В. Шпырков
Мирелир, книга желаний
Часть первая
Девочка в бегах
Одиночество опутывает человека, как паук свою жертву, которая не может шевельнуться, и только жалобно жужжит. А потом замолкает. Навсегда. От нее остается только оболочка. Пустая.
Из книги «Дневник социопата»
Милый Людвиг
Это был славный мышонок, на него можно было смотреть часами. Он весь день суетился в своем вольере, то грызя что-нибудь, то снуя туда-обратно, из маленького домика в укрытие, заменяющее ему норку. Оттуда высыпалась стружка и летела мелкая соломка, а потом высовывалась усатая мордочка и бусинки-глазки настороженно осматривали его маленький мир, огороженный дощечками. Клетку для мышонка сделал школьный электрик, он же по совместительству столяр, и мышонка торжественно поселили в Уголке Природы – в угловом классе, где не было никаких занятий, так как он не подходил по размерам, а требования на этот счет были строгие. Это помещение раньше звали «Уголок для жалоб и плача», многие приходили сюда просто поговорить со стенами. Ну, не многие, а некоторые. Точнее – одна девочка, которая открыла его для себя именно в этом качестве: чтобы было где поплакать. Потом и случилось это: Эмиль, сын школьного мецената, богатого эмигранта из Турции и члена Совета Попечителей, принес его в кармане своей курточки и подбросил на стол учительницы математики, когда та отвернулась к доске, чтобы нарисовать на ней Пифагоровы штаны. В классе началось хихиканье, все ждали, что будет дальше. Учительница, взвизгнув, схватила энциклопедию и подняла тяжелый том над крошечным созданием.
– Щас она его прикончит! – плотоядно сказала Большая Берта, ерзая от возбуждения на стуле, готовым в очередной раз перевернуться от этого привычного для него движения. Остальные замерли.
Реплика отрезвила учительницу. Она увидела двадцать пять пар глаз, услышала дыхание двадцати пяти учеников, и вдруг, вместо того чтобы прихлопнуть мышонка, положила книгу на стол, а мышонка взяла в руки. Он обнюхал ее ладонь.
– Какой милый!
Он и вправду был милый, а главное необычный. Будь он серый, как полагается мышам, или даже рыжеватый, как полевки, но нет! Он был серо-белый, пестрый. И это вкупе с черными глазками, крошечными ушками, а главное – отважным характером не только спасло ему жизнь, но и обеспечило кров и корм. Директор разрешил оставить «этот необычный экземпляр и образец городской мутации» для наблюдения.
Да, он был очень мил, но вскоре многие потеряли к нему интерес. Да и особо некогда было навещать питомца, ведь нужно было пройти весь учебный корпус, чтобы добраться до Уголка. Только Лиззи Крузер продолжала навещать его, и она дала ему имя – Людвиг. И она приносила ему кусочки засохшего сыра и соломку, которую он быстро затаскивал в норку. Лиззи делала это потому, что у нее никогда не было своего питомца. И друзей в школе не было. Все девочки, кроме нее, плясали под дудку Большой Берты, а Берта не любила независимых. Лиззи была такой, и в списке жертв занимала почетное первое место. Ей клали на сиденье кнопки для плакатов, лили клей, рисовали на ее столе, даже сломали его один раз, и отцу пришлось оплатить ремонт.
А однажды… Это случилось спустя месяц после ее «усыновления» Людвига. В раздевалке спортивного зала Лиззи сунула руку в свою сумку со спортивной формой, и рука наткнулась на что-то мягкое. Она непроизвольно обхватила этот предмет, и медленно вытянула руку. Наступила тишина, все девочки смотрели на Лиззи, а та глядела на маленькое пестрое тельце с хвостиком, лежащее на ее ладони. Неподвижное тельце, уже закоченевшее, и холодное.
– Это перебор, – сказала Зое, посмотрев на Большую Берту. – Зачем так?
– Ах ты, толстая крыса! Кусок дерьма, обломок гена! – крикнула Лиззи, подлетев к своей мучительнице.
– Сама ты обломок! От своего больного папашки!
Берта, превосходящая всех в классе весом и ростом, не ожидала, что Лиззи вцепится в нее и крутанет так, что она врежется в скамью. Девочки мигом образовали круг и начали ритмично хлопать в ладоши, словно это был боксерский ринг.
