Лазарь Лагин
Атавия Проксима
3
В ночь с двадцать первого на двадцать второе февраля, примерно за девять часов до того, как были выставлены первые заградительные заставы на дорогах, ведших из города Киним, большой темно-зеленый «бьюик» примчался с юга в сонный ночной Боркос. Город спал, не подозревая о новой славе, которая ожидала его в ближайшие десять-двенадцать часов и которой не было бы, если бы упомянутый нами темно-зеленый «бьюик» миновал этот город или разбился вдребезги на одном из поворотов.
Проскочив на предельной скорости мост через реку, «бьюик» влетел в его аристократический северный район, легко взобрался по сонной, круто бежавшей вверх улице на высоты Красного холма и со скрежетом затормозил перед одним особняком. В снежной каше, продолжавшей валить с неба, казалось, что стоит этот особняк один-одинешенек, темный и безглазый, посреди какой-то первозданно-мрачной и очень тихой снежной пустыни.
Из машины, в распахнутом тяжелом пальто, с непокрытой головой, выскочил высокий коротконогий человек лет пятидесяти пяти. Шляпу он, видимо, потерял или забыл где-то. Если принять во внимание, что профессор Теодор Патоген с раннего детства был склонен к аккуратности, гриппу и самой строгой бережливости, требовались какие-то из ряда вон выходящие обстоятельства, чтобы он превысил в пути дозволенные пределы скорости, бросил на произвол судьбы дорогую и достаточно новую шляпу, рискуя к тому же почти верным насморком.
Следует отметить, что он боялся гриппа и сопутствующего ему насморка куда больше чумы. Быть может, потому, что в качестве начальника одной из лабораторий Кинимской особой бактериологической станции он своевременно привил себе противочумную вакцину.
Члены наиболее богатых, а следовательно, и почтенных семей богатого и просвещенного города Боркос знали профессора Патогена в первую очередь как младшего брата и компаньона Варфоломея Патогена по фирме «Боркосская компания электрических станций и трамвая», но в научных кругах, в особенности среди атавских микробиологов, Теодор Патоген уже свыше двадцати пяти лет был известен как крупный специалист в области бактериологии. Последние четырнадцать лет он работал над проблемой чумы.
Итак, профессор Теодор Патоген в неурочное время, в необычно растрепанном виде и с резвостью, никак не вяжущейся с его солидным возрастом и не менее, солидным общественным положением, выскочил во втором часу ночи из темно-зеленого «бьюика», стремительно ворвался в дом своего старшего брата и компаньона, поднял его с постели и увел в кабинет для срочного разговора чрезвычайной важности, Варфоломей Патоген, позевывая и сопя носом (у него был насморк), сидел на краешке большого письменного стола и рассеянно болтал ногами в теплых ночных туфлях. Для человека шестидесяти двух лет он выглядел очень и очень моложаво. Маленький, худенький, с хохолком чуть тронутых сединою темных волос над желтоватым лбом, с быстрыми движениями, он, пожалуй, больше походил на преуспевающего преподавателя бальных танцев, нежели на одного из самых уважаемых финансистов Боркоса.
Разговор шел вполголоса. И хотя старший Патоген явно страдал насморком, младший, презрев опасность, придвинул свое кресло еще ближе к брату, когда стал выкладывать самые решающие соображения.
Выслушав с нарастающим вниманием сообщение брата-профессора, глава фирмы перестал болтать ногами, помолчал некоторое время, в раздумье тихонько пощелкал пальцами, а затем неопределенно хмыкнул.
– Подумай хорошенько! – взволнованно прошептал профессор. – Как врач и брат говорю тебе: ты себе даже представить не можешь, что это значит!
– Хм! – снова хмыкнул глава фирмы.
– Дело касается жизней миллионов и миллионов людей! Ты понимаешь, что это значит? Да что там миллионов! Десятков миллионов!
– А смогут ли они потратиться на такую покупку?
– Конечно, нет. То есть, в большинстве случаев нет. Надо будет заставить раскошелиться правительство.
– А ты уверен, что, кроме тебя, никто не знает о том, что случилось?
– Пока никто. За пределами Кинима, во всяком случае. Радио не работает. Телеграф и телефон тоже. Я примчался один на машине.
– Совершенно один?
