Джонатан Кэрролл
Белые яблоки
– Ты просто забыл, Винсент. Он стер все твои воспоминания об этом времени.
Он напрягся.
– Не важно. Теперь-то я все знаю. Тебя не было со мной, когда все это случилось.
– Я не могла. Знаешь, мне Энжи не позволил.
– Почему.
Она промолчала. Этрих этого и ожидал и ужасно разозлился. Он не собирался отступать.
– Почему?
Он хотел повернуться к ней лицом, но она удержала его, с силой сжав ладонями плечи. Он закусил губу. Его просто трясло от ярости.
Несколько минут прошло в тягостном молчании, пока наконец Изабелла не произнесла бесцветным, прозвучавшим словно из ниоткуда, голосом:
– Потому что я должна была отправиться за тобой. Я, а не Энжи. – Казалось, она на лету поймала эти две фразы, парившие в воздухе.
– Что? О чем это ты?!
– Мне пришлось отправиться туда за тобой. Этрих помотал головой. Он не мог понять, что она имеет в виду.
– После того как ты умер, Винсент, мне пришлось побывать в загробном мире, чтобы тебя вернуть.
ПОЛ К. Г. САХАРА И ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ МЫШЕЙ
Следующим утром Этрих, проснувшись, обнаружил, что рядом с ним в постели лежит совершенно незнакомая женщина.
Он медленно приходил в себя, голова была точно свинцовая, в ушах стоял звон, как после приема большой дозы снотворного. Как долго он спал, да и спал ли вообще? Самочувствие у него было такое, как будто он несколько ночей кряду провел на ногах и после этого отключился всего минут на пять. Ему стоило немалых усилий заставить себя открыть глаза. Видел ли он сны? Что-то смутное мелькнуло в глубине памяти и тотчас же бесследно исчезло, так и не сформировавшись в отчетливый образ, растаяло, как утренний туман под лучами солнца.
Обрести некоторую ясность сознания ему помог потолок. Потолок порой может заменить собой компас. По нему можно определить, где находишься. За последние месяцы Этрих провел столько времени, лежа на постели и глядя в потолок, что успел изучить его во всех деталях. Большинство заключенных, томящихся в одиночках, а также те, у кого разбито сердце, могли бы написать о своих потолках пространные диссертации и получить ученую степень.
Почти над самой его головой виднелось маленькое коричневое пятнышко, которое он про себя называл картофелиной, иного сравнения ему было не подобрать. Появилось оно в результате небольшой протечки с верхнего этажа, и хозяева здания спросили у Этриха, когда он въезжал в эту квартиру, желает ли он, чтобы пятно закрасили. Представив себе рабочих, снующих по его новой квартире, и запах краски, который наверняка не выветрится за несколько дней, он поспешил отказаться. И после, во время своих грустных раздумий, не раз поздравлял себя с удачным решением. Пятно стало его отрадой, островком посреди унылого мелового моря.
Обнаружив над головой знакомое пятнышко, Этрих понял, что находится в своей квартире и что на дворе утро, единственное время суток, когда в его окна проникал солнечный свет. Осознав оба эти факта, он медленно повернул голову вправо и увидел рядом с собой очень симпатичную блондинку. Этрих оторопел от неожиданности, но через миг физиономия его расплылась в блаженной ухмылке. Пусть он понятия не имеет, кто эта милашка, но до чего же здорово, что она здесь! Подобно чревовещателю, он произнес, не разжимая губ:
– О боги!
Не придумав ничего лучше, он снова воззрился на потолок и, скользнув взглядом по пятну, лениво подумал: интересно все же, что за девица спит в моей постели? И где я, во имя всего святого, был вчера вечером, что делал? Как мы с ней познакомились? Как мне удалось зазвать ее сюда? При желании он смог бы выскользнуть из постели, не потревожив ее, но к чему? Нет уж, самым правильным было остаться на месте.
Он повернулся к незнакомке и стал изучать ее. Она и впрямь была хорошенькой – как раз тот тип, какой он всегда предпочитал. С лица девушки взгляд его переместился на ее шею. Остальные части стройного тела были скрыты лимонно-желтой простыней. Судя по всему, одежды на мисс Загадке не было вовсе. Чтобы удостовериться в этом, он подтянул колено к животу и стал неторопливо и осторожно ощупывать ступней ее тело. Усилия его не пропали зря – девушка спала под простыней обнаженной.
