Кэйитиро Хирано
Незнакомец
Глава 4
В январе 2013 года, когда рабочие дела немного утряслись, Кидо наконец смог договориться о встрече с бывшей подругой Дайскэ Танигути – Мисудзу Гото.
Было холодное утро, даже шел небольшой снег, но ближе к полудню потеплело и прояснилось.
Абонента по телефонному номеру, который дал Кёити Танигути, уже не существовало, но Кидо знал, что она работала веб-дизайнером, поэтому стал искать в Сети и нашел ее страницу. Он отправил ей сообщение, объяснил ситуацию, и она сразу же ответила. Было понятно, что она озадачена и беспокоится за Дайскэ. Она работала фрилансером, подрабатывала вечерами в баре у знакомых в районе Синдзюку Аракитё и попросила его прийти туда. У Кидо были сомнения, смогут ли они там спокойно поговорить, но она, вероятно, опасалась встречаться с незнакомым человеком наедине.
Бар находился в нескольких минутах ходьбы от станции Ёцуя Сантёмэ. Это был старый район с барами, расположенными в лабиринте узких переулков. Кидо приехал сюда впервые и решил немного прогуляться. Оказалось, что здесь есть не только питейные заведения, но и множество ресторанчиков. Чего тут только не было: суши, карри, немецкая, испанская кухня, тонкацу[7] – еда на любой вкус. Кидо уже перекусил гречневой лапшой в подземном ресторане здания Токийской ассоциации адвокатов перед встречей с Мисудзу, а теперь стал жалеть об этом, ведь можно было поесть и здесь.
В разговоре с одним из своих партнеров в компании, который был любителем литературы, зашла речь о квартале Аракитё, и тот засыпал его множеством подробностей: раньше это был известный квартал развлечений, о нем даже было написано в повести Нагаи Кафу «До и после дождя», а в здании, которое в эпоху «мыльного пузыря» было лав-отелем, теперь располагалось издательство. Для начала недели здесь было оживленно, много и такси, и людей.
На втором этаже здания, которое занимали маленькие ресторанчики и бары, Кидо заметил вывеску бара с желтыми буквами, напоминающими солнечный свет, – Sunny. Кидо подумал, что это удачное название для бара, который работает только ночью. Но потом выяснилось, что бар назван в честь песни Бобби Хебба.
В уютном баре стояло шесть табуретов у стойки и два столика с диванами, освещение было приглушенным, как и должно быть в баре. Когда Кидо вошел, играл старый концертный альбом Рэя Чарльза. Как это бывает в лаунж-барах, где крутят соул, все стены были плотно завешаны виниловыми пластинками и фото. Здесь были и пластинка Марвина Гэя, и детские фотографии Стиви Уандера. Чуть перевалило за восемь.
За столиками сидели посетители. За стойкой был один мужчина, по виду постоянный посетитель, он пил «Гиннес» и крутил в руках монетку – видимо, практиковался делать фокус.
– Добро пожаловать, – поприветствовала Кидо женщина за стойкой. Судя по ее взгляду, она размышляла, не с ним ли договорилась о встрече.
Бейсболка с шипами на козырьке, высветленные волосы заправлены за уши и спускаются на изящные плечи, четко очерченные черты лица, в глазах цветные серые контактные линзы, блестящие губы. Кидо подумал, что она красавица. Свободный черный свитер и довольно сильно потертые джинсы. Ее образ ассоциировался скорее не с соулом, а с роком.
Она сидела на высоком табурете за стойкой, обхватив рукой одно колено в рваных джинсах, и разговаривала с небритым мужчиной лет пятидесяти в черном свитшоте. Похоже, он был владельцем бара, его стиль одежды в большей степени подходил атмосфере заведения.
– Здравствуйте, мы с вами договаривались о встрече. Я – адвокат Акира Кидо.
Кидо протянул свою визитку женщине, после чего хозяин бара Такаги с сомнением заглянул в нее, словно не веря, что перед ним адвокат.
– А разве адвокаты не носят значок на лацкане?
– Последнее время нам уже можно не носить его на одежде. Но я его ношу с собой, – ответил Кидо, достал значок из портфеля и показал владельцу бара.
Даже увидев значок, Такаги, кажется, еще не до конца поверил, что перед ним и правда адвокат. А Мисудзу, судя по всему, была в восторге от увиденного.
– Впервые вижу такой значок. Можно потрогать?
