеты, а потом она разглядела костюм, белую рубашку и шарф на шее с каким-то блестящим украшением.

– Я? – от неожиданности растерялась она. – Я… Подайте денюжку, если можете.

– Хорошо. А где твоя мама?

– Она скоро придет.

– Я приглашаю тебя в гости. Зайдешь ко мне в гости?

– А куда?

– В мэрию.

– В мэрию? – испуганно переспросила Лиза.

– Да, в мэрию. Я угощу тебя чаем.

Лиза застыла в нерешительности, озираясь по сторонам. Она не знала, как поступить, и не разозлится ли мать, если не найдет ее на месте. Но ей было любопытно побывать в мэрии и она решилась.

– Ну, идем? – господин протянул ей руку и она, подумав, подала ему свою.

То, что Лиза увидела внутри мэрии, ее поразило. Это не было похоже ни на что из ее жизни. Здесь было много дверей и больших окон, растений с сочными желтыми цветами, ползающих по стенам. Пол блестел и в нем отражались ее ноги в старых запыленных башмаках и дырявых чулках. Ей хотелось остановиться и хорошенько все здесь рассмотреть, потрогать, а самое главное, запомнить, ведь вряд ли ее сюда еще раз позовут. Но господин уверенно шагал по коридору и ее рука лежала в его.

– Ну вот мы и пришли, – сказал он, открывая большую блестящую дверь. – Проходи.

Господин закрыл дверь, а Лиза так и осталась стоять у двери: ей неловко было здесь и весь ее вид, и эти рваные чулки, и грязные башмаки даже ей, маленькой девочке, казались неуместными. В ее доме, на улице, где она жила, на пыльных дорогах, по которым она ходила, это было нормой, но только не здесь.

– Что же ты не проходишь? Проходи. Садись, куда хочешь, где тебе будет удобно. Да, кстати, как тебя зовут?

– Лиза. А вас?

– Я – Пьер. Ну, пожалуй, господин Пьер. Здесь все так меня зовут.

Лиза удивленно вскинула глаза:

– Вы – мэр?

– А ты знаешь, как зовут мэра?

– Да. Но вы, наверное, думаете, что я еще очень маленькая, чтобы что-то знать?

– Нет, что ты. Я вижу, ты очень умная и развитая девочка.

Так они и беседовали, стоя напротив друг друга, как старые знакомые.

– Может, ты все-таки присядешь? – спросил господин Пьер.

Лиза кивнула. Она уселась на краешек кожаного кресла рядом с дверью. Господин Пьер куда-то ненадолго вышел, а затем он вернулся вместе с молодой женщиной, такой же опрятной и красивой, как сам мэр. Она улыбнулась Лизе и поставила на стол рядом с креслом поднос, на котором уместились чайник, две чашки и какая-то еда, при виде которой у Лизы загорелись глаза.

– Я принесла чай и печенье. Ты любишь печенье?

Лиза смутилась, потому что она не знала, что это такое. Она не заметила, как господин Пьер досадливо поморщился от бестолковости своей служащей, он понимал, что Лиза, скорее всего, никогда не ела печенья.

– Спасибо, Эльза, – сказал господин Пьер. – Дальше мы уж сами. Можете идти.

– Так, значит, ты живешь с мамой? – спросил мэр, наливая чай Лизе и себе и подвигая к ней поближе печенье.

Лиза кивнула и положила в рот печенье. Оно было немного жестковатое, но очень вкусное. Ей хотелось есть и есть это печенье бесконечно.

– Тебе нравится наш город?

– Не особенно.

– Да? А почему?

– Здесь очень грязно и много крыс. Я их боюсь. Их очень много.

– Это так. Но, понимаешь, там, где мусор, там всегда живут крысы.

– А разве нельзя убрать мусор? – спросила Лиза, поедая печенье.

– Можно, – улыбнулся мэр. – Но для этого надо, чтобы кто-то согласился пойти на эту работу.

– Никто не соглашается?

– Никто. Пока никто.

– Я бы согласилась.

Мэр рассмеялся.

– Да, но ты еще очень маленькая.

– Я предлагала маме убирать мусор, но она не соглашается.

– Как убирать? – не понял мэр.

– Руками брать и убирать, – пояснила Лиза. – Но его так много, что не получится, наверное.

– Да, так не получится. Надо, чтобы каждый захотел навести порядок около своего дома. И тогда приедут специальные машины и все увезут. Но пока никто не хочет этим заниматься. Но мы разберемся с этим. Скоро разберемся.

Снова появилась Эльза. Она протянула Лизе бумажный пакет. Лиза несмело взяла.

– Ну, что же, Лиза, – сказал мэр, поднимаясь, – меня ждут дела. Я очень рад был с тобой познакомиться. Ты на какой улице живешь?

– На Южной.

– Хорошо. Мы с тобой еще обязательно встретимся и побеседуем о разных важных вещах. А сейчас Эльза тебя проводит.

Лиза направилась к двери.

– И еще. Если тебе нужна будет помощь, ты можешь ко мне обратиться.

– Спасибо, господин Пьер, – улыбнулась Лиза и скрылась за дверью.

Она попрощалась с Эльзой и вышла на крыльцо. Там уже металась бледная Ада, не зная, куда делась ее дочь.

– Ты где была, Лиза? – бросилась к дочери Ада.

– Я была в мэрии.

– Господи, как же я испугалась. Думала, куда ты пропала. В мэрии?! – дошел, наконец, до Ады смысл Лизиных слов. – Что ты там делала? Тебя туда затащила охрана? Они что-то сделали с тобой? Тебя били?

– Нет, ты что. Я пила чай с господином Пьером. Он меня пригласил. И вот что он мне дал. Смотри.

