Курт Воннегут
Пока смертные спят
Д: Кого он назвал везунчиком?
О: Гарри Баркера, кого же еще! Потому что Гарри Баркер был женат на этой чудесной женщине и делил с ней ложе. Везунчик, ну-ну… «Эх, – добавил он, – я как ее голос по телефону услышал, так сразу понял: мне и штуки баксов не жалко за поцелуй этой куколки».
Д: И тогда-то вы ему всыпали?
О: Именно.
Д: Его же собственным телефоном? По голове?
О: Точно так.
Д: И он упал без сознания?
О: Да. Я вмазал Верну Петри, потому что он – воплощение всего, что неладно с нашим миром.
Д: И что же с ним неладно?
О: Люди смотрят только на картинки вещей. А сами вещи никого не волнуют.
Д: Вы больше ничего не хотите добавить?
О: Хочу. Будьте любезны, внесите в протокол, что я вешу сто двадцать три фунта, а Верн Петри – все двести. И еще он на целый фут выше. Голыми руками я бы его не одолел, пришлось воспользоваться оружием. Я, конечно, готов оплатить его больничные счета.
Попечитель[4]
– Ах, если бы не деньги, – сказала Нэнси Холмс Райан. – Если бы не деньги…
Нэнси была замужем уже целых полтора часа. Сейчас, неярким предвесенним днем, муж вез ее из Бостона в Кейп-Код. Машина мчалась вдоль свинцового моря, мимо заколоченных на зиму дачных домиков, мимо падубов, так и не скинувших бурую прошлогоднюю листву, мимо болот в точечках промерзшей клюквы.
– Столько денег – это просто неприлично, – сказала Нэнси. – Вот в чем дело.
Хотя, конечно, дело было не в этом – по крайней мере, не только в этом. Нэнси страдала от неясности своего нынешнего состояния. В ее жизни наступил мучительный пробел между церемонией заключения брака и первой брачной ночью. Как и многие девицы в таком положении, Нэнси видела себя будто со стороны: неужели это я сижу здесь рядом с мужем? В салоне автомобиля ее уверенному, безапелляционному голосу было тесно; он метался между стенками, звучал неестественно громко; независимо от самой Нэнси, голос произносил странные несуразные вещи, словно вымученное и сокровенное.
Не было оно вымученным и сокровенным. Нэнси не могла замолчать, поскольку боялась остаться наедине с собой – и с пробелом. Кто она сейчас? Непонятно. Уже не «мисс», но еще не «миссис». Предстоящая ночь должна стать Рубиконом, за которым начнется ее всамделишная замужняя жизнь.
Только что предпринятая ею особенно язвительная атака на оштукатуренные домики и их обитателей вынудила Роберта пообещать, что их семья никогда не будет жить в таком доме. Зачем, спрашивается?
Теперь вот Нэнси сожалела, что ее муж не бедняк. Мужу и впрямь было до этого далеко: его состояние составляло двести тысяч долларов.
Супруг Нэнси учился в Массачусетском технологическом институте. Его звали Роберт Райан, Роберт-младший. Он был высок, красив и хорошо воспитан, однако порой излишне замкнут. Потеряв в девять лет родителей, он воспитывался дядюшкой и тетушкой. Как многим рано осиротевшим детям, наследникам крупного состояния, ему назначили не одного попечителя, а двух: один блюл его тело, второй – деньги. Финансовым попечителем был Коммерческий доверительный фонд города Кейп-Код. А за благополучие самого Роберта отвечал дядюшка, Чарльз Брюер. И сейчас молодой муж не просто отправлялся в Кейп-Код провести медовый месяц; он планировал взять наследство под свой полный контроль. В день свадьбы ему как раз исполнился двадцать один год, и по закону опекунству фонда пришел конец. Роберт тоже находился в промежуточном состоянии. Он был погружен в собственные мысли, мало обращал внимания на то, что происходит вокруг, и отвечал разрумянившейся говорливой новобрачной так же машинально, как вел автомобиль.
Нэнси не умолкала.
– По мне, так лучше начинать все с нуля. Зря ты мне признался; надо было держать деньги в банке – на самый крайний случай.
– Так и забудь о них, – сказал Роберт.