– Давай, Лиззи, врежь ей как следует!– стали раздаваться голоса. Лиззи уворачивалась, пользуясь своей реакцией, но несколько раз ей прилетело, и неизвестно, чем бы закончился поединок, если бы стоящая на страже Полин не крикнула:
– Сюда идет тренер!
Кто-то метнулся к своим шкафчикам, кто-то ставил на место перевернутые скамьи. Лиззи и Берта стояли, тяжело дыша, друг против друга. Внезапно Берта протянула Лиззи руку и сказала:
– Мир, ты согласна?
Если бы это произошло раньше, до Людвига, и не было упоминания отца, Лиззи приняла бы предложение буллерши. Но то, что та сделала, было непоправимо. Поэтому Лиззи сказала, плюнув на пол:
– Еще раз достанешь, убью! И не смей трогать моего отца!
Берту и Лиззи опрашивал встревоженный инцидентом директор школы.
– Это она! – кричала Берта. – Украла мышонка, а он сдох. Задохнулся в ее вонючем ранце. Она украла его, все знают, что она его обожала. Бегала к нему на свидания. Мой Людвиг, ты мой единственный! Она чертова извращенка, господин директор!
– Это правда? – в голосе директора послышались металлические нотки.
– Правда, – ответила Лиззи, не в силах ничего больше добавить из-за спазма в горле.
– Твой проступок мы обсудим на учительском совете. А пока передай своему отцу, чтобы он пришел в школу.
– Он… болен. И я не крала Людвига!
– У нее отец парализован, господин директор, – с улыбкой сказала Берта.
– Я, кажется, тебя не спрашивал. Иди, Берта. И ты, Элизабет. И не вздумайте снова затевать драку, иначе обе будете отчислены.
Домой Лиззи пришла с распухшей нижней губой, царапинами на лице, синяками на руках, но с чувством глубокого удовлетворения.
Никто не спросил, что с ней случилось. Было не до ее ссадин и царапин: отцу стало хуже.
Отец
Раньше, еще до школы, они с отцом часто поднимались на ближнюю гору и смотрели, как внизу, в долине, все двигалось, как на ожившей карте: проезжал поезд с вагонами, двигались машины. Люди казались темными точками, снующими туда-сюда. Сверху все казалось забавным, и горести отступали. Отец переставал хмуриться, Лиззи – бояться. Но когда она пошла в школу, Джеймас перестал брать дочку с собой. Она не знала, ходит ли он вообще туда, на их любимое место. У Лиззи появилась мачеха и сразу два брата: один был сыном Катрин от первого мужа, второй малыш появился, судя по всему, стараниями отца. Жизнь Лиззи , как ей казалось, превратилась в кошмар, но отец словно не замечал этого. В школе ее буллила Большая Берта, дома она была никому не нужна. Ночью, лежа в постели, девочка смотрела в потолок, на котором блики света постепенно таяли, и только изредка появлялись, если на повороте дороги проезжала машина. Она вспоминала маму, и слезы наворачивались на глаза и текли на подушку. Почему судьба так несправедлива? Она отбирает самое дорогое, а взамен дает ненужные сожаления об утрате, которые ничего не могут вернуть, ничего не могут исправить.
Когда мачеха заметила депрессию падчерицы, она убедила отца, что его дочь следует показать психиатру. Лиззи поняла, что спасти ее может только ее собственный ум. На приеме она была столь разумной, что доктор развел руками.
– Половое созревание у девочек может вызывать различные реакции, их следует подавлять, – говорит он, протягивая мачехе какой-то рецепт. Это было новейшее средство, снижающее порог чего-то там, Лиззи не поняла чего. Она решила не пить эту гадость, но волновалась напрасно: Катрин, узнав цену на это лекарство в аптеке, не стала тратиться.
– Ты умная девочка и справишься без химии, – сказала она и погладила падчерицу по голове. Лиззи впервые ощутила чувство, похожее на благодарность. Слов нет, Катрин была умной женщиной, иначе она не работала бы в социальной службе. Но почему она все-таки вышла за отца? Лиззи не понимала. Да, он был добрый, если не рохля, но особых денег не имел, у них был дом, у отца была работа и хорошая страховка на маму, которую он получил после ее гибели. Но Катрин могла не знать об этом. Тогда почему? Неужели он полюбил? После мамы? Доходя до этой мысли, Лиззи снова начинала плакать. Если бы она знала, что это не первая потеря!
