– Как это, дедушка Цыган? Разве найти себе хозяина – не счастье для собаки?
– Да какое ж это счастье? Самообман!
Помнится, в одну зиму загрустил чавой-то. Будку вспомнил, Сашку-электрика. Детей евоных, что в дом меня мальцом таскали на диванах тиливизеры смотреть. А зима в тот год холодная, ох, какая жгучая! Аж жалко себя стало! Всё, думаю, остепениться пора! Хозяин мне нужен. Пущай заботится!
И жизнь исполнила желание! Попался я одной такой в сезон разбитой любви. Грустила по кому-то. Что она во мне нашла? Говорит, на Барона её похож из детства, который от чумки издох.
Притащила меня в дом и давай уваживать! Мыть, сушить, блох долой, ошейник кожаный, всё, как у породистых! Утром-вечером – стул по расписанию. Днём кукуй, жди её с работы! Потом ублажай: сидеть, лежать, лапу. Старался я, и она старалась оскала моего не пугаться. Подруги-други звали в гости – нельзя! Барон один дома. Ей бы жить и жить, а она не может! Расписание не позволяет. Ведь у неё две заботы: коробочка да я.
– Какая, дед, коробочка?
– Да телефон – эбонитовый друг. Люди смотрят в него днём и ночью, как заворожённые, теряют себя. Вот и я для неё вроде той коробочки стал.
Дни напролёт маялась, проваливаясь то в телефон, то в обязанности накормить, вычесать, выгулять.
– Ну, думаю! Спасать девку надо! Воруем время друг у друга, а жизнь-то мимо! Хорошая была страдалица, заботливая страсть какая! Не мог я и дальше использовать её, да и убёг, куда ветер понёс!
Вот с тех пор я и один.
– Ты не один, Цыган! Ты с нами!
– С вами, с вами! Эх, братва! Счастливый я пёс! Ни о чём не жалею!
А тебе, Жук, так скажу: беги, куда тянет! Не бойся жизни! Не прячься от неё!
Знаете, что, ребята? Не хочу я подыхать, маясь животом. Негоже это! Пойду-ка поиграю с костлявой в последний раз! Бывайте!
Вылез Цыган из теплотрассы и поплёлся к ближайшему шоссе.
Ночь. Луна. Иней на деревьях блестит. Зрачки сверкают. Тело дрожит. Полон страха и благоговения. Вот на холме показались яркие огни смерти. Собрал пёс остаток сил и пустился навстречу. Ослепила смерть фарами, размозжила колесом, и «покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег».1