Кэтнисс Сяо
Аромат смерти
6
Первым это заметил Ховард.
Спустя несколько месяцев после смерти Ханса он увидел, как Иви пьет скисший в холодильнике молочный чай. За ним последовала переполненная мусорная корзина с протухшими отходами, на которую она никак не среагировала. Он подумал, что у нее депрессия, но счел это странным. Поэтому покопался в интернете, нашел статью на медицинском сайте и заставил пройти Иви домашний тест. Шоколад, кофе, шарики от моли… Его подозрения подтвердились.
Отоларинголог, невролог, стоматолог, ревматолог, гастроэнтеролог. Разные обследования, даже, по его настоянию, МРТ. Однако результаты ничего не показывали, врачи не могли сказать, что с ней не так. Иви было все равно, но Ховард никак не успокаивался. Оглядываясь назад, Иви понимала, что его настойчивость произвела на нее впечатление. Самих обследований она не помнила – только встревоженное выражение его лица.
После четырех месяцев визитов в лучшие государственные и частные клиники на Тайване в отделении психиатрии ей поставили наконец диагноз: «Синдром расстройства настроения, вкусовой и обонятельной чувствительности, спровоцированный ПТСР». Название, хотя и длинное, казалось не особенно научным. Иви слышала про ПТСР, но не очень в него верила. Смерть питомца, исключение из учебной группы, нагоняй от учителя за то, что отказываешься переодеться в купальник перед уроком физкультуры в бассейне, автомобильная авария, в которой пострадал кто-то близкий… Что считается достаточной травмой, чтобы спровоцировать ПТСР?
Психолог посоветовала относиться к себе помягче. Но что это означало? И зачем?
– Вы слишком себя загоняете, – говорила она заботливо. – Всем нам порой нужна передышка.
– Всем? – Это звучало так, будто все люди испытывают одно и то же, те же неудовлетворенность и разочарования. Как будто, когда ты плачешь, весь мир плачет с тобой. Иви знала, что это полная чушь. Мир не перестанет вращаться, если кто-то умрет. Только твой, отдельный мир. Когда падаешь на колени от боли, когда оказываешься в полном одиночестве, понимаешь, что твое страдание – только твое.
– Плачьте, если хотите, – продолжала психолог. – Это нормально.
Но Иви не пролила ни слезинки. Как будто забыла, как вообще это делается, откуда берутся слезы. На сердце у нее была пустота. Психолог говорила, что люди могут репетировать боль утраты, готовясь к худшему. Могут представлять себе, как примут ее, чтобы подготовиться к тому дню, когда она случится. Это что-то вроде прививки. Они могут даже заранее учиться скорбеть. Осознавать значение потери до того, как ее испытают. Привыкать жить в темноте, чтобы, когда она опустится, не слишком бояться.
Но что, если потеря навалилась так стремительно, что не было времени подготовиться? Что, если у тебя куча вопросов и ты не знаешь, с чего начать? Если никто не может дать тебе ответа?
Никто не объяснит, как продолжать жить, когда смысл твоей жизни умер.
…В день годовщины смерти Ханса Иви так и не сошла с платформы. Просто стояла там, за линией из желтых кружков, и смотрела на гравий, перемешанный с битым кирпичом, между рельсами. Капитан не появился.
В поезде по дороге в Тайбэй она приняла решение съехать из квартиры, которую снимала вместе с Ховардом. Заранее подыскала вариант подешевле. В том же районе, на Льюхе-Маркет в Юньхэ, над такой же забегаловкой с лапшой. Собственно, в том же здании. Это был незаконно переоборудованный пентхаус, который только что освободился. Жестяная крыша, железный сайдинг. Логово холостячки.
Ховард просил ее остаться. Почти умолял. Но Иви ничего не отвечала – словно стена, выкрашенная серым, равнодушная и холодная, с неразборчивыми надписями и плесенью, прорастающей из щелей.
