Лана Пиратова
Сестра моей жены
6. Никита
Последующие несколько дней мы живем тихо и мирно. Моника ночует дома, но мы практически не встречаемся, так как прихожу я поздно (на носу важная сделка по слиянию двух наших крупных клиентов), а она почти все время проводит у себя в комнате, готовясь, как говорит Лариса, к переводу в институт.
Квартиру ей пока не нашли. По рассказам Ларисы, они никак не найдут идеальный вариант. Идеалистки хреновы.
Но сегодня эта идиллическая картина нашего проживания дает трещину.
Я возвращаюсь домой около десяти. Уставший, голодный и злой. Уставший настолько, что даже не хочу трахнуть Ларису. Все мои мечты о душе и кровати.
Не успеваю зайти домой, как ко мне навстречу выбегает жена.
– Никита, – заламывая руки, говорит она, – Моники нет дома. Она уехала утром и до сих пор не вернулась. Я звоню ей, но телефон отключен. Что делать? Где она?
Ну, вот, сука, началось. И кто был прав насчет этой несносной девчонки?
– Успокойся, Лариса, – я стараюсь не показывать своего раздражения, – она, наверное, у этой своей подруги. Она же уже ночевала у нее.
– Да, но она всегда предупреждала! А сейчас я даже не могу до нее дозвониться! Она же не знает Москвы! Господи, я чувствую, что что-то случилось!
Конечно, случилось! С этой девчонкой иначе не бывает. Титьки выросли, а ума не прибавилось. Блять, опять я про титьки! И опять цвет фуксии пеленой ложится на глаза.
– Сделай же что-нибудь! – буквально требует Лариса.
– Я могу только посоветовать обзвонить морги и больницы, – хладнокровно, по-деловому говорю я.
Лариса смотрит на меня круглыми глазами и мне становится ее жалко. Я подхожу к ней и обнимаю ее.
– Лариса, мне кажется, ты себя накручиваешь, – говорю уже мягче. – Думаю, нам надо просто подождать до утра. Она же всегда возвращается утром.
Звучит так, как будто я говорю про какую-то блядь.
– А если она не вернется? – всхлипывает Лариса.
– Сообщим в полицию, я подключу своих ребят.
Лариса немного успокаивается и я целую ее в макушку и говорю:
– Я спать.
– Как? – искренне удивляется Лариса. – Ты просто пойдешь спать? Сейчас?
– А что ты предлагаешь? Сидеть и лить слезы с тобой? – начинаю злиться я.
В конце концов, мне завтра с утра на работу и я – единственный, кто работает в этой семье.
– Будут новости, разбуди, – говорю я и поднимаюсь на второй этаж.
Принимаю душ и, даже не надев домашнюю одежду, голым падаю на кровать. Засыпаю мгновенно и во сне мне снится фуксия. Какого хера? Я даже не знаю, как выглядит это растение! Просто знаю, во сне, что это вот фуксия!
От знакомства с миром цветов меня отрывает взволнованный голос Ларисы:
– Никита, – теребит она меня, – Никита, вставай! Моника нашлась.
– Поздравляю, – бурчу я, не отрывая голову от подушки, – пусть ложится спать, а завтра я надеру ей задницу.
– Никита, – Лариса продолжает толкать меня, но уже сильнее, – она в полиции.
Я резко приподнимаюсь:
– Чего? – спрашиваю я. – Опять?
Лариса нервничает, видно, что ей неудобно за сестру.
– Мне позвонила моя маникюрша Лена, – начинает объяснять она, – мы с Моникой у нее были, поэтому она ее знает. Она сказала, что Моника была в каком-то ночном клубе и ее там взяли с какими-то таблетками.
Амфетамин, скорее всего, пронзает меня догадка. Очень модный сейчас среди молодежи. Пиздец, только этого не хватало.
Я резко встаю.
– Адрес? – натягивая брюки, спрашиваю я у Ларисы. – В каком она отделении?
– Сейчас, – Лариса начинает судорожно рыться в телефоне, – сейчас я тебе перешлю сообщение от Лены.
– Паспорт ее давай, – командую я.