Сколько их было в жизни Винсента Этриха, этих первых любовных свиданий с новыми подругами, – не счесть. Великое множество начатых романов. В разных местах и при разных обстоятельствах – забавных, интригующих. Но такого с ним еще ни разу не случалось. Впервые в своей жизни он не мог вспомнить решительно ничего о женщине, рядом с которой проснулся, и даже то, чем они с ней занимались ночью, полностью стерлось из его памяти.
Как ее имя? Где они встретились? Как давно друг друга знают? Какова она в постели? Список его вопросов растянулся на целую милю. Сейчас она мирно спит в его кровати, но каким образом ему удалось заманить ее сюда? Нет, это попросту невозможно – не помнить ничего о девушке, с которой провел ночь. И Этриху страстно захотелось приподнять завесу над этой тайной.
Придвинувшись к незнакомке поближе, он втянул носом воздух. Этриху нравились любые запахи, издаваемые женскими телами утром, вечером, во время занятий сексом, после душа, на пляже. Сейчас ему хотелось уловить аромат ее кожи, а после – запах ее дыхания. Он подобрался к ней еще ближе, затем еще. Теперь уже можно было вволю насладиться ее запахом. Открыв глаза и увидев его, она несколько раз моргнула.
– Эй, привет.
У нее был чудный голос, очень сексуальный, сонный, томный. И зубы отличные, он успел разглядеть их едва ли не все сразу, когда она ему улыбнулась.
Ему очень хотелось дотронуться до нее, но он сдержался. Не теперь. Прежде надо получить от нее хоть какую-нибудь информацию.
Она перевернулась на спину. Вытянула руки над головой, отчего простыня скользнула вниз, полностью обнажив ее грудь, и сладко зевнула.
– Который час?
Этрих, как ни силился, не мог отвести глаз от ее груди.
– Не знаю. Погоди-ка. – Он нащупал часы на ночном столике. – Девять.
– Неплохо. Я-то думала, мы с тобой после вчерашнего проспим до полудня.
Она подняла на него глаза, в которых читалось: «секс-секс-секс». Английский ее был безупречен, хотя она и говорила с едва уловимым акцентом.
Без всяких усилий, совершенно машинально Этрих придал своему лицу соответствующее выражение, мол, еще бы! За долгие годы своей донжуанской практики Винсент Этрих научился безупречно владеть лицом и при необходимости совершенно автоматически подбирал выражение, приличествующее конкретному случаю. Со временем это умение стало неотъемлемой частью его личности, оно вписалось в его характер настолько, что порой он сам не мог бы определить, является ли чувство, отразившееся на его лице, настоящим или мнимым. Бывало, что ему становилось от этого неловко, но в целом Этрих был собой доволен, в том числе и этой стороной своей натуры.
Некоторое время он безмятежно лежал в теплой постели рядом с обнаженной незнакомкой. Но вдруг она произнесла нечто, разом положившее конец его умиротворенности:
– Не забудь, что сегодня у твоей мамы день рождения.
Давящая тишина навалилась ему на грудь так, что он едва не задохнулся и лишь через минуту нашел в себе достаточно сил, чтобы просипеть:
– Откуда ты об этом знаешь?
– Ну как же, в прошлом году ты позабыл ее поздравить и она очень рассердилась. Ты хоть это-то помнишь?
В прошлом году? Он не был знаком с этой женщиной. Возможно, минувшей ночью он ее познал, что называется, в библейском смысле, но в прошлом году?… Нет, это никак невозможно.
– Как зовут мою мать?
Загадка улыбнулась, не открывая глаз. Лицо ее оставалось спокойным, кожа была гладкой и нежной. Возле правого уха на скуле виднелась небольшая родинка телесного цвета.
– Это игра в вопросы и ответы, да? Что ж, изволь: твою маму зовут Бригитта, отца – Питер. У них двое детей – Винсент и Джудит.
В душе у Этриха, словно стая вспугнутых голубей, взметнулась паника. Дрожащим голосом он спросил:
– Откуда тебе это известно?