– Почему? – продолжал спрашивать Ховард. И дело было не в том, что он не понимал, – просто не мог отпустить ее. И не хотел. – Где ты была сегодня? Что произошло? Ты злишься на меня за то, что я поехал на поминальную церемонию по Хансу? Я слишком на тебя давил?.. Я не хочу расставаться с тобой. Иви, я думал, мы решили пройти через это вместе. Скажи что-нибудь, Иви! Пожалуйста. Я могу спать на диване, если ты хочешь. – В каждой фразе сквозило самоуничижение, каждая несла в себе мольбу. – Иви, не делай этого…
«Почему?»
Она спрашивала себя бессчетное множество раз, но у нее не было ответа. Скорее, причин было много – потребность в пространстве, чтобы дышать, желание убежать – точнее, изгнать себя в ссылку. Все они казались вполне убедительными.
Иви знала, что похожа на марионетку с оборванными веревочками, но не хотела приходить в себя, не хотела становиться прежней. Она мечтала, чтобы тьма поглотила ее, мечтала лечь на океанское дно, заснуть и никогда не проснуться. А может, не хотела, чтобы Ховард спасал ее – из боязни, что однажды он не выдержит и все равно ее бросит. Второй раз она такого не переживет. Она должна его опередить.
– Я хочу привыкнуть жить одна.
Ховард просил, плакал. Но Иви стояла на своем.
* * *
Они вместе учились в школе. Он был воспитанным и прилежным, она – резкой и угловатой. Он был стройным и привлекательным, она – худой и мрачной. Его улыбка была глуповатой, ее – похожей на солнце. Он ходил на те же занятия, чтобы быть ближе к ней, записывался на те же дополнительные, что и она, оставался на вечерние классы, потому что она так делала, и подрался со старшеклассником, который влюбился в нее.
Он решил признаться в любви в жаркий летний день после выпускных экзаменов. Мороженое в рожке, которое она держала в руках, начало таять уже на второй секунде; даже ветерок с моря казался липким. Сердце у него колотилось, голова шла кругом.
Она сказала, что хочет уехать на север, в Тайбэй, учиться и зарабатывать деньги, чтобы забрать брата к себе. Она смотрела на море, и в лице ее была решимость: «Я вижу все это в последний раз. Ни дня больше не хочу провести в этой дыре».
– Куда угодно. Как ты захочешь. Главное, чтобы с тобой вместе. – Ховард опустился на колени.
Он проигрывал этот момент в воображении сотни, тысячи раз. Репетировал разные варианты Великого Признания с куклой, начиная с обычного «ты мне нравишься, очень» до киношного «ты – вся моя жизнь». Репетировал. Поэтому не ожидал, какие сильные чувства нахлынут, когда он взаправду это скажет, и какой вместе с ними придет стыд. Он покраснел до того, что на его щеках можно было жарить яичницу, а когда закончил, не осмеливался поднять на нее глаза. Так и пялился вниз, на песок. Он тяжело дышал, но Иви не издала не звука. Наконец Ховард взял себя в руки и глянул на нее.
Смотря прямо перед собой, она высунула язык и лизнула мороженое.
Его лицо упало, губы сами собой надулись. Однако он постарался не выдать своего разочарования, боясь оттолкнуть ее. Пытался придумать, что сказать, чтобы заполнить неловкую паузу, вызванную признанием, когда Иви сказала:
– Эй!
А потом тоже опустилась на колени и поцеловала его. Долгим сладким поцелуем, когда она заодно слизывала мороженое из уголков его рта.
Вдвоем они поступили в университет в Тайбэе: она на факультет медиа, он – на юридический. Сняли квартиру в Юньхэ и провели там семь лет.
Иви поцеловала его только для того, чтобы потом оставить. Она всегда опережала его на шаг. Ему было за ней не угнаться.
* * *
Иви начала собирать вещи, как только вернулась из Синьпу, и на третий день выехала из квартиры. Ховард сидел на полу перед пустым шкафом и плакал, а она обхватила руками колени в своем новом жилище наверху, уставившись на кучу картонных коробок.
