Кэтрин Дойл
Чудо из волшебного шара
2. Скрудж у себя на кухне
Когда Джордж с бабушкой возвратились домой, Хьюго Бишоп сидел, дожидаясь их, за кухонным столом. В приглушённом свете кухни огонь из духовки погружал его в тень. В чёрном деловом костюме, с густыми бровями и бледным лицом, он казался призраком, неясно очерченным в темноте.
– И который, по-вашему, теперь час?
Джордж прошаркал на кухню впереди бабушки, которая не спускала тёплой руки с его плеча. День, скрашенный мишурой и возможностями, припустил в галоп и окончательно скрылся вдали. Лунный циферблат часов показывал 9:07 вечера.
– Привет, папа!
– Прости, что мы поздно, Хьюго. Я совершенно потеряла счёт времени, – беззаботно прощебетала бабушка Фло. – Ты же знаешь меня: я как белка – легко увлекаюсь всем. Ты ведь ещё не поел без нас?
– Я поел на работе, – отец показал на духовку позади себя, где под грилем разогревалась пицца. На столе рядом с плитой лежала разорванная упаковка. По ней сверху вниз бежали красные буквы: «Гавайский пир». – Думал вас угостить, – сказал он, почти не взглянув на сына.
– О, замороженная пицца! – радостно воскликнула бабушка Фло. – Просто праздник, Хьюго.
Привлечённая новыми голосами, из гостиной выплыла Коко и принялась тереться о ногу Джорджа, словно говоря: «Немедленно обрати на меня внимание!». Джордж наклонился и почесал ей за ушами, а тем временем бабушка Фло, подойдя к духовке, извлекала оттуда пиццу и что-то напевала себе под нос.
– Мама! – строго произнёс отец.
Она оборвала песню, и осторожные нотки «Весёлого Рождества вам!» улетучились вместе с дымом из духовки.
– Прости, моя радость. Я не подумала.
Она поставила пиццу на стол, и отец принялся нарезать её так, словно в руке у него был не нож, а топор, и вместе с пиццей он хотел разрезать ещё и тарелку.
– Для тебя взял, где побольше ананасов, – сказал он, подталкивая к Джорджу тарелку.
Джордж почесал нос, чтобы тот не сморщился:
– Здорово…
Удовлетворённый, отец откинулся на спинку стула. Он начал что-то пролистывать в телефоне – отражение экрана засветилось в глазах. Урчал холодильник, часы на стене тикали чересчур громко. Джордж, сковырнув со своего куска пиццы ананас, попытался скормить его Коко, но безуспешно – ананас не произвёл на неё никакого впечатления. И Джордж вдруг понял, что ему хочется вновь очутиться в хаосе магазинчика Марли, в неугомонном оживлении карнавала.
– Хм, – нахмурился, глядя в телефон, отец.
Бабушка Фло повертела на стене выключатель и залила отца ярким светом.
– Как прошёл день, Хьюго? – многозначительно поинтересовалась она. – Ты решил вопрос с жильцами в Пиквикском переулке? Из-за которого ты сегодня орал в шесть утра? Я уж думала, ты в туалет провалился.
– В это время года, мама, приходится всего ожидать, – ответил отец, не отрывая взгляда от телефона. – Люди считают, что можно задерживать квартирную плату и винить в этом праздники. Думают, видимо, что я Санта- Клаус.
Он скользнул рукой в карман, достал карамельку и принялся шумно рассасывать.
Отец Джорджа владел компанией «Жилые дома Бишопа». Как настоящий потомок основателя, Уолтера Бишопа, уже давно почившего, Хьюго относился к своим обязанностям с той же серьёзностью, с которой Коко относилась к своим – шпионить за их соседом мистером Дубицки. В последние годы эти обязанности прочертили на лбу отца новые морщины и разбросали по тёмным волосам первые седые пряди. Джордж нередко задавался вопросом, из-за чего они происходят, эти перемены. То ли и правда потому, что отец руководил преуспевающей компанией по управлению недвижимостью, то ли из-за того, что он безнадёжно пытался впихнуть все эти электронные письма, все эти звонки, совещания в малюсенькую дырочку своей жизни, куда они совершенно не помещались.