Уже подходя к машине, смотрю на часы. Сука, три часа ночи! Мне через три часа вставать! Но что-то мне подсказывает, что в кровать я сегодня уже не попаду.
Читаю сообщение от Ларисы. Так, отделение находится в центральном округе. Отлично. Если сам не справлюсь, можно будет подключить Семенова из прокуратуры.
Мчу по ночной Москве, собирая все возможные штрафы.
В отделение полиции захожу уже уверенной походкой адвоката дьявола. Несмотря на столь ранний час, в отделении полиции, как всегда, многолюдно и шумно.
В одной из камер замечаю знакомую фигуру с волосами цвета спелой пшеницы. Моника меня не замечает. Она сидит на скамейке, забившись в углу. Голова уткнулась в поднятые коленки. Ну, что, девочка, доигралась? Почувствовала вкус российской действительности, очутившись в одной камере с бомжами и проститутками?
Блять, надо ее быстрее оттуда вытаскивать, пока она чего-нибудь там не подцепила. Не хватало еще заразы в доме.
– Где главный? – спрашиваю я у дежурного.
– А Вы по какому вопросу? – спрашивает меня в ответ молоденький полицейский.
– По вопросу незаконного удержания гражданки Соединенных Штатов, – сразу достаю я главный козырь.
– Вторая дверь налево, – сразу же правильно отвечает дежурный.
Стучусь в эту самую дверь и, не дожидаясь ответа, захожу. Уверенной походкой подхожу к столу и сажусь на стул. Говорю:
– Здравствуйте.
Лейтенант удивленно смотрит на меня, но здоровается в ответ.
– По какому вопросу? – спрашивает он.
– Я представляю интересы американской гражданки Моники Лейн, которую Вы задержали, нарушив процессуальные нормы. Вот ее паспорт.
Даю ему время досконально изучить паспорт Моники.
– И что же мы нарушили? – ехидно спрашивает он. – Вашу подзащитную с поличным взяли. У нее в сумке обнаружен амфетамин. В объемах точно не для личного пользования.
– Возможно, – пожимаю плечами я, – но все ваши действия ни один суд не рассмотрит, потому что провели вы их с нарушениями.
Лейтенант откидывается на спинку своего кресла, как бы предлагая мне продолжить, что я и делаю.
– Моника Лейн – гражданка Соединенных штатов Америки. Для ее задержания и обыска вы должны были вызвать переводчика, адвоката и информировать консульство. Это было сделано?
Вопрос повисает в воздухе. Конечно, это сделано не было. Ее сгребли вместе со всеми остальными. Кто там в три часа ночи будет разбираться, кому нужен консул, а кому – нет?
– Допустим, я облегчил вам задачу, – продолжаю я. – Адвокат у нее уже здесь. Теперь осталось привести переводчика. Он ведь есть у вас? И позвонить в консульство. Правда, вот, работают они с девяти часов утра. А сейчас – четыре. Так что, еще пять часов придется вам обеспечить госпоже Лейн отдельную камеру с кондиционером и возможностью поспать, а также завтрак. А с утра позвоните консулу и объясните ему, каким образом гражданка Америки провела ночь в отделении полиции.
– Короче, – сдается лейтенант, – твои варианты?
Люблю понятливых.
– Лейтенант, – уже другим, менее заносчивым голосом, говорю я, – девчонка, если и взяла что-то, то по глупости и по ошибке. Неделю всего в Москве, в институт, вот, собирается поступать. Так что, если вы о ней просто забудете, то кривая преступлений не пойдет резко вверх. А мы, в свою очередь, обещаем забыть об этом неприятном инциденте и даже компенсировать ваши моральные неудобства в связи с необходимостью нарушить инструкции.
И я кладу подготовленный конверт с N-ной суммой на стол. Лейтенант быстро сгребает конверт к себе в ящик стола и звонит дежурному:
– Белобрысую эту из клуба выпускай.
Кладет трубку и уже говорит мне:
– Забирай свою Монику, но, чтоб больше я ее не видел на наших выездах.
Я улыбаюсь, киваю и иду к дежурному. Тот уже открывает дверь в камеру и зовет Монику:
– Эй, ты, в углу! Вставай! На выход! Да, не ты, – он толкает пытающуюся вылезти из камеры пьянчужку.
