Лада Щербакова
Незваный гость
Женщины закричали, забились в угол, а из спальни выбежал ошалевший хозяин дома: «Что, что происходит?». «Боря, Боря, опять он!». «Да кто он?». «Дьявол!». «Тьфу ты, опять за свое, сумасшедшая баба!». Борис Иваныч метнулся в сени, отодвинул засов и отворил дверь. На порог рухнул всклокоченный, вываленный в снегу сосед Васька. Рот его, хватая воздух, то открывался, то закрывался, глаза бешено вращались, взгляд метался из стороны в сторону и, наконец, наткнулся на Зинаиду. Васька бросился к оторопевшей жене, уткнулся носом ей в грудь и зарыдал. «Васенька, миленький, что с тобой? И как, как ты здесь? Ты же дома спать лег!», – Зинаида гладила вздрагивающего мужа по голове. «Я проснулся, тебя нет, грустно мне стало, Зина, одиноко, вспомнил, что ты к соседке собиралась, вот и пошел за тобой», – судорожно всхлипывал Васька. «А кричал то чего?» – недовольно проворчал Борис Иваныч. Васька снова затрясся: «Так я там, по дороге, дьявола встретил!».
– Тьфу на тебя, Васька, ну я понимаю, бабы, у них завихрения в мозгу по признаку пола, а ты то чего?
– Борис Иваныч, Христом Богом клянусь, собственными глазами видел, морда черная, мохнатая, и рога огроменные! И светятся в темноте! Сначала вроде как на четырех ногах был, а потом на две встал и прям на меня пошел!
– А, ну-у, ты, Васька, пей побольше, черти на каждом углу мерещиться будут. Признавайся, сколько ввечеру на грудь принял?
– Борис Иваныч, да чтоб мне пусто было, ну, хряпнул пару стаканчиков в честь праздника, всего то делов, вон, Зинка свидетель!
Зинаида усиленно закивала головой, а Марфа Тимофеевна стала сердито выговаривать мужу:
– Ты, Боря, Фома неверующий, пока собственными глазами не увидишь, людям на слово не поверишь! Говорила я тебе утром, а ты – померещилось, померещилось, вот и мы с Зиной его только что видели, а теперь и Василий! Здесь он, здесь, нечистый, обложил со всех сторон!
– Марфа, да ты смотрю совсем ума лишилась, ну, где он, где – за печкой сидит?
– Да нет же, здесь, в чашке! Сам посмотри!
– Господи, Марфа, в какой чашке?
– Да вот же, ой…
Хрясь! – пискнула под ногой хозяина дома то ли рука, то ли голова кринолинной барышни. Поскользнувшись на кофейной гуще, тот густо матернулся и, хлопнув дверью, снова ушел в спальню, оставляя за собой коричневые следы.
«Марфа Тимофеевна, мне бы успокоительного, – заныл Васька, – а то до сих пор перед глазами эта рожа маячит». «Там, в буфете, ты, Зина, сама возьми, а то у меня уже сил нету. И огурчики ему открой, пусть закусывает. А я приберу тут и спать. Не к добру все это, ох, не к добру…».
Не успела Марфа Тимофеевна смахнуть остатки семейной реликвии в мусорной ведро, как за окном послышался вкрадчивый звук – тук-тук, тук-тук-тук, легонько так, осторожно. Стук показался ей знакомым – где-то она его уже слышала! Вспомнила! Вот точно так же ночью сегодня кто-то стучал, а она думала – мерещится! Обитатели дома затаили дыхание. Васька с перепугу даже рюмку до рта не донес, а Зинаида так и застыла с соленым огурцом, насаженным на вилку. Стук то приближался, то отдалялся, будто бродит кто вокруг дома да стены выстукивает. Наконец стук пропал. Боком-боком, короткими шажками Марфа Тимофеевна добралась до подоконника, взяла крест и выглянула в окошко: ничего не видать в темноте. Потом схватила метлу и протянула Ваське – держи. Из комнаты снова выскочил Борис Иваныч – злой почище черта: «Вы что ту нехристи вытворяете, чего стучите – людям спать не даете?». «Тссс, – Марфа Тимофеевна поднесла палец ко рту, – это не мы, Боря». «А кто?». Женщина укоризненно посмотрела на мужа, поджала губы – мол, все равно, не поверишь.
Стук возобновился: тук-тук, тук-тук-тук – на этот раз стучали прямо в дверь. «Ну все, надоели мне ваши черти!», – Борис Иваныч схватил стоящую в сенях лопату и ринулся ко входу. Васька опрокинул рюмку в рот и решительно рванул следом. За ним Марфа Тимофеевна с крестом. Процессию замыкала Зинаида, вооруженная вилкой с так и несъеденным огурцом. Борис Иваныч отодвинул засов и распахнул дверь. На пороге стоял большущий, чернющий, страшно бородатый и совершенно настоящий… козел! Морда его была измазана в снегу, длинные мохнатые уши свисали как у собаки, а изогнутые в стороны рога поблескивали в темноте зеленовато-фосфорным светом. Господи, спаси и помилуй!