– Я даже шофера оставил там. Он мог бы разболтать, и я его не стал будить. Сам вел машину.
– Хм! – снова погрузился в раздумье глава фирмы.
– Нельзя терять времени! – торопил его профессор. – Собирайся немедленно, захвати с собой все, что требуется, и поехали.
– А не может ли она добраться и до нас? Я имею в виду наш город, Боркос?
– Скорей всего, нет. Через несколько часов по дорогам будут расставлены заградительные кордоны. А для тебя и для всех твоих я привез вакцины.
Профессор выложил на письменный стол довольно увесистый пакет, распаковал его, вынул ампулу, шприц, пузырек со спиртом и вату.
– Снимай, старик, пижаму. Будем тебя колоть.
– А это не очень больно?
– Не очень.
– Эх, ты! – сказал Варфоломей Патоген, чтобы оттянуть неприятную минуту. – Трудно было тебе выдумать такую, чтобы совсем не болело!
Профессор промолчал.
– А может быть, обойдусь без уколов? – Глава фирмы не любил, когда ему было даже не очень больно.
– Господи! – рассердился профессор. – Человек собирается в Эксепт. От Эксепта до Кинима рукой подать, и он еще торгуется из-за какого-то пустякового укола иглой!
– Ладно, коли. Я ведь только спрашиваю…
Спустя четверть часа Варфоломей Патоген в шубе, закутанный в дюжину шарфов, уже сидя в машине, давал последние наставления младшему сыну:
– Значит, запомни: в восемь утра, никак не позже, ты вызываешь Фукса (так звали домашнего врача Патогенов), и пусть он сразу же всем сделает прививки… Не объясняй ничего, скажи, что это каприз дяди Теодора… И чтобы он не уходил до самого вечера. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал сын. – Но на кой черт…
Патоген-старший поморщился:
– Фред, как ты выражаешься!
– Хорошо, – сказал Фред, – больше не буду.
– Ну, а как с Фуксом? Вдруг он и себе захочет сделать прививку?
Глава фирмы задумался, потом вздохнул:
– Пусть привьет и себе. А вот ему, – он кивнул на шофера, заправлявшего машину горючим, – ему не делать. Уволь его сегодня же под каким-нибудь предлогом, и пусть он сразу же покинет наш дом… Он, кажется, холостяк?
– Холостяк…
– Ну и слава богу! Было бы жаль, если бы у него была на попечении семья… Тэдди, – обратился он к профессору, болтавшему с шофером, – я готов.
– Значит, поехали!
Профессор лихо втиснулся на переднее сиденье и стал поудобней устраиваться за рулем.
– Что это тебя так развеселило, Билл? – спросил он на прощание у стоявшего рядом с машиной шофера. Профессор любил при случае покалякать с этим добродушным широкоплечим негром.
– Да ничего особенного, профессор, сущие пустяки…
Машина заурчала, сорвалась с места и пропала в снежной мгле. Билл еще некоторое время постоял на тротуаре, отряхиваясь от снега и широко улыбаясь.
– Ну и чудак наш профессор! Что меня так развеселило! Да разве можно занимать внимание такого ученого пустяками! Подумаешь, майский жук!..
Он аккуратно закрыл за собой кованую железную калитку и направился в обход особняка Патогенов к черному ходу, в свою комнату. Он шел не спеша, предвкушая, как обрадуется его любимец Эдди, семилетний внук главы фирмы, когда он ему утром подарит самого настоящего живого майского жука. Ну не удивительно ли: на третьей неделе февраля Биллу посчастливилось поймать майского жука!
Перед тем как приступить к заправке машины, он раскрыл дверцу задней кабины, чтобы посмотреть, не надо ли там подмести, и услышал гудение. Включил свет. Оказывается, гудит майский жук! Сейчас он у него в кармане, в коробке из-под сигарет. А утром Билл передаст эту живую игрушку маленькому Эдди…
Сводки, представленные эксептской сейсмологической станцией вскоре после девяти вечера двадцать первого февраля, сообщали о захватившем всю Атавию землетрясении средней силы, имевшем в отличие от обычных не один, а около двух с половиной тысяч, точнее – две тысячи четыреста сорок два эпицентра, которые в целом составили своеобразный тектонический пояс, опоясавший весь остров.