Моника поднимает голову и с надеждой смотрит на дежурного, но не верит, что он обращается к ней.
– Ты-ты, – кивает он ей, – выходи, давай живее. А то передумаем.
Она вскакивает со скамейки и протискивается к выходу сквозь своих сокамерников.
Выходит из камеры и, наконец, встречается взглядом со мной.
– Ты? – удивленно смотрит она.
– Пошли, дома поговорим, – я беру ее за локоть и тяну на выход, отворачиваясь, не желая вдыхать ее аромат.
Мы садимся в машину. Я намеренно не открываю ей дверь и не помогаю сесть в машину. Я приехал сюда только из-за того, что она – сестра Ларисы. А так, я бы с удовольствием понаблюдал, как этой девчонке преподнесли бы урок.
Открываю окно, чтобы хоть как-то выветрить из салона запах иланг-иланг. Я весь сосредоточен на дороге. О чем мне говорить с Моникой? Воспитывать ее? Ругать? Все – нет. Она просто съедет от нас к своей маме. Вот это – решение. Моника первая не выдерживает тишину.
– Спасибо тебе, Никита, – почти шепчет она.
Мы как раз останавливаемся на светофоре и я перевожу на нее взгляд. Она сидит рядом со мной на пассажирском сидении, плечи опущены, ладони зажаты между коленок, она смотрит в пол.
– На здоровье, – отвечаю я.
Опять тишина.
– Прости меня, – не успокаивается Моника.
– За что? – уже мягче спрашиваю я и опять перевожу взгляд на нее. Еще один светофор.
Моника, словно, чувствует изменение моего тона, и отрывает глаза от пола, смотрит на меня.
Сука, эти ее огромные глаза. В полумраке машины виден лишь блеск, а не цвет глаз. Но она так смотрит на меня, что я первый убираю взгляд, прикрывшись зеленым светом светофора и необходимостью ехать.
Всю оставшуюся дорогу до дома мы едем в тишине. И я не знаю, что на меня сейчас давит больше: эта самая тишина или аромат иланг-иланг, который, похоже, основательно пропитал салон моей машины. Завтра перед работой надо будет заехать на автомойку.
Мы въезжаем во двор дома и я паркую машину в гараже. Но Моника не двигается с места.
– Никита… – начинает она. Я грубо перебиваю ее, спрашивая:
– Надеюсь, ты сама не пробовала то, что нашли у тебя в сумочке?
– Нет-нет, – качает головой она и преданно смотрит мне в глаза, – Я и не знала. И это не мое. Подруга попросила передать ее молодому человеку. Сказала, что лекарство и ему по рецепту положено.
Обычная история развода лохов для передачи наркотиков. Курьеры уже давно стараются не светиться в цепочке, добавляя туда такое вот «звено», как Моника. Меня так и распирает назвать ее дурой, но тут я слышу рядом со своим плечом всхлипы. Она плачет, что ли? Да, блять.
Я не умею успокаивать плачущих женщин. И вообще не умею я с ними обращаться. Лариса не плачет. Я ни разу не видел ее со слезами на глазах. Хотя нет, вру, один раз было: когда она выпила и включила какую-то слезливую мелодраму. Тогда да, она всплакнула.
А теперь у меня в салоне плачет Моника. Какая-никакая, а женщина.
– Не плачь, – это, что ли, надо сказать? Я не знаю, что говорить.
Отстегиваю свой ремень, потом ее и рукой прижимаю ее лицо к своему плечу. Глажу по ее пшеничным волосам и пытаюсь ее успокоить:
– Успокойся, все позади.
Потом протягиваю ей салфетки, Моника убирает голову с моего плеча и приводит себя в порядок. Затем поворачивается ко мне, тянется, кладет свою руку мне на ногу для опоры и целует меня в щеку со словами:
– Спасибо, Ник.
Ник? Что-то новенькое. Так, на свой американский манер, она меня еще не называла никогда.
И я понимаю, что иланг-иланг – это не самое худшее, что может со мной произойти. Оказывается, есть варианты: ее рука на моей ноге, которую она не торопится убирать, и короткое слово «Ник».
