Несколько мгновений он просто смотрел на меня.
– Я понимаю! Ты этого не хочешь! Ты была бы счастлива оказаться где угодно, хоть на краю земли, но только не здесь со мной! Я это понимаю! – От него разило спиртным, он сжал мое лицо в ладонях. До боли сжал. Но я привыкла к боли! – Ты… Такая красивая! Юная! Невинная! И ты моя! Я ЗАПЛАТИЛ за тебя! И имею на тебя право! Я тебя хочу и я тебя возьму! Хочешь ты того или нет! Поняла?
Он резко отпустил меня и пошел на кухню. Вернулся он еще с одним бокалом вина.
– ПЕЙ! – грубо сказал он мне.
И я выпила вино чуть ли не залпом. Мое тело не выдержало такую дозу алкоголя, и я просто потеряла сознание. Все погрузилось в блаженную темень.
Очнулась я от такой боли, какую и словами не опишешь. Боль на миг привела меня в себя, и от болевого шока я тут же опять провалилась в темноту.
Когда я снова очнулась, я была одна. Мне невыносимо хотелось пить. Комнату освещала одинокая лампа-ночник. Я попыталась встать. У меня это вышло не сразу. Но когда все же вышло, по моим ногам кровь текла, как из раненого зверя. Я снова рухнула на кровать. Простыня подо мной была мокрая. Кровь…
Я снова закрыла глаза и снова провалилась во тьму. Вдруг я увидела себя поднимающейся по какой то голубоватой трубе вверх. Потом эта «труба» стала коридором. Я вдруг увидела саму себя. Да! Себя же! Мне было всего около года, и у меня была плюшевая собачка с глазками пуговками! Я таскала ее за ухо! А мама смеялась. Наверное это был редкий момент, когда смеялась моя мама.
Потом я видела себя года в три. В пять. Свою юность. Свои мечты, страхи, отчаяние, надежды, свои…
– Ты что здесь делаешь? – спросил меня знакомый голос.
Я подняла глаза.
– Бабушка? – Недоверчиво смотрела я на родное лицо своей бабушки, которая ушла, когда мне было всего 14. Только сейчас она была почему-то молодой.
– Что ты здесь делаешь? – Повторила она свой вопрос.
– Ты вот что, Аленушка (так меня называют всю жизнь в моей семье – Алена) Ты вот что! Возвращайся-ка ты назад, детка!
И тут до меня видимо дошло, где я. И меня привела в ужас сама мысль о том, чтобы вернуться туда, обратно. Я отрицательно затрясла головой.
– Нет!!! Нет, бабушка! Я не хочу туда! Бабушка! Ты не понимаешь! Пожалуйста, не говори так! Там больно, бабушка! Очень больно! Там плохо! Там… Там так плохо, бабушка! И ОН…ОН так далеко! ОНИ меня разлучили с НИМ, бабушка!!! Я не хочу туда! Я не хочу БЕЗ НЕГО, я не пойду, бабушка! Я не Пойду!
Бабушка подошла ко мне совсем близко и положила мне ладонь на щеку. Она ласково-ласково посмотрела мне в глаза.
– Но ОН ТАМ, Аленушка! Здесь его нет. И ты нужна ему. Без тебя ему никак не справиться. Ты найдешь его, Аленушка! Обязательно найдешь! Воротись, деточка! Воротись назад!
И я закрыла глаза. И в тот же миг ощутила свое истерзанное, исстрадавшееся тело.
К своему удивлению я увидела, что не лежу более на той проклятой кровати. Через несколько минут я поняла, что нахожусь в больнице. В пустой больничной палате. За окном светало.
Как я потом узнала, случилось следующее: выполнив свой «супружеский долг», мой муж решил поехать к каким-то своим друзьям, чтобы продолжить праздновать свою женитьбу. То, что это была глубокая ночь, его никак, видимо, на тот момент не смущало. Он оставил меня истекать кровью и просто уехал. Но спасло меня, скорее всего, если не Провидение, то хлопоты моей бабушки. В какой-то момент, пару часов спустя, он все же бросил друзей и приехал домой. Попытавшись безуспешно привести меня в чувство, увидев везде кровь, он просто испугался. Вызывать «скорую» не стал. Он боялся, что врачи заявят в милицию. Поэтому, завернув меня в одеяло, он вызвал такси и отвез в больницу. С множественными разрывами и сильной потерей крови.