Трудно было ожидать от генерала Зова, чтобы он догадался об истинных последствиях роковой ошибки его адъютанта. Между тем соединенная взрывная мощь двух тысяч четырехсот сорока двух огромных атомных снарядов, вылету которых наружу воспрепятствовали тяжелые, каждая в несколько тонн, железобетонные задвижки, обратилась в значительной своей части в обратную сторону, вглубь земли, вырвала весь огромный атавийский материк из материнской планеты, зашвырнула его на головокружительную высоту в пятьдесят девять тысяч семьсот километров и превратила в спутника Земли.
Нам остается честно признать, что, с точки зрения научной, отрыв Атавии от Земли и превращение ее в самостоятельное небесное тело весьма трудно объяснить.
Что касается генерала Зова, то он втайне лелеял надежду, что залп все-таки каким-то образом прошел удачно. Как бы то ни было, он и виду не показывал, что сомневается в полной удаче залпа. Про себя он решил: в случае обнаружения неудачи, свалить всю вину на инженеров…
Словом, генерал Зов молчал насчет своих сомнений. Он только позволил себе посоветовать сенатору Мэйби не торопиться с официальным объявлением войны, а повременить, покуда придут более или менее достоверные сообщения из-за океана. Тем более, что магнитные бури, как правило, длятся два-три часа и никогда не затягиваются дольше чем на трое суток.
Но Мэйби не счел возможным откладывать дело на столь неопределенный срок. За неимением лучшего решено было обойтись сведениями о взрыве «советских» атомных снарядов на территории Атавии. По плану Зова один из них должен был разорваться в районе Зеленых озер, километрах в пятидесяти к западу от города Тахо, другой – примерно на половине пути между городами Киним и Кремп, третий – на самой полигонской границе. Во всех этих трех направлениях были еще в одиннадцатом часу вечера отправлены на автомобилях офицеры связи для уточнения обстановки на месте.
Одновременно по линии военного министерства было отдано приказание: немедленно, впредь до восстановления нарушенной землетрясением постоянной телеграфной и телефонной связи, обеспечить временную связь силами и средствами воинских частей.
В половине двенадцатого утра загудел полевой телефон, установленный на просторном письменном столе сенатора Мэйби, временно исполнявшего обязанности президента Атавии. Начальник Кинимской особой бактериологической станции ставил Мэйби в известность, что вчера, ровно в девять часов вечера, землетрясением разрушено несколько подсобных строений, в которых содержались тысяча триста крыс и около пятидесяти тысяч мелонота вульгарис…
– Чего? – переспросил господин Мэйби. – Как вы сказали? Чего там такого около пятидесяти тысяч?
– Мелонота вульгарис, сударь, то есть майских жуков.
– И вы уверены, что с подобной сенсацией вам надлежит соваться именно ко мне?
– Дело в том… Дело в том… Словом, это не совсем обыкновенные крысы и жуки…
– Конкретнее, профессор, конкретнее!
– Они, – голос по ту сторону провода зазвучал явно приглушенно, они… видите ли, они заражены… одной весьма неприятной болезнью… Эта болезнь…
– Говорите ясно – чем заражены? Корью, свинкой, зубной болью?
И голос по ту сторону провода еще тише проговорил, почти прошептал:
– Чумой, господин сенатор…
– И что же? – спросил после довольно продолжительной паузы Мэйби. – Они все погибли? Они дорого обошлись, но погибли? Так, что ли?
– Боюсь, что не все. Они разбежались в довольно большом количестве. Это крысы. А майские жуки разлетелись… Тоже в довольно большом количестве. Если не принять немедленно самых решительных мер, Атавии грозит эпидемия…
Мэйби положил трубку полевого телефона и приказал секретарю немедленно созвать на совещание министра обороны, министра юстиции, министра здравоохранения, руководителя секретной полиции и начальника медицинской службы армии.
В ходе совещания возникла необходимость в вызове с соответствующими материалами начальника бюро обеспечения армии и флота медикаментами, некоего полковника Омара – человека в высшей степени элегантного, корректного, выдержанного и исполнительного. Полковник явился без промедления – высокий, с идеальным пробором над испещренным морщинами лошадиным лицом, с постоянно подмаргивающим правым глазом – у полковника был тик. Он явился несколько возбужденный, слегка побледневший, чаще обычного подмаргивающий, но полный искреннего желания быть полезным всем, кто в нем нуждается.