Глаза она так и не открыла. Вместо этого высунула язык, дразнясь.
– Откуда? Не ты ли сам мне это рассказал?
Он протянул руку, чтобы коснуться ее плеча, потом отдернул ее, затем решительно тронул пальцами белую кожу:
– Как тебя зовут?
– Ха-ха, очень смешно.
– Нет, правда. Пожалуйста.
– Винсент, прекрати. Еще слишком рано для дурацких шуток. Давай хоть кофе попьем.
– Какой колледж я закончил?
Она скорчила гримасу:
– Роде, в Мемфисе, Теннеси, и поступил на работу в агентство «Ортпонд» в Сан-Франциско.
Лишь теперь она наконец открыла глаза, собираясь потребовать, чтобы он прекратил эту нелепую игру, которая выводит ее из терпения. Но, взглянув на его лицо, с беспокойством спросила:
– Что с тобой?
– Просто ушам своим не верю! Откуда ты знаешь все это?
– Перестань! Это уже не смешно! – Она с силой оттолкнула его.
Он растерянно помотал головой:
– Кто ты такая?
– Винсент, прекрати немедленно!
На лице его отразилась растерянность. И тут она наконец поняла, что он ее вовсе не разыгрывает.
– Господи Иисусе! – В мгновение ока она очутилась в самом дальнем углу кровати и инстинктивно прижала край простыни к груди. Ведь он повел себя с ней как чужой, а следовательно, не должен видеть ее обнаженной. Она была не на шутку испугана. – Изабелла. Я Изабелла.
Но он снова помотал головой. Это имя ничего ему не говорило.
– О боже! – Она приподнялась на постели, но он не дал ей уйти, удержав за руку. Она громко вскрикнула.
Он тотчас же разжал пальцы.
– Нет, пожалуйста, останься. Я тебя не трону. Я не сделаю тебе ничего плохого. Просто объясни мне…
Она еще плотней закуталась в простыню и осталась сидеть на кровати.
– Что тебе объяснить? Что происходит? Ты всерьез утверждаешь, что видишь меня впервые?
– Да. – Слово выпало из его рта, тяжелое, как камень.
– А остальное помнишь?
Этрих был благодарен ей за то, что она больше не пыталась сбежать. Он потер лицо обеими ладонями и уверенно произнес:
– Остальное? Конечно. А как же?
– Расскажи.
Он небрежно махнул рукой, словно давая понять: то, что он сейчас скажет, известно всем и каждому.
– Я Винсент Этрих, работаю в рекламном агентстве, мне сорок один, разведен, имею двоих детей.
Изабелла сосредоточилась на одном из перечисленных пунктов:
– Разведен. А почему?
– Ну… – Он придал своему лицу скорбное выражение. – Потому что я не был образцовым мужем. Моя жена славная женщина. Она со многим мирилась, но в конце концов у нее лопнуло терпение и она вышвырнула меня вон.
– Но за что? Объясни, в чем конкретно была твоя вина?
Он с неудовольствием покосился на нее и признался:
– Другие женщины.
– Какая-нибудь конкретная из них?
– Слишком много. Мне следовало бы принять ислам. Тогда я мог бы жениться сразу на нескольких и, возможно, удовольствовался бы ими. Хотя как знать.
Изабелла мало-помалу поняла, что случилось с Винсентом. Но прежде чем сообщить об этом ему самому, ей следовало удостовериться в правильности своей догадки. И она снова стала задавать ему вопросы о прошлом.
Этрих уверенно отвечал на них, а между тем беспокойство в его душе все нарастало. Эта очаровательная незнакомка слишком много о нем знала.
В конце концов Изабелле стало не о чем его спрашивать. И тогда плечи ее печально поникли. Теперь она твердо знала, что не ошиблась. Из памяти Этриха было намеренно удалено все то, что касалось их взаимоотношений. Остальное сохранилось в неизменном виде, лишь она, Изабелла, была стерта без следа.
Разве что… Она выпрямилась, сбросив с груди простыню.
– Ты помнишь свою болезнь?
– Болезнь? Какую?
Она собралась было ответить, но вместо этого прикоснулась ладонью к животу. Лицо ее приняло безмятежное выражение. Слегка склонив голову набок, она кивнула:
– Хорошо. Постараюсь.
