Курт Воннегут
Механическое пианино. Матерь Тьма
– Эй, – крикнул он, – Люк Люббок, идите к нам!
Люк, серьезный старик, несший слоновый клык во главе процессии, прошел к ним, прихлебывая по дороге пиво и нервно поглядывая на часы. Он был потный и задыхался, как человек, которому пришлось только что совершить пробежку. Под мышкой у него виднелся большой сверток, завернутый в коричневую бумагу.
Пол обрадовался возможности изучить вблизи необычный костюм Люка. Как и всякая театральная мишура, наряд этот производил впечатление только на расстоянии. Вблизи становилось понятно, что это просто подделка из дешевой материи, цветного стекла и светящейся краски. На поясе у Люка висел усыпанный драгоценностями кинжал, сделанный в основном из фанеры, с изображением совы на рукоятке. Поддельные рубины величиной с голубиное яйцо осыпали грудь его голубой блузы. На манжетах блузы и на щиколотках выцветших зеленых панталон были браслеты с маленькими бубенчиками, а на задранных носках золотых туфель – опять-таки пара маленьких сов.
– Люк, вы великолепно выглядите, – сказал Лэшер.
Глаза Люка радостно вспыхнули, но он был слишком важным человеком и притом слишком спешил, чтобы откликаться на лесть.
– Это уж слишком, слишком, – сказал он, – сейчас мне нужно переодеться для церемониального марша вместе с пармезанцами. Они дожидаются меня на улице, и мне нужно сменить наряд, а какой-то идиот заперся в кабинке, и мне негде переодеться. – Он быстро огляделся. – Разрешите мне войти в вашу кабину и заслоните меня, пожалуйста.
– Конечно, – сказал Финнерти.
Они дали Люку возможность пробраться в самый темный угол кабины, и Пол вдруг поймал себя на том, что злорадно оглядывается в поисках женщин.
Люк принялся разоблачаться, бормоча что-то про себя. Он с изрядным грохотом бросил пояс с кинжалом на стол. Блестящая куча все росла и росла. Издалека ее можно было принять за радугу.
Забыв о женщинах, Пол глянул на Люка и был поражен происшедшей метаморфозой. Люк был сейчас в одном белье, поношенном, желтовато-сером и не очень чистом. Он как-то сжался, погрустнел, стал костлявым, шишковатым. Вид у него был покорный, он совсем не говорил и старался ни с кем не встречаться глазами. Жадно, с каким-то отчаянием он распаковал коричневый сверток и вынул из него светло-голубой наряд с золотым шитьем, отделанный алым кантом. Он натянул брюки, сюртук с пышными эполетами и ботинки. Люк вырастал буквально на глазах, набирал красок и, пристегнув саблю, опять стал разговорчивым, вежливым и сильным. Он завернул только что снятый наряд в коричневую бумагу, оставил пакет у бармена и двинулся на улицу, размахивая обнаженным клинком.
Раздались свистки, и пармезанцы сомкнули свои ряды, готовые идти за ним к славным делам в сказочном мире, о котором люди, стоящие на тротуарах, могут только строить предположения.
– Безобидное волшебство: старомодное доброе шаманство, – усмехнулся Лэшер. – Можете говорить что угодно о вашей иерархии, но Люк с его ПИ около 80 имеет титулы, по сравнению с которыми Карл Великий казался бы чем-то вроде кухонного мальчика. Но подобное занятие очень быстро теряло смысл для всех, за исключением нескольких люков люббоков. Карточный домик рушится, и наступает страшное похмелье. – Он встал. – Нет, не наливайте мне больше. – Он постучал по столу. – Но в один прекрасный день, джентльмены, кто-то даст им то, во что они смогут впиться зубами, – возможно, вас, а может быть, и меня.
– Мы дадим им то, во что они смогут впиться зубами? – переспросил Пол. Он заметил, что слова ему даются с трудом.