– Да, конечно.
Как потом рассказала Мисудзу, она раньше частенько приходила сюда как обычный посетитель, а где-то год назад начала работать «просто ради интереса», как она выразилась, два раза в неделю. Кидо предположил, что она, возможно, встречается с хозяином бара, но по ее поведению сложно было сказать, так ли это на самом деле.
В любом случае именно Такаги посоветовал проявить осторожность и встретиться с адвокатом здесь. Больше он ничего не расспрашивал у Кидо, но было видно, что он внимательно присматривает за ними.
– Пожалуйста, присаживайтесь. Пальто можно вон там повесить. Будете что-нибудь пить? – спросила Мисудзу с улыбкой. У нее была специфическая расслабленная манера разговора, будто она слегка скучала. Припухлость нижних век немного смягчала геометрическую красоту ее лица.
– Да, конечно… Давайте светлое пиво «Шиме».
В таком месте было неудобно попросить просто воды, поэтому Кидо заказал пива, которое не требовало приготовления. Сделав глоток, он сразу же перешел к делу.
– Я вам уже писал в мейле по поводу Дайскэ Танигути…
– Так и не знаете, где он?
– Пока нет. Вам известен человек на этой фотографии?
С этими словами Кидо показал ей фотографию Икса, мужа Риэ.
Мисудзу взяла фото в руки, некоторое время смотрела на него, после чего покачала головой и вернула его Кидо.
– Это не Дайскэ Танигути?
– Нет. Это он выдавал себя за Дайскэ?
– Да.
– Совсем не похож. Даже рост… Скорее всего, он был невысокого роста. А Дайскэ был немного выше меня… Примерно вот такого роста – сто семьдесят два сантиметра.
– Значит, вы его не знаете?
Мисудзу передала Кидо бежевый конверт, который заранее приготовила.
– Я принесла сегодня фотографии Дайскэ. Мы тогда еще встречались с ним, лет десять назад.
В конверте лежало три фотографии.
У Кёити Танигути не было ни одной фотографии, на которой можно было бы четко рассмотреть лицо Дайскэ. Как и свойственно его поколению, раньше в молодости люди так часто не фотографировались, это и понятно, однако даже во взрослом возрасте из-за плохих отношений между братьями они не снимали друг друга на цифровые фотоаппараты. Кёити показал ему одну старую семейную фотографию, на которой изображение Дайскэ в профиль было очень мелким. Дайскэ на снимках Мисудзу казался совершенно другим человеком.
На фото, которое сняла его девушка, он выглядел застенчивым, словно стеснялся того, что она его фотографирует. Кидо явственно представил себе и лицо Мисудзу, когда она делала снимок. Но он был совершенно не похож на Икса.
– Вы можете взять их, если нужно. Вдруг они вам пригодятся… Я уже лет десять с ним не общалась, так что не имею больше никакого отношения к его жизни сейчас.
– Понятно. Его старший брат Кёити предположил, что вы можете что-то знать о том, как связаться с Дайскэ.
Мисудзу положила в стакан льда, налила «Чинзано Россо», сделала глоток и нахмурилась.
– Я знаю Дайскэ давно, еще со старших классов. Мы встречались, потом расставались, потом опять сходились… Мы долго были знакомы, может, поэтому он так и решил.
– Вы хорошо знаете Кёити? – спросил Кидо, решив, что это вполне естественный вопрос.
– Да, – ответила Мисудзу и перевела взгляд куда-то под стойку. А затем вновь посмотрела на Кидо, словно спрашивая его, чего он добивается, задав подобный вопрос.
– Отношения между братьями были напряженными?
– Дайскэ… думаю, он любил старшего брата. У них были противоположные характеры, но до старшей школы они нормально общались и…
Мисудзу запнулась, будто сомневалась, стоит ли продолжать, но в результате больше ничего не сказала. Кидо заметил это, но промолчал, позволив ей перейти к другой теме.
– Мне кажется, проблема была не между братьями. Дело в родителях… Так часто бывает в семьях… Родители все никак не могли определиться, кому оставят семейный бизнес. Кёити отказался заниматься делами семьи, поэтому Дайскэ стал запасным вариантом. Вместо того чтобы просто отдать дело Дайскэ, родители продолжали вести себя неопределенно, будто готовы передать дело Кёити, как только тот передумает. Поэтому положение Дайскэ было подвешенным.
– А Дайскэ хотел заниматься делами отца?
– Хотел. Ему нравилась гостиница. На горячих источниках Икахо Онсэн это довольно известное место. Знаете, у них там свои традиции.
– Так я и понял. Я смотрел их сайт. Новый корпус в современном стиле, а старое здание – прекрасный образец традиционной архитектуры.
– Новым зданием как раз занимался Кёити, – сказала Мисудзу с ироничной улыбкой, – во всех номерах купели с горячей водой на открытом воздухе. Они видны, когда лежишь на кровати. В каждой комнате оберегается приватность проживающих, да и интерьеры с лоском, хотя во всем этом есть что-то непристойное.
Услышав последние слова, Кидо рассмеялся. Следующий глоток пива он сделал с какой-то веселой непринужденностью. Выпив пива, он вновь засмеялся, а вслед за ним и Мисудзу – ее плечи затряслись от смеха.
– Да, скорее всего, эти номера не предназначены для семейного отдыха.
– Это шикарный лав-отель. Несколько лет назад был скандал, когда телевизионную ведущую застукали там с женатым любовником.
– А… точно… это же были источники Икахо… Я вспомнил. Когда я искал в интернете про гостиницу, что-то такое выдавал поиск. Хотя я просто пробежался глазами.
– У Кёити была бурная молодость, он знает все нюансы подобных дел. Знает прекрасно, чего хотят парочки, когда едут на источники. Дайскэ слишком серьезный, он совершенно в этом не разбирается. Новый корпус гостиницы, кажется, процветает. После землетрясения они принимали пострадавших, это пошло на пользу репутации.
Вспоминая своего бывшего друга, Мисудзу слегка улыбнулась, немного мечтательно, но в то же время с оттенком жалости.
Кидо молча слушал ее, а когда допил пиво, то заказал коктейль «Гимлет» с водкой.
Мисудзу коротко сказала: «Секунду» – и стала готовить коктейль в шейкере совсем по-будничному, без красивых жестов, будто делала это у себя на кухне. Хотя они только что встретились, Кидо подумал, что спокойствие и неторопливость, скорее всего, являются чертами ее характера.
Мисудзу тщательно взболтала ингредиенты. Когда она переливала коктейль в охлажденный бокал, он зашипел мелкими пузырьками. Кидо почувствовал, что он хорошо охлажденный, мягкий, с ярким ароматом.
– Прекрасно получилось, – сказал он искренне. Мисудзу одарила его белозубой улыбкой, было понятно, что она и правда работает здесь «ради удовольствия», как она и говорила. Ворот свитера чуть сполз, обнажив ключицу, она быстро подтянула его. На цепочке, отражая свет, ярко блестел маленький бриллиант, украшая ее образ, как орнаментирование в музыкальной пьесе.
Появился еще один посетитель – казалось, он тоже частенько бывает здесь. Он сел у барной стойки через один табурет от Кидо и начал непринужденно болтать с хозяином бара. Сейчас звучал концертный альбом Кёртиса Мэйфилда, в баре стало шумно от голосов.
Кидо решил, что лучше задать ей еще несколько вопросов, пока не стало совсем шумно.
– Вы перестали общаться с Дайскэ после смерти его отца?
– Наверное, именно тогда… Я ходила на похороны, после этого он некоторое время жил дома. Я уже переехала к тому времени в Токио, мы виделись где-то раз в две недели.
– А вы тогда еще…
– Встречались, да. А потом он просто исчез, никаких разговоров о расставании между нами не было.
– Ясно. А он звонил после? Или писал?
Мисудзу покачала головой.
– Его номер не отвечал.
– Может, история с донорством оказала на него такое влияние?
– А кто вам об этом рассказал? Кёити?
– Нет. Вот этот человек на фотографии, я называю его Иксом, он умер, но при жизни представлялся Дайскэ Танигути. Женщина, на которой он был женат, рассказала мне об этом.
– Как же так? Откуда он узнал? Ужас.
– Я не знаю. Вероятно, Икс был знаком с Дайскэ. Может, слышал от него напрямую. По какой-то причине он стал называть себя Дайскэ и жить его жизнью. И прошлое Дайскэ стало его собственным прошлым.
– Зачем ему это понадобилось? Не такое уж у Дайскэ было прошлое, которому можно завидовать… Дело в наследстве?
Между бровями под козырьком на ее красивом лбу промелькнула тень беспокойства.