Босс позвонил на следующий день. Иви забыла, почему взяла трубку, – может, ей надо было за что-то держаться, например за телефон. У нее появилась причина прожить еще секунду.
Звонил он вот почему: чтобы она открыла наконец чертову дверь. Приказ не очень-то запечатлелся у нее в мозгу, когда он повесил трубку. Телефон продолжал звонить, босс продолжал стучать – все сильнее и сильнее.
Иви потащилась к двери. А в следующий момент ее почему-то сбили с ног. Андре и Твиг поволокли ее на улицу. Босс, кажется, ругался – она не была уверена. Андре наморщил нос, когда подхватил ее под локти, но она не поняла, в чем дело. Иви не сопротивлялась. Она всегда была бойцом, но теперь полностью сдалась. Она воевала со всем миром – и, похоже, проиграла.
7
Трое мужчин затолкали Иви в седан.
В доме, где им предстояла уборка, не было лифта, а ступеньки оказались крутыми. Твиг, державший ее за ноги, наблюдал за тем, как Андре наполовину толкает, наполовину волочет девушку на пятый этаж. Вышло посложней, чем карабкаться по лестнице в небо.
Твиг сомневался, что это лучший способ исцелить или привести в чувство. Но босс стоял на своем: вернуть Иви на работу – единственный способ поставить ее на ноги. Переодеваясь перед ржавой металлической дверью в квартиру, Твиг наконец нарушил молчание.
– Может, дадим ей больше времени? Кажется, она еще не готова… Надо бы нам притормозить.
Он смотрел на Иви, сидевшую на ступеньке, и понимал, что больше оправдывается, чем наступает. Но Твиг не привык высказывать свое мнение, тем более идущее вразрез с мнением босса. Для него это было немыслимо. Андре отвлекся от переодевания и изумленно поглядел на коллегу.
Твиг всегда был просто хорошим парнем, державшим свои соображения при себе. Он делал, как ему говорили. Другие люди командовали им с самого детства. Он и сам это понимал, но не знал, как противостоять давлению, потому что в целом был неконфликтным. Просто смирялся и подчинялся приказам.
…Впервые Твиг увидел Иви на собрании по профориентации для старшекурсников, в ветреный осенний день. Потом они еще несколько раз виделись на похожих мероприятиях, но лишь обменивались случайными шутками. Твигу она казалась умной, острой на язык, перспективной студенткой, которая участвует в жизни факультета, но бо́льшую часть свободного времени тратит на подработки. Это было все, что он про нее знал.
Первый курс выдался неудачным. Ему заехали локтем в глаз на физкультуре, и осколки стекла от очков попали в веки и брови. Твиг долго лечился в разных клиниках, лежал в больнице. Но в группе, с которой он вместе писал курсовую, никто над ним не сжалился – его нагрузили еще и финальным отчетом. Он выкроил время, чтобы пойти на новогодний праздник – как на Таймс-сквер, только в пригороде Тайбэя – со своей девушкой, которая воспользовалась этой возможностью, чтобы порвать с ним прямо под украшенной елкой. На следующий день Твиг получил эсэмэску, где его уведомляли, что ресторан, в котором он работал посудомойщиком, закрывается. Неудачник, одиночка, безработный, почти слепой… Все это навалилось практически одновременно.
На вечеринке по случаю Дня зимнего солнцестояния, с хот-потом[14] и вонтонами[15] с кисло-сладкой начинкой, один из старшекурсников подшутил на Твигом насчет его неудач.
– Тебе и четырех глаз было маловато, – примерно так он сказал.
Шутка прозвучала пренебрежительно и недобро. Твиг придумал несколько ответов, но не смог произнести ни одного. Пытался улыбнуться, но уголки рта не хотели шевелиться, и, промучившись несколько минут, он встал и под шумок выскользнул на улицу.
Сидя на крыльце, он не смог даже смять в руке банку из-под колы.
Внезапно на коленях у него оказалась другая банка – ароматизированного тайваньского пива. Твиг в изумлении поглядел, как Иви садится рядом с ним, открывает другую, которую принесла для себя, и отпивает глоток.