Его вызвали, чтобы уточнить, где, на каких складах военного ведомства и в каком количестве хранятся противочумные вакцины и сыворотки и как, по его мнению, проще и быстрее перебросить их в районы, признанные угрожаемыми.
Высокое совещание узнало от элегантного полковника, что правительство Атавии не имеет в своем распоряжении ни единой ампулы противочумной сыворотки и вакцины. Все наличные запасы были сегодня, примерно в половине десятого утра, запроданы полковником Омаром господам Варфоломею и Теодору Патогенам из Боркоса. К ним и следовало сейчас обращаться за вакциной и сывороткой, если в них возникла такая острая потребность.
Первым пришел в себя генерал Зов. Быть может, потому, что он за истекшие сутки уже несколько привык к таким сильным нервным потрясениям.
– Измена! – зарычал он, кинувшись с кулаками на еще более побледневшего полковника. – Предательство! Под суд!
– Одну минуточку, генерал! – остановил его Мэйби. – Поговорим спокойней. Этот человек от нас никуда не уйдет.
– Итак, – обратился он к полковнику, – вы сегодня утром запродали двум боркосским дельцам все наличные запасы противочумной сыворотки? Я вас правильно понял?
– Так точно, господин президент!
– Вы продали средство, которое помогло бы нам повести решительную борьбу с опасностью эпидемии чумы, грозящей распространиться на всю страну, в том числе и на меня, и на вас, и на членов вашей семьи, и всех здесь присутствующих…
– Грозящей распространиться?! – пролепетал в великом испуге полковник. – Разве появилась такая угроза?
– Вы хотите уверить меня, что не знали о реальной опасности чумы, нависшей над нашей страной? – продолжал допрашивать сенатор Мэйби.
– Впервые от вас слышу, господин сенатор!
И это была сущая правда. Если бы полковник Омар знал о том, что произошло прошлым вечером в Киниме, он не ограничился бы при совершении сделки с братьями Патоген пятью процентами комиссионных. Он содрал бы с них пятнадцать, двадцать, двадцать пять процентов!
– Я готов в этом присягнуть, – продолжал он, видя, что его словам не доверяют. – Как я мог узнать? Ведь ни радио, ни телеграф, ни междугородный телефон не действуют со вчерашнего вечера.
– Вас мог поставить об этом в известность этот, как его, Патоген.
– Что вы! – простодушно воскликнул полковник. – Какой же делец станет раскрывать свои козыри при совершении сделки!
Это был вполне логичный и убедительный ответ.
– И у вас не возникло подозрений? – терпеливо переспросил Мэйби. Вдруг ни с того ни с сего приходит джентльмен с предложением немедленно продать ему все наличие такого редкого и неходкого товара, как противочумная сыворотка.
– Никаких. Я полагал, что у господина Патогена имеются достаточно серьезные основания для заключения такой сделки. Возможно, где-нибудь в Индии вспыхнула эпидемия чумы, или в Европе. Человеку представилась возможность заработать на чуме… Я так полагал.
– Гм! – промычал Мэйби.
– Я попытался поставить себя на его место, – продолжал теперь уже вполне оправившийся полковник. – Если деловому человеку посчастливится первому узнать о надвигающемся голоде, он постарается поскорей скупить все наличные запасы зерна. И это только разумно. Точно так же и с чумой. Таково мое скромное мнение, сударь.
Так как его слова отнюдь не вызвали протеста, полковник позволил себе уточнить обстоятельства дела:
– Смею утверждать, что я при совершении этой сделки твердо стоял на страже государственных интересов. Мне удалось запродать весь наличный запас сыворотки, лежавший мертвым грузом на наших складах, с пятнадцатипроцентной надбавкой на его себестоимость, и это принесло, смею верить, достаточно большую прибыль казне. Кроме того, эта сделка создавала возможность заказать точно такое же количество новой сыворотки, что не могло бы не содействовать в какой-то степени преодолению депрессии в фармацевтической промышленности…
Именно в этот момент непосредственный начальник полковника окончательно уверился, что ему есть прямой расчет поддерживать своего подчиненного, и он вполне умиротворенно промолвил:
– Мне кажется, что в словах полковника есть зерно благоразумия.