Он достал зажигалку и закурил, не отрывая взгляда от дороги.
– С работы не уйду, – продолжала Нэнси. – Каждый имеет право на развитие. – Новобрачная служила секретаршей в приемной комиссии Массачусетского технологического института. Они с Робертом познакомились всего два месяца назад. – Будем оба трудиться и жить на заработанное.
– Угу, – кивнул Роберт.
– Когда я согласилась за тебя выйти, я понятия не имела, сколько у тебя денег, – напомнила Нэнси.
– Знаю, – подтвердил Роберт.
– Надеюсь, твой дядюшка тоже знает, – сказала Нэнси.
– Я ему скажу, – пообещал Роберт.
Он даже не сказал дядюшке, что женится. Будет сюрприз.
Устраивать такого рода сюрпризы было для Роберта обычным делом. Он всегда принимал решения самостоятельно и даже в девятилетнем возрасте не испытывал особой эмоциональной зависимости от дяди и тети. Тетушка Мэри однажды назвала его квартирантом на полном пансионе – единственный итог многолетней жизни под одной крышей.
Сейчас тетушки уже не было в живых. Оставался дядюшка Чарли, и сегодня он ожидал Роберта к обеду в «Атлантике», ресторане через дорогу от банка. Чарли разъезжал по городу в большом печального вида старом «Крайслере», методично стучась во все двери подряд. Он был торговым представителем компании, производящей алюминиевые ставни на окна.
– Надеюсь, твой дядюшка меня полюбит, – сказала Нэнси.
– Полюбит, – заверил Роберт. – Не переживай.
– Я из-за всего переживаю, – сказала Нэнси.
Опека фонда над состоянием Роберта завершалась, и к часу тридцати его ждали в банке – отчитаться за прошедшие двенадцать лет и подписать бумаги.
А вот у дядюшки Чарли никаких обязательных ритуалов по завершению опеки не было. Согласно закону, в этот день с его плеч автоматически слетал весь груз ответственности за подопечного.
Именно так – автоматически.
Однако Чарли был не таков. Собственных детей судьба ему не дала, и к Роберту он привязался от всей души. Чарли считал, что воспитание этого мальчика – лучшее, что они с женой сделали за свою жизнь, и поэтому наметил небольшую сентиментальную церемонию.
Чарли представления не имел, что Роберт женился, – и планировал мероприятие на двоих.
Он прибыл в «Атлантик» за полчаса до предположительного времени появления именинника. Решительно направился в сторону бара и занял поблизости небольшой столик на две персоны.
Раскланялся с несколькими знакомыми. Те, кто хорошо его знали, удивлялись выбору места: ведь Чарли вот уже восемь лет не пил вообще. Он не рисковал сделать ни глотка – как все алкоголики. Маленькой кружки пива раньше было довольно, чтобы Чарли ушел в многодневный запой.
Подошла официантка, новая, не из прежних. Она спокойно приняла заказ, вернулась к стойке и равнодушно объявила на весь зал: «виски со льдом». Официантка не представляла даже, что провозглашает конец эпохи.
Чарли Брюер, после восьмилетней завязки, собирался принять на грудь.
Ему подали выпивку.
Вместе с выпивкой к столику подошел Нед Кроссби, владелец «Атлантика». Официантка поставила рюмку перед Чарли, а Нед сел на стул напротив, настороженно поглядывая на визави.
– Привет, Чарли, – мягко произнес он.
Чарли поблагодарил официантку и повернулся к Неду.
– Привет, Нед. Боюсь, тебе скоро придется освободить место. С минуты на минуту подойдет мой мальчик.
– Так это для него? – Нед показал на виски.
– Для меня, – ответил Чарли. И безмятежно улыбнулся.
Обоим собеседникам было под пятьдесят, оба лысые, оба алкоголики. Оба покуролесили в молодые годы. Они одновременно покончили с выпивкой и вместе пришли на первое собрание Анонимных алкоголиков.
– Сегодня моему мальчику исполняется двадцать один, Нед, – сказал Чарли. – Сегодня он становится мужчиной.
– Здорово. – Нед кивнул на стол. – В честь праздника?