– Вкус странный. Гадость. – Девушка высунула язык, нахмурилась и проверила на банке список ингредиентов, после чего развернулась и поглядела ему в лицо. – Что, ты больше не пьешь?
Покраснев, Твиг поторопился открыть банку, но ключ не поддавался.
– Тебе не обязательно делать то, что тебе говорят, мистер, – усмехнулась Иви. – Пей, если хочешь, а если нет, просто выкинь банку или верни ее мне.
Твиг повесил голову и ничего не ответил.
– Я их отчитала, этих идиотов. – Она махнула головой в сторону двери. – Но ты и сам идиот. Я все ждала, когда ты им ответишь. Пора бы тебе научиться стоять за себя.
– Я… Я не люблю ссориться, – пробормотал он. Очень тихо.
– Я тоже. – Иви кивнула. – Но у тебя есть выбор. Разве тебе нравится, когда Чэнь Кванвей говорит про тебя гадости перед всеми?
Он покорно потряс головой, очень медленно.
– Кому вообще нравится ссориться? Но ты можешь выбирать: сказать, что тебе не нравится, если тебе не нравится, сказать, что не всё о’кей, если не всё о’кей, и поучиться не пасовать, когда надо постоять за себя. Если ничего не говорить, другие так и будут потешаться над тобой весь остаток жизни.
Они оба замолчали. Красный как рак, Твиг совсем растерялся. Или застеснялся?
– Я просто… Я боюсь, что они… – Он запнулся, но Иви, кажется, его поняла и кивнула.
– Я тебя понимаю. В детстве я тоже боялась, что не буду никому нравиться. – Она сделала еще пару глотков. – Но примерно половина моих знакомых видели меня раздраженной, и, возможно, я не их любимый персонаж, однако со мной по-прежнему всё в порядке. Так что просто нужна практика. Окажи себе услугу и в следующий раз дай отпор.
Он судорожно сглотнул.
– Не пойми меня неправильно, я тебя не подстрекаю. Тебе не обязательно бросаться на людей, как Хо Юлянь. – Она подчеркнула это имя и состроила дурацкую гримасу, так что он наконец улыбнулся. – Тебе не надо цепляться за каждую мелочь, но научиться говорить: «Эй, полегче!»
Твиг посмотрел на пиво. Иви уже допила свое и теперь смяла банку в руках.
– Если честно, иногда даже приятно не нравиться кому-то. У меня, по крайней мере, именно так.
– Угу.
– Ладно, я не уверена, захочешь ли ты вернуться, но они только что загрузили в хот-пот стебли хризантем, и я не собираюсь это пропускать. – Она потянулась и приготовилась встать.
Внезапно Твиг сделал глубокий вдох, дернул за ключ и отхлебнул золотистую жидкость, так что та полилась у него по подбородку.
Иви засмеялась.
– И с этим придется попрактиковаться. Начни высказывать свое мнение. Кто-нибудь да услышит.
…После того вечера они особо не разговаривали. Иви по-прежнему оставалась сверхзанятой старшей сестрой, а он – тем же тихоней Твигом, но чуть более уверенным в себе. Твиг еще не знал, что пару лет спустя его семье понадобятся деньги и он станет ее коллегой. Смерть ее брата Ханса, когда они уже познакомились ближе, стала для него еще бо́льшим шоком.
Иви со многим ему помогала, порой неосознанно, включая работу. Она заступалась за него, и теперь он пытался заступиться за нее.
– Это жестоко, – сказал он прямо боссу в лицо.
– Жестоко, ах боже мой! – Босс выдохнул облачко дыма и сверкнул глазами. – Ты только и говоришь: «Полегче, надо дать ей время». И сколько еще времени ей надо? Я разве дал недостаточно?
– Но посмотрите на нее…
– Именно поэтому я и привез ее сегодня сюда. Она знала, на что подписывается.