– Всё просто. Если не хватает денег на квартирную плату, не ходите и не покупайте бессмысленные подарки, о которых никто не вспомнит уже в январе, – разглагольствовал отец Джорджа с оттопыренной мятной конфетой щекой.
– Порой немного праздничного настроения может скрасить весь предстоящий год, – сказала бабушка Фло, затыкая выбившуюся прядь волос за ухо. – Когда я ещё была девочкой, мы, конечно, едва сводили концы с концами. Я всё ещё помню, как у отца протекала крыша там, в Дублине. Как мы выставляли все кастрюли, какие имелись, и собирали дождевую воду. И всё же мы прилагали все силы, чтобы нарядить ёлку, отправить подарок-другой нашим…
– Мама! – отец укоризненно вскинул палец ко лбу. – Нельзя этого носить, ты же знаешь!
На ярмарке заколка совершенно не выглядела неуместно, но здесь, под флуоресцентным освещением кухни, где Рождество соскребли со столов, будто грязь, усыпанная драгоценными камнями веточка остролиста стала вдруг торчать, как нарыв на пальце.
Бабушка Фло вынула заколку из волос и посмотрела на неё с изумлением:
– Надо же! И как только она попала туда?
– Ты же знаешь, как я отношусь к вещам подобного рода, – угрюмо произнёс отец.
Бабушка Фло повертела заколку в руках:
– Это всего лишь заколка, Хьюго. Она у меня с детства.
Джордж присмотрелся к заколке чуть-чуть поближе. Сияющие драгоценные камни. Блестящие края. Для вещицы, которая пережила несколько десятилетий, она выглядела слишком новой.
– Я знаю, мама, – утомлённо сказал отец. – Но я прошу тебя ещё раз, как уже просил, хранить её в шкатулке для драгоценностей. В нашем доме Рождество не празднуют. Мы договорились, что так будет лучше.
– А я вот вообще ни о чём не договаривался, – проворчал Джордж.
– Ну, ты в то время был очень расстроен и почти ни с кем не разговаривал. Это мне выпало принимать верное решение, – отец многозначительно посмотрел на бабушку Фло. – Для каждого из нас.
– Что ж, возможно, настало время пересмотреть это решение, Хьюго, – сказала она осторожно. – Мы можем провести завтрашний день все вместе, снова отпраздновать Сочельник как одна семья. Установить новые традиции…
Отец Джорджа раскрошил в зубах карамельку:
– Нам хорошо и так, мама.
– Нет, не хорошо. Мы как замороженные, – бабушка Фло махнула рукой на пустые стены, на молчаливый дом. – Ради всего святого, сынок! Немного рождественского настроения ещё никого не погубило.
Отец Джорджа ударил кулаком по столу. Дерево задрожало, крошки пиццы подскочили на тарелке, словно хотели сбежать. Коко метнулась Джорджу под стул.
– Это Рождество погубило Грету, или ты, мама, забыла? – взорвался отец. – Поэтому я, сколько буду жив, не забуду. И Джордж тоже, если на то пошло. Он потом не спал несколько месяцев. Ты не помнишь?
У Джорджа затряслись пальцы. И нижняя губа. В груди бушевал огонь, и ему отчаянно хотелось вырвать его оттуда.
– Разумеется, помню, Хьюго. Именно поэтому я сюда переехала, – спокойно произнесла бабушка Фло. – И уж лучше я буду здесь с вами обоими, чем одна в этом старом доме в окружении сквозняков и воспоминаний о том страшном дне. – Она тяжело взглянула. – Но прошло три года. Нельзя вот так взять и отгородиться от…
– Ты хочешь снова позвать его? Вернуть его в нашу жизнь? Призрак этого жуткого Рождества? – кричал отец, как будто не слышал из сказанного бабушкой ни слова. – Нет! Категорически нет! И я буду признателен, если ты, живя здесь, не будешь тащить этот призрак ни в дом, ни в свою причёску. И покончим на этом!