Энжи что-то сказал ей.
Этрих ничего не понял и растерянно переспросил:
– Что? Что ты постараешься сделать?
Она не ответила. Лицо ее оставалось спокойным.
– Сегодня я хотела бы кое-что тебе показать. Можешь уделить мне немного времени?
Этрих замешкался с ответом. Он побаивался этой женщины, ее необъяснимой осведомленности о подробностях его жизни. И хотя она была чудо как хороша собой, ему больше всего хотелось бы вытолкать ее за дверь. Разумеется, позволив предварительно одеться. Этрих был джентльменом. Именно поэтому он пользовался таким успехом у женщин. Неизменно вежливый и предупредительный, он ни разу не дал ни одной из своих женщин почувствовать, что просто переспал с ней.
– Да ну же, Винсент, сегодня суббота и ты свободен. Давай позавтракаем. Омлет, бекон и кофе.
До чего же странно ей было говорить с ним в таком тоне. Нервы ее были напряжены до предела, а надо было казаться беззаботной, флиртовать с ним, но делать это тонко, без нажима. Словно мужчина, сидевший на противоположном краю кровати, был не единственной ее любовью и отцом ее будущего ребенка, а случайным знакомым, которого она хладнокровно пытается задобрить.
– Прости, я только на минутку.
Он кивком указал на дверь ванной. Уверенно встал с кровати и сделал несколько шагов, потом вдруг сообразил, что шествовать по комнате голым под взглядом чужой женщины не очень-то прилично. Он смущенно развел руками и заторопился в ванную. Вслед ему зазвенел беззаботный смех. Над чем, интересно, она так смеется? Над его пенисом или ситуацией в целом?
Ее позабавило, что жест, которым он извинился за причиненную неловкость, был так типичен для него. Она ощутила прилив такой острой, такой безудержной любви к нему, что тотчас же поклялась во что бы то ни стало пробиться сквозь эту новую преграду.
Закрыв за собой дверь ванной, он подошел к раковине. Пристально изучил свое отражение в зеркале и мрачно изрек:
– Ну что? – Потом вынул из шкафчика полотенце и обернул его вокруг бедер.
Что же теперь прикажешь с ней делать? Угостить завтраком, вывести на прогулку, а после сердечно, но твердо сказать: «Прощай». Где она живет, хотелось бы знать? Хорошо, если в центре города, тогда он без разговоров усадит ее в такси.
Дверь ванной распахнулась, и девушка появилась на пороге в одной из его футболок, держа в каждой руке по куску шоколадного торта. Она откусила от одного из них, а другой протянула ему.
– Что это?
– Твой любимый завтрак.
Этрих и в самом деле любил сладкое, но никогда не ел пирожных на завтрак. Кусок, предложенный незнакомкой, он взял и с наслаждением принялся уничтожать. Так они и стояли в ванной. Этриху трудно было поручиться за девушку, но лично ему это занятие пришлось по душе. Съев примерно половину своей порции, Изабелла жестом предложила ему взглянуть в зеркало. Он повиновался. Из зеркала на него глядели два довольных лица с губами, перемазанными шоколадным кремом, и подбородками, к которым пристали крошки торта.
– Где твоя камера? Хорошо бы нам сейчас сфотографироваться на память.
Он вытер рот тыльной стороной левой руки:
– Какая камера?
У нее на языке вертелось: «Та, что я тебе подарила», но вместо этого она спросила:
– У тебя ведь есть цифровой фотоаппарат?
– Нет.
– О-о… Ну, тогда… гм…
Ей пришлось отступить, но сдаваться она не собиралась. Ее осенила новая идея. Быть может, это именно то, что сейчас нужно. С горящими от энтузиазма глазами она предложила:
– Раз уж мы занялись едой, вот тебе вопрос дня. Только хорошо подумай, прежде чем отвечать. Не говори наобум. Ладно? Опиши мне самые памятные для тебя завтрак, обед и ужин.
Вот это вопрос так вопрос. Как раз для Винсента. Вообще-то их было пять. Он так и называл эту их игру: «Пять вопросов». Пристально наблюдая за ним, Изабелла ожидала увидеть в его глазах искру узнавания, но он спокойно доел последний кусок торта, явно обдумывая ответ на только что заданный ею вопрос.