– Иди домой, Моника, – как можно спокойнее говорю я, – Лариса места себе не находит. Скажи, что я сейчас. Мне надо сделать звонок.
Она, наконец, убирает свою теплую ладошку с моих брюк и выскакивает из автомобиля. А я сижу с ужасом, понимая, что у меня эрекция на сестру моей жены. Пиздец.
Немного успокоившись и придя в себя, захожу в дом. Тишина. Все уже спят. Я смотрю на часы – шесть часов. Мне пора вставать. Поэтому просто иду в душ, переодеваюсь и уезжаю на встречу.
7. Никита
В субботу я обычно пару часов провожу в зале для поддержания формы. На неделе мне хватает нагрузки на работе, но суббота – мой день. Спортом я занимаюсь с детства, когда-то даже имел разряд по плаванию, но олимпийского чемпиона из меня не получилось.
Взяв спортивную сумку, выхожу из дома и встречаюсь на дворе с Моникой. Она в джинсах и толстовке, волосы собраны в небрежный пучок, на ногах кроссовки. Ее аромат всегда с ней. Она немного расстроена и что-то набирает на телефоне.
– Моника, все в порядке? – спрашиваю я ее вместо того, чтобы просто пройти мимо.
Она рассеяно поднимает на меня глаза.
– А? Да, – говорит она, опять погрузившись в телефон, – я опаздываю, а такси все время переносит время ожидания.
– Куда тебе? – и кто меня за язык тянет? Но слова вылетают из моего рта сами собой.
Она называет адрес. Это рядом с моим залом. Эх, родственница она мне или нет, в конце концов?
– Поехали, подвезу тебя, – бросаю я на ходу, подходя к машине, – мне как раз в ту сторону.
Моника довольная и воспрявшая духом, бежит за мной следом. Куда же она так торопится? Навстречу очередным приключениям?
В машине она продолжает с кем-то переписываться, совершенно не обращая на меня внимания. Это немного злит, потому что я, как-никак, помогаю ей. Но, с другой стороны, так даже лучше. Не возникает этих неловких пауз, когда не знаешь, что сказать. Я лишь иногда, когда мы стоим в пробке, позволяю себе краем глаза посмотреть на свою пассажирку.
Она быстро-быстро набирает текст в телефоне, закусив нижнюю губу своими белоснежными зубками. Прядь волос выбилась из пучка и спадает на ее щеку. Она машинально убирает ее за ухо.
Мы подъезжаем по адресу, который назвала Моника. Какой-то склад. Что ей тут надо?
Машина останавливается и Моника, оторвавшись от телефона, смотрит в окно и кому-то машет. Бросает мне быстрое «Спасибо!» и выбегает из машины. А меня не оставляет чувство тревоги. Мне хватило одного визита в полицию по поводу сестры моей жены. Надеюсь, это не станет доброй традицией.
Выглядываю в окно и смотрю на мужика с недовольной физиономией, к которому бежит Моника. Скорее всего, работник склада в оранжевом жилете с номером на спине.
Надо просто нажать на кнопку и завести машину. И уехать, черт побери, в зал. Подальше от Моники. Подальше от неприятностей. И подальше от иланг-иланга. Но я продолжаю наблюдать. Что мною движет? Хрен его знает. Но меня не оставляет предчувствие чего-то, чего я еще не знаю, но очень хочу узнать.
Мужик в оранжевом с Моникой заходят в здание склада. Это становится интересно. Нет, ну, какая нормальная девушка поедет на склад в субботу в восемь утра?
Терпеливо дожидаюсь их выхода. Наконец, двери открываются и сначала в дверном проеме показывается огромная коробка. Она реально большая, настолько, что за ней видно только джинсы и кроссовки. И именно по ним я узнаю Монику. Выходит она одна.
Судя по всему, коробка не тяжелая, просто объемная. Но что в ней? Что может быть в этой коробке? И зачем это Монике?
Она ставит коробку на землю рядом с собой, поправляет задравшуюся толстовку и кому-то звонит. Разговаривает долго, облокотившись на коробку. Потом звонит еще куда-то. На этот раз разговор короткий.