Бабушка Фло открыла рот и закрыла снова. Повисла долгая тишина, только отец Джорджа дышал, присвистывая носом. Бабушка, казалось, сдалась. Она опустила плечи и сунула заколку в карман кардигана.
– Хорошо, Хьюго, – вздохнула она. – Будь по-твоему.
Отец только нервно кашлянул. Ссора прошла, но оставила позади себя тёмную тень. Она нависла над Джорджем, и в этот момент – то ли от внезапного приступа храбрости, то ли от вида бабушки, поникшей рядом с ним, как цветок, – он решил: с него хватит.
И резко отодвинул стул от стола:
– Не кричи на бабушку! Она хочет как лучше.
– Доедай, Джордж.
– Я не голодный.
– Ты съел только один кусок.
– Да я терпеть не могу эту пиццу с ананасами! – Джордж сердито посмотрел на отца. – Я терпеть не могу, когда ты командуешь бабушкой.
– Хватит, Джордж! Ты прекрасно знаешь, что Рождество провоцирует…
– Неправда! – вскочил на ноги Джордж, опрокидывая с грохотом стул. – Может, мама и умерла в Сочельник, но это не Рождество её погубило. Это зима! Это ледяные дороги, и сильный снег, и плохие шины, и… это не повезло!
– Если б Алисе не вздумалось отправиться в магазин за этим чёртовым марципаном…
– Мама любила Рождество больше всего на свете. И ты тоже, пока она не умерла! – рыдания сдавили Джорджу горло. – Да пусть бабушка носит всё, что захочет! И песни пусть поёт, какие захочет! А… а… а… – он судорожно глотал воздух трясущимися губами, – а если тебе не нравится, тогда ты просто-напросто С… С… С… СКРУДЖ!
Отец встал, но Джордж уже отвернулся. Он стремглав бросился прочь из кухни, а следом за ним Коко. Сквозь решительный топот шагов он всё же расслышал недоумение в отцовском голосе:
– Это что ещё за Скрудж?
– По-моему, это пустая рождественская хлопушка, Хьюго, – со вздохом сказала бабушка Фло. – Нечто, лишённое целиком и полностью всякой радости.
– О! – воскликнул отец. Он не успел произнести больше ни слова, как Джордж влетел в свою комнату, хлопнул дверью и прижался к ней спиной.
Он скользнул на пол, и крупные слёзы хлынули по щекам.
3. Полуночный пикник
Некоторое время спустя в дверь к Джорджу постучали. Он перекатился на ноги и стал яростно вытирать рукавом щёки.
Дверь, скрипнув, приоткрылась, и в щель грациозно скользнула рука, размахивая белым чайным полотенцем, как флагом:
– Я пришла с миром.
– И с чем-нибудь поесть тоже? – с надеждой спросил Джордж.
Из-за двери показалась голова бабушки Фло в ореоле серебряных кудряшек.
– Ещё бы! – воскликнула бабушка Фло, словно это было что-то само собой разумеющееся. Глаза у неё сияли из-под очков, но морщины вокруг глаз стали глубже. – А у тебя, моя радость, кажется, нос заложен. Ты как себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказал Джордж, откашливаясь от хрипоты. – Я как раз собирался идти чистить зубы.
– О, замечательно! Я как раз вовремя, – бабушка Фло проскользнула в комнату, держа в руках тарелку перегретых мясных пирогов.
У Джорджа заурчал живот.
– Как же тебе удалось пронести их мимо папы?
– За тридцать лет работы секретным агентом разведки, Джордж, чему-нибудь да научишься.
– Я думал, ты была учителем пения.
