Лара Кутиченко
Волк на пепелище
Спать ложились за полночь. Шли посёлком, слегка пошатываясь. Голова не кружилась, но было ощущение нереальности происходящего: эта тёмная безлунная ночь, полное безветрие и тишина, отчего казалось, что уши заложены ватой. Даже собаки не лаяли. Есть тут вообще собаки? Жутковато. Казалось, что алкоголь обострил ощущения, но, по опыту, скорее всего наоборот. Зашли во двор, Серёга запер за нами калитку, проверил ворота, подёргав засов. Что тоже чудно, поскольку никогда в этих краях избы так не запирали. Не сговариваясь, сели в темноте на крыльце, закурили.
– Завтра в Елизаровку махну, – в полной тишине мой голос будто разрезал темноту. – Прогуляюсь, раз уж ты завтра в смену.
– В смысле «прогуляюсь»? – Серёга аж развернулся ко мне всем телом. Я увидел близко его глаза, вспомнил, как в школе, в шестом, что ли классе, он подбежал ко мне на перемене с такими же сумасшедшими глазами и, задыхаясь от эмоций, сбивчиво и сумбурно пересказал разговор, подслушанный у учительской. Якобы накануне в какой-то деревне мужики собрались с кольями и вилами и хотели вершить «сомосуд» над какой-то бабкой и хорошо, что кто-то наряд вызвал и милиция приехала быстро на газике и уговорила их не делать «страшного».
– В прямом смысле прогуляюсь, по прямой. Чего я из города приехал, на автобусах ездить что ли?
– Никто туда пешком не ходит, – начал Серёга.
– Ну, никто не ходит, а я пойду. Чего тут идти-то.
Но Серёга упрямо мотнул головой:
– Да ты послушай, дубина городская. Далась тебе Елизаровка эта. Там и раньше то было худо, а сейчас вообще беда.
– Да я туда не за достопримечательностями собрался и не на дискотеку. Что мне до того, как они там живут? – я решил проглотить «дубину городскую».
– Да никто там не живёт.
– Ну, Светка вот живёт. Проведаю.
– Живёт, ага. – Серёга пьяно хохотнул. – Живее всех живых! Ты умного человека послушай, я тебе дело говорю. Приезжай завтра к школе, по городу пройдись, вечерком вон к Толику загляни, если по одноклассникам скучаешь. Толик рад будет. Заночуешь у него, а утром я со смены снимусь, и ещё что-нибудь придумаем.
– Да в чём проблема-то? Что ты со мной нянькаешься? Ещё проклятие какое-то приплёл.
Серёга начал икать. А когда человек икает, невозможно его слова серьёзно воспринимать. Если б он тогда икать не начал, интересно, как повернулось бы?
– Ты, ик, слушай сюда. Мы малые были, не понимали ничего. А Елизаровка эта, ик, всегда была себе на уме, ик.
Он попытался набрать в грудь воздуха и не дышать, чтобы унять икоту. Выпученные глаза его были стеклянными. Когда это он успел так набраться? Мы с дядь Пашей вроде ничего, не сильно нас самогон забрал. Да и Серёга вроде был в норме. Относительной.
– Они ж на отшибе совсем, – выдохнул и сразу снова икнул Серёга. – Ты на карту-то посмотри: все деревни кучкой, с этой стороны Белой. А Елизаровка с той стороны, ик.
– Ну?
– Да баранки гну, ик. К ним только на рейсовом, два раза в день. Туда без надобности и не ездит никто. Десять дворов, живут кое-как. Ни хозяйства толком ни у кого, ни детей. Бабы дома сидят, щи варят. Все мужики на лесозаготовке работают. Раз в неделю лесинспектор к ним приезжает, и раз в неделю лавка продуктовая с колёс. Понял? Ик?
– Нет, не понял. Детей-то почему нет? Светка ж была вот, например.
– Так в том-то и дело, как дом им спалили, так и началось всё, – Серёга вдруг перешёл на шёпот. – Бабка её, сказывают, ведьма была. Прокляла всех. Дети не рождаются, скотина дохнет.
Прохладный ветерок забрался мне под свитер. Серёга перестал икать. Я встал, пошатнувшись. Не, хороший всё-таки самогон у дядь Паши, зря я.
– Пошли в дом, Серёга. А вообще, выбирался бы ты в город жить. Смотри, все разъехались из наших. А ты тут сидишь. В ведьм веришь.
Ночью мне снилась какая-то мистическая чепуха. Шаманы били в бубны, мои одноклассники-буряты плясали вокруг костра странные танцы, а за кругом света, почти у самой границы ночной тьмы, светились голодным светом волчьи глаза. Я знал, что я сплю, и знал, что нужно просто проснуться, но никак не мог разлепить век. И всё же сон не был мучительным и не был страшным. Я будто незримо присутствовал в этом месте, но не участвовал в ритуале, а наблюдал как бы со стороны.
Виной всему, и тут не было никаких сомнений, был сборник местных легенд, который я читал весь полёт от Москвы до Иркутска и который захватил меня так, что если бы я ехал поездом, а не летел бы самолётом, то я, наверное, пропустил бы свою остановку и читал бы запоем до Владивостока. К легендам и мифам я питал слабость с детства и как-то, повинуясь порыву, скачал всё, что нашёл в сети к себе в электронную книжку. Так что, всё происходящее во сне было объяснимо и знакомо. Удивительное мирное сосуществование буддистов и шаманистов в этих краях давало щедрый материал для изучения.
Больше всех меня притягивали легенды о волках. Мало того, что это само по себе интересное и красивое животное, – для многих народов Сибири он является сакральным существом. Они одновременно и боятся, и почитают его. В легендах его никогда волком не называют, его имя табуировано: люди дают ему прозвища, чтобы не накликать беду, не призвать его к себе и своему дому. «Небесная собака», «собака бога», «синеглазый», «тихий», «бродящий ночью», «беда» – множество имён дали люди этому животному. Сибирь, Центральная Азия уделяют фигуре волка особое внимание. Но буряты возвели волка в культ. Считалось, что если Синеглазый нападает на стадо, то он делает это с разрешения Неба, поэтому нельзя было выражать никакого недовольства. Буряты верили, что волк понимает человеческую речь. Убить волка было нельзя, потому что тогда небесные божества гневались и насылали кару на человека. Да что там, некоторые рода вели своё начало от волка! А если тот убивал человека, то такая смерть требовала особого шаманского обряда захоронения. Но и при рождении человека люди использовали волчьи амулеты, а самым крутым из них была волчья шкура, в которую пеленали младенца. В общем, жутко интересная штука.