– Вы как раз будете тем, во что они вопьются. – Лэшер положил руку на плечо Полу. – И еще одно: я хочу, чтобы вы на самом деле поняли, что людей действительно беспокоит вопрос, как быть их сыновьям и как жить им дальше; и что некоторые сыновья вешаются на самом деле.
– Это старо, как жизнь.
– Итак? – сказал Лэшер.
– Итак, это очень плохо. Я отнюдь не проявляю радости по этому поводу, – сказал Пол.
– Вы намерены стать новым мессией? – осведомился у Лэшера Финнерти.
– Иногда я думаю, что я бы не прочь, но только в порядке самообороны. Кроме того, это неплохая возможность разбогатеть. Но дело в том, что я не люблю бросаться очертя голову. Я прихожу к чему-нибудь после длительных раздумий. А это довольно плохо для мессии. И кроме того, приходилось ли вам когда-нибудь слышать о мессии маленьком, толстом, средних лет да еще и с плохим зрением? И потом, у меня нет подхода. Честно говоря, массы меня раздражают, и мне кажется, что я не умею это скрывать. – Он пощелкал языком. – Мне, наверное, нужно приобрести себе мундир, тогда я буду знать, что я думаю и за что я выступаю.
– Или два мундира, как Люку Люббоку, – сказал Пол.
– Можно и два. Но это максимум, который может позволить уважающий себя человек. – Лэшер отхлебнул из стакана Пола. – Ну что же, спокойной ночи.
– Выпейте еще, – сказал Финнерти.
– Нет, я в самом деле не хочу. Я не люблю напиваться.
– Хорошо. Но, во всяком случае, я хочу еще встретиться с вами. Где я могу вас найти?
– Здесь. – Он написал адрес на бумажной салфетке. – Скорее всего здесь. – Он внимательно пригляделся к Финнерти. – А знаете, отмойте получше лицо, и вы отлично сойдете за мессию.
На лице Финнерти отразилось изумление, но он не рассмеялся.
Лэшер взял со стойки крутое яйцо и разбил его, прокатив по клавиатуре механического пианино. Затем он вышел на вечернюю улицу.
– Он великолепен, не правда ли? – восхищенно сказал Финнерти.
Он медленно перевел глаза с двери салуна на Пола. Пол увидел в его глазах налет тоски и разочарования и понял, что Финнерти нашел нового друга, рядом с которым он, Пол, выглядит бледно.
– Что заказывают джентльмены? – спросила низенькая, хорошо сложенная черная официантка.
Ожидая их ответа, она не сводила глаз с экрана телевизора. Звук здесь, по-видимому, вообще никогда не включали – только изображение. Озабоченный молодой человек в длинном спортивном пиджаке метался по экрану и дул в саксофон.
Салун наполнялся, многие разодетые участники маршей пришли сюда освежиться и внесли с собой атмосферу всеобщего беспокойства и увлеченности.
Небольшого роста молодой человек в костюме муфтия, с необычайно умными, большими глазами, облокотившись на столик в кабине Пола и Эда, вглядывался в экран телевизора, казалось, с необычайным интересом. Невзначай обернувшись к Полу, он спросил:
– Как вы думаете, что он играет?
– Простите?
– Этот парень на экране – как называется песня?
– Я не слышу его.
– Я знаю, – нетерпеливо сказал молодой человек, – в том-то и дело. Угадайте только по виду.
Пол с минуту, морщась, глядел на экран, покачиваясь в такт саксофонисту и стараясь подобрать песню к ритму. Неожиданно что-то щелкнуло у него в голове, и в воображении заструилась мелодия так уверенно, как будто звук включили.
– «Розовый бутон», – сказал он, – песенка называется «Розовый бутон».
Молодой человек спокойно улыбнулся.
– «Розовый бутон», да? Может, мы просто так, для смеха, заключим пари? Я, например, сказал бы, что это – ммм… ну ладно – «Лунный рай».
– На сколько?
Молодой человек оценивающе глянул на куртку Пола, а затем с некоторым удивлением на его дорогие брюки и ботинки.
– Десятку?