Через несколько минут подъезжает такси. Обычное такое такси, не грузовик. Выходит водитель и смотрит на эту ее коробку. Открывает багажник. Становится забавно. Они реально будут пытаться впихнуть эту громадину в багажник? Я уже наблюдаю за всем этим с неподдельным интересом.
Водитель такси честно пытается растянуть багажник своей машины под размер коробки. Моника пытается ему помочь. Бесполезно. Эта коробка никогда не войдет в багажник обычной машины.
Водитель такси ставит коробку обратно рядом с Моникой, машет рукой, садится и уезжает. А Моника с потерянным лицом так и стоит на пустынной улице с громадной коробкой.
Теперь я уже точно не могу уехать. И в кого я такой сердобольный? Выхожу из машины и иду к ней.
– Что там у тебя? – спрашиваю нарочито строго, подойдя к Монике.
Она поднимает глаза и, не скрывая своей радости, начинает тараторить:
– Ой, Ник, ты еще здесь? Как здорово! Понимаешь, мне надо срочно эту коробку отвезти, а она не влезает никуда. Я пробую заказать минивэн, но свободных нет пока. А я опаздываю.
– Пошли, – коротко говорю я и поднимаю коробку. Она, действительно, не тяжелая.
Моника идет, чуть ли не вприпрыжку, за мной.
В мой джип коробка, хоть и с трудом, но влезает. Кое-как захлопнув дверь багажника, кидаю Монике:
– Садись.
Похоже, тренировка сегодня отменяется. В последнее время у меня все либо отменяется, либо меняется. И все из-за родственницы жены, которая сейчас ловко возвращается на пассажирское сидение рядом со мной.
– Ну, куда тебя везти? – спрашиваю я, нажимая кнопку зажигания.
– В Тверскую область.
Куда? Я удивленно смотрю на Монику. Она начинает нервничать. Наверное, думает, что я сейчас попрошу ее освободить машину вместе с ее коробкой. Теребит шнурок на толстовке в руках, закусывает нижнюю губу и с неподдельным страхом смотрит на меня. Блять, я чувствую себя строгим директором, отчитывающим нашкодившую школьницу.
– Что ты там забыла? – уже более спокойно спрашиваю я.
– Мне надо в детский дом.
– А в коробке что?
– Игрушки мягкие для детей. У них сегодня праздник радужного настроения. Мы хотели каждому подарить по игрушке.
– Кто это мы? – уточняю на всякий случай.
– Волонтеры. Помнишь, я рассказывала тебе?
Ну, да, что-то было тогда на кухне с утра. Я не акцентировал внимание. Но, сука, ехать в Тверскую область на день радужного настроения – это ли не пиздец?! Но не выгонять же Монику с ее плюшевыми медведями на улицу. Еще раз внимательно смотрю на нее – как же ловко она меня развела. Сначала заставила впихнуть эту чертову коробку, потом уселась сама и только после этого сказала, куда ехать.
Моника смотрит на меня невинными глазами. Молодец, девочка, далеко пойдет.
Забиваю адрес детского дома, прочитанный Моникой из сообщения от другого волонтера, в навигатор. Два часа в один конец. Надеюсь, детям понравятся игрушки и они не начнут отмечать день радужного настроения без нас. Уж, очень хочется посмотреть, что же имеется в виду под столь замысловатым названием.
– И давно ты этим занимаешься? – спрашиваю я Монику, когда мы выезжаем на трассу.
– Лет пять, – отвечает она, – я еще во Франции этим занималась. У меня у папы два благотворительных фонда, но там неинтересно. Я пробовала. Все эти балы, спонсоры и все такое. Поэтому я познакомилась с ребятами, которые не собирают деньги, а помогают лично. Правда, во Франции нет детских домов, там я помогала в доме престарелых.
И практически весь путь Моника рассказывает мне о своей жизни во Франции. Вернее, о той ее части, где она занималась волонтерством.