– Это не одно и то же, – возразил Твиг, неожиданно для себя повысив голос и напрягшись всем телом. – Думаете, от всей этой крови и грязи ей станет легче? Это же сущий ад, а какому человеку становится легче в аду?
Босс лишь улыбнулся. В его глазах мелькнула нежность, даже теплота, которой Твиг не ожидал и которую не понял. Он рассердился. Уже открыл рот, чтобы снова заспорить, но Андре положил руку ему на плечо. Твиг нахмурился и промолчал.
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – медленно произнес босс. – Но, парень, послушай, это к лучшему. Ты знаешь, сколько она уже работает на меня, и знаешь, каково ей пришлось. – Твиг почувствовал, что он говорит искренне, и наконец смог расслабиться. – Ей пора вернуться, – объявил босс, затушив сигарету. – И это единственный способ.
8
Иви стояла, цепляясь за маску и не шевелясь.
– П-правая нога. – Когда она не среагировала, Твиг потянулся к ее правой стопе и руками оторвал ее на несколько сантиметров от пола. – Вот так… подожди, подожди… Иви, ты можешь их подтянуть? Ладно, я сам… – Все еще неуверенно, он подтянул на ней штаны от комбинезона. Правая нога, левая нога, талия. Правый рукав, левый рукав, молния. Иви продолжала смотреть в пространство, пока Твиг одевал ее. Он словно возился с ребенком или с парализованным.
Наконец он нацепил на нее маску.
Теперь, когда вся группа была одета и готова входить, босс вытащил из кармана ключ, отпер дверь и прошел внутрь. Квартира была скудно обставленная, на вид около 35 квадратов. Мухи, расплодившиеся там, хлынули наружу. Какая гадость! Пол был завален мусором, кровать забаррикадирована кучами пивных банок, пластиковых бутылок, мисок из-под лапши быстрого приготовления; на столе валялись книги, учебники по гражданскому праву и тетради в пятнышках тараканьих испражнений.
Твиг оглянулся и увидел Иви, стоящую неподвижно за дверями, дрожащую с головы до пят.
– Иви! – мягко позвал он. Попытался ее поддержать, но она оттолкнула его руку и, пошатываясь, побрела к кровати.
Перед кроватью девушка споткнулась и упала на колени. От трупа на матрасе остались контуры – красно-коричневая антропоморфная впадина со следами телесных жидкостей. Иви наклонилась к ней, навалившись грудью на матрас. Казалось, она задыхается. У нее что, гипервентиляция? Дальше, словно лаская, она ощупала матрас дрожащими пальцами, скользя по черным тараканьим панцирям, копошащимся белым личинкам, скользкой массе из жира и мочи.
Умершее на год, ее обоняние возвращалось к жизни.
Ее нос задрожал, ноздри затрепетали, раздуваясь, растягиваясь – будто бабочка, выбирающаяся из кокона. Запахи нахлынули волной. Она сунула липкие пальцы под маску, как будто хотела всосать их, проглотить. Тошнотворный сладковатый запах безжалостно проник в ноздри, заживо разрезая ее, разрывая на части. Он затопил ее с головой, разъедая душу, как серная кислота.
Но ей хотелось еще. Ей хотелось, чтобы запах окружил ее, обхватил, окутал. Темный аромат смерти.
Будто утопающий, которого выбросило на берег, Иви хватала ртом воздух. Как слепой, открывший ночью глаза и увидевший рождественскую елку, море звезд на темном небе, она видела, как из тьмы проступают тени, обретая форму.
Иви вздрогнула, увидев таракана. Посмотрела, как тот замер перед ней, трепеща тонкими усиками. Попыталась его схватить, но он просочился у нее между пальцев. Иви рассмеялась до слез. Переполненная эмоциями до краев, она едва могла дышать.
Трое мужчин стояли рядом, с тревогой наблюдая, как Иви стягивает маску. Босс попытался силой надеть маску обратно. Она отбивалась так, что двое из них оказались на полу, втянутые в нежданную потасовку.