Отец перенес инсульт, потом второй. Если от первого он оправился, то второй не только обездвижил его. Он онемел и все время проводил в коляске. В промежутке между двумя ударами, как называла инсульт тетя Энн, казалось, что все будет хорошо. Лечение в больнице дало свои результаты. Тетя приехала к ним, помогала Лиззи с учебой, а Катрин по дому, потому что ее второй ребенок только родился, и одна она не справилась бы.
Тетя Энн была особенной, не похожей на других. Всегда бодрая, у нее наготове были слова для любой ситуации. Откуда она взялась, было непонятно. Раньше Лиззи не слышала, чтобы у отца была сестра. Такое случается, если родные не ладят или живут далеко друг от друга. Но едва тетушка появилась, как отец стал поправляться. И Лиззи стала успевать в школе, и первый сын Катрин Зиндал стал спокойнее, а не сорванцом, достающих всех.
– Вы просто фея, тетя Энн, – сказала Лиззи однажды. Тетя вздохнула и сказала:
– Фея, да. Но скоро я улечу.
– На самолете? – спросила Лиззи, которая удивилась, ведь приехала тетя на автобусе из города.
– Я хотела сказать, уеду.
Лиззи посмотрела на нее. Тетя словно колебалась в воздухе, ее силуэт на фоне окна расплывался, колебался и становился прозрачным.
– У меня голова кружится.
Лиззи закрыла лицо руками, глубоко вдохнула. Когда она подняла голову, чтобы спросить адрес и телефон тети, та уже вышла.
На следующий день она исчезла. Просто исчезла. Даже не попрощавшись.
Хотя отец поправился, Катрин продолжала пичкать его лекарствами. Только это были уже другие, не те, которые выписал врач. От них отец стал благодушным и рассеянным, он постоянно улыбался.
– Папа, когда мы сходим на нашу гору? – спросила Лиззи. – Помнишь, ты обещал мне что-то показать, и даже хотел это подарить.
Отец моргнул, пытаясь что-то припомнить.
– Ну же, папа! Там была пещера, помнишь, ты говорил, что там сокровище, там живет добрый джинн…
– Я тоже хочу получить сокровище! Джеймас, ты моей маме обещал все сокровища мира, я слышал, а она всего одно просила, а ты не дал.
Это был Билл, вездесущий мальчишка, сын Катрин и её первого мужа. Билл очень любил появляться в самый неподходящий момент.
– Раз я обещал, то … погоди минутку!
Джеймас медленными шагами направился в спальню, и через минуту появился вновь.
– На, держи!
Билл протянул руку и взял из рук Джеймаса предмет, похожий то ли на книгу, то ли на смартфон.
– Что это? – с любопытством спросил он и попробовал открыть. Но без успеха.
– Джеймас, ты даришь мне сломанный гаджет и говоришь, что это то самое сокровище, что ты обещал моей маме?
Он швырнул предмет на пол и выбежал из комнаты.
Отец походкой восставшего из гроба зомби последовал за ним, но в дверях оглянулся на Лиззи. В его взгляде Лиззи прочла растерянность.
– Тогда возьми ты, девочка, – сказал он и вышел.
– Девочка? Папа, это ты мне?
Но он уже ушел.
Мирелир, книга желаний
Лиззи подняла предмет с пола. На вид планшет или книга в необычном переплете. В ее руках она раскрылась. Книга, но с пустыми страницами, только на первой проявилась надпись, сделанная витиеватым почерком, проявилась медленно, будто симпатические чернила.
Лиззи, водя пальцем, прочитала старинную вязь: «Мирелир. Книга ваших желаний». Книга? Допустим. Странно, она никогда не видела ее в доме. Или видела? Забрезжило смутное воспоминание: отец приехал из города, и да, он держал этот предмет в руках! Это было через год после того, как в реке утонула мама. Ее машина упала с обрыва в реку. Лиззи, закрыв глаза, пыталась вспомнить, что было дальше. Но не могла, словно ее отключили от воспоминаний, а ведь ей тогда было уже двенадцать, и на память она до этого не жаловалась. Потом будто сорвалась, стала хуже учиться, и поведение её оставляло желать лучшего. Но это длилось не долго. Все наладилось, хотя в их жизнь пришла Катрин со своим сыном, а потом появился и Мартин. Сейчас ему уже почти год, и он славный малыш, только Катрин к нему Лиззи не подпускает. Неужели она всерьез полагает, что Лиззи больная на всю голову? Что уронит его или даже выбросит из окна?