Мне наложили шесть швов, снимали которые через две недели под общим наркозом. Как говорится, спасибо, что жива.
Очнувшись в палате одна, я долго смотрела на потолок над моей головой. Хотелось пить. Но звать кого-то не было сил. Хотелось умереть. Но я была жива. И еще хотелось рыдать, и слава Богам, на это силы у меня нашлись. И я рыдала. Рыдала, как обезумевшая, обращаясь в пустоту. Обращаясь к нему…
– Да где же ты? ГДЕ? ПОЧЕМУ Я не нашла тебя? Почему не нашла? Почему? Почему? Почему?
Мне было 22 года.
А тот, кого я искала, был далеко!
И в то время, когда я, израненная душой и телом, рыдала, уставившись в потолок и повторяя вновь и вновь свои глупые вопросы… Тот, о ком я плакала и кого призывала, уже был одной из самых ярких звезд мирового кинематографа. Но об этом я узнаю годы и годы спустя…
…Но об этом я узнаю годы и годы спустя…
В огромной комнате, окутанной мягким туманом, где границы становятся зыбкими и прозрачными, а углы и стены словно размываются , повисла тишина. Такая тишина, когда очень хорошие и воспитанные люди, застигнутые случайно рядом с чужой глупостью или подлостью, сами находятся в шоке, недоумевая, как правильно на нее реагировать. И надо ли, например, отсюда выйти как-то, чтоб без неловкости и стыда, или вообще притвориться, что ничего не было? Или возмутиться все же, наплевав на статус и, возможно, оказавшись еще в более неловкой ситуации.
Высокая и какая-то изломанная фигура Хана застыла у окна. Он опирался высоко поднятыми сжатыми кулаками на стекло, словно хотел оттолкнуть его изо всей силы и вылететь наружу, голова была опущена. За окном висела стена из дождя. Небо из дождя. Лес или ущелье, море или степь – ничего не было видно. Только серые потоки воды. Бесшумные. И бесчувственные.
– Это было некрасиво. Это была очень плохая история.
Жанна подошла к нему и положила руку на его плечо.
– Но ты же понимаешь теперь?
Хан оторвался от стекла и посмотрел на нее. Красивые темные глаза покраснели и сощурились. Зубы сжаты так, что скулы выдались вперед и заострились, разрезая каждое произнесенное тихое слово:
– То, что он вовремя вернулся и поехал в больницу – это тоже вы?
Жанна улыбнулась одними глазами и утвердительно кивнула.
– Элена уже была в ссылке в Облачном Доме, но еще кое-что смогла сделать. Этой женщиной невозможно командовать, и ей ничего нельзя запретить. Потому и живет здесь столько лет.
Хан посмотрел на женщину с белыми волосами, кивнул, словно благодаря или прося прощения, улыбнулся Жанне и, повернув лицо к лежавшей на его плече тонкой сильной руке, нежно ее поцеловал.
Женщина с белыми волосами положила невесомый листок чужой книги на стол, и он благополучно исчез, как и его предшественники, вспыхнув легкими искрами, похожими на белые песчинки безмятежных далеких пляжей.
– Это не просто история, Хан. Ты же знаешь. Это правда. Она не может быть красивой или некрасивой. Она не нуждается в эпитетах. Просто правда.
– Почему я не понимаю то, о чем вы говорите? Скажите, вы же тогда уже жили, да, когда это все с ней происходило? – девушка по имени Птица подбежала к столу, где угасали последние искры исчезнувших страниц. – Вы это все уже видели? Я не спрашиваю, почему вы не помогали молодой девушке. Свадьба. Какая-то темная странная история… мне кажется, я ее где-то видела или слышала. Не могу вспомнить. Лала в эти годы уже имела право на выбор и ошибки, за которые заплатила. Но я помню, что у нее было тяжелое детство. Страшное чертово детство. Оно сделало ее такой – вечным ребенком, неуверенной, сомневающейся во всем, ищущей чужого одобрения и поддержки, считающей, что она недостойна счастья и любви, с нелюбовью к себе… как вы допустили это? Вы почему, черт вас бери, не помогли ей, когда она была маленькой девочкой? Чего я не знаю??