– В честь праздника, – просто согласился Чарли. Он не сделал попытки взять рюмку. Он не собирался пить, пока не войдет Роберт.
Если бы джентльменов увидел посторонний, то решил, что Нед на мели, а Чарли процветает. И попал бы впросак. Приземистый неказистый Нед в мятом невразумительном трикотаже имел с «Атлантика» тридцать тысяч долларов ежегодно. Чарли, высокий, элегантный и подтянутый, щеголявший ухоженными усами, зарабатывал едва ли десятую часть, продавая алюминиевые ставни.
– Новый костюм, Чарли? – спросил Нед.
– Единственный, – сказал Чарли.
Костюм, дорогой, элегантный, из темной ткани, был приобретен шестнадцать лет назад, когда Чарли не только казался, а действительно был богатым. Чарли, как и его подопечный, унаследовал состояние. И все растратил, раз за разом вступая в сомнительные предприятия. Фабрика венецианского стекла, киоски по торговле замороженным кремом, оптовая продажа японских пылесосов, паром через многомильный пролив, даже завод по переработке пара итальянских вулканов.
– Не переживай ты насчет выпивки, – сказал Чарли.
– А разве я переживаю? – возразил Нед.
– У тебя все на лбу написано, – сказал Чарли. Самая очевидная ловушка для алкоголиков – праздники, и Чарли прекрасно это знал.
– Ну, спасибо за комплимент, – хмыкнул Нед.
– Это не заурядный праздник, – сказал Чарли.
– Все они незаурядные, Чарли, – добродушно согласился Нед.
– У меня сегодня и вправду есть повод, – заявил Чарли.
– Угу, – сказал Нед так же добродушно. – Хочешь пировать, пируй, Чарли. Только не здесь.
Чарли обхватил рюмку ладонью.
– Здесь, – сказал он, – и, черт возьми, прямо сейчас!
Он слишком долго планировал этот драматический жест, чтобы поддаться на уговоры. Чарли и сам прекрасно понимал опасность поставленной прямо пред носом рюмки. До невозможности страшно – словно идешь по канату через Ниагарский водопад.
Испытание – в этом и был весь смысл.
– Нед, – произнес Чарли, – представь. Мальчик заходит, видит у меня в руке рюмку и приходит в ужас. А теперь спроси, что будет дальше. – Чарли подался вперед. – А я тебе скажу – ничего! – Он снова сел прямо. – Продавай билеты. Продавай входные билеты, говорю тебе, пусть все полюбуются, как Чарльз Брюер выпьет первую рюмку за восемь лет – вот прямо сейчас, – и ничегошеньки с ним не будет! А почему?
Чарли говорил так громко, что в их сторону стали поворачиваться посетители.
– Ну-ка, спроси: почему сегодня эта отрава для меня безопасна? – И сам ответил тихим свистящим шепотом: – Потому что сегодня день моего торжества, Нед. Полной победы. Сегодня тени прошлых неудач до меня не доберутся. Раньше они всякий раз сверлили мне мозг, вопили на все голоса. А сегодня – не выйдет!
Чарли потряс головой, словно самому себе не веря.
– Мой милый мальчик. Двадцать один год! Сегодня я, наконец, могу выпить, Нед. Мне есть чему радоваться.
Роберт Райан-младший припарковал машину на асфальтовом пятачке у ресторана «Атлантик». Это была первая семейная поездка, и молодая супруга уже начала вести летопись совместной жизни.
– Наша самая первая остановка, – сказала Нэнси Холмс Райан. Она намеревалась запечатлеть в памяти этот асфальтовый пятачок и эту парковку; она находила проявление любви и романтики везде: рядом с мелочной лавкой, у стойки с обувью, в магазине радиотоваров и вот, возле ресторана. – Я навсегда сохраню в своем сердце это место, как первое место, где мы остановились.
Роберт без промедления вылез из автомобиля, обошел его и открыл для Нэнси дверь.
– Погоди, – сказала Нэнси. – Ты теперь женатый человек, учись ждать. – Она развернула к себе зеркало заднего вида и посмотрелась в него. – Запоминай, женщина не может выскочить из машины как мужчина. Ей нужно приготовиться.
– Извини, – сказал Роберт.