Книгу Лиззи спрятала в гараже, просто из принципа, потому что ей было обидно, что отец хотел отдать его Биллу, а не ей. А когда Катрин спросила, где то, что дал ей отец, Лиззи принялась все отрицать. Она говорила, что Билл всё выдумал, ничего такого не было, и она знать не знает, о чём речь.
И тогда на следующий день Катрин купила все-таки те дорогие таблетки, что выписал доктор, и заставила Лиззи принять одну на ночь.
Ту ночь Лиззи не забудет никогда.
Она не просто проснулась, как это бывает с вами, когда нужно в туалет или попить. Словно вынырнула из глубины какого-то колодца, или ямы с черной водой. И эта вода тянула её за ноги обратно, чтобы не дать проснуться, и Лиззи с трудом вытаскивала себя из сна. Потому что нужно было понять, кто к ней идёт. Она так подумала: ко мне идет Нечто. Поняв, что не спит, Лиззи прислушалась. Не было слышно ничего, ни шагов по лестнице с ее скрипучими половицами как раз посередине, ни шума воды в кухне, где ночью Катрин иногда засиживалась допоздна со своим ноутбуком, переписываясь с кем-то. Иногда Лиззи слышала её тихий смех, порой стук чашки о блюдце, или шум электрического чайника. Но сейчас было тихо. Так бывает в школе на контрольной работе, да и то недолго, а только в первую минуту, пока ребячьи головы, ошарашенные заданием, переваривают его. Лиззи всматривалась в тёмный потолок, напряжённо прислушиваясь. Тихо. Но вот от окна донёсся странный звук, резанувший слух, как бритва палец. Это был шорох, одинокий, быстрый, тихий, как шуршание бумаги, выползающей из принтера. Лиззи напряглась. Она не знала, что делать. Окно!Оно открыто, но её комната на втором этаже, так чего же бояться?Последнюю змею – огромного питона, она видела в познавательном фильме в позапрошлом году. Да ещё в сериале про Гарри Поттера, но там питон был почти добрый, он уполз, поговорив с Гарри. Правда, был ещё один, сожравший слугу. Шорох повторился, он стал настойчивее, громче. К ней явно кто-то добирался по стволу каштана. Вот снова, и это уже не шорох, звук такой, словно кто-то скребет ствол. Уф!Это же кошка! Но откуда? Живут они на окраине, у соседей нет кошек. Надо просто встать и закрыть окно. И успокоиться.
Едва Лиззи приняла это решение, как до нее донесся новый звук: это был голос, шипящий, невнятный, но явно голос. И он произнес:
– Отдай! Отдай Мирелир!
Лиззи снова провалилась в темный колодец.
Беги, Лиззи!
Месяц спустя
В семь с четвертью Катрин Зиндалл стянула с Лиззи тонкое одеяло и бросила его на спинку стула. Чтобы укрыться снова, Лиззи пришлось бы встать, сделать три шага к стулу, этого обычно хватало для пробуждения. Обычно так и бывало, но сегодня девчонка сжалась, подтянув коленки к груди и явно не желала просыпаться. Катрин Зиндал выходя, оглянулась, но промолчала. Если этой замарашке нравится отправляться в школу без завтрака, то ради Бога. Хватает и без нее забот.
Лиззи только что видела сон, в котором разговаривала с родной матерью, во сне мама была живой, и отец стоял рядом, улыбаясь, как только он один умел улыбаться, когда они были счастливой семьёй. Лиззи не хотелось прерывать сон, но холод вернул её в реальность. Она знала: сейчас в комнату всунет свой противный курносый нос сын мачехи Билл, увидит её в короткой футболке и трусиках, и на его лице появится ухмылка. Этот недоумок может пнуть её кроссовки, нарочно зацепить стопку журналов, и они рухнут на пол, может процедить что-нибудь в её адрес. Или демонстративно полезет в её компьютер. Хоть она и запаролила его, но всё равно это было недопустимо. Сон так хотелось досмотреть!Но реальность уничтожала его. Из детской комнаты донеся визг Мартина, младшего сына и сводного брата Лиззи, и она поняла, что сон не вернуть. Следовало вставать, чтобы не злить мачеху.