В комнату вдруг ворвался шум ливня, грохот грома, слышно было, как скрипели то ли деревья, то ли тучи, царапающие крышу, то ли огромные качели где-то за окном, по-прежнему закрытым. Жанна испуганно посмотрела на Птицу:
– Режим неупоминания! Темные не называются и не призываются! Нельзя нарушать! Иначе защита не выдержит! – она взяла с полки стеклянный шарик на подставке, похожий на рождественский сувенир, привозимый часто дальним друзьям и родственникам после путешествий, когда ты не знал, что привезти. Там не было ни снеговичка, ни Деда Мороза, ни башенки с часами. Там, словно выхваченный из другой реальности, стоял маленький бревенчатый домик в окружении густого леса и высоких гор, которые терялись в дымке облаков у стеклянных стен.
Вокруг домика бушевал крошечный ветер. Летели листья, ветки, раскачивались огромные по сравнению с домиком деревья. Жанна провела правой рукой над шаром, словно погладила, успокаивая. Шар засветился теплым светом. Игрушечная буря утихла. Исчезли и все звуки разбушевавшейся природы внутри круглой комнаты.
Женщина с белыми волосами устало вздохнула.
– Птица, ты не права сейчас была. Темные не называются. Во-первых. И во-вторых, мы не армия спасения. Мы – те, кто наблюдает.
– Странно, я была уверена, что наша цель – как раз спасти. Нет? Я что-то пропустила? Наша цель не спасти? – худенькая Птица, сейчас больше похожая на нахохлившегося вороненка, от нетерпения и обиды подпрыгивала на месте.
– Ты все поняла правильно. Спасти. Ты все поняла неправильно. Не ее. Но без нее мы ничего не сможем сделать. Поэтому пока можем просто наблюдать. Когда она обретет всю свою силу. Без испытаний сила ниоткуда не появится. Подожди еще немного…
И можешь мне поверить, мы все находимся здесь как раз потому, что иногда немного вмешивались, не давая Лале уйти, продлевая ее жизнь. А вместе с жизнью и мучения, и надежды, и ее любовь.
Жанна, улыбнувшись, посмотрела на говорившую, покачала головой, и взяв Птицу за руку, подвела к окну.
– Дорогая девочка, сейчас ты еще не все понимаешь и не все можешь вспомнить. Память о кармических задачах у каждого из нас открывается в определенное время и после определенных событий. Твои еще не случились. Не торопись. Все хорошо. Давай сделаем немного солнца, хочешь? Смотри. Положи левую руку на сердце, правую вытяни вперед… Вот так… – Она обняла Птицу, потом быстро отвернулась и взмахнула головой, словно стряхивая непрошеную слезинку, а после прошептала на ухо своей юной подруге заветную формулу. Девушка беззвучно повторила. Ничего не изменилось.
– С любовью, Птица. Все, что бы ты ни делала, делай с любовью.
Та напряженно кивает, упрямо сжимает губы, делает большой вдох, а на выдохе улыбается и шепчет нужные слова. Появившееся из ниоткуда солнце осветило четырех человек, комнату мягких очертаний, теряющую в тумане углы и стены, и новые листы рукописи на покачивающемся в невесомости столике. В этот раз в вазе стояли ветки жасмина. Сладкого, терпкого, хмельного.
Шел 1997 год.
Ему недавно исполнилось тридцать два года. Он был красив. Он был талантлив. Он был загадочен, магнетичен, в нем было нечто завораживающее, он был тем, о ком мечтали десятки миллионов женщин в возрасте от трех до девяноста трех лет. У него было все, о чем только можно было мечтать. И никто не знал о том, что глубоко внутри, он так и не смог пережить свою страшную потерю.
Фархан Али родился ровно на 9 лет раньше меня в штате Вирджиния.
Мать его была индианкой, с удивительным именем: Парвати. В индуизме, Парвати – это жена бога Шивы. Ее называют «Дарующая Блаженство», «Благодатная Мать».
Отец же его – высокий, красивый, синеглазый Аман Али, был американцем с арабскими корнями. Будучи в Индии по делам, он встретился с Парвати, которая была тогда совсем молоденькой девушкой семнадцати лет. История их встречи и то, как им все-таки удалось добиться разрешения родителей Парвати на этот брак, могла бы стать отдельной книгой. Дело в том что Аман был мусульманином, а Парвати была воспитана в традициях индуизма. Но Любовь в конце концов победила, и Парвати с мужем переехала в Америку. Вскоре у них родился сын, которого назвали в честь дедушки, отца Амана. Фархан.