– Да неужели?.. – ухмыльнулась бабушка Фло и закрыла дверь задом. – Кем бы я ни была, раз уж ты стал свидетелем моей контрабанды, я думаю, самое разумное будет избавиться от улик. Ты не против?
Джордж уже стаскивал на пол пуховое одеяло и бросал на него подушки.
– Можешь не уговаривать! – сказал он, опускаясь на пол.
Они сели, упираясь спиной в кровать Джорджа, и раздвинули широко ноги, как тряпичные куклы. Комнату будто захлёстывала цветная волна. Джордж с мамой красили её вместе – для стен они выбрали самый яркий голубой цвет, какой только сумели найти, а потом Джордж держал стремянку, пока мама, запрокинув голову, превращала потолок в Млечный Путь. Звёзды простирались над ним каждую ночь и напоминали о ней.
Бабушка Фло залезла в карман и извлекла оттуда шесть шоколадных палочек.
– И не говори, что я никогда тебя не балую, – сказала она, подкладывая припрятанное печенье к имеющейся добыче. – В них столько сахара, что нам с тобой хватит продержаться до утра.
Джордж широко улыбнулся, щёки его были набиты непрожёванными пирогами, словно у хомяка:
– А знаешь, если говорить о полуночных пикниках, этот вовсе не так уж плох.
– Ах, какая бабушка не захочет услышать такое признание! – мечтательно воскликнула бабушка Фло. – Не так уж плох!
Их покой нарушил шум в доме: далёкое эхо тяжёлых шагов разлетелось по коридору, следом хлопнула дверь. Джордж откусил ещё кусок мясного пирога, скрывая прилив досады:
– Уж лучше бы он проспал всё Рождество. А то для всех только хуже делает.
Бабушка Фло поправила над ухом своенравную прядь:
– Не сердись на папу, Джордж. Зря он сорвал на тебе свой гнев.
– И на тебе тоже зря, – буркнул Джордж, и знакомая искорка злости напрягла позвоночник. – Почему ты не накричала в ответ?
Бабушка Фло откинула голову назад:
– Наверно, потому, Джордж, что несмотря на папин возраст и несмотря на мой, он всё ещё мой ребёнок. И ему плохо. Он боится, когда ему напоминают о маме. – Глаза у бабушки затуманились. – Это самый отчаянный страх из всех страхов на свете. Он ищет выхода и может прикинуться чем угодно. Гневом. Чёрствостью. Безрассудством. – Она схватила с тарелки мясной пирог и повертела в руках. – Совершенно необъяснимым пренебрежением к Рождеству.
– Значит, он только притворяется, что терпеть не может Рождество? – с сомнением произнёс Джордж.
– Я думаю, он терпеть не может воспоминания, которые навевает праздник, – просто ответила бабушка Фло. – Но это, в общем, одно и то же.
– Ага.
И, прогоняя напряжённость, Джордж погладил себя по груди, а бабушка – тёплыми кругами по спине. Мало- помалу кулак, сжимавший ему сердце, ослаб, и он снова мог дышать свободно.
В затянувшейся тишине, отрываясь от полуночного пира, бабушка Фло тихонько запела. За долгие годы жизни её голос не раз озарял стропила школьных спортивных залов и больших концертных, своды церквей и театров. Он звучал на перекрёстках улиц и в маленьких кофейнях, на фольклорных фестивалях и нередко, словно это было для неё делом чести, каждый караоке-бар – поначалу в Дублине, а потом, когда она отправилась за море, чтобы начать новую жизнь с дедушкой Джорджа, и в Лондоне. Муж умер, когда отец Джорджа был ещё маленьким, но бабушка Фло никогда не переставала петь.