Оказалось: за окном светит солнце, и стая птиц села на засохшее дерево, облепив его так, что на миг показалось: старый каштан зазеленел снова. Лиззи протерла глаза, вздохнула. Вспомнилась присказка старого фермера Тимоти: Что умерло, то умерло, назад не вернёшь.
В ванной комнате уже побывал Билл, оставив свое «Бууу» на покрытом паром зеркале. Лиззи смахнула эту «визитку» ладонью. Из зеркала на нее глянули грустные глаза под короткой чёлкой, пристально всмотрелись, посветлев от набежавшей влаги, моргнули. Лиззи смахнула слезинки, приблизила лицо к зеркалу, словно хотела погрузиться в собственные зрачки. Но мамы там не отразилось, только прожгло сердце воспоминание о холодной реке, где нашли её тело. Лиззи закрыла воду, так и не приняв душа, только сполоснув лицо.
За завтраком, это были злаковые хлопья и молоко, Лиззи заметила, что жена отца нервничает. Это было настолько непохоже на неё, что Лиззи насторожилась. Она ожидала, что ей скажут что-нибудь неприятное. И не ошиблась. Катрин сказала, стоя у плиты, где варила себе кофе:
– Мы переезжаем.
Лиззи посмотрела на Катрин. Та стояла к ней спиной. Стройная фигура, собранные в хвост пони волосы, прямые плечи – со спины не скажешь, что мать двоих детей. Первый – ошибка молодости, второй – Билли, милый, но такой визгливый малыш. Тут отец постарался, и за каким? Как он мог забыть маму, предать память о ней? За это, видимо, Господь наказал его, послав инсульт. Но тут же Лиззи пресекла эти мысли. Отец не виноват, а Катрин – ведьма, очаровала его, женила на себе.
– Ставь тарелки, что застыла? – раздался голос мачехи.
– Ты что-то говорила про переезд? Куда мы уедем?Папе там будет удобно? А школа будет далеко?
Катрин ответила, не глядя на неё:
– Дом выставлен на торги, он для нас слишком велик, мы уже подобрали другой.
– И когда?
– Скоро.
– А ты, что, не могла сказать мне это заранее?
В голосе девочки послышались истерические нотки, которые мачеха так не любила. В последнее время слишком часто эта девчонка позволяла себе истерики. Понять её можно: отец и всё такое, но пусть учится сдерживать себя.
– А зачем?
От возмущения Лиззи едва не потеряла дар речи.
– Я тут что, пустое место?
– Да, ты пустое место, – встрял вывернувшийся откуда-то Билл, но тут же получил оплеуху от матери и приказ присмотреть за Мартином.
– Я вам не сиделка, – пытался он протестовать. И сказал очередную гадость, на производство которых у него хватало трёх секунд:
– Хотя ты права, мама. Одного инвалида нам хватает, а если еще и Билли-малыш свернёт себе шейку…
Он вымелся из кухни, не дожидаясь, пока Катрин схватит его за рыжий чуб и как следует оттаскает.
– Иди покорми отца, – приказала Катрин девочке. Лиззи взяла поднос и отправилась на утреннее кормление. Как всегда, оно мало удалось: отец плохо глотал, а инвалидная коляска, с которой Катрин перестала перекладывать его на ночь в постель, скользила по полу.
Кое-как скормив больному пару ложек каши, Лиззи вытерла подбородок отца. Он смотрел сегодня так, будто что-то хотел ей сказать.
– Папа, мы переезжаем, – сказала Лиззи.
Отец моргнул.
– Ты в курсе? Она что, правда продает дом?
Он опять моргнул. В уголке его глаза росла слезинка, и Лиззи осторожно промокнула её салфеткой. Взгляд отца стал тревожным.
– Ты что-то хочешь мне сказать?
Взгляд переместился на угол книжной полки. Лиззи, которая уже несколько раз вот таким образом общалась с отцом, поняла, чего он хочет. Она провела пальцем по корешкам книг, внимательно следя за отцом. На одной из книг он моргнул. Лиззи прочитала название на корешке.