А позже у них родилась еще и девочка. Фатима. Фархан очень сильно походил на мать, унаследовав ее оливковую кожу и темные бездонные глаза, в которые хотелось смотреть вечно, не отрываясь. Этим глазам суждено было покорить полмира. От отца же он взял красиво очерченные губы, немного полноватые и чувственные для мужчины, но делавшие его еще более неотразимым, его густые черные волосы, которых, казалось, было бы достаточно для нескольких человек, и высокую стройную фигуру, наделенную грацией пантеры. И как будто этого было недостаточно, судьбе было суждено, чтобы он родился под самым загадочным и мистическим знаком Зодиака. Знаком Скорпиона.
Я читала где-то о том, что Природа не позволяет мужчине – Скорпиону рождаться внешне красивым. Считается что Скорпион обладает таким количеством природной Магии, что красота ему совершенно ни к чему. Он и так способен одним взглядом пригвоздить тебя к стене и заставить кого угодно подчиниться своей воле. Но что касается Фархана, то он оказался, скорее, исключением из правил, и был сказочно красив.
Он с детства имел неисчерпаемую страсть к книгам, и обладал просто немыслимым интеллектом, вперемешку с наивным очарованием пятилетнего мальчишки. Не любить его было невозможно. Абсолютно невозможно! Его учителя говорили: что бы он ни вытворял, ему никогда ничего не было, ибо наказывать его не хотелось никому. А был он шутником, озорником и хулиганом, но все сходило ему с рук. Потому что одной своей улыбкой он мог растопить камень.
Его детство и юность были довольно обычными. Школа, колледж, университет, друзья, спорт.
Он был очень близок с отцом, они дружили и понимали друг друга, начиная с раннего детства и на протяжении всей его жизни. Как старший брат, он конечно же обожал и баловал свою маленькую сестру Фатиму. Но решающую роль в его судьбе сыграла его мать, Парвати.
Фархан был не просто привязан к матери. Он боготворил ее. Она была для него всем на свете. Для нее же он был Единственным, Талантливейшим и Лучшим из всех людей мира. И его мама всегда мечтала, чтобы ее сын был актером, да не простым, а великим, знаменитым. Она ни на долю секунды не сомневалась, что у него это получится. Она верила безоговорочно, что ее сын станет звездой и будет своим искусством затрагивать сердца людей, влиять на их судьбы и делать их счастливыми.
Когда Фархану будет около 20 лет, он из Вирджинии переедет в Калифорнию, в пригород Лос Анжелеса. Отец откроет там свою фирму. Исполняя мечту отца, Фархан получает степень Магистра по международному праву.
Его мать работает в офисе отца и занимается домом. Помимо этого, она много работает волонтером в различных организациях, оказывающих помощь малоимущим и многодетным семьям. Это была светлая женщина, добрая и трудолюбивая, никогда, однако, не обделявшая своих детей любовью и нежностью. Она никогда не контролировала каждый шаг своих детей, считая, что самое главное в отношениях с детьми – это доверие.
Однако всегда, в любой момент, дети могли рассчитывать на помощь, поддержку и материнские объятия. Сам Фархан много лет спустя скажет: «Все, чего я достиг в жизни, мне удалось достичь только благодаря моей матери».
Вера матери в своего сына и его успех в будущем оказала огромное влияние на его карьеру. Всем, кто знал их семью, она говорила: «Мне ни к чему беспокоиться о моих детях. Особенно о Фархане. Чем бы он ни занимался, он всегда будет лучшим из лучших. Будет ли он бизнесменом, адвокатом, дипломатом, актером, – он всегда будет непревзойденным! И это истинная правда!»
Для нее ее сын Фархан был мегазвездой задолго до того, как он этой самой мегазвездой стал в действительности.
Именно мама с детства привила маленькому Фархану любовь к кинематографу. Именно она ходила с ним в кино, а после фильма они подолгу обсуждали то, что видели. Рассказывала она ему также и о кинематографе своей страны. И любовь к родине его матери передалась и ему.