Однажды поздним вечером в Кракове, лежа в постели, они не могли заснуть – слишком упоительным был минувший день и обоим хотелось, чтобы он никогда не кончался. И, как это часто бывало, после занятий любовью они тесно прижались друг к другу, обнялись и несколько часов кряду разговаривали обо всем на свете. Где-то в середине разговора Винсент задал ей те самые пять вопросов. После они по многу дней обсуждали их, погружаясь в воспоминания, делясь друг с другом подробностями своей жизни, смакуя эти подробности, перескакивая с одного на другое и стараясь не упустить ни одной детали. Изабелла не уставала благодарить его за удачную идею с пятью вопросами, эта игра по-настоящему ее увлекла и никогда ей не надоедала.
И вот теперь он стоял в ванной своей квартиры и вытирал руки полотенцем, которое было обернуто вокруг его талии. Он невозмутимо спросил:
– А три обеда не сгодятся?
– Нет. Завтрак, обед и ужин.
Она заранее знала, что он ответит. Вернее, что ответил бы, если бы… Неужто он мог позабыть тот солнечный воскресный день, кафе «Редольфи» в Кракове? Стояло жаркое лето, они сидели за столиком у окна, выходившего на городскую площадь, и пили замечательный кофе, чашку за чашкой. Оба были перевозбуждены избытком кофеина, к тому же прошлой ночью они почти не спали: у них нашлось занятие поинтересней. Они не могли наглядеться друг на друга. Обоим пришла в голову мысль прямо сейчас вернуться в отель, но они остались в «Редольфи», потому что и там чувствовали себя совершенно счастливыми, упоенными друг другом. Неужели это возможно – испытывать такой восторг, такую полноту жизни?
Винсент должен был ответить на первый из вопросов:
– Ладно, так, говоришь, завтрак, который мне больше всего запомнился? Что ж, однажды в августе, в нестерпимую жару, мы гуляли всю ночь по венским улицам, а утром сели на пароходик и добрались до загородной пристани. Не забыла?
Она хорошо помнила то утро. Все магазины оказались закрыты. Еще бы: воскресенье в католической Австрии! Им посчастливилось купить молока на заправочной станции. А еще у нее в сумке оказалась коробка с пирожными – нелепое, как всегда, подношение от матери. Усевшись на круглые валуны у реки, они позавтракали слегка подсохшими пирожными и свежим молоком. Экипаж румынской баржи, проплывавшей вверх по реке, приветствовал их гудком. А через десять минут в сторону Черного моря проследовал белоснежный российский теплоход. Потом они увидели двух старичков в гребной лодке. Те вытащили весла из воды, предоставив быстрому течению нести их легкое суденышко вниз по Дунаю. Этрих покончил с завтраком и подобрал с земли небольшую ветку. Пока они молча сидели на валунах, любуясь рекой, он счистил с ветки всю кору. А после сунул ее в карман и в ответ на вопросительный взгляд Изабеллы пояснил:
– На память.
Что же до нового Винсента, страдающего приступом амнезии, то, стоя в ванной своей холостяцкой квартиры, он растерянно пожал плечами:
– Не знаю, что и сказать. Затрудняюсь ответить. Кстати, где ты раздобыла торт? Очень вкусный.
И в самом деле, откуда? Разумеется, из Вены. Она везла его, упакованный в фирменную деревянную коробку, в своем рюкзаке. Американские таможенники чуть было его не конфисковали и ей стоило немалого труда уговорить их пропустить торт через границу. Ведь он должен был стать ее подарком Винсенту по случаю их примирения. Изабелла тщательно все продумала и еще в Вене стала рисовать в своем воображении будущую сцену, участниками которой должны были стать он, она и венский торт.
И до чего же тяжело было у нее на сердце, когда десять минут тому назад она открыла элегантную коробку и без всяких церемоний сорвала с торта пластиковую упаковку, чтобы отрезать от него пару кусков.
Винсент нахмурился от внезапной догадки и быстро вышел из ванной, обогнув Изабеллу, которая по-прежнему стояла в дверях. Она увидела в зеркале его удаляющуюся спину.