– На десять. Клянусь Богом, это «Розовый бутон».
– Как он сказал, Элфи? Что это? – крикнул бармен.
– Он говорит, что это «Розовый бутон», а я – «Лунный рай». Включи-ка звук.
Заключительные аккорды «Лунного рая» послышались из репродуктора, саксофонист скорчил рожу и исчез с экрана. Бармен восхищенно подмигнул Элфи и опять выключил звук.
Пол вручил Элфи десятку.
– Поздравляю.
Элфи уселся в их кабине без приглашения. Он смотрел на экран, выпуская носом дым и прикрыв глаза.
– А как вы считаете, что они играют сейчас?
Пол решил сосредоточиться и вернуть свои деньги. Он пристально вглядывался в экран и не торопился. Сейчас был виден весь оркестр, и хотя Пол уже был уверен, что уловил мелодию правильно, он все еще поглядывал то на одного, то на другого музыканта.
– Это старое, что-то очень старое, – сказал он. – «Звездная пыль».
– Ставите десятку на «Звездную пыль»?
– Ставлю.
– Элфи, что это? – выкрикнул бармен.
Элфи указал пальцем на Пола.
– А он хитер. Он говорит, что это «Звездная пыль», и я понимаю, почему он так думает. Прав он и в том, что это старая вещь, но только он не ту назвал. «Синяя песня» – вот как она называется. – Он с сочувствием поглядел на Пола. – Это очень трудная штука. – И он щелкнул пальцами.
Бармен повернул регулятор, полились звуки «Синей песни».
– Здорово! – сказал Пол и повернулся к Финнерти за подтверждением.
Финнерти углубился в собственные мысли, и губы его чуть шевелились, как бы ведя воображаемый разговор. Несмотря на шумное, взволнованное поведение Элфи, он, по-видимому, просто не заметил его.
– Приноровился, – скромно сказал Элфи. – Как и ко всему другому. Знаете, если долго заниматься чем-нибудь, потом получаются удивительные результаты. Я даже не мог бы сказать вам, то есть подробно объяснить, как это у меня получается. Будто еще одно чувство – просто начинаешь чувствовать.
Бармен, официантка и несколько посетителей умолкли, чтобы не пропустить слова Элфи.
– Есть тут и свои хитрости, – сказал Элфи. – Нужно следить за барабаном вместо того, чтобы присматриваться к тому, что этот малый выделывает на трубе. Так вы улавливаете основной ритм. Видите ли, многие следят за трубами, а трубач может как раз давать вариации. Научиться такому невозможно. А кроме того, тогда нужно знать инструменты – как они дают высокую ноту, как – низкую. Но и этого недостаточно. – В голосе его послышались уважительные, почти благоговейные нотки. – Выходит так, будто благодать какая-то на тебя снисходит.
– Классику он тоже угадывает, – радостно заявил бармен. – Вы бы только поглядели на него воскресными вечерами, когда играет Бостонский оркестр.
Элфи нетерпеливо вытащил сигарету из пачки.
– Да, классику тоже, – проговорил он, морщась и беспомощно выкладывая перед Полом свои сомнения. – Да, мне просто повезло в прошлое воскресенье, когда ты меня видел. Но не знаю их репертуара. Тут хоть на голову встань, а не ухватишь мелодии в середине произведения, если это классика. Да и разработать их репертуар чертовски трудно, ведь иногда ждешь целый год, а то и два, чтобы услышать вторично одну и ту же вещь. – Он протер глаза, как бы вспоминая часы, проведенные им в напряжении перед экраном. – Приходится смотреть, как они наяривают, наяривают, наяривают. И постоянно они играют что-нибудь новое, а многие из них воруют что-то из старого.
– Сложно, да? – сказал Пол.
Элфи поднял брови вверх.
– Конечно, трудно, как и все остальное. Трудно быть лучшим.
– Бывают жучки, которые пытаются прорваться, но им далеко до Элфи, – сказал бармен.