Сам я никакой не благотворитель и даже, прежде чем перевести бабушку через дорогу, подумаю все и взвешу. Я всегда с недоверием относился ко всем этим фондам и сборам средств. И, да, мне трудно представить, что молодая девчонка будет тратить свое время на чтение книг и детские игры со стариками.
Но то, как Моника рассказывает о своем хобби, хотя хобби даже как-то несерьезно это все называть, заставляет меня удивляться еще больше. Ей ведь на самом деле нравится то, что она делает.
И я с интересом при любой возможности, будь то светофор, или пробка, смотрю на нее, рассказывающую истории из своей практики, порой забавные, а порой и грустные. И искренне смеюсь и грущу с ней на пару. Она рассказывает мне истории своим задорным детским голосом, небрежно поправляя выбившиеся пряди волос и развернувшись ко мне полубоком.
Такую Монику я не знал. Она не похожа на ту заносчивую и дерзкую девчонку, от которой можно ожидать одни неприятности. Наверное, вот такая, искренне верящая в то, что она делает, она и есть настоящая.
8. Никита
Мы въезжаем на территорию детского дома. Я никогда раньше не был в таких заведениях и навряд ли когда-либо побывал, если бы не Моника.
Я паркуюсь и достаю коробку из багажника. Моника убегает вперед к парню и девушке, стоящим около входа. Тоже волонтеры, похоже. Идейные, я таких сразу узнаю. Взгляд настороженный и недоверчивый. И этим они отличаются от Моники. Хотя, ведь, занимаются одним делом. Может, это такая российская специфика?
Я подхожу к ним с этой долбанной коробкой, которую ужасно неудобно нести именно из-за ее габаритов. Ставлю ее рядом с ними. Парень недоверчиво смотрит на меня. Потом переводит взгляд на Монику.
– А это мой, – начинает Моника и смотрит на меня в надежде, что я подскажу ей, кем же я ей прихожусь. Я лишь пожимаю плечами. Никогда не разбирался в этих родственных связях и названиях. – Мой родственник, – находит выход она и добавляет, – дальний.
– Сергей, – хмуро представляется парень, – а это Вера, – он показывает на девушку рядом с собой.
Эта троица начинает что-то обсуждать, пока в дверях не появляется строгая дама в очках.
– Здравствуйте, Ольга Георгиевна, – кидается к ней Вера.
– Здравствуйте, мальчики и девочки, – приветствует нас, по-видимому, директор детского дома. – Все в сборе? А то мы уже заждались вас.
Я бы мог оставить здесь Монику и уехать обратно в Москву. Обратно доехала бы на такси со своими собратьями по идее. Но какая-то сила убеждает меня остаться и посмотреть на то, что я ни разу не видел.
Мы поднимаемся на второй этаж. Причем коробку опять тащу я, несмотря на то, что я не один «мальчик» среди гостей.
– Поставь коробку здесь, – Вера показывает в угол рядом с дверью в зал. – Это сюрприз, после праздника раздадим.
Мы заходим в просторный украшенный воздушными шарами и самописными плакатами зал и на нас сразу же устремляется пара десятков детских глаз. Дети начинают хлопать в ладоши, приветствуя нас.
Для нас приготовлены самые лучшие места перед импровизированной сценой. Этот Сергей ловко садится рядом с Моникой, а я оказываюсь сидящим рядом с Верой.
День радужного настроения начинается. На сцене дети поют, танцуют. По сколько им? Лет по семь-восемь? Я не очень разбираюсь в детях. Потом идет какая-то сценка. Но я не слежу за происходящим на сцене, потому что меня больше интересует то, что происходит рядом.
Сергей слишком много внимания уделяет Монике. Так и хочется ему сказать: «Смотри на сцену! Зря, что ли, дети там хороводы водят?» Но он постоянно наклоняется к Монике и что-то ей говорит.
Я, уже не стесняясь, наблюдаю за ними и ловлю на себе удивленный взгляд Моники, когда она поворачивается, чтобы ответить Сергею. Она приподнимает бровь и, продолжая смотреть мне в глаза, в первый раз за все время сама наклоняется к Сергею и что-то ему отвечает. Потом улыбается и ее взгляд возвращается на сцену. Что она хочет мне этим сказать?