– Иви! – Босс раз за разом выкрикивал ее имя. – Сейчас же надень эту чертову маску!
Когда она наконец перестала сопротивляться, он помог ей встать на ноги и поправил маску со всей возможной осторожностью.
…Запах стал ее наваждением. Паразитом, вселившимся в нее. Иви позволила ему взять контроль над своей душой и телом. Ее имя было лишь именем, именем пленницы или рабыни. Она была марионеткой на веревочке, оболочкой прежней себя. Словно губка, впитывала его, пока сама не растворялась в воздухе, впитываясь в другие вещи в комнате.
В горле у нее что-то булькнуло – одновременно стон и смех. А может, попытка изгнать запах, вытошнить его… Ничего не получилось. Наверное, глубоко внутри ей не хотелось его отпускать.
Иви готова была остаться там до конца жизни, притворяясь, что действительно живет, как делала, пока не лишилась контроля: притворялась, что все нормально и что она не так уж одинока. Стремилась погрузиться в эту вонь, в трупные ароматы, навечно. Она научилась бы жить с ними, точнее, они научили бы ее жить заново. С этого момента она будет стремиться к смерти, но уступать желанию жить.
– Ну вот, вот так… – Босс похлопал ее по плечу, потом обнял одной рукой. – Всё в порядке.
Кислый влажный дух окутал ее, словно воронка из тумана. Впервые со смерти брата Иви разрыдалась до истерики, проливая по Хансу потоки слез и соплей.
9
Она еще много куда совала свой нос. На свалки и мусороперерабатывающие заводы, в компостные ямы и даже в печально знаменитый общественный туалет на первом этаже парковки в храме Бангка-Люньсян. Бесполезно. В местах, которые казались другим людям невыносимо вонючими, Иви ничего не ощущала.
Пока однажды утром, после бессонной ночи, она не пошла на рынок и не увидела курицу, которая металась на мясницкой колоде, пытаясь расправить крылья и улететь. Курицу зарубили прямо у Иви на глазах, и на долю секунды девушка унюхала запах птичьей крови, а потом и все рыночные ароматы. Это было потрясающе. Великолепно. Она едва не лишилась чувств.
Позднее ей стало ясно, что обоняние возвращается только там, где присутствует телесное разложение. Смерть даровала ей пробуждение. Она совершенно точно выбрала нужную профессию, потому что на местах жестоких преступлений легче всего было практиковаться. Поначалу обоняние могло подводить; ей не хватало зрелости и профессионализма. Запахи наваливались на нее, трудноразличимые, и, недостижимые, ускользали. Самым сильным был запах крови. Он брал верх над всеми остальными, не давая возможности разобраться в них, – оставляя только общее ощущение упадка.
Но постепенно Иви научилась следовать по определенной траектории. Научилась разделять потоки, двигаться против течения, идти от устья реки к истоку. Разбирать перепутанные линии, одну за другой, выделяя и распознавая молекулы чистых ароматов, а потом фиксируя их у себя в мозгу.
Это была зависимость, наваждение, привычка, от которой она не могла отказаться. Похоть – чистая и незамутненная. Самая честная эмоция из всех.
Иви работала днями и ночами, словно лунатик. Дело было не в усердии; ей хотелось снова отдаться запахам, насытиться ими. Она всегда первой приезжала на место, снимала маску и впитывала темноту. Иногда ее рвало – некоторые запахи по-прежнему казались невыносимыми, хотя она и вдыхала их десятки раз; например, отвратительный душок перезрелого «счастливого» ананаса, который забывали выкинуть в офисе похоронной конторы наверху, и он оставался там на несколько дней. Она выблевывала содержимое желудка, впускала запахи вместо него, и так повторялось раз за разом. Однажды ее вырвало на труп, который она осматривала, и рвота залила одежду мертвеца.
Но в основном она упивалась запахами. Босс, Ширли и остальные, приходя, заставали ее в прострации, опьяненную, горячую на ощупь. Иногда казалось, что у нее оргазм.
Иви стонала.