«Видишь, сынок? – говорила она ему, – актер может за одну жизнь прожить сотни жизней! Но самое удивительное, актер может глубоко затронуть душу человека! Этого может оказаться достаточно для того, чтобы человек изменил всю свою жизнь, и жизнь тех, кто рядом с ним!»
Также с детства Парвати научила его языку своей родины. Хинди. И уже будучи подростком, Фархан смотрел с мамой не только фильмы, которые создавал Голливуд, но и фильмы, создаваемые в Болливуде.
Так что с детства он был хорошо знаком с обеими культурами и, впитав в себя лучшее из того, что было и в Голливуде и в Болливуде, он смог соединить это в своем творчестве воедино. К 30 годам он уже был звездой как в стране, в которой он родился, так и на родине его любимой матери, в Индии.
Работа Амана Али, отца Фархана, делала возможным юноше контактировать со многими людьми из киноиндустрии, которые знали его семью. Этим пользовалась Парвати. Уже с юности она представляла своего сына тем клиентам своего мужа, которые работали в кино.
«Это мой сын! – говорила она. – И он будет Звездой!»
Спорт тоже сыграл немалую роль в расцвете и продвижении кинематографической карьеры Фархана. Футбол. Теннис. Хоккей. Умение падать и подниматься. Проигрывать и побеждать.
Вначале в школе, а потом и в университете он принимал участие в различных постановках и спектаклях. Его яркая внешность вместе с талантом, грацией, убедительностью и эмоциональностью не оставляли ни у кого сомнений в том, что его ждет блестящее будущее. После университета он бы мог легко сделать карьеру в области международного права. Но свое образование по назначению он так и не использовал.
Уже в двадцатилетнем возрасте за его плечами были нескольких успешных телесериалов, около десятка театральных постановок и работа в трех крупнобюджетных блокбастерах.
Его карьера шла по нарастающей. Не поддаться его магнетизму было невозможно. Для этого нужно было быть просто глухим или слепым.
Жизнь шла своим чередом, набирая обороты.
В этом же возрасте и к великому разочарованию растущей армии своих поклонниц, Фархан женился. Познакомился он со своей женой, Синтией на университетской вечеринке, когда ей было всего двадцать лет, а ему двадцать три. Она была американкой из очень богатой и респектабельной семьи, принадлежавшей к старой калифорнийской элите. Ее родители долго не соглашались на свадьбу с Фарханом.
Во-первых, избранник дочери был мусульманином, а ее семья придерживалась традиций католицизма. Во-вторых, родители Синтии считали, что быть женой актера – это не самая лучшая и завидная судьба для их единственной дочери. Однако устоять перед шармом Фархана им, конечно же, не удалось. Через два года молодые поженились.
Итак. Молодой, прекрасный, любимый, успешный. Семья, работа, молодая жена, карьера.
Ничего не предвещало беды, но она пришла нежданно.
Когда Фархан был на съемках в другой стране, ему неожиданно позвонил отец.
– Сын! Срочно приезжай! Мама в больнице.
Первым же рейсом он вылетает домой. Забыв есть, забыв спать, забыв дышать.
Следующие несколько недель он ни на шаг не отходит от постели матери. Он ест только тогда, когда его заставляют насильно. Он не спит и только проваливается в забытье, в блаженную темноту, когда его организм отказывается более бодрствовать.
Скоротечный рак не оставлял места надежде. Но он не хотел отчаиваться. Он все равно надеялся. Он надеялся, что Бог, в которого он очень сильно верил, не отнимет у него самого дорогого на свете человека, маму. Он, как и все мы, ожидал чуда. Парвати то приходила в себя, то снова теряла сознание.
В те моменты, когда она была в сознании, она шутила с врачами и медсестрами, говорила ласковые слова своему сыну и мечтала о том, как он получит все мыслимые и немыслимые кинонаграды. Как они вместе потом поедут в Индию, на ее родину, и она с гордостью покажет его, ее любимого мальчика, многочисленной родне, которая все еще жила там. И он верил ей. Верил всем своим сердцем. Но потом Парвати впала в кому. И надежды не осталось.