Пытаюсь сосредоточиться на том, что вижу на сцене.
Детей много, но взгляд у всех почему-то абсолютно одинаковый – у всех в глазах застыла грусть. У этих детей нет во взгляде беззаботной радости и веселья. Каждый из них смотрит на нас – посторонних взрослых, оказавшихся в их общем доме, – с тоской. И надеждой? Надеждой, что когда-нибудь такой же посторонний взрослый придет и заберет их отсюда.
Концерт окончен, пришла пора дарить подарки. Моника, Вера и Сергей выходят в коридор за игрушками. Я сижу в зале, набираю Ларисе сообщение, что буду вечером. Слышу радостные детские крики – значит, начали раздавать игрушки.
Ко мне подходит Моника. Я узнаю ее по кроссовкам, потому что не отрываю глаз от телефона.
– Тебе не скучно? – спрашивает она.
Я встаю с кресла, потому что привык смотреть на женщину снизу вверх только из одной позиции. И это точно не с Моникой.
– Нам надо еще тут побыть, пообщаться с ребятами, – говорит она. – Если у тебя дела, ты можешь ехать. Нас с Верой Сергей отвезет.
Вот так. «Ты можешь ехать». Так благосклонно позволяет мне уехать. Может, думает, что начну уговаривать отвезти ее домой? Ни хрена. Сергей так Сергей.
Всю дорогу назад злюсь на себя за то, что попёрся с Моникой чёрт знает куда и сейчас вынужден стоять в пробках на подъезде к Москве. Еще этот аромат ее в машине. Она пропитала им весь салон.
Чёртова Моника! Сбила все мои планы. В зал я сегодня уже не попадаю. Но больше всего меня раздражает то, что Моника осталась там, а меня просто-таки выставила. Сергей ее довезет. А что ж он со склада ее не забрал?
И почему я так на этом зацикливаюсь? Как почему? Потому что это выглядит очень неблагодарно с ее стороны. Я ей помог, а она вот так со мной. Ну, конечно, дело в ее неблагодарности. Мне больше от нее ничего и не надо.
Последнюю фразу я мысленно повторяю несколько раз, словно, убеждаю себя в этом.
Уже подъезжая к дому, получаю от Ларисы сообщение: «Заночую у мамы, а то поздно возвращаться. Целую». В последнее время Лариса зачастила к теще и ночевать у нее остается часто. Раза два в неделю точно. Может, что случилось? Надо бы проведать Кристину Алексеевну. Какая-никакая, а, все-таки, мать жены.
Дома, схватив что-то из холодильника, открываю бутылку пива и сажусь на диван в гостиной перед ящиком. Телевизор как фон, я щелкаю по каналам только для того, чтобы допить пиво и завалиться спать. Дорога в Тверскую область и обратно вымотала меня, Ларисы нет. Так что лягу сегодня пораньше. Хоть высплюсь.
Вторая бутылка пива благоприятно действует на мое расслабление. Сейчас допью эту бутылку и пойду спать.
Но тут раздается звук открывающегося замка. Похоже, Моника. Она едва слышно шагает в свою комнату, потом все затихает. Я продолжаю щелкать кнопки пульта.
Я уже почти дремлю на диване, как в дверях появляется Моника. Она в обтягивающих леггинсах и таком же тесном топике. Все, абсолютно все, что на ней одето, подчеркивает ее фигуру. Где, мать твою, ее махровый халат?
– Как доехал, Ник, – она опять называет меня этим коротким именем.
Мои мышцы напрягаются.
– Нормально, – сухо отвечаю я.
– Не возражаешь, я тоже посмотрю? – спрашивает она.
Я лишь пожимаю плечами. Она садится не на кресло, стоящее рядом, а на диван, на котором уже сижу я. Садится не близко ко мне, но так, что моя рука, которую я положил на спинку дивана, почти касается ее голого плеча.
Я убираю руку и сажусь уже в менее расслабленную позу. И вообще расслабление моментально улетучилось, я опять напряжен. И опять воздух начинает давить ароматом заморского цветка.
Нет, это выше моих сил. Я одним глотком допиваю пиво, встаю с дивана и ухожу. Не попрощавшись.