Лиза протянула матери бумажный пакет. Она с недоверием взяла его в руки и заглянула внутрь. В пакете было печенье, консервы и несколько денежных купюр. Ада ошеломленно смотрела на дочь, не веря в реальность происходящего.

6.

Фермерша Лиона, в простонародье толстуха Ли, подперев бока руками, с гордостью осматривала свое поле. Ее сердце пело: урожай овощей выдался на славу. Развесистые кусты картофеля с мощными сочными ветками обещали не меньше десятка увесистых плодов под кустом. Капуста трескалась от бурлившего в ней сока и так и просилась в пирог или в бочку для засолки. А еще были здесь томаты, баклажаны и кукуруза. Ничего не скажешь, год удался.

Это поле должно принести Лионе немало звонких монет, а что некому будет продать (будь неладно это нищебродское место), придется раздать. Она никогда не жадничала и щедрою рукой отдавала соседям, а также и другим людям, которые обычно просят подаяние, овощи для пропитания. Конечно, не бог весть какая еда, а все-таки еда, и в голодное время спасает.

По краю поля, подтягивая искалеченную в уличных разборках ногу, шел старый сосед толстухи Ли, Иван. Она его заприметила еще издалека, но виду не подала: не след ей, почтенной женщине, орать на всю округу.

– Матушка Ли, приветствую тебя, – сказал мужчина, приблизившись.

– И тебе здравствовать, сосед, – ответила Лиона.

– Вижу, работы тебе привалило, – Иван кивнул на поле.

– Да, привалило и слава создателю.

– А то, – согласился сосед Лионы. – Могу помочь.

– Давай, и банду свою веди.

– Какая там банда, – махнул рукой Иван. – Всего-то и осталось три калеки. Никого уж нет. Жизнь тяжелая, работы нет.

– Да, пожалуй, что так. Жизнь тяжелая, соглашусь. Но работа есть. Например, у меня всегда есть работа.

– Ну это не для каждого. С землей надо особый язык знать. Не умеем мы.

– А я бы научила, – улыбнулась Ли. – Но, как говорят, хозяин – барин.

Они помолчали, не отводя взглядов от поля.

– Ну так, значит, поможешь? – спросила Ли.

Иван кивнул.

– Тогда начнем с утречка завтра, – сказала она. – Приводи, кого найдешь. И я тоже поспрашиваю. Всем скопом и управимся.

Толстуха Ли засучила рукава и потянула могучими руками куст картофеля.

– Ты, я вижу, решила начать прямо сейчас, – заметил он.

– Покопаюсь немного, обещала на пару-тройку дворов забросить картошки.

– Заказ, значит.

– Вроде того. Да еще надо подкинуть пропитания Еве, она уже совсем дошла до ручки.

– Да, мэрия совсем редко стала давать пайки.

– Вроде снова начинают, я слышала.

– А тебе не жалко просто так раздавать-то свое?

– Нет, не жалко. Мне бог посылает. А потом, где оно свое-то. Нет здесь ничего своего в этом мире, всё чужое. Всё оставим когда-то и уйдем.

Иван молча кивнул головой.

– Если хочешь, можешь взять себе овощей сейчас.

– Нет, спасибо. У меня еще есть еда.

– Ну как знаешь.

Лиона принялась проворно рыть картошку, мурлыча себе под нос какую-то песенку. Надо сказать, Лиона часто пребывала в хорошем настроении, когда была занята работой на своем поле. Она, одна из немногих в городишке, знала другие места и жила раньше в теплом южном крае, где и научилась земледелию. Как ее занесло сюда, Лиона никому не рассказывала, вместо этого она обожала вспоминать те места, где жила в прежние более счастливые времена. В зимние вечера, когда работы для фермера нет, любила Лиона устроить посиделки в своем доме, угостить своих приятелей – стариков, с кем она водила дружбу, и попотчевать их байками о своей родине. Долговчане, никогда не знавшие других мест, открыв рты, слушали о чистых и красивых землях, где ласковое солнце согревает щедрые пашни, а плодородная почва и волшебная вода растят столько всякой всячины, что ее и девать-то некуда.

– У нас были огромные плантации винограда. Сортов куча. Такие большущие гроздья на ветках. Черные и зеленые крупнющие ягоды. Мне даже снится этот виноград. Часто снится. И этот запах. Я даже во сне чую этот запах. Потом не хочется и просыпаться.

– Ты хотела бы вернуться туда? – спросил ее однажды Иван, и сразу как-то сникла Лиона, в глазах появилась печаль, как у бездомного пса.

– А кто бы не хотел, – тяжело вздохнула Лиона, – а только не знаю, будет ли это.

– Да-а-а, отсюда не вырваться, – поддержала разговор полуслепая Елена, соседка Лионы из домишка напротив.

– Посмотрим, – сказала толстуха Ли и почувствовали все в ее голосе не то решимость добиться своего, не то скрытую угрозу кому-то, кто смеет ее здесь держать.

– Не знаю никого, кто уехал отсюда на моей памяти, – сказала Елена. – Все сидят по своим крысиным норам.

– А никто и не пробовал, – отрезала Лиона.

– Да как же попробуешь тут, если чуть что сразу охрана появляется и того гляди ребра тебе пересчитает, – заметил Иван.

– Посмотрим, – упрямо сказала Лиона.

– Да что тут смотреть, – тянула Елена. – Никуда тебе не деться отсюда, матушка ты наша.

– Посмотрим, – сверкнула глазами Лиона. – Ты лучше ешь пирог с капустой. Еще чая, сердешная ты моя?

– А как же, еще-еще, – закивала седой головой Елена. – Где такого чайку еще-то попьем, только у тебя, матушка ты наша, благодетельница.