– Особенно если женщине предстоит знакомство с новой родней. – Нэнси посмотрела на себя в зеркальце и нахмурилась. – Я совсем ничего о нем не знаю.
– О дяде Чарли? – уточнил Роберт.
– Ты почти ничего не рассказывал, – напомнила Нэнси. – Ну давай, давай расскажи.
Роберт пожал плечами.
– Он романтик.
Нэнси попробовала уловить смысл данной дядюшке характеристики.
– Романтик? – эхом повторила она.
– Потерял все состояние в каких-то безумных проектах, – пояснил Роберт.
Нэнси покивала.
– Понятно. – Ей по-прежнему было ничего не понятно. – Боб?
– А? – спросил Роберт.
– А при чем здесь проекты?
– Он всех и вся идеализирует. Проза жизни для дядюшки Чарли недостаточно хороша, – с каждым словом сильнее раздражаясь, пояснил Роберт. – Все, за что он берется… Он строит планы, планы, планы… Блестящие планы. И совсем не соотносит их с реальностью.
– Так ведь это здорово. – Нэнси невольно ответила несколько запальчиво.
– Это идиотизм, – довольно резко сказал Роберт.
– С чего бы? – спросила Нэнси.
– Он снова и снова ставит свое благополучие на карту ради… ради полной ерунды! Дурак несчастный!
Горечь, прозвучавшая в голосе Роберта, напугала Нэнси, привела в смятение.
– Роберт, ты его не любишь? – нерешительно спросила она.
– Люблю, само собой! – рявкнул Роберт.
Он ответил так резко, так отчужденно, так непразднично – словно… словно посторонний, – что это подействовало на Нэнси, как оплеуха. Она на секунду застыла, а потом… Беззвучный всхлип, несколько выкатившихся из глаз слезинок, мелькнувшие в ясном открытом взгляде… Она отвернулась.
Роберт покраснел и неловко взмахнул рукой.
– Извини.
– Ты как с ума сошел, – сказала Нэнси.
– Не сошел, – возразил Роберт.
– А похоже, – сообщила Нэнси. – Что я сказала не так?
– Ты ни при чем, – ответил Роберт. Вздохнул. – Так идем? Ты готова?
– Нет, – ответила Нэнси. – Нет. Слезы еще эти.
– Не торопись, – сказал Роберт.
Нед Кроссби, владелец «Атлантика», словно постарел и осунулся. Он все еще сидел с Чарли за столиком. Ему так и не удалось отговорить старого друга: с каждым новым возражением Чарли все больше загорался величественностью своего замысла.
Наконец, Нед встал, и Чарли взглянул на друга с насмешливой заботой.
– Уходишь?
– Ухожу, – подтвердил Нед.
– Надеюсь, я тебя успокоил, – небрежно сказал Чарли.
– Конечно. – Нед ухитрился выдавить улыбку. – Прозит, чин-чин, будь здоров.
– Может, все-таки выпьешь с нами, Нед? – игриво предложил Чарли.
– Большое искушение, – ответил Нед, – Только вот я до смерти боюсь, что мир подстроит нам пакость.
– Да что может случиться? – не понял Чарли.
– Не знаю, и ты не знаешь. Однако жизнь устроена не так, как мы рассчитываем, она богата на сюрпризы. Запросто кто-нибудь влезет и все испортит.
К концу своего страстного спича Нед намеревался отодвинуть виски подальше от Чарли. И не успел. Чарли подскочил и отсалютовал рюмкой, приветствуя Роберта, который застыл в проеме.
Чарли выпил содержимое рюмки в три длинных, решительных глотка – словно совершая ритуал.
Нэнси Холмс Райан наблюдала эту картину в узкую щель между плечом мужа и дверным косяком. Потом в дверном проеме, как в рамке, осталась одна Нэнси: Роберт шагнул в сторону дядюшки.
Рядом с Чарли встревоженно топтался какой-то неухоженный господин. Хозяин заведения, не иначе. Из них троих счастливым выглядел только дядюшка.
– Не беспокойся, – сказал Роберту Чарли.
– Я и не беспокоюсь, – ответил Роберт.