Омар кинул на него быстрый взгляд, полный благодарности, и продолжал:
– Чтобы обеспечить эту возможность новых заказов фармацевтической промышленности, я оговорил специальным пунктом в договоре, что закупленный господином Патогеном товар ни в коем случае не может быть предложен снова военному ведомству…
Начальник медицинской службы выразил взглядом полное свое удовлетворение. Он был членом наблюдательного совета именно той фармацевтической фирмы, с которой военное ведомство должно было бы заключить договор на поставки вакцины и сыворотки.
– Два человека из Кинима! – приоткрыл дверь в кабинет дежурный секретарь.
– Пусть войдут, – оказал Мэйби.
– С вашего разрешения, господин сенатор, – продолжал между тем начальник медицинской службы, учитывая, что Мэйби нарочно не замечает вошедших, – следовало бы впредь до решения вопроса о противочумных средствах немедленно распорядиться об организации сплошного санитарного кордона вокруг угрожаемых мест. И прежде всего вокруг Эксепта. Не следует забывать, что Эксепт находится в весьма опасной близости от Кинима.
– Это уже сделано, генерал, – ответил вместо президента один из вновь прибывших и провел рукой по своей реденькой, гладко прилизанной шевелюре. – Вернее, сделано все, что было в моих скромных силах.
Он заметил недоуменные взоры присутствующих и отрекомендовался:
– Теодор Патоген, доктор медицины, профессор, член Национальной академии наук.
У него был усталый голос человека, честно и бескорыстно потрудившегося:
– За ночь и утро я объездил на машине ряд пограничных с Кинимом районов. С остальными мне удалось переговорить по военному телефону. Теперь там всюду выставлены сильные военные и полицейские заслоны от крыс и беспорядочно бегущего населения. В достаточном количестве напечатаны и распространяются среди населения прокламации о том, как бороться с крысами. Прокламации пришлось составить мне. Обращено внимание родителей на то, чтобы дети воздерживались от ловли майских жуков. Рекомендовано уничтожать кошек и ежей, которые пожирают крыс и поэтому могут сами стать носителями заразы. Об этом же будут говорить с амвонов священнослужители. Соответствующие указания даны мною лично через командиров расквартированных в этих местностях воинских и полицейских соединений. Всякая убитая крыса или мертвый майский жук, а также кошка и еж будут обливаться бензином и сжигаться на месте. Эти указания в прокламациях я приказал напечатать самым крупным шрифтом.
– Значит ли это, что мы гарантированы от эпидемии? – спросил Мэйби.
Профессор Патоген мягко улыбнулся:
– Вернее было бы оказать, что эти меры гарантируют нас в более или менее значительной степени от беспредельного распространения эпидемии. Они в значительной степени ограничивают зону ее распространения, локализуют ее.
– И только?
– К сожалению, да.
– И это все, что вы нам можете сказать, профессор?
– Могу еще добавить, что мы, я хочу сказать, моя лаборатория, честно выполняли свой долг перед Атавией.
– Точнее!
– Мы имели задание… – Патоген счел целесообразным понизить голос. Мы имели задание: выработать наиболее сильно действующие бактериальные токсины чумы. Я счастлив доложить, что мы сделали в этом направлении все, что было в наших силах.
Это следовало понимать в том смысле, что разбежавшиеся крысы и разлетевшиеся жуки были заражены самыми сильнодействующими бактериями чумы. Так его и поняли.
Генерал Зов встал, чтобы распорядиться насчет организации заградительных кордонов вокруг Эксепта.
– С вашего разрешения, господин сенатор, – сказал начальник медицинской службы, – необходимо немедленно закрыть движение всех видов транспорта из угрожаемых районов.
– Распорядитесь об этом, Зов, от моего имени.
– И еще, мне кажется, следовало бы немедленно образовать комиссию с диктаторскими полномочиями для борьбы с опасностью эпидемии, – продолжал начальник медицинской службы.
– К этому мы обязательно приступим, лишь только окончательно договоримся с профессором Патогеном… Как вы сами понимаете, профессор, обратился Мэйби к почтительно слушавшему его Патогену, – у нас не остается времени на дипломатничанье. Как вы смотрите на вакцину и сыворотку?