– В чем дело?
Ответа не последовало, и она вышла в прихожую, где, у ее раскрытого рюкзака, подбоченившись, стоял Винсент.
– Твой? – спросил он тоном обвинения и указал на рюкзак пальцем.
– Ага.
– Так вот откуда взялся этот торт – ты его с собой принесла. Значит, мы вдвоем пришли сюда вчера вечером, и ты тащила этот огромный рюкзак? Потом мы улеглись в постель, но я, хоть убей, ничего этого не помню.
Прежде чем она успела ответить, зазвонил телефон. Оба вздохнули с облегчением, потому что она не знала, что сказать, а он не желал больше ничего от нее слышать.
Он поспешно подошел к аппарату и снял трубку:
– Алло.
– Винсент, это Коко. Прости, что беспокою тебя, но…
– Кто? Простите, не расслышал ваше имя…
– Коко. Винсент, это я – Коко.
Имя было ему незнакомо. Как, впрочем, и голос звонившей женщины.
– Простите, но вы, по-моему, ошиблись номером.
– Послушай, Винсент, я понимаю, она рядом и ничего о нас с тобой не знает. Но, пожалуйста, выслушай меня, хорошо?
– Вы знаете ту особу, которая сейчас находится здесь? – Он покосился на Изабеллу.
– Еще бы! Ведь это твоя Изабелла. Мне известно, что ты встретил ее вчера вечером.
У Винсента лопнуло терпение.
– Вы уверены? А откуда, черт возьми, вам это известно? И вообще, кто вы такая?!
– Хватит валять дурака! Помолчи пару минут и внимательно меня выслушай.
Но он положил трубку на рычаг, бросив на Изабеллу враждебный взгляд.
– Почему это посторонние люди знают, что ты у меня? И почему они в курсе, кто ты такая, а я понятия об этом не имею?
– Кто тебе звонил? – мягко спросила она.
– Девица по имени Коко, которой известно, что ты здесь. Она даже имя твое назвала. Сказала: «Мне известно, что ты встретил ее вечером». Откуда она могла узнать то, чего я сам не знаю? И кто такая эта Коко, черт бы ее побрал?!
Телефон снова издал трель. Винсент схватил трубку:
– Алло! Что? – Лицо его прояснилось. – Привет, Китти. Конечно, смогу! Мне это совсем не трудно. Через полчаса. Ладно? Да. – Подержав трубку возле уха еще несколько секунд, он окинул Изабеллу холодным взглядом. – Мне надо отвезти одного из моих детей к врачу. Пойду оденусь. – С этими словами он повернулся и направился в комнату.
Изабелла осталась в прихожей одна.
Не зная, как быть дальше, что предпринять, она подошла к окну и выглянула наружу. Там она и оставалась, когда позади хлопнула дверь. Этрих ушел, не сказав ей ни слова. Она не могла видеть, как он, прежде чем выйти, замешкался на миг, оглянулся, смерил ее сердитым взглядом и нахмурился. Но что он мог ей сказать? Ступай прочь? Или: подожди, пока я вернусь, и мы продолжим выяснять, кто есть кто? Пока я не ушел, объясни мне, откуда мы можем друг друга знать? Если решишь меня дождаться, мы с тобой все уладим, вот увидишь?
Еще один неприятный сюрприз он получил несколько минут спустя в гараже под домом: его машину угнали. У него было арендованное место на стоянке, и теперь оно пустовало. При виде этого он замер на месте. Желудок его болезненно сжался. Ведь Китти ждала его через двадцать минут в своем доме. Этрих просто глазам не верил – кому могла понадобиться его машина? Ничем не примечательный «форд-таурус», почти новый, но грязный до безобразия. Рядом с его опустевшим парковочным местом красовался серебристый «БМВ», на который воры почему-то не позарились. Чем это объяснить?
У него никогда еще не угоняли машину. Только теперь он понял, каково это, и почувствовал себя опустошенным, униженным, уязвимым. Жизнь перестала быть к нему дружелюбной. А тут еще эта девица в его квартире – Изабелла. Черт знает, что такое! Он понятия не имел, что общего могло быть между ними, она же подозрительно много о нем знала. Озадаченный, сбитый с толку и вконец расстроенный, он сел в лифт, поднялся на первый этаж своего дома, вышел на улицу и поймал такси.