– Мне его цели неизвестны. Естественно предположить, что он охотился за наследством. Моя задача как адвоката разобраться в этой запутанной ситуации.
– А Дайскэ, что с ним? Обращались в полицию?
– Полиция приняла заявление об исчезновении человека, но это все.
– Может, нужно привлечь внимание к этой истории. Например, на телевидении выступить.
– Возможно, позже так и придется поступить, однако ни Кёити, ни жена Икса этого не хотят.
– Почему?
– Она… совершенно растеряна пока. Это и понятно. А Кёити боится, что если дело осложнится и это окажется убийство, то может повлиять на его бизнес.
Мисудзу выглядела пораженной, она глубоко вздохнула.
Такаги, который, как казалось, не слушает их разговор, вдруг предположил:
– Может быть, его похитила Северная Корея?
Кидо неопределенно покачал головой, то ли соглашаясь, то ли ставя под сомнение сказанное, при этом прижав кончик языка к нёбу, чтобы приглушить вкус лайма в коктейле.
Кидо подумал, что в наше время такого просто быть не может. Боясь, что Мисудзу, которая вызывала у него симпатию с начала разговора, вдруг скажет что-нибудь против дзайнити, он почти бессознательно отвел от нее взгляд.
Кидо был дзайнити в третьем поколении, родители никогда не говорили с ним об этнической идентичности, он родился и вырос в обычном районе Канадзавы, а не в корейской диаспоре, поэтому с тех пор, как его семья сменила фамилию с Ли на Кидо, он почти не сталкивался с дискриминацией. Когда он переходил в среднюю школу, они поменяли фамилию; родители никогда не рассказывали почему, хотя, возможно, все же что-то произошло. У родителей был обычный ресторанчик, не связанный с корейской кухней. Учителя его школы, когда он учился еще в младших классах, частенько заходили туда и, бывало, немало выпивали, поэтому ученика владельцев ресторана знали даже те преподаватели, которые не работали в его классе.
В старших классах он вместе с родителями стал гражданином Японии. Он не читал по-корейски, и, когда из Кореи приезжали родственники отца, к ним относились как к иностранцам. Родители считали этот выбор неизбежным, а Кидо было все равно, гражданство какой страны у него.
Однако, когда его класс должен был поехать в Австралию, отец сказал, что лучше получить японское гражданство, чтобы потом не было вопросов с паспортом. Кидо послушался совета, а слова отца еще долго не мог забыть. «Если что-то случится во время путешествия, – предупредил отец, – можно надеяться на защиту только со стороны правительства Японии, так как правительство Южной Кореи не знает о тебе, с этой страной у тебя нет “чувства”».
Тогда отец всего один раз упомянул это «чувство», а Кидо не стал переспрашивать, что тот имел в виду. Но, вероятно, отец просто выбрал неправильное слово и хотел сказать «связи». Ведь он и правда никогда не жил в Южной Корее, и тот факт, что он никак не был связан с этой страной как ее гражданин, был неоспоримым.
Но даже сейчас, когда уже прошло больше двадцати лет, он никак не мог отвязаться от того слова, которое отец использовал по ошибке. У Кидо возник образ очеловеченной Кореи, которая не испытывала никаких «чувств» по отношению к Кидо, а вот он, возможно, именно в тот момент впервые что-то «почувствовал» в отношении этой страны.
А может, именно этот смысл тогда и вложил отец в свои слова?
Отец серьезно говорил с ним об их гражданстве всего три раза, включая тот раз.
Когда Кидо размышлял, куда идти учиться после школы, отец сказал, что нужно получить какую-нибудь государственную лицензию, потому что существует дискриминация при приеме на работу.
Кидо к тому времени был уже японским гражданином, он был потрясен словами отца и подумал даже, что отец неудачно пошутил, но тот был вполне серьезен. В результате, как и многие студенты гуманитарных направлений, слабо представляя себе, этим ли он хочет заниматься в будущем, он поступил на юридический, но во время учебы уверился в правильности своего выбора благодаря словам отца.
Отец еще раз поднял вопрос национальности накануне свадьбы Кидо. Он не был против женитьбы, но вместе с матерью предложил провести свадебную церемонию за рубежом. Бабушка по материнской линии очень хотела, чтобы внук надел на свадьбу традиционный наряд – чогори[8]. Кидо отказался, заметив, что «это уж чересчур», но, узнав, что родители жены озабочены тем же вопросом, решил организовать свадьбу на Гавайях, пригласив только родственников, после чего там же провести медовый месяц. Вернувшись в Японию, они устроили скромную вечеринку в ресторане. И при первом знакомстве, и на свадьбе Кидо со смешанным чувством стыда и жалости наблюдал, как его родители нервничают, общаясь с родителями Каори.
До недавнего времени лишь в этих эпизодах Кидо столкнулся с вопросом собственной этнической принадлежности, никаких четких воспоминаний об ущемлении прав у него не осталось, хотя, возможно, он просто был забывчивым человеком. Когда он поступил в университет и переехал в Токио, ему приходилось сталкиваться с такими же корейцами-дзайнити, как и он сам, которые рассказывали о серьезных фактах дискриминации, но он совсем не чувствовал в душе отклика на их истории.
К тому же Кидо был вполне нейтрален к политической ситуации, когда после так называемого высказывания Мураямы[9] в стране вспыхнула дискуссия на корейскую тему и исторический ревизионизм.
Только после Великого восточно-японского землетрясения, когда он стал размышлять о массовых убийствах корейцев в Йокогаме, Кидо впервые понял, что значит, когда на тебя смотрят как на корейца, и эта мысль вызвала в нем неприятные чувства.
А вслед за тем, словно подстегивая в нем эти чувства, в СМИ появились сообщения о росте японского национализма и ксенофобских ультраправых демонстрациях, спровоцированных посещением президента Ли Мён Бака спорных территорий – группы островов Такэсима, которые на Корейском полуострове называют Токто. Кидо был вынужден признать, что в стране, где он живет, есть люди, с которыми он не хотел бы встречаться, и места, которые он не хотел бы посещать. Подобные чувства вряд ли разделяли все люди, все граждане этой страны.
После этого старый университетский приятель впервые за много лет связался с Кидо, вероятно из добрых побуждений, и сообщил, что фотография Кидо из одного его школьного альбома была размещена в интернете с подписью: «Дзайнити стал адвокатом в Японии».
Пройдя по ссылке, Кидо увидел, что подозреваемый в деле о нападении и грабеже, которое он когда-то вел, еще до женитьбы, и уже благополучно о нем забыл, тоже кореец-дзайнити. Он и написал о нем, исказив все факты.
Кидо не столько ранило, сколько ошарашило такое количество дискриминационных высказываний, гротескных и устаревших. Будучи сам дзайнити, он прежде такого никогда не слышал. А когда он увидел свое имя и школьную фотографию с подписью «Шпион и агент разведки», он не мог оставаться спокойным. На сайте даже было написано, что он женат и у него есть ребенок. Кидо так рассердился, что рука на мышке стала дрожать и будто энергия стала уходить из его тела, словно ничто больше не поддерживало его существование. В эту прореху ворвалось нечто холодное, грязное и неприятное, и ему казалось, что он больше не сможет от этого освободиться. В тот момент он впервые почувствовал, что его переживания могут принимать такое жидкое состояние, втекая и вытекая из него.
Никогда Кидо не рассказывал об этом жене. Он понимал, что поговорить стоит, но не хотел и не мог этого сделать. Не только Каори, но и ее мать, ярая поклонница корейских сериалов, с беспокойством следили за хейт-спичами, распространившимися в последнее время.
Прежде он отмахивался от подобного, и даже если приходилось сталкиваться, то принимал все за какую-то ошибку, но теперь стал чувствителен в отношении предубеждений окружающих и дискриминации, и эта восприимчивость выматывала.
Что касается Северной Кореи, он, как и многие другие, критиковал авторитарный режим, а похищения японских граждан[10] вызывали искреннюю жалость к жертвам и их семьям. Он хорошо понимал, что это влияет на жизнь корейской общины в Японии и оставляет незаживающие до сих пор раны, хотя и смотрел на все словно бы издалека. Он сердился на то, что правительство Японии ничего не предпринимает, чтобы урегулировать вопрос.
Но когда Кидо рассматривал эту проблему в свете своей этнической принадлежности, она казалась иной. Он представлял, что было бы, если бы у него был родственник такого же возраста, живущий при режиме, и его захватывали размышления фаталистического характера.