– Джон Апдайк. Беги, кролик, беги. Джон? Кто это, папа?
Неподвижный взгляд.
– Беги?
Моргание.
– Мне бежать? Но почему?
Лиззи вернулась к креслу.
– Но мне только четырнадцать лет, папа. И бежать мне некуда. Что? Ты хочешь сказать, что тётя Энн… это она разводит кроликов? Значит ли это, папа, что я должна отправиться к ней?
Снаружи раздался короткий гудок, это приехал школьный автобус.
– Ладно, поговорим, когда я вернусь. Завтра я уже не поеду в эту противную школу. Судя по всему, моя учёба закончится в другом месте.
Лиззи вытерла подбородок отца, чмокнула его в заросшую щетиной щеку.
Через две минуты она сидела на заднем сиденье автобуса, который катил в сторону города. Пока не села Большая Берта и не стала её доставать, можно было расслабиться и подумать. Что хотел сказать отец? Почему мачеха продала дом? Куда они собрались переезжать? Надо всё проанализировать. Так учил её отец, он говорил: если у тебя затруднения, постарайся всё разложить по полочкам, и поймёшь, в чём гвоздь проблемы. Отец был умным, и даже сейчас, после страшного инсульта, он сохранял способность мыслить.
Итак, что мы имеем: надо ехать к тёте Энни. Милой, доброй тёти Энни, которая так смешно вытаращивала глаза, когда что-то удивляло её. Но как бросить папу? Нет, она не станет убегать. Лиззи вспомнила свой сон. Мама тоже пыталась ей что-то сказать. Казалось, ещё несколько секунд, и всё станет ясно. Если сложить все части пазла, получишь целую картинку. Даже если это сон. Сны просто так не снятся.
Но тут автобус остановился, двери открылись, и в школьный автобус влезла Большая Берта. Её приветствовал дружный хор голосов. Берта обвела плотоядным взглядом салон, ища очередную жертву. Лиззи пригнула голову. Берта направилась в середину и плюхнулась рядом с Патриком, заняв своё и половину его сиденья. Щуплый Патрик прильнул к стеклу, что-то рассматривая снаружи, но номер не прошёл. Берта стала что-то ему говорить, и он согласно закивал головой. Появление всеобщей мучительницы Лиззи восприняла почти спокойно, но ход её мыслей был нарушен. Остаток пути она провела, бездумно глядя в окно. В школе отсидела занятия, ничего не воспринимая. В голове назойливой мухой вертелась мысль о переезде. В перерыве, когда она выходила из столовой, Берта пыталась подставить ей подножку. Лиззи остановилась и, глядя в глаза своей мучительницы, сказала:
– Завтра ты узнаешь, кто твой враг.
Ошарашенная Берта открыла рот и не нашлась, что сказать. Но на перемене она подошла к Лиззи.
– Я знаю, что ты хорошая девочка. И хочу предложить свою дружбу. Вот, возьми.
Она протянула Лиззи коробочку.
– Что это?
– Просто сувенир. От Говарда, он сам не решился, попросил меня. Только не вскрывай, пока вы не уедете. Вы ведь съезжаете скоро, говорят?
Тронутая, Лиззи не нашлась, что сказать.
Неделю спустя
Грузовик совершил уже третий заезд, почти всю мебель вывезли. Лиззи бродила по опустевшему дому, предаваясь воспоминаниям. Здесь она упала в три года, и налетела на столик, она забыла бы об этом эпизоде, не оставь он память о себе: крохотный шрамик на виске, который мама часто целовала, откидывая волосы со лба дочки. Странным образом это вызывало воспоминание о курице, что забрела со двора, и как хотелось её непременно поймать и погладить, как котёнка. Пеструшка выскочила наружу с возмущенным квохтаньем, а ревущую Лиззи поднял с пола отец и высоко подбросил. В спальне родителей, куда Катрин Зиндал редко заходила, по-прежнему стояла их кровать, теперь разорённая, без голубого покрывала и ортопедических подушек. Через окно, выходящее в поле, падал на пол светлый квадрат, покрытый пылью, на которой остался отпечаток колёс инвалидной каталки отца. Это она привезла его сюда попрощаться с памятью о счастье, которое тут жило когда-то. Он смотрел в окно, потом что-то промычал, Лиззи поняла, что пора увозить его, и развернула каталку. Она наклонилась к отцу и сказала:
– Папа, она хочет сдать тебя в клинику, я слышала, как она говорила это по телефону. с ней не поеду, она и меня отдает в приёмную семью. Думает, я не знаю. Но я вернусь за тобой, обязательно, обещаю. Ты только не сдавайся, хорошо?
А на другой день отец умер.
И вот день отъезда. Лиззи одна в пустом доме, где прошло её детство, но отсюда надо скорее уходить, пока не явились новые хозяева. Она ещё не решила, как будет жить и куда направится, знает лишь одно: её зовет дорога. С этими мыслями Лиззи разбила свою копилку, куда отец, ещё не будучи овощем, совал деньги тайком от новой жены. Немного денег да разбитые в пух и прах мечты – вот и всё, с чем она покинула родной дом, теперь ставший пустым и совершенно чужим. Видно, с мебелью вывезли отсюда все, что было прошлой жизнью, всю память о ней.
Девочка в бегах
Месяц спустя
В машине играл стерео проигрыватель, работал кондиционер. За стеклом – дождь, ветер, пасмурно и душно. Дворники равномерно смывали с лобового стекла капли дождя, потемневшая дорога ровным полотном стелилась под колёса автомобиля. То справа, то слева мелькали небольшие поселенья, за которыми виднелись поля. Изредка мимо проносились встречные машины, но их становилось всё меньше. Лиззи, сидевшая рядом с водителем, провожала их взглядом, полным тревоги и отчаяния.
– Так что ты делала на автозаправке? – спросил водитель и почесал волосатую грудь. Это был толстый мужчина в клетчатой рубашке и джинсах, в сером пиджаке. Кисти рук были усеяны веснушками. Он выключил музыку и кондиционер, и повернув голову, глянул на пассажирку.
– Я отстала от автобуса, – пробурчала она, исподлобья глядя на водителя. Тот усмехнулся: девчонка похожа на мокрого воробья, испуганного, но отважно смотрящего на приближающегося кота.
– А пахнешь ты так, словно в вашем автобусе перевозили мусор, – сказал он с усмешкой.
– Я на самом деле отстала неделю назад, – призналась Лиззи, поняв, что врать себе дороже. Она не сказала, что на новый билет в автобус у неё не было денег, но этот вывод напрашивался сам собой.
– И что, тебя никто не искал? Не ищет? А что ты ела всё это время? Объедки из мусорного бака?
– Типа того.
– А потом тебе отбросы лопать надоело, и ты стащила поднос со столика, правда ведь?
– Так вы все видели? А зачем подсадили меня?
– Считай это актом благотворительности.
– А вы не сдадите меня полиции?
– А что, за тебя назначено вознаграждение? Тогда послушаем дорожное радио? Хотя я уже слушал, пока ты спала. Тебя никто не ищет, поверь мне.
Он поморщился и снова включил кондиционер. Искоса поглядывая на девочку, он что-то обдумывал.
– Не надоело бродяжничать?
– Надоело, до чертиков. Но в приёмной семье было отвратно, если честно.
– И куда ты направляешься?
– У меня есть тётя, я еду к ней.
– Так чем тебе приемные родители не угодили?
Лиззи промолчала. Стоило ли рассказывать постороннему, что приёмная мать гнобила её, как никого из всех пятерых приёмышей? Однажды Лиззи неделю доставались объедки и вода из ржавой бадьи, это было наказание за то, что она впустила полицейских, которых вызвали недовольные соседи. В это время Целеста Патерсон была пьяна, и полицейские составили протокол. Но когда явилась комиссия из приюта, дом уже был приведён в порядок, Целеста трезва как стёклышко, детишки – пять штук, одеты в чистое и тихи, как мышата. Все, кроме Лиззи. Она с независимым видом вошла в том, что приёмная мать стащила с неё совсем недавно: грязная футболка и джинсы, не скрывающие поцарапанных босых ног, нарочно измазанное лицо. Комиссия воззрилась на девочку с неприкрытым изумлением, а Целеста Патерсон принялась извиняться, ссылаясь на трудновоспитуемость этого подростка, которого она охотно вернула бы в приют, и пусть с ней мучаются другие приёмные родители, а ей и пособия никакого не надо, вы только посмотрите, я дала ей всё свежее, и откуда она вытащила эту рвань?Хорошие девочки так себя не ведут.