Пока Этрих ехал к дому, где он прежде жил со своей семьей, Изабелла, отрезав себе еще кусок торта, придвинула стул к окну. Она принялась есть, поглядывая на утренний город. Откусила слишком большой кусок, и несколько крошек шоколадной глазури упало ей на колени. Она принялась подбирать их и наклонила голову. Взгляд ее невольно скользнул по поверхности подоконника, и она замерла: фигурка танцующей лягушки исчезла. Они забрали ее, как и все, что могло служить подтверждением ее связи с Этрихом.
– Проклятье!
Ведь должно же здесь остаться хоть что-то, так или иначе напоминающее о ней. Помимо нее самой, сидящей у окна, и ее рюкзака в прихожей должен отыскаться хотя бы единственный знак ее присутствия в его жизни. Не могли же они полностью удалить ее отсюда, всю целиком. А если и могли, она во что бы то ни стало займет свое прежнее место.
Не долго думая, она приступила к поискам.
В детстве и отрочестве Изабелла мастерски умела воровать. Благодаря внешности маленького ангела, светлокудрой феи, голубоглазой сказочной принцессы ей годами удавалось водить окружающих за нос. Она тащила все, что приглянется. Деньги, сласти, игрушки – то, чем ей хотелось завладеть, оказывалось у нее в карманах. Тайком присваивая чужие вещи, она никогда не испытывала чувства вины и даже нисколько не волновалась. Нервы, эта ахиллесова пята всех юных воришек, ни разу ее не подвели. Когда Изабелла крала что-либо в магазине, сердце ее билось так же ровно, как за пять минут до этого, когда она шла по улице. Она воровала не потому, что была больна или испорчена, и не ради острых ощущений. Просто без малейших угрызений совести брала все, чего ей хотелось.
Но чтобы достичь успеха в воровском деле, необходимо овладеть всеми тонкостями ремесла сыщика. И обладать богатым воображением, иначе как догадаешься обо всех до единого тайниках, где люди могут хранить дорогие их сердцу предметы – деньги, украшения, порнографические журналы?
Вершин воровского мастерства Изабелла достигла годам к восьми и с тех пор его не утратила. При желании она могла бы стать неплохим часовых дел мастером, потому что безупречно проведенный обыск вполне сравним с разборкой сложного механизма – приходится аккуратно снимать слой за слоем колесиков и шестеренок, а в случае чужих вещей столь же дотошно возвращать все на прежние места.
Еще совсем малышкой, выдвинув ящик для белья в мамином шкафу, Изабелла сперва подолгу рассматривала содержимое, чтобы запомнить, в каком порядке сложены вещи. И только потом принималась рыться в поисках сокровищ. Но, отыскав их и присвоив, она заботливо возвращала каждую из оставшихся вещей на прежнее место. Это не было проявлением паранойи, в ней говорил всего лишь здравый смысл. Попалась она всего однажды: одноклассница уличила ее в краже шариковой ручки и пребольно двинула кулаком в лицо.
Туго затянув пояс своего халата, Изабелла направилась в спальню Этриха с намерением дать бой тем, кто решил стереть из памяти Винсента ее саму и их отношения. Спальня – эмоциональный центр любого жилища. В ней обитает любовь. Но не только она: здесь находят приют и печаль, и безмятежность. Лишь очутившись в собственной постели, мы остаемся один на один с нашими тайнами и теми внутренними голосами, которые неизменно желают нам спокойной ночи и доброго утра. И если Изабелле хотелось разузнать как можно больше о ком-либо из людей, что бывало редко, поскольку люди мало ее интересовали, она при возможности устраивала обыск в спальне. Воровать она давно перестала, но иногда у нее возникала необходимость использовать талант ищейки.
Спальня у него была просторная и обставленная столь же скудно, как и остальные помещения квартиры: широкая кровать, массивный дубовый платяной шкаф, кресло, а на полу – черный китайский ковер. Переводя взгляд с предмета на предмет, она вынуждена была признать, что спальне Этриха нечего «рассказать» о своем хозяине, за исключением того, что человек этот готов выложить за кресло пару тысяч долларов. На полу возле упомянутого кресла валялась книга. Изабелла подошла, наклонилась, прочитала заглавие и улыбнулась, хлопнув в ладоши. Это оказалась «Пармская обитель» Стендаля.