Если бы его спросили, желает ли он объединения Северной и Южной Кореи, он, вероятно, кивнул бы утвердительно, однако объяснить свой выбор словами вряд ли бы сумел. Хотя он и представить себе не мог, когда такое будет возможно. Это касалось и вопроса о том, должна ли Япония выплатить репарации за войну и нормализовать дипломатические отношения с Северной Кореей.
Кидо хотел проигнорировать замечание Такаги, но тишина затянулась и стала слишком тяжелой, беседа застопорилась, поэтому он ответил:
– Людей похищали в 1980-е. Из-за нынешнего дела я поднял старые материалы и немного изучил их в связи с исчезновением Дайскэ. Было дело повара в китайском ресторане в Осаке, у него не было семьи, ему предложили работу в Миядзаки, а оттуда перевезли в Северную Корею. Затем шпион, выдавая себя за него, приехал в Японию, где получил водительские права, медицинскую страховку, и действовал в течение нескольких лет, используя информацию о прошлом этого человека. После этого он отправился в Южную Корею, где его и схватили.
Изучая дела, Кидо узнал слово «крот», на японском полицейском жаргоне обозначающее иностранного шпиона, который выдает себя за местного жителя, украв данные из его семейного реестра.
– Ну вот! Этот ваш тип Икс тоже умер в Миядзаки! – сказал Такаги, широко раскрыв глаза, когда понял, что его предположение неожиданно попало в точку. Кажется, два постоянных клиента, сидевших за стойкой, тоже стали прислушиваться к разговору. Кидо понял, что дальше не может обсуждать это дело, ведь оно касалось частной информации его клиента.
– Да. Но теперь совсем другое время. Это просто случайное совпадение, – сказал он.
– В тех местах может быть еще много северокорейских агентов.
– Ну… в каждой стране действуют службы разведки, не думаю, что именно там их много.
– Но ведь в Южной Корее даже школьников настраивают против Японии.
Кидо уже надоела эта беседа, он сжал зубы, пытаясь изобразить улыбку на лице.
– Мы говорим о Северной Корее? Или Южной?
– Ну… какая разница.
– Это совершенно разные страны. В Южной Корее, разумеется, ученики на уроках истории проходят японский империализм, но вряд ли можно сказать, что их «настраивают против Японии». Судя по всему, так же, как и в Японии, они мало занимаются современной историей.
– Тогда почему они ненавидят нашу страну?
– У вас есть такие корейские друзья?
– Нет, но стоит включить телевизор, и сразу понятно.
– Ну… я бы рекомендовал вам съездить в Сеул и в каком-нибудь клубе поболтать с молодыми людьми.
Кидо не хотел портить впечатление от разговора еще больше, поэтому улыбнулся и попросил Мисудзу приготовить ему еще один коктейль с водкой. Такаги тоже больше ничего не сказал после того, как Кидо его осадил.
Мисудзу выглядела так, словно ее мысли были заняты чем-то другим, возможно, она думала о Дайскэ Танигути. Кидо был рад, что она оказалась безразлична к его дискуссии с Такаги.
Пока Кидо ждал коктейль, он взял в руки и стал рассматривать футляр от игравшего в тот момент диска The Kids & Me Билли Престона. На фоне жизнерадостной мелодии молчание между ним и Мисудзу было унылым.
– Будь это и правда похищение Дайскэ Танигути северокорейскими службами, это стало бы серьезным делом. Но Икс стал выдавать себя за Танигути относительно недавно. В наше время такого уже не бывает. Кроме того, Икс работал в лесозаготовительной компании в маленьком городке. Зачем шпиону сидеть в такой глуши?
Говоря это приглушенно, подавшись вперед, чтобы остальные не слышали, Кидо вдруг осознал психологическую связь между ним самим и Иксом. Оба попали в ситуации, в которых можно было усомниться в их японской идентичности.
– Пожалуйста, второй коктейль. – Мисудзу с улыбкой протянула ему стакан, никак не отреагировав на только что сказанное.
– Мне так было жалко Дайскэ. Вы знаете о рисках, связанных с донорством печени?
– Без подробностей.
– Тогда я слышала, что в Японии на пять тысяч пятьсот человек умирает один.
– Из доноров?
– Да, риск всего две сотых процента. В остальных случаях доноры выживают, но в десяти, а то и двадцати процентах случаев остаются последствия: хроническая усталость, боль и другие осложнения. Бывает психологическая подавленность.
– Отец Дайскэ просил его стать донором?