– Сывороток много, равно как и вакцин, господин сенатор. Какие именно вы имеете в виду?
– Противочумные, те самые, которые вы сегодня утром изволили окупить на корню у этого клинически простодушного полковника.
Омар застенчиво потупил очи…
Через четверть часа Патоген-старший был введен в кабинет исполняющего обязанности президента, а еще через пять минут торга, который автору этих строк противно описывать, противочумные средства, так и остававшиеся на складах военного ведомства, были запроданы торговым домом братьев Патоген министерству внутренних дел. Прибыль, на которой позволила себе настоять фирма братьев Патоген, была в этих критических обстоятельствах сравнительно скромной – всего полтораста процентов.
– А не полагаете ли вы, господин Патоген, – обратился министр внутренних дел к главе фирмы, уже взяв ручку, чтобы подписывать контракт, – не полагаете ли вы, что правительство имеет, по существу, все основания реквизировать у вас эту сыворотку? И даже конфисковать?
– Нет, сударь, не полагаю, – отвечал Патоген-старший, поводя сухонькими плечиками. – Благодарение господу, мы с вами живем не в какой-нибудь Москве или Пекине. Мы (я не устаю возносить за это славу всевышнему) живем в христианском государстве, под благодатной сенью христианских законов, уважающих всякие коммерческие сделки, как бы они ни были выгодны для одной из сторон, если только они совершены с точным соблюдением законоположений, изданных нашими демократическими институтами на этот счет… И не полагаете ли вы, сударь, со своей стороны, что нашлось бы достаточное количество деловых людей, общественное положение и личные качества которых находятся вне всяких сомнений и которые не ограничились бы в подобных исключительно благоприятных, я хочу сказать, благоприятных с деловой точки зрения, обстоятельствах куда более высоким процентом прибыли?
Министр не стал вдаваться в дальнейшие разговоры.
Ввиду исключительной срочности этой сделки ее совершили тут же, в кабинете президента. И сразу по ее заключении состоялось первое заседание комиссии с чрезвычайными полномочиями, созданной под личным председательством исполняющего обязанности президента республики для борьбы с эпидемией чумы. Профессор Теодор Патоген был введен в ее состав в качестве виднейшего чумолога Атавии. Теперь уже не как младший компаньон фирмы «Братья Патоген, Боркос», а как коренной атавец и бесспорный атавский патриот он позволил себе внести такой увесистый пай в рекет защиты цивилизации, который сразу поднял по крайней мере на десять пунктов его котировку в глазах остальных членов комиссии.
– Всю ночь и все утро, – сказал он, – я размышлял над обстоятельствами, приведшими к разрушению подсобного здания 72ЕОХ, и чем больше я размышлял, тем больше я приближался к выводу, что дело тут не в землетрясении. Я, конечно, очень далек от того, чтобы предлагать свои услуги в качестве детектива, но почему бы не предположить, что здесь был чей-то злой умысел? Разве нет в Атавии людей, которые в их ненависти к цивилизации и глубоком презрении к безопасности своего народа способны под шумок землетрясения взорвать строение, подобное 72ЕОХ, чтобы внести смятение, ужас и смерть в ряды атавского народа? Лично я, во всяком случае, остерегся бы выступить с возражениями против таких предположений, которые по меньшей мере не заключают в себе ничего невозможного.
– Само по себе такое допущение отнюдь не является мало вероятным, поддержал его начальник Кинимской лаборатории. – Конечно, мы никак не можем быть вполне уверены, что не остались неучтенными еще какие-нибудь возможности, но погода, я говорю о вчерашней погоде, вполне могла бы способствовать подобному злому умыслу.
Так была впервые выдвинута и тут же с благодарностью подхвачена и принята на вооружение прессы, радио, телевидения и тайной полиции версия о том, что здание 72ЕОХ было взорвано агентами некоей иностранной державы, поддерживаемой атавскими коммунистами.
Чтобы описать хоть в самых общих чертах то, что произошло в Атавии двадцать второго февраля, потребовались бы многие десятки увесистых томов самой скупой протокольной записи. Этим когда-нибудь займутся историки. Романисты испишут тонны бумаги, кинорежиссеры накрутят сотни тысяч и миллионы метров пленки, воссоздавая картины первых суток существования Атавии Проксимы – самой трагической и самой нелепой планеты солнечной системы. Будем надеяться, что они будут иметь для этой цели и большее количество документов, фотографий, хроникальных фильмов и показаний современников, чем автор этих строк. В его распоряжении имелось лишь несколько газет, вышедших вскоре после полудня двадцать второго февраля. Вот некоторые заголовки из них:
«Вчера коммунисты взорвали Кинимскую лабораторию! А завтра?»