Джордж совершенно не мог понять, как это ей удавалось. Его столик возле кровати был весь завален старыми блокнотами, которые уже рассыпались на сгибах, а идеи для рисования иссякли давным-давно. Искусство, как и многое другое в его жизни, казалось, принадлежало прошлому. Он перестал даже общаться со школьными друзьями. Вместо футбольных матчей по выходным или походов в клуб игровых автоматов с Беном и Самиром он теперь устраивал одиночные марафоны на своей PS4 или читал графические романы, сидя на чердаке в старом потёртом кресле, которое очень любила мама.
Песня закончилась, а вместе с ней и пикник оказался почти уговорён. Оставалась единственная шоколадная палочка. Джордж предложил её бабушке Фло.
Она разломила палочку надвое и протянула ему половинку:
– Моему соучастнику в тайном деле.
Она поднялась и поцеловала его в макушку:
– Так будет не всегда, моя радость. Я тебе обещаю.
И Джорджу отчаянно захотелось поверить ей.
– Пока жива надежда, будет жить и малюсенькая возможность перемен, – улыбнулась бабушка Фло. – У меня, кстати, такое странное ощущение, будто Рождество возвратится к нам даже быстрее, чем мы думаем. – Она сунула руку в карман и протянула Джорджу стеклянный шар Марли. – И это мне, кстати, напомнило, что я кое-что вытащила у тебя из пальто. Я думаю, не будет большого вреда припрятать в комнате немного праздника перед сном.
Джордж благодарно взял в руки стеклянный шар:
– Спасибо, бабушка!
Она неспешно двинулась в темноту:
– Сладких снов, Джордж! Радостных и ярких!
Сытый и довольный после пирогов и песен, Джордж переоделся в пижаму и почистил зубы. Он уже почти засыпал, когда снова раздался стук в дверь. На этот раз дверь не открылась. Послышался глухой стук – к дереву прижался лоб.
– Мы с тобой как голову потеряли, Джордж. Я потерял. Такое уж это, видимо, время года. По крайней мере, через пару дней всё закончится. – Голос отца звучал так глухо, что Джорджу приходилось прислушиваться. – Я надеюсь, ты понимаешь: я делаю всё для твоего же блага. Я хочу только, чтоб ты был счастлив. И хорошо спал… Ты уже спишь, наверно, да? Ладно. Спокойной ночи, сынок.
За три долгих года это было самое радостное поздравление сына с Рождеством от Хьюго Бишопа.
Джордж перевернулся на другой бок и натянул одеяло до подбородка.
Но от таких поздравлений немного радости.
4. Настойчивый шар
Джордж неожиданно проснулся в 12:33 по полуночи. Густой серый мех застил глаза и тяжёлая лента тянулась от виска к виску. Коко снова спала у него на голове. Он осторожно подвинул её в сторону и сел. На столике у кровати ярко сиял стеклянный шар Марли. Сморщив в замешательстве брови, Джордж рассмотрел стекло. Он никак не ожидал, что шар обернётся светильником, но так и случилось: шар заливал комнату мягким светом.
Как странно!
Джордж накинул на плечи синий халат, сунул ноги в тапочки-медведи и взял шар с собой.
Мягко ступая, он шёл по коридору, шар оттягивал карман, и Коко, не отставая от хозяина, лупила по карману лапой. За спиной раздавался храп Хьюго Бишопа и разлетался по всему дому, будто далёкий гром. Грохот проследовал за Джорджем в гостиную. Шторы были раздёрнуты, и лунный свет расплескался по полу. Снеговые облака наконец сдались и щедро рассыпали над Лондоном Рождество, словно блёстки.
Джордж прижал лоб к окну. Сколько он себя помнил, он жил в доме номер 7 по улице Эбенизера, в стройном ряду белых домов, которые выходили окнами в парк. Парк украсили к Рождеству – вдоль витой чугунной ограды мерцали огоньки. Посреди парка возвышалась ёлка, обильно украшенная красно-золотыми игрушками. Часто, когда отец задерживался на работе, а бабушка предавалась бриджу, или пению в хоре, или каким другим тайным проделкам, Джордж вставал у окна и воображал, что ёлка принадлежит ему. Просто она слишком большая и не помещается в гостиной.