У Винсента было немало безобидных причуд, одной из которых являлось его настойчивое желание стать эрудитом. Много лет назад он положил себе за правило прочитывать по пять произведений классической литературы в год. Даже отправляясь на очередную короткую встречу с ней, он почти всегда прихватывал с собой пухлый том и с усилием продирался сквозь сложный и скучный текст, совсем как путешественник, прокладывающий себе путь среди зарослей лиан при помощи острого мачете. Но данный роман был для него настоящим проклятием. За время их знакомства Этрих трижды принимался за него, но одолеть так и не смог. Дочитав том примерно до сотой страницы, он постыдно капитулировал. Однажды неподалеку от Зальцбурга он даже вышвырнул «Обитель» из окна поезда. А потом виновато посмотрел на нее и сказал:
– Я прочитаю ее, вот увидишь. Но не теперь. Выходит, он снова взялся за Стендаля. Изабелла не могла понять, почему бы ему не отказаться от этой непосильной задачи и не взяться за другую книгу. Но такое необъяснимое упрямство было одной из особенностей характера Винсента. Изабелла обрадовалась «Пармской обители», как старому знакомому. Это была пусть совсем тонкая, но все же нить в ее поисках. Она хорошо знала, какое место занимал этот роман в жизни ее любимого. Она и саму его жизнь знала почти досконально и не собиралась покидать то место, которое по праву в ней заняла.
Тем временем Этрих и водитель такси, находившиеся в другой части города, вели приятную беседу. Этрих полушутя спросил водителя, сможет ли тот вспомнить самые забавные, роскошные или курьезные завтраки, обеды и ужины в своей жизни. И пока они один за другим пересекли на зеленый свет пять перекрестков, шофер успел описать ему самые памятные для него завтраки и обеды. Этрих не знал, чему больше удивляться – пяти светофорам с зелеными огнями или удивительной реакции шофера.
– Ну и ну! А я не смог ответить на такой простой вопрос, как ни пытался.
Мужчина закурил, не спросив у пассажира разрешения.
– Так ведь я же наугад сказал. Может, через час и что поинтересней вспомнилось бы. Хотя вряд ли. Впрочем, у меня много веселых обедов было. – И оставшуюся часть пути он ехал в молчании, вспоминая о своих давних обедах и ужинах.
Изабелла сидела на кровати и внимательно разглядывала фотографию. Она была так поглощена этим занятием, что не услышала, как открылась и тотчас же захлопнулась входная дверь. С фотографии на нее смотрели Винсент, его бывшая жена Китти и двое детей. Они сфотографировались на пляже – в купальниках и плавках, загорелые, как в меру поджаренные тосты, улыбающиеся, тесно приникшие друг к другу. Но Изабеллу больше всего заинтересовало то, как они расположились, позируя перед объективом. Изабелла и прежде не раз видела эту фотографию. Винсент носил ее в своем бумажнике, и ей это нравилось. У него при себе всегда был снимок детей. Он их любил, и они платили ему взаимностью. Он был хорошим отцом.
Фото она обнаружила в ящике платяного шкафа и, поскольку оно было ей памятно, решила еще раз на него взглянуть. И не зря – на сей раз она обнаружила нечто, чего прежде не замечала, – Китти сидела между мальчиком и девочкой, Винсент стоял позади, склонившись к своему семейству и положив ладони на плечи детей. Он прикасался только к ним, а с Китти у него не было физического контакта. Имело ли это значение? Она прочитала немало статей о том, как психологи, изучая старые фотографии, безошибочно определяли по языку жестов и поз, каковы были истинные отношения между запечатленными на них людьми. Вспоминая об этом, она снова подумала, случайно ли Винсент встал позади жены и детей и как истолковать то, что он не коснулся Китти ни подбородком, ни грудью. Или это у нее просто разыгралось воображение, как у тех, кто видит в проплывающих над головой облаках очертания животных, рыб и птиц?