Тогда он вспомнил, что в детстве мама рассказывала ему, что есть такая древняя молитва, которую надо прочесть ровно 108 раз, и после этого случится любое чудо. Но читать ее нужно обязательно под открытым небом. Он выходил на улицу из больничной палаты, находил более-менее пустынное место на парковке возле здания и начинал читать эту самую молитву. С закрытыми глазами он читал и читал, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета. И именно в тот миг, когда была прочитана сто седьмая молитва, его мать покинула этот мир. Смерть оказалась сильнее.
Его Отец вышел на улицу, плача, почти не видя путь перед собой. Он нашел своего сына читающим последнюю молитву. Он подошел к нему и положил руку сыну на плечо. Фархан никак на это не реагировал, но продолжал читать. Отец несколько минут не решался заговорить. Наконец, сжав плечо своего сына он тихо произнес:
– Бетта (сынок на хинди) Бетта! Мама ушла. Ее больше нет с нами, – его голос дрожит, и ему приходится собрать все свое мужество, чтобы не сломаться. Но Фархан словно не слышал его. Или не хотел слышать.
– Сынок…
Голос Фархана начал дрожать, по щекам текли слезы, но он не мог остановиться. Он слышал, что сказал ему отец. Но он не верил, не хотел верить…Не хотел… Последняя, сто восьмая молитва оказалась уже ненужной…
Во время прощания с Парвати беспрерывно лил дождь. Природа тоже плакала. Фархан шел за гробом, поддерживаемый двумя старыми друзьями. Он едва мог идти. Говорить он тоже не мог. Вскоре все ритуалы были закончены, все молитвы прочтены и все слова сказаны. Настал момент сказать последнее «прощай».
Но Фархан намертво держался за руку своей матери. От горя он словно обезумел. Его мать была его жизнью, его смехом, его радостью, его вдохновением, его верой и всем миром вокруг него. И теперь это все уходило с ней, и он не хотел ее отпускать…
– Как я не умер тогда вместе с ней, я не понимаю до сих пор, – скажет он много лет спустя. – Жизнь для меня разделилась на «до» и «после». Я никогда уже не мог быть прежним. Эта боль и это горе никогда не покинули моего сердца. Но эта боль и это горе стали для меня тем, что привело меня туда, где я сейчас. Я поклялся исполнить мечту моей матери и стать самой яркой звездой на Небосклоне Мирового Кинематографа, и я исполнил ее мечту!
Шло время. Работа по четырнадцать часов в день стала для него своеобразным убежищем от боли, которую было невозможно исцелить. Спустя два года у него рождается сын, а спустя еще два года дочь. Дети, которых он обожает, наконец заполняют пустоту, образовавшуюся после ухода Матери. Его же успех актера растет год от года. Он смел и предпочитает идти не по проторенной дорожке, он берется за проекты, не сулящие коммерческого успеха, но которые он сам считает интересными. Призы и награды сыплются на него, как из рога изобилия.
И вот этот самый Фархан Али, и есть тот, глаза которого я ищу среди толпы. Он и есть тот самый, которого я зову, лежа в холодной больничной палате, он и есть тот самый Единственный. Тот самый Долгожданный! Та самая недостающая часть меня самой, без которой моей душе нет покоя. Но я об этом пока еще не знаю.
Я до сих пор не могу понять и даже представить себе, каким образом получилось так, что я НИКОГДА до 2014 года не видела его лица! Я, возможно, слышала его имя, но оно, по всей видимости, никак не отзывалось во мне. Возможно, одна из причин такова, что я очень люблю старые фильмы. И предпочтение я отдаю отнюдь не голливудским, а старым индийским, итальянским и французским фильмам. С начала девяностых (а его блокбастеры начали выходить именно в начале девяностых) я едва помню, чтобы я ходила в кино, именно в кинотеатр. У меня дома появился дешевенький видеомагнитофон, и я брала напрокат множество кассет со старыми любимыми фильмами и по много раз их пересматривала. Но моими самыми-самыми родными, конечно же, оставались индийские фильмы. Я пересматривала старые ленты снова и снова. В них был этот неповторимый шарм и грусть ушедшей эпохи. Его же работы просто прошли мимо меня (или так суждено было). Его лицо мне на глаза тоже никогда не попадалось, иначе я сразу бы узнала ЭТИ ГЛАЗА! Но этого не случилось вплоть до той роковой ночи 2014 года.
Но об этом позже. А пока…