– Меня вовсе не сорвало, – сказал Чарли. – Я ни капли не выпил с твоего отъезда. Просто сегодня особый повод. – Он демонстративно поставил рюмку на стол. – Одна порция, и все. – Он повернулся к Неду. – Ну, что, запятнал я репутацию «Атлантика»?
– Нет, – мирно ответил Нед.
– И не запятнаю, – сказал Чарли. Он кивнул на стул. – Садись, взрослый ты наш.
– Ты мне? – переспросил Роберт.
– Я долгих двенадцать лет опекал несовершеннолетнего, – пояснил Чарли. – А теперь ты вырос.
– Дядюшка Чарли… – начал Роберт, желая представить Нэнси.
– Садись, садись, – сердечно пригласил Чарли. – Что бы мы ни сказали сейчас друг другу, давай делать это со всеми удобствами.
– Дядюшка Чарли, – повторил Роберт. – Позволь представить тебе мою жену.
– Твою что? – не понял Чарли. Откровенно говоря, он и вовсе не заметил Нэнси. Теперь, когда Роберт кивнул в ее сторону, Чарли продолжал сидеть, глядя на девушку с некоторым удивлением.
– Мою жену, – повторил Роберт.
Чарли встал. Теперь он не отводил от Нэнси пристального, лишенного всякого выражения взгляда.
– Очень приятно, – произнес он.
Нэнси слегка поклонилась.
– Очень приятно, – произнесла она.
– Я прослушал ваше имя, – сказал Чарли.
– Нэнси, – сказала Нэнси.
– Нэнси, – эхом отозвался Чарли.
– Сегодня утром мы поженились, – сказал Роберт.
– Вот как, – произнес Чарли.
Он несколько раз резко моргнул, сощурился, словно пытаясь сфокусировать взгляд. А затем, осознав, что это могут принять за пьяные гримасы, громко пояснил:
– Что-то в глаз попало.
И повернулся к Неду.
– Я трезв как стеклышко.
– Никто и не сомневался, – ответил Нед.
– Что же мы тут стоим? – воскликнул Чарли. – Официант!
Рука на рычаге[5]
Эрл Харрисон по натуре был строителем империй. Он постоянно прикладывал усилия, чтобы компенсировать досадно маленький рост – большими мускулами, успешной карьерой, настойчивым умением стянуть на себя все внимание в любой компании. Мозоли на его ладонях были толще крокодиловой кожи. Он зарабатывал на жизнь строительством дорог и, разменяв четвертый десяток, успел сколотить на этом неплохое состояние. Легионы грузовиков, бульдозеров, грейдеров, катков, асфальтоукладчиков и экскаваторов несли на себе его фамилию во все уголки страны.
От возможности обладать всеми этими машинами и наблюдать за их колоссальной работой Эрл получал гораздо большее удовлетворение, чем от приносимых ими денег. Большую часть прибыли он тут же снова вкладывал в дело, которое все разрасталось и разрасталось, и предела его росту не было видно.
Жил Эрл по-спартански, без всякой роскоши – если не считать виски, сигар и моделек поездов. Он проводил много времени на объектах и одевался чаще всего так же, как водители его могучих машин – в тяжелые ботинки и линялые штаны защитного цвета. Домик у него был маленький, и хорошенькая молодая жена Элла обходилась в нем без прислуги. И хобби у Эрла было ему под стать – он коллекционировал модели поездов, строя для них миниатюрные железные дороги и управляя маленьким миром, полным чудес механики. Тут ему тоже сопутствовал успех – маленькая фанерная империя росла так, словно ею правил Наполеон. В фантазии Эрла все, что касалось его игрушечной железной дороги, приобретало не меньшую важность, чем его дела в большом мире.
Лязгая металлом, брутальный черный паровой локомотив 4–8–2 «Горный» с ревом въехал на эстакаду и нырнул в разверстую пасть туннеля, увлекая за собой грохочущий состав товарных вагонов. Через пять секунд локомотив, известный на этой дороге под прозвищем Старый Злюка, вырвался наружу с ревом раненого дьявола.