– Они хороши по-своему: обычно они быстро действуют, – сказал Элфи. – Это, знаете, когда выходит новый номер и еще никто его не слышал, тут-то они и урывают кусок. Но ни один из них не может этим прокормить себя, это уж точно. Репертуара у них нет, вот у них и получается – день так, день эдак.
– А вы живете этим? – Пол не мог скрыть свое раздражение, и негодование целиком охватило его.
– Да, – холодно произнес Элфи, – это моя профессия. Доллар здесь, десять центов там…
– Двадцать долларов здесь, – сказал Пол. Он немного смягчился.
Бармен старался поддерживать дружескую атмосферу.
– Элфи начал с того, что был монополистом, правда, Элфи? – живо вмешался он.
– Да. Но желающих слишком много. Это занятие для десяти, ну пускай – двадцати человек. А нас сейчас сотни две. Армия и КРР уже чуть было не сцапали меня, поэтому я и оглядывался по сторонам, пытаясь подыскать что-нибудь более подходящее. Забавно, что я, вовсе не думая об этом, проделывал эти штуки с самого детства. Мне следовало бы сразу заняться этим делом. Кррахи, – презрительно проговорил он, видимо припоминая, насколько близок он был к тому, чтобы оказаться втянутым в КРР. – Армия! – добавил он и сплюнул.
Несколько солдат и многие из КРР слышали, как он оскорблял их организации, но они только согласно кивали головами, полностью разделяя его презрение.
Внимание Элфи снова привлек экран.
– «Детка, милая детка», – сказал он. – Новинка.
Он заторопился к бару, чтобы более тщательно изучить движения оркестра. Бармен положил руку на регулятор громкости и внимательно следил за знаками Элфи. Элфи приподнимал бровь, и бармен включал звук. Послушав несколько секунд, Элфи кивал, и звук опять отключался.
– Что заказываете, ребята? – сказала официантка.
– Хмм? – отозвался Пол, все еще с любопытством следя за Элфи. – О, бурбон с водой, пожалуйста. – Сейчас он ставил опыты со своими глазами и обнаружил, что они плохо его слушаются.
– Ирландское виски с водой, – сказал Финнерти. – Ты голоден?
– Да, принесите нам пару крутых яиц, пожалуйста.
Настроение у Пола было отличным, он чувствовал, что тесные узы братства связывают его с людьми в этом салуне, а если идти дальше, то и со всем человечеством, с целой вселенной. Он чувствовал себя мудрым, стоящим на пороге какого-то блестящего открытия. И тут он припомнил:
– Боже мой, Анита!
– Где Анита?
– Дома, ждет нас…
Он пошел через зал, неуверенно держась на ногах, бормоча извинения и раскланиваясь со всеми встречными. Так он добрался до телефонной будки, которая все еще хранила запах сигары предыдущего своего обитателя, и позвонил домой.
– Послушай, Анита, я не приеду к обеду. Мы с Финнерти заговорились и…
– Все в порядке, дорогой, Шеферд сказал мне, чтобы я не ждала.
– Шеферд?
– Да, он видел тебя там и сказал мне, что непохоже, чтобы ты скоро попал домой.
– А когда ты его видела?
– А он сейчас здесь. Он пришел извиниться за вчерашний вечер. Все уже улажено, и мы очень хорошо проводим время.
– О? Ты приняла его извинения?
– Мы, можно сказать, пришли к взаимопониманию. Он боится, что ты представишь его в плохом виде перед Кронером, и я сделала все, что было в моих силах, чтобы заставить его думать, будто ты всерьез намерен это предпринять.
– Так послушай же, я совсем не собираюсь выставлять в плохом виде этого…
– Это ведь его метод. С огнем нужно бороться при помощи огня. Я заставила его пообещать, что он не будет распространять о тебе никаких сплетен. Разве ты не гордишься мной?
– Да, конечно.
– Теперь тебе следует наседать на него, не давать ему успокоиться.
– Угу.
– А теперь продолжай свое дело и хорошенько развлекись. Иногда тебе бывает полезно вырваться.
– Угу.
– И пожалуйста, заставь как-нибудь Финнерти уехать.
– Угу.
– Разве я пилю тебя?
– Нет.
– Пол! Тебе ведь не хочется, чтобы я была безразлична к твоим делам?
– Нет.
– Хорошо. А теперь пей и постарайся напиться. Это пойдет тебе на пользу. Только поешь чего-нибудь. Я люблю тебя, Пол.
– Я люблю тебя, Анита.
Он повесил трубку и повернулся лицом к миру, видневшемуся сквозь мутное стекло телефонной будки. Одновременно с легким головокружением к нему пришло ощущение новизны – новое и сильное чувство солидарности, идущее изнутри. Это была всеобъемлющая любовь, особенно к маленьким людям, простым людям, Господи благослови их всех. Всю свою жизнь он был скрыт от них стенами своей железной башни. И вот сейчас, этой ночью, он пришел к ним разделить их надежды и разочарования, понять их стремления, вновь открыть для себя их красоту и их земную ценность. Это было настоящее – этот берег реки, и Пол любил этих простых людей, он хотел оказать им помощь и дать им понять, что их любят и понимают, но ему хотелось также, чтобы и они в свою очередь любили его.
Когда он вернулся обратно в кабину, с Финнерти сидели две молодые женщины, и Пол немедленно полюбил их.
– Пол… разреши представить тебе мою кузину Агнесу из Детройта, – сказал Финнерти. Он положил руку на колено полной веселой рыжеволосой женщины, сидевшей рядом с ним. – А это, – сказал он, указывая через стол на высокую некрасивую брюнетку, – это твоя кузина Агнеса.
– Здравствуйте, Агнеса и Агнеса.
– Вы что – такой же тронутый, как и он? – подозрительно спросила брюнетка. – Если да, то я собираюсь домой.
– Пол – хороший, чистый, любящий американские развлечения парень, – сказал Финнерти.
– Расскажите мне о себе, – горячо попросил Пол.
– Меня зовут не Агнеса, а Барбара, – сказала брюнетка. – А ее Марта.
– Что будете заказывать? – спросила официантка.
– Двойное шотландское с содовой, – сказала Марта.
– Мне тоже, – сказала Барбара.
– Четыре доллара за напитки для дам, – сказала официантка.
Пол дал ей пятерку.
– Ух ты, господи! – воскликнула Барбара, глядя на удостоверение в бумажнике Пола. – А ведь этот малый инженер!
– Вы с той стороны реки? – спросила Марта у Финнерти.
– Мы дезертиры.
Девушки отодвинулись и, упираясь спинами в стены кабины, с удивлением смотрели на Пола и Финнерти.
– Черт побери, – произнесла наконец Марта, – о чем вы хотите, чтобы мы разговаривали? У меня в школе были хорошие отметки по алгебре.
– Мы простые парни.
– Что будете заказывать? – спросила официантка.
– Двойное шотландское с водой, – сказала Марта.
– Мне тоже, – сказала Барбара.
– Иди сюда и плюнь на все, – сказал Финнерти, притягивая опять к себе Марту.
Барбара все еще сидела, отодвинувшись от Пола, и неприязненно глядела на него.
– А что вы делаете здесь – приехали посмеяться над глупыми простачками?
– Мне здесь нравится, – честно сказал Пол.
– Вы смеетесь надо мной.
– Честно, я совсем не смеюсь. Разве я сказал что-нибудь обидное?
– Вы так думаете, – сказала она.
– Четыре доллара за напитки для дам, – сказала официантка.
Пол опять уплатил. Он не знал, что́ ему еще сказать Барбаре. Ему вовсе не хотелось заигрывать с ней. Ему просто нужно было, чтобы она была дружелюбной и компанейской и чтобы она поняла, что он совсем не важничает. Отнюдь нет.
– Когда дают диплом инженера, не кастрируют, – говорил Финнерти Марте.
– Свободно могли бы кастрировать, – сказала Марта. – Если говорить о некоторых мальчиках, которые приезжают к нам с того берега, так можно подумать, что их в самом деле кастрировали.
– Это более поздние выпуски, – сказал Финнерти. – Им, может, этого и не требуется.
Чтобы создать более интимную и дружескую атмосферу, Пол взял один из стаканчиков Барбары и отхлебнул из него. И тут до него дошло, что стаканы дорогого шотландского виски, которые им подавались, как из рога изобилия, содержали просто окрашенную в коричневый цвет воду.
– Слабовато, – сказал он.
– А ты что – ждешь, что я умру от раскаяния? – сказала Барбара. – Выпусти меня отсюда.
– Не нужно, прошу тебя. Все в порядке. Просто поговори со мной. Я понимаю.
– Что будете заказывать? – спросила официантка.
– Двойное шотландское с водой, – сказал Пол.
– Хочешь, чтобы я себя чувствовала неловко?
– Я хочу, чтобы ты чувствовала себя хорошо. Если тебе нужны деньги, я хотел бы помочь. – Он говорил от чистого сердца.
– Ишь какой лихач, заботься о себе, – сказала Барбара. Она беспокойно оглядывала зал.
Веки Пола становились все тяжелее, тяжелее и тяжелее, пока он пытался обдумать фразу, которая сломила бы лед между ним и Барбарой. Скрестив руки, он положил их на стол и, только чтобы передохнуть на минутку, опустил на них голову.
Когда он снова открыл глаза, Финнерти расталкивал его, а Барбары и Марты уже не было. Финнерти помог ему выбраться на тротуар подышать свежим воздухом.
На улице стоял шум, все было освещено каким-то колдовским светом. Пол сообразил, что происходит что-то вроде факельного шествия. Он принялся выкрикивать приветствия, когда узнал Люка Люббока, которого проносили мимо него на носилках.
Когда Финнерти водворил его обратно в кабину, в сознании у Пола начала формироваться речь, самородок, найденный на дне туманных впечатлений вечера; речь эта оформлялась и набирала духовный блеск совершенно помимо его воли. Стоило ему только произнести ее, чтобы стать новым мессией, а Илиум превратить в новый Эдем. Первая фраза уже вертелась у него на устах, пытаясь вырваться наружу.
Пол вскарабкался на скамейку, а с нее на стол. Он высоко поднял руки над головой, призывая к вниманию.
– Друзья! Друзья мои! – выкрикнул он. – Мы должны встретиться посреди моста!
Хрупкий стол подломился под ним. Он услышал треск сломанного дерева, чьи-то выкрики, а потом погрузился в темноту.
Первое, что он услышал, очнувшись, был голос бармена.
– Пошли, пошли, закрываемся. Мне нужно запирать, – заботливо говорил бармен.
Пол уселся и застонал. Во рту у него пересохло, голова болела, столик исчез из кабины, и только обвалившаяся штукатурка да головки винтов указывали на место, где он когда-то был прикреплен к стене.
Салун опустел, но воздух все равно был наполнен лязгающими звуками. Пол выглянул из кабины и увидел, что человек моет пол шваброй. Финнерти сидел за механическим пианино и яростно импровизировал что-то на старом расстроенном инструменте.
Пол с трудом дотащился до пианино и положил Финнерти на плечо руку.
– Пошли домой.
– Я остаюсь! – выкрикнул Финнерти, продолжая колотить по клавишам. – Иди домой.
– А где же ты собираешься остаться?
И тут только Пол заметил Лэшера, который скромно сидел в тени, прислонив стул к стене. Лэшер постучал по своей толстой груди.
– У меня, – произнес он одними губами.
Финнерти, не говоря ни слова, подал Полу на прощание руку.
– Порядок, – легко сказал Пол. – Пока.
Спотыкаясь, он вышел на улицу и отыскал свою машину. На минуту он приостановился, вслушался в дьявольскую музыку Финнерти, разносившуюся по улицам спящего города. Бармен почтительно держался в сторонке от взбесившегося пианиста, не решаясь прервать игру.