Сегодня – так Джорджу казалось – ёлка будто пришла из сказки. Несмотря на поздний час, он заметил, как по дорожкам, усыпанным листьями, бродит молодая пара. А мистер Дубицки откинулся на скамейке возле утиного пруда и запрокинул голову в беззвёздное небо. Он ловил снежинки кончиком языка.
Коко расположилась рядом на подоконнике и, взглянув на картину за окном, недоверчиво мяукнула.
А шар в кармане у Джорджа всё теплел и теплел. Джордж вынул шар, и тот разгорелся ярче прежнего. Нахмурясь, Джордж перевернул шар в поисках выключателя.
Его не было.
Джордж внимательно посмотрел на знакомого снеговика. Это всё меньше походило на случайность и всё больше на… на что-то другое.
– Ты иногда мне снишься, – прошептал он, перемещаясь из мира за окном в мир внутри себя. – В тот день, когда мы тебя слепили, папа смеялся в последний раз.
В тот день, вечером, умерла мама, и небеса рухнули на землю.
Джордж осел на диван. Коко запрыгнула к нему на колени. Он не мог оторвать глаз от шара.
– Пусть только папа вспомнит, как было весело в этот день!
Коко прижалась лапой к стеклянному шару, словно хотела сказать: «И мне тоже этого хочется».
Над камином, у них над головами, маячил величественный портрет, написанный маслом. Сколько Джордж себя помнил, Уолтер Бишоп, его пра-прадедушка, основатель компании «Жилые дома Бишопа», занимал в гостиной дома номер 7 по улице Эбенизера самое видное место. Он был изображён в поле, стоя под огромным дубом и ловко забросив на плечо охотничье ружьё.
На других стенах виднелись белые квадратики – на их месте когда-то висели мамины картины. Нет ничего удивительного в том. что Грета, обожая яркие краски, стала художником-иллюстратором. Дядя Илай даже говаривал, что сёстры Гирхарт, ежели пожелают, смогут околдовать и кобру или заставить покатываться от хохота королевскую гвардию. Когда-то мамины работы придавали дому неповторимое очарование. А теперь они все оказались на чердаке вместе со старой одеждой и фотографиями, её любимыми книгами, креслом и украшениями.
Испуганное мяуканье вновь приковало внимание Джорджа к стеклянному шару. Шар сиял в руке миниатюрной луной и так разогрелся, что его пришлось перебрасывать с ладони на ладонь, будто горячую картошку. Стекло дрожало, перелетая туда и обратно. Снег кружил вокруг улыбающегося снеговика и ложился белыми хлопьями на зелёную шляпу. Свет вспыхнул – яростно, ослепительно – и вдруг погас.
Джордж ахнул. Он повертел шар в руках и даже потряс, но ничего больше не происходило.
И всё равно он ждал.
И ждал.
– Странно.
Коко выгнула спину и, не скрывая скуки, соскочила с дивана и потрусила прочь. Джордж с неохотой сунул шар обратно в карман халата. Потом натянул на себя покрывало и свернулся под ним калачиком.
Смятение вскоре уступило усталости, и в тишине глаза Джорджа налились тяжестью.
Лёгкое постукивание снега в окно убаюкивало его, и он скоро уснул. Засыпая, он не заметил, как в кармане халата разворачивается волшебство. И пока ему снились холмистые поля и танцующие снеговики, чары старика Марли просочились из шара завитком серебряного дыма. Дым неспешно поплыл к камину и заклубился столбом под золочёной рамой портрета. Коко смотрела во все глаза, как воздух начал мерцать и ткань времени слегка приоткрылась возможностью перемен.
Где-то в снежной дали часы пробили час ночи.
А в гостиной дома номер 7 по улице Эбенизера нарисованный маслом Уолтер Бишоп поднял руку и поправил галстук.