– Думаю, нет. Уверена в этом. Хотя, если бы отец и врачи просили об этом, Дайскэ вряд ли стал бы рассказывать.
– Его старший брат утверждал, что Дайскэ сам предложил стать донором.
– Возможно, так и было. Ему не хватало любви родных, – сказала Мисудзу довольно банальную фразу с жалостливой интонацией, а затем продолжила: – Но не только это. Я думаю, он чувствовал, что обязан выполнить свой долг. Потому что тогда отца мог спасти только он… Риск – это не просто черное или белое. Он действительно корил себя за то, что опасался, вдруг именно он станет тем самым, одним из пяти тысяч пятисот человек. Спрашивал себя, почему так боится того, что остальные могут без страха сделать ради спасения члена семьи. Когда врач сказал, что после операции большая часть доноров быстро возвращаются к нормальной жизни без каких-либо ограничений, он думал, что станет одним из тех, кого ждут осложнения.
– Это вполне понятно.
– Вы понимаете? Но… он себя загнал в угол и в результате принял такое решение. Он был у меня перед глазами, я жалела его… но ничего не могла сделать.
Кидо несколько раз кивнул, демонстрируя, что тоже сочувствует Дайскэ и разделяет чувства Мисудзу.
Из динамиков доносились сладостные звуки известной баллады You Are So Beautiful.
На втором куплете: «Such joy and happiness you bring… just like a dream» – фортепиано и струнные достигли драматической кульминации, после чего начался припев. Кидо заметил на глазах Мисудзу слезы. Сначала он подумал, что она плачет из-за Дайскэ Танигути, но она объяснилась:
– Я всегда плачу, когда слышу эту песню. Видимо, возраст, становлюсь все сентиментальнее.
С улыбкой Мисудзу вытерла глаза, будто и сама удивилась своей реакции. Кидо завороженно смотрел на привлекательное выражение ее лица в этот момент. В ответ на ее улыбку он тоже улыбнулся.
– Я знаю только томную версию Джо Кокера, а это оригинал? – спросил он.
– Да, эта мне нравится больше.
– Впервые слышу, но мне, наверное, тоже. Хорошая песня.
– И я о том же.
– Раньше, когда я слышал тексты песен, в которых воспевались прелести возлюбленной, мне было как-то неловко даже. Наверное, с возрастом это меняется…
– Да, – сказала Мисудзу со вздохом, вытерла слезы, посмотрев наверх, и, кажется, успокоилась.
– Кёити всегда считал Дайскэ «непутевым типом». Чтобы тот ни делал, все было плохо. Он не мог понять и принять того, что я встречаюсь с Дайскэ. То, что его младший брат может стать единственной надеждой на спасение отца, вызвало у него непростые чувства. И то, что Дайскэ никак не может решиться, раздражало его еще больше.
– Понятно.
– Он все твердил, что не такой уж это и большой риск, чтобы из себя жертву трагедии строить, и не такое уж он большое одолжение делает. По словам Кёити, будь у него здоровая печень, он бы вообще без рассуждений согласился стать донором.
– Он это сказал напрямую Дайскэ?
– Матери. Дайскэ случайно услышал.
– Ясно.
– После такого любому захочется уйти из дома. У него не осталось никого в семье, на кого можно было бы положиться. А что уж дальше случилось, убили его или похитили…
Мисудзу оборвала фразу на полуслове и покачала головой, снова погрузившись в размышления. Рассыпанные по плечам волосы колыхнулись. Правой рукой она заправила волосы за уши, а затем поднесла бокал к губам.
– Надеюсь, он еще жив. Я постараюсь его поискать.
Кидо подумал, что Дайскэ Танигути был неплохим парнем. Хотя бы судя по его выбору возлюбленной и тому, как сильно такая женщина любила его.
То же можно было сказать и об Иксе, который любил Риэ, ведь и она любила его. Однако подобные аналогии не всегда были справедливы. Первый муж Риэ хотя и вызывал чувство жалости, но человеком был не слишком симпатичным.
Мисудзу посмотрела на фотографию Дайскэ Танигути, а затем на фотографию Икса. В этот момент, как ни странно, Кидо вдруг показалось, что он уже где-то видел лицо Икса.
Но к этому времени он уже немного захмелел, поэтому глубже копаться в своих воспоминаниях не смог. Бросив взгляд на часы, он с сожалением понял, что пора уходить, и попросил у Мисудзу счет.