– Ну, они заставляли меня работать… в общем, мне не понравилось.
– Тебя били? Унижали?
– Не хочу про это. И вообще, мы куда едем-то? Может, я, того, сойду?
– Чтобы тебя сгребли копы? Давай сделаем вот как. Остановимся в мотеле, ты помоешься, поешь как следует, а потом ступай на все четыре стороны, я препятствовать не буду. Сама посуди: куда ты в таком виде? Сцапают, как пить дать. Согласна?
– Ну, да.
– Тогда поспи, малышка. Нам ещё около часа ехать, а если встретится вдруг полицейский патруль, скажешь, что ты моя племянница, а лучше помалкивай, я сам что-нибудь придумаю.
Лиззи закрыла глаза. Картины всего, что выпало на её долю в последний год, словно кадры из кинофильма, стали проноситься в памяти. То одно, то другое воспоминание выплывало, как рыбка выплывает на поверхность озера. Тут было многое, что она пыталась забыть, но теперь, в предсонном состоянии, она не могла остановить воспоминания. Вот картина: это отъезд, мачеха зовет её, стоя у машины, грузовик с мебелью уже отъехал, но Лиззи не намерена выходить, она смотрит из окна, отрицательно качая головой, и тогда женщина садится в машину и уезжает, оставив после себя дым из выхлопной трубы новенькой машины.
Но её тут же сцапали органы опеки, и она попала к новым родителям, Патерсонам, где мать занималась хозяйством, а отец был дальнобойщиком. А потом сбежала. Пока были деньги, передвигалась на ночных автобусах, в которых можно спать, с едой проблем тоже не было. Она неуклонно двигалась на юг, используя знания географии, за которые теперь была благодарна ненавистной школе. Там буллинг был обычным делом. Ее подстерегали на обратном пути девчонки из команды Большой Берты, которая возненавидела Лиззи с первого дня, когда увидела в раздевалке, и та на предложение вступить в их команду вежливо отказалась. Вопреки ожиданиям Большой Берты, несмотря на синяки и мелкие травмы, Лиззи не сдавалась, и даже не примкнула к противоположному лагерю. Она не искала защиты у мальчишек, понимая, что и за такую защиту придется платить высокую цену – потерю независимости. Хотя был один парень… Лицо Говарда всплыло перед закрытыми глазами, и Лиззи вздохнула.
– Ты что, плачешь? – услышала она голос водителя, и открыла глаза. – Держись, скоро приедем.
– Я хочу сойти, спасибо, что подбросили.
– Что я слышу? Послушай, крошка, дело к ночи, куда ты пойдешь? Скоро мы будем на месте, ты скинешь эти лохмотья и смоешь с себя грязь. Я куплю тебе гамбургер и колу, ты посмотришь телек, пока я схожу по своим делам, и все будет тип-топ. Утром можешь идти куда захочешь, договорились?
У водителя был такой убедительный голос, что Лиззи подумала: почему бы нет? Правда, она ему не особо доверяла, но выбирать не приходилось. Надоело ночевать где придется. И в столь грязном виде куда двигаться? Ее даже в захудалое кафе не пустят, бывало уже и такое. А тут еще и гамбургер обещают, даже слюнки потекли. Она ела два дня назад, пообедала сворованной у разносчика пиццей, еще горячей. Потом искала, чем утолить жажду, и пришлось пить воду из фонтанчика для полива газонов. В тот момент свобода перестала казаться такой уж фантастически прекрасной, а жизнь показала свою изнанку. Так бывает, когда перевернешь красивый рисунок и видишь разводы от краски, жирные пятна и чьи-то каракули. У всего есть обратная сторона, порой неприглядная, – поняла она тогда. Кругом фальшь и обман, и ты уже не веришь красоте рисунка, а на людей смотришь так, будто они такие же двоякие, то есть с изнанки совсем иные. Не все, конечно. Но как разобрать, кто друг и кто враг, когда тебе так мало лет, и так мало опыта, да а тот, что есть, такой горький?