«Тридцать два миллиона кентавров за два росчерка пером!»
«Корейский опыт говорит: чума не опасна, если вовремя приняты надлежащие меры».
«Мэйби призывает к спокойствию».
«Братья Патоген – блестящий образец истинного атавизма».
«„Они могли бы содрать с нас втрое больше, если бы не оказались стопроцентными атавскими патриотами“, – говорит полковник Омар».
«Коммунистов – в тюрьму!»
«Экономичные, красивые, дешевые гробы, по желанию с автоматическими дезинфицирующими приспособлениями. Важно для родственников жертв красной диверсии. Муниципальным организациям при крупнооптовых заказах скидка до двадцати процентов!»
«Корабли все еще остаются в гаванях, самолеты – на аэродромах. Их держит на невидимой привязи магнитная буря неслыханной силы».
«Ден Лууп сказал: „Мы сделаем все, что в наших силах. Мы нанесем смертельный удар по красному революционному заговору. Истинные атавцы могут спать спокойно“».
«Сыворотка рассылается на самолетах».
«Первые три крысы замечены на улицах Кремпа».
«Президент национальной ассоциации врачей говорит:
„Услуга за услугу. Мы призываем членов нашей ассоциации поехать на эпидемию. Вы, не скупясь, оплачиваете их труд: пять тысяч кентавров на руки единовременно, в случае затяжки эпидемии – жалованье из расчета двух тысяч кентавров в месяц. Страховка жизни на пятьдесят тысяч кентавров. И давайте договоримся раз и навсегда: покончим с антиатавистской практикой государственной, муниципальной и благотворительной медицинской помощи. Атавцы любят и должны лечиться в дальнейшем только у свободно практикующих врачей и в частных клиниках и больницах. Теперь в наших руках единственный шанс добиться выполнения этих справедливых требований, и мы их будем добиваться без ложной скромности и дамской чувствительности“».
«Объединенное заседание обеих палат парламента приняло ультимативные условия национальной ассоциации врачей. Стоимость прививки повышена на один кентавр. Единственная уступка ассоциации: существующие больницы и лечебницы сохраняются. Новые строиться не будут».
«Землетрясение и чума! Не слишком ли много для честного атавца? И не слишком ли мало для тех, кто забыл дорогу в храм божий?»
«Национальный комитет коммунистической партии мобилизовал на борьбу с эпидемией всех коммунистов, имеющих медицинскую специальность».
«Вы не задумывались над тем, что было бы с вами и вашей семьей, если бы братья Патоген захотели использовать свой шанс до конца?»
«Солдаты, стрелявшие в беглецов, сами в западне; крысы и жуки замечены в десятках километрах к северу, востоку и западу от их цепей. Теперь эти солдаты во главе со своими офицерами пытаются с боем пробиться сквозь кордоны, возникшие за их спинами».
«Если умирать, так с музыкой! Приходите в „Старую колымагу“! Лола споет вам новую песенку: „Я в себя влюблю любого вибриона, если он не очень некрасив“. При туалетных комнатах уютные, роскошно обставленные автоматические дезинфекционные камеры».
«Первая сотня коммунистов уже арестована в провинции Сахет. Двое убиты на месте».
«Вы интересуетесь, как выглядит чумной больной при последнем издыхании? Только в нашем всемирно известном „Паноптикуме пороков и страданий“! Входная плата – два кентавра. Спешите видеть!»
«Не торгуйтесь с судьбой, сделайте себе прививки! Не ждите, пока вас позовут. Если у вас не хватает денег, чтобы откупиться от смерти, вам сделают прививку в кредит?»
«Вчера вечером в районе Кремп – Мадуа видели двух подозрительных иностранцев».
«Четырнадцатилетний Ром Файфер тремя выстрелами в упор убивает человека в синих очках по подозрению в коммунизме».
«Семнадцать часов Атавия живет без иностранной информации».