Было субботнее утро, и на посту машиниста дежурил Эрл Гаррисон по прозвищу Дроссель. Стального цвета глаза под козырьком полосатой фуражки от напряжения были сощурены так, что превратились в щелочки. Поезд шел на восток по одноколейке и отставал от расписания – на горизонте вот-вот должен был появиться встречный пассажирский экспресс. Спасение – стрелка на боковую колею – было уже не так далеко, но прежде Старому Злюке надлежало преодолеть Вдовью Шпильку, самый коварный поворот на участке между Гаррисонбургом и Эрл-сити.
Пассажирский экспресс вдалеке мрачно загудел. Дроссель стиснул зубы. Ему оставался только один выход. Он прибавил скорость на полную; Старый Злюка пулей промчался мимо водонапорной башни и свернул на Шпильку.
Рельсы стонали и гнулись под яростно крутящимися колесами. Вдруг на самом пике Шпильки локомотив пошатнулся и задрожал. Машинист вскрикнул. Локомотив сошел с рельс и вместе с вагонами покатился вниз по насыпи.
И наступила тишина.
– Черт!
Эрл отключил питание, встал с табурета и подошел к Старому Злюке, беспомощно лежащему на боку.
– Погнул сцепную ось и бегунковую, – сочувственно произнес Гарри Зелленбах.
Они с Эрлом третий час сидели в подвале, неустанно гоняя воображаемых пассажиров и грузы между нагревательным котлом и водоумягчительным агрегатом.
Эрл поставил Старого Злюку на рельсы и осторожно покатал туда-сюда.
– Да, и коробка зольника помялась, – мрачно заключил он и вздохнул. – А ведь Старый Злюка – мой первый локомотив, я его купил, когда только начал строить дорогу. Помнишь, Гарри?
– А то как же!
– И он будет ездить по этой дороге, пока она мне не наскучит!
– То есть до второго пришествия, – заметил Гарри с удовлетворением.
У него были причины радоваться. Этот хилый долговязый человек, проводивший большую часть жизни в подвалах, был владельцем местного магазинчика для коллекционеров. И по его собственным скромным понятиям о богатстве, в лице Эрла Гаррисона он нашел золотую жилу. Эрл исправно скупал весь его ассортимент моделек в масштабе один к восьмидесяти семи.
– Да, до второго пришествия, – подтвердил Эрл.
Он вытащил из-за гипсового горного хребта банку пива и выпил за мир, который принадлежал ему и неуклонно рос.
В подвал заглянула его жена Элла и позвала с лестницы:
– Эрл, милый, обед на столе.
Она произнесла это вежливо и словно извиняясь, хотя приглашение было уже третьим по счету.
– Все-все, иду, – отозвался Эрл. – Две секунды.
– Иди, пожалуйста. – К жене присоединилась мать Эрла. – Элла приготовила такой чудный обед, сейчас все остынет и станет невкусным.
– Ага, сейчас, – рассеянно бросил Эрл, пытаясь выпрямить сцепную ось Старого Злюки отверткой. – Можете вы набраться терпения и подождать пару секунд?
Дверь в подвал закрылась, и Эрл вздохнул с облегчением.
– Ей-богу, Гарри, у меня теперь не дом, а дамский клуб, – пожаловался он. – Женщины, женщины…
– Понимаю, – ответил Гарри. – Но могло быть и хуже. У тебя хоть мама гостит, а ко мне вот регулярно наведывается теща. К тому же мама у тебя очень милая.
– Ну да, милейшая, никто не спорит. Только она до сих пор обращается со мной как с ребенком, и я от этого зверею. Я уже не мальчик!
– Я всем так и буду говорить, – пообещал Гарри.
– Денег у меня сейчас в десять раз больше, чем было у отца, а груз ответственности на мне вообще раз в сто больше.
– Ну, так скажи им.
– Эрл, – снова позвала жена с лестницы, – милый, идем обедать…
– Эрл, имей совесть! – возмутилась мать.
– Видишь? – шепнул Эрл Гарри. – Как с ребенком! – А в сторону лестницы крикнул: – Ну говорю же, две секунды! – И он вернулся к работе, сердито бормоча: – Мой Старый Злюка расшибся, а им все равно. Женщины обожают причитать, что мужчинам следует получше разобраться в их психологии, сами же десяти секунд в год не тратят на попытки увидеть ситуацию с мужской точки зрения.
– Понимаю тебя, Дроссель.
– Да чтоб тебя, Эрл! – не выдержала Элла.
– Я буду раньше, чем ты успеешь сказать «Джек Робинсон», – заверил Эрл.
Двадцать минут спустя Эрл действительно пришел. Обед к тому моменту действительно простыл. Гарри Зеллербах отклонил вежливое приглашение Эллы сесть вместе с ними за стол, сославшись на необходимость срочно доставить набор юферсов и сваек одному клиенту, который строит у себя в подвале модель фрегата «Конститьюшен».
Эрл снял красный шейный платок и фуражку, поцеловал жену, потом мать.
– Что тебя так задержало – опять стрелочники бастуют? – спросила жена.
– У него много срочных оборонных грузов, – проговорила мать. – Не мог же он подвести наших ребят на фронте из-за какого-то обеда.
Мать у Эрла была хрупкая, как птичка, очень женственная и на вид совершенно беззащитная. Однако Господь ниспослал ей шестерых задиристых сыновей, в доме старшего из которых она теперь и гостила. В свое время ей пришлось научиться быть хитроумной и находчивой, как мангуста, чтобы добиться от них хоть какого-то послушания. Мечтая о ласковой дочке в платьице с рюшечками, она училась дзюдо и играть в бейсбол.
– Вообрази, что станется, если перекрыть им снабжение! – говорила она Элле. – Так им, чего доброго, придется сдать водонагреватель на милость противника и отступить к предохранительному шкафу.
– А-а-а… – вздохнул Эрл, улыбаясь со смесью неловкости и раздражения. – Имею я право хоть иногда расслабляться? И я не должен по этому поводу никому приносить извинения.
Еще два дня назад, до приезда матери, ему и в голову бы не пришло, что кто-то может ожидать от него извинений. Прежде Элла никогда не ругалась с ним из-за игрушечной железной дороги. И вдруг на коллекционеров моделек открылся сезон охоты.
– Женщинам тоже полагаются кое-какие права, – заметила мать.
– Им уже дали право голосовать и свободно входить в питейные заведения, – сказал Эрл. – Чего еще надо? Права наравне с мужчинами толкать ядро?
– Нам надо элементарной вежливости, – отрезала мать.
Эрл не ответил. Вместо этого он выудил журнал из стопки и сел за стол вместе с ним. По случайному совпадению, журнал раскрылся на рекламе моделек. Танки и артиллерия, точность в каждой детали, масштаб один к восьмидесяти семи. Эрл углубился в изучение фотографии, оценивая выбранный фон и общий реализм композиции.
– Милый, – вздохнула Элла.
– Так, Дроссель! – одернула его мать. – К тебе обращается жена. Твоя спутница жизни.
Эрл с неохотой отложил журнал.
– Валяй, я слушаю.
– Милый, я подумала, а не могли бы мы сегодня все вместе в ресторан сходить вечером? Ну, для разнообразия? Вот в «Стейкхаус Лу», например?
– Лапа, давай не сегодня, а? Мне бы разобраться с системой блоков…
– Эрл, будь человеком! – воскликнула мать. – Своди ее куда-нибудь. Идите вдвоем, развейтесь, я дома чего-нибудь перекушу.
– Да я ее регулярно куда-то вожу! Мы вообще много развлекаемся! Вот в прошлый вторник гулять ходили! Правда же, Элла?
– Ходили, – подтвердила Элла без особого энтузиазма. – В железнодорожное депо. Смотреть на новый газотурбинный локомотив. Его там выставили для демонстрации.
– О, какая прелесть, – сказала мать. – Ни один мужчина не водил меня полюбоваться на локомотив.
Эрл ощутил, как от злости у него багровеет загривок.
– Да что вы обе цепляетесь ко мне второй день?! Я много и хорошо работаю, мне положен полноценный отдых. Да, мне нравятся поезда. Что вы имеете против поездов?
– Я ничего не имею против поездов, милый, – ответила мать. – Не представляю, какой была бы наша жизнь без поездов. Но поездами жизнь не ограничивается. Ты всю неделю на работе, приходишь такой усталый, что нет сил даже словом перемолвиться, а в выходные не вылезаешь из своего подвала. Ну и каково, по-твоему, бедняжке